Уильям Сомерсет Моэм
Сотворение Святого. Герой

Глава 3

Кеччо провел нас в небольшую комнату, расположенную в некотором удалении от зала приемов, и повернулся к господину, которого я не знал.

– Ты слышал Пьячентини?

– Да! – ответил тот, и какое-то время они молча смотрели друг на друга.

Мне сказали, что зовут его Лодовико Пансекки, он наемный солдат и служит у графа.

Кеччо развернулся и пристально посмотрел на меня. Маттео сразу понял, что означает этот взгляд.

– Филиппо не бойся. Он так же верен тебе, как и я.

Кеччо кивнул. Потом подал знак молодому человеку, который тут же поднялся, направился к двери, закрыл и запер ее. Какое-то время мы сидели молча. Потом Кеччо встал.

– Я этого не понимаю, – вырвалось у него. Он закружил по комнате, наконец остановился передо мной.

– Вы никогда раньше не видели этого человека?

– Никогда! – подтвердил я.

– Ссору затеял сам Эрколе, – вставил молодой человек, как я потом понял, Алессандро Моратини, брат Джулии даль Эсти.

– Я знаю, – кивнул Кеччо, – но он не решился так вести себя, если бы не знал о каких-то планах Джироламо. – Он помолчал, вновь посмотрел на меня: – Вы не должны задирать его.

– Наоборот, – ответил я, – должен. Он меня оскорбил.

– Это не важно. Я не допущу, чтобы вы его задирали.

– Это касается только меня.

– Чушь! Вы гостите в моем доме, и, насколько я понимаю, это та самая возможность, которую выискивает Джироламо.

– Я не понимаю, – честно признал я.

– Послушайте, – Кеччо вновь сел, – когда Сикст передал Форли своему племяннику, Джироламо Риарио, я, показав себя полным дураком, сделал все, чтобы подчинить ему город. Мой отец был против, но я отмел его возражения и поставил наш род ему на службу. Без меня он никогда бы не стал правителем Форли.

– Я помню, – кивнул Маттео. – Ты использовал Сикста для того, чтобы не допустить возвращения Орделаффи, и ты думал, что Джироламо станет орудием в наших руках.

– Я не отдал бы город в руки человека, которого раньше никогда не видел… Но с тех пор прошло восемь лет. И Джироламо отменил самые большие налоги, гарантировал городу множество привилегий и взошел на трон вместе с Катериной.

– Под радостные крики, – добавил Алессандро.

– Через какое-то время популярностью он затмил Орделаффи, и, когда он проходил по улицам, люди подбегали, чтобы поцеловать полу его плаща. Он проводил много времени в Риме, но направлял богатство папы на украшение Форли, а когда приезжал, пиры и балы следовали один за другим.

Потом папа Сикст умер, и Джироламо обосновался в Форли, во дворце, который перестроил для своих нужд. Пиры и балы продолжались. Когда высокородный чужестранец приезжал в город, граф и его жена устраивали в его честь роскошный прием, чтобы показать богатство и процветание города.

Поэты на все голоса прославляли правителя, а люди повторяли вирши поэтов…

Потом наступила катастрофа. Я часто предупреждал Джироламо, потому что мы были близкими друзьями… тогда. Я говорил, что нельзя жить в той роскоши, к которой он привык, когда он мог распоряжаться всеми богатствами христианского мира и тратил на ожерелье Катерины сумму, равную годовому бюджету какого-нибудь города. Он не слушал. Отвечал: «Я не могу быть жадным и прижимистым», – и называл это политикой. «Чтобы быть популярным, нужно быть великолепным». Но наступил момент, когда казна опустела и ему пришлось брать деньги в долг. Он делал заемы в Риме, и Флоренции, и Милане и все это время не сокращал расходы, учитывая, а, наоборот, тратил все больше. И когда более не мог одалживаться на стороне, он пришел к гражданам Форли, прежде всего ко мне, и я неоднократно ссужал ему крупные суммы. Но этого не хватало, и он посылал за самыми богатыми жителями Форли и просил денег. Естественно, ему никто не мог отказать. Но он растранжирил их деньги, как растранжирил собственные, и в один прекрасный день созвал совет.

– Да, – кивнул Алессандро. – Я там был. И слышал его.

Кеччо продолжил, едва Алессандро замолчал.

– Он пришел в зал заседаний совета, как всегда, в великолепных одеждах и начал разговаривать с сенаторами, с каждым в отдельности, очень вежливо, смеялся, пожимал руки. Потом, пройдя на свое место, произнес речь. Напомнил о мягкости своего правления, о процветании города в последние годы, объявил о возникших у него проблемах и, наконец, попросил вернуть ранее отмененные налоги. Они были настроены против него, потому что многие в частном порядке уже одолжили ему деньги, но вел он себя так обаятельно, говорил столь убедительно, что все вдруг увидели разумность его требований. Я знаю, что и сам во всем пошел бы ему навстречу.

– Если он только начнет говорить, то от любого добьется всего, что ему нужно, – вставил Лодовико.

– Совет единогласно проголосовал за введение прежних налогов, и Джироламо рассыпался в благодарностях.

Последовала пауза, прерванная Маттео.

– И что потом? – спросил он.

– Потом он уехал в Имолу^[12], – ответил Кеччо, – и там начал тратить деньги, собранные здесь.

– И как теперь к нему относятся в Форли?

– Когда пришло время платить налоги, Джироламо перестали возносить хвалу. Сначала жители бурчали себе под нос, потом возмущенные голоса зазвучали громче, и скоро все, кто мог, уже криком честили Джироламо и его жену. Граф услышал об этом и приехал из Имолы, думая, что одним своим присутствием утихомирит город. Но этот дурак не понимал, что своим видом только злит народ. Они видели его роскошные костюмы, золотые и серебряные платья его жены, драгоценности, пирушки и знали, что все это оплачено из их карманов. Деньги, которые люди могли бы потратить на еду для детей и на свои нужды, тратились на безумную роскошь, в которой купались фаворит прежнего папы и его незаконнорожденная жена.

– А как он относился к нам? – Лодовико в сердцах стукнул кулаком по столу. – Я служил у герцога Калабрии, и он делал мне такие искушающие предложения, что я покинул неаполитанскую армию, чтобы вступить в папскую армию. И теперь, четыре года спустя, я не получил и ломаного гроша за свою службу. Когда я спрашивал его, он успокаивал меня ласковыми словами, но теперь обходится и без них. Несколькими днями раньше я остановил его на площади и, упав на колени, умолял вернуть долг. Он меня оттолкнул и сказал, что не может мне заплатить, хотя драгоценный камень на его груди стоил в десять раз дороже тех денег, которые он мне задолжал. И смотрит он на меня хмуро, а ведь я служил ему как верный пес. Я этого не выдержу! Клянусь Богом, не выдержу! – Он сжал кулаки и замолчал, кипя от ярости.

– А знаете, как он отблагодарил меня? – спросил Кеччо. – Я одолжил ему так много денег, что он не решается просить еще. Теперь же за мной оказался небольшой должок по налогам, так он прислал за ним сборщика. А когда я сказал, что сейчас заплатить не могу, он вызвал меня к себе и сам потребовал денег.

– И что ты сделал? – спросил Маттео.

– Я напомнил ему о деньгах, которые он мне задолжал, и он сообщил мне, что частные долги не имеют ничего общего с долгом перед государством, заявив, что я должен заплатить, а иначе все будет, как того требует закон.

– Он, должно быть, рехнулся, – удивился Маттео.

– Он рехнулся, рехнулся от гордости и не понимает, что живет не по средствам.

– Говорю вам, это больше терпеть нельзя! – воскликнул Лодовико.

– И меня предупреждают, что он грозится заткнуть мне рот, – добавил Кеччо. – На днях он беседовал с Джузеппе Элбисиной и сказал ему: «Надо бы Кеччо поостеречься. Он может зайти слишком далеко и узнать, что рука правителя не такая мягкая, как рука друга».

– Я тоже слышал его слова, звучащие как угрозы, – вставил Алессандро.

– Мы все слышали, – кивнул Лодовико. – Если Джироламо выходит из себя, он не думает, что говорит, и тогда становится ясно, какие планы вынашивают он и его молчаливая жена.

– Теперь, мессир, вы понимаете, в каком мы положении, – обратился ко мне Кеччо. – Под нами бушует огонь, а земля так тонка, что мы вот-вот провалимся в самое пекло. Вы должны пообещать более не искать повода для ссоры с вашим соотечественником, этим Эрколе Пьячентини. Он один из фаворитов Джироламо, и тот не позволит его тронуть. Если вы убьете Пьячентини, граф воспользуется этой возможностью, чтобы арестовать нас всех, и нас будет ждать судьба флорентийских Падзи^[13]. Вы обещаете?

– Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.

– А теперь, господа, мы должны разойтись, – подвел Кеччо итог нашей встречи.

Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.

– Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.

Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро и Лодовико Пансекки оставили нас.

Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:

– Кузен, все это выглядит как заговор.

Кеччо даже вздрогнул.

– А что делать, если люди недовольны Джироламо.

– А ты? – настаивал Маттео. – Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.

– Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?

– И это все? – Маттео пристально смотрел на кузена.

Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.

– Нет, – наконец ответил он. – Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом появилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.

Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.

– Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты – д’Орси, а д’Орси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что д’Орси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы – всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.

– Хорошо сказано! – кивнул Маттео.

– Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!

Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.

– Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, – предупредил он. – Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править д’Орси.

Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.

Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:

– Пошли.

Мы направились в нашу гостиницу.

Глава 4

На следующий день мы пошли к донне Джулии.

– Кто она? – спросил я у идущего рядом Маттео.

– Вдова!

– Что еще? – спросил я.

– Позорище Форли!

– Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?

– Откуда мне знать? – смеясь, ответил он. – С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная, скорее всего, Клаудией Пьячентини.

– И давно она вдова?

– Пять или шесть лет.

– Как она прожила эти годы?

Маттео пожал плечами:

– Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.

– Разве у нее нет родственников?

– Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.

– Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.

– Э, нет. Наверняка я знаю только одно: она далеко не глупая женщина. И раз уж репутация безнадежно испорчена, почему не вести себя так, будто все это правда?

– Что-то ты разволновался, – со смехом сказал я.

– Есть такое. – Маттео пожал плечами. – Я осаждал эту твердыню добродетели. Она отбивала все мои штурмы, взрывала прорытые мной тоннели, короче, так решительно оборонялась, что я обессилел и снял осаду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить шесть месяцев на комплименты и лесть без уверенности, что в итоге тебя все-таки ждет награда.

– Очень уж практично ты смотришь на жизнь.

– Для меня, ты знаешь, одна женщина не отличается от другой. В конце все сводится к одному. И после того как тебя несколько лет носит по свету, поневоле приходишь к выводу, что нет разницы, брюнетки они или блондинки, толстые или тощие…

– Ты говорил все это донне Джулии? – спросил я.

– Более или менее.

– И как она отреагировала?

– Какое-то время сердилась. Пожалела о том, что не сдалась раньше, но время уже ушло. Это стало ей уроком!

Мы подошли к дому, и нас тут же провели к хозяйке. Донна Джулия очень вежливо поприветствовала нас, одарила меня взглядом и продолжила разговор со своими друзьями. Не составляло труда заметить, что все мужчины из окружения вдовы пребывали в той или иной степени влюбленности в нее, потому что следили глазами за каждым движением и боролись за улыбки, на которые донна Джулия не скупилась, одаривая то одного, то другого.

Маттео превзошел остальных в лести. Я полагал, что он смеялся над ней, но она выслушивала все с серьезным видом, и, похоже, ей нравилось.

– Ты не рад, что вернулся в Форли? – спросила она.

– Мы счастливы от того, что ходим по земле, на которую ступала твоя нога!

– За время своего отсутствия ты стал таким учтивым.

– А каким мог быть результат, если каждый день я думал об очаровательной Джулии?

– Боюсь, в Неаполе тебя занимали другие мысли. Говорят, женщины там ослепительно красивы.

– В Неаполе? Дорогая моя, за все время отсутствия в Форли я не видел лица, которое могло бы сравниться с твоим.

Глаза Джулии засверкали от удовольствия. Я отвернулся, находя весь этот разговор глупым. Подумал, что смогу обойтись без лицезрения красоты мадонны Джулии, и решил больше не приходить сюда. Заговорил с одной из женщин, находившихся в зале, и время потекло незаметно… В какой-то момент Джулия прошла мимо меня в сопровождении одного из своих кавалеров и украдкой бросила взгляд в мою сторону, но я сделал вид, что ничего не заметил. Вскоре она вновь прошла рядом со мной, задержалась, будто хотела что-то сказать, но все же промолчала. Я подумал, что ее задело мое безразличие к ней, и, улыбнувшись, принялся с удвоенной силой очаровывать даму, с которой беседовал.

– Мессир Филиппо? – вскоре позвала меня Джулия. – Я буду вам очень признательна, если вы уделите мне минутку для разговора.

Я с улыбкой направился к ней.

– Мне не терпится услышать о вашей ссоре с Эрколе Пьячентини. Я уже слышала дюжину версий.

– Я удивлен, что наглое поведение невоспитанного мужлана вызывает такой интерес.

– Мы же должны о чем-то говорить. В этом смысле Форли не отличается от любого другого города. Я только знаю, что он вас оскорбил, а потом вам не позволили должным образом отомстить ему.

– Это еще впереди.

Она понизила голос и взяла меня за руку.

– Но мой брат говорил мне, что Кеччо заставил вас пообещать ничего не делать.

– Я ему обязательно отомщу… а ожидание только сделает месть слаще.

Полагая, что больше ей сказать нечего, я стоял, словно ожидая, когда она покинет меня. Но донна Джулия внезапно вскинула голову и встретилась со мной взглядом:

– Я вам мешаю?

– Как такое может быть? – галантно ответил я.

– Мне показалось, что вам не терпится от меня избавиться.

– Как такая мысль могла прийти вам в голову? Разве вы не видите, что все мужчины лежат у ваших ног, ожидая каждого вашего слова или жеста.

– Да, – кивнула она, – но не вы!

Разумеется, я запротестовал.

– Я обратила внимание, что вы избегаете меня, – настаивала на своем донна Джулия. – После того как вы пришли сюда, вы не провели рядом со мной и минуты.

– Я не думал, что вы это заметите. Я действительно не уделил вам должного внимания.

– Конечно же, я заметила. И подумала, что чем-то обидела вас. Только не знаю чем.

– Дорогая моя, конечно же, вы не сделали ничего такого, что могло бы обидеть меня.

– Тогда почему вы избегаете меня? – недовольно спросила она.

– На самом деле я вас не избегаю, – ответил я. – Причина, вероятно, в моей скромности. Я подумал, что вам безразлично мое присутствие рядом с вами. Извините, что вызвал ваше неудовольствие.

– Мне хочется нравиться людям, – доверчиво объяснила донна Джулия.

– Но с чего вы взяли, что не нравитесь мне? Действительно без всякой лести я заверяю вас, что никогда в жизни не видел более прекрасной женщины, чем вы.

Легкий румянец окрасил щеки Джулии, губы разошлись в улыбке, но, когда она заговорила, в голосе слышался упрек:

– Тогда почему вы старались скрыть это от меня?

Я улыбался, глядя в ее глаза цвета нежной ночной фиалки. Даже подумал, что она столь же обаятельна, сколь и прекрасна.

– Вы действительно хотите знать? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да, скажите мне! – Она чуть сжала мою руку.

– Я подумал, что с таким количеством воздыхателей вы сможете обойтись и без меня.

– Но вы же видите, – она обаятельно улыбнулась, – что не могу!

– И потом, я не люблю теряться в толпе. Не хочу делить ваши улыбки еще с двадцатью мужчинами.

– И ради этого готовы полностью отказаться от них?

– Я всегда стараюсь избегать женщин, которые становятся объектом всеобщего восхищения. Думаю, я слишком горд, чтобы бороться за благосклонность.

– Но, предположим, дама хочет отметить вас особо, а вы не предоставляете ей такой возможности.

– Это настолько редкий случай, что ради него не стоит поступаться принципом, – ответил я.

– Но такое может случиться. – Я пожал плечами, и после короткой паузы она продолжила: – Так я вам все-таки нравлюсь?

Я заметил легкую дрожь губ, чуть увлажнившиеся глаза и отругал себя за содеянное.

– Боюсь, я причинил вам боль.

– Да, это так.

– Извините. Я думал, вам все равно.

– Мне нравится, когда люди любят меня и милы со мной.

– Я один из этих людей!

– Тогда вы должны это доказать. – И улыбка проглянула сквозь едва не пролившиеся слезы.

Я действительно вел себя крайне грубо и теперь искренне сожалел о том, что моими стараниями на ее сияющем личике появилось облачко. Теперь я видел, как она мила и обаятельна.

– Так теперь мы добрые друзья, так? – спросила она.

– Безусловно.

– Вы сможете почаще приходить ко мне?

– Буду приходить так часто, насколько вы мне позволите, – ответил я.

Она протянула мне руку для поцелуя, и ослепительная, счастливая улыбка озарила ее лицо.

– A rivederci! – попрощалась она.

Мы пошли домой, и хозяин протянул Маттео записку от Кеччо с просьбой покинуть гостиницу и вместе со мной переселиться во дворец д’Орси. По прибытии туда мы нашли Кеччо, который нервно прохаживался по длинному коридору, украшенному картинами и статуями.

– Я рад, что ты пришел. – Он пожал руку Маттео и кивнул. – Ты должен остаться здесь. Теперь нам лучше держаться вместе. Может случиться что угодно.

– Как тебя понимать? – спросил Маттео.

– Сегодня чуть не произошла катастрофа. – Мы изумленно переглянулись, все еще не предполагая ничего дурного. Кеччо продолжил: – Он попытался арестовать меня… Джироламо! – И затараторил, невероятно возбужденный: – Мне пришлось прийти во дворец по делам. Я нашел его в зале для аудиенций, мы начали обсуждать наши дела, и внезапно меня бросило в жар: я заметил, что в зале, кроме нас двоих, никого не осталось, замолчал на полуслове, посмотрел на Джироламо и понял, что ему не до меня: его глаза не отрывались от двери.

Кеччо замолчал. На лбу блестели капельки пота.

– И что? – в унисон спросили мы.

– Дверь открылась, и вошел командир дворцовой стражи. «Господи, – подумал я. – Я в ловушке!» «Я ждал тебя, Андреа, – сказал Джироламо. Потом повернулся ко мне и добавил: – Пойдем в кабинет нимф, Кеччо. Там лежат документы, которые я хочу тебе показать». И взял меня за руку. Я высвободился. «Прошу меня извинить, мессир. У меня очень важное и неотложное дело». Я направился к двери. Андреа смотрел на своего хозяина, и я подумал, что он преградит мне путь. Полагаю, он ждал какого-то знака, но, прежде чем успел его получить, я через открытую дверь увидел Паоло Бруни и крикнул ему: «Паоло, Паоло, подожди меня! Мне нужно срочно с тобой поговорить». После этого я знал, что мне уже ничего не грозит. Он не посмел бы тронуть меня. Поэтому повернулся к графу, чтобы сказать: «Еще раз прошу меня извинить. Дело с Паоло – вопрос жизни и смерти», – протиснулся мимо Андреа и вышел за дверь. Клянусь небом! Как же глубоко я дышал, вновь оказавшись на площади!

– Но ты уверен, что он собирался тебя арестовать? – спросил Маттео.

– Безусловно. А что еще?

– Андреа мог зайти случайно. Возможно, ты раздул из мухи слона.

– Меня не проведешь, – с жаром возразил Кеччо. – Их выдали лица… и вопросительный взгляд Андреа. Теперь я точно знаю – он хочет меня убить.

– Да как он мог решиться схватить тебя?

– Он ни перед чем не останавливается, если видит перед собой цель. А потом, окажись я в его власти, что бы кто мог сделать? Я слишком хорошо знаю Джироламо. Он бы устроил суд-посмешище и приговорил бы меня к смерти. Или просто задушил бы в камере. А без меня и ты ничего бы не смог поделать. Мой отец слишком стар, и в нашей семье нет другого лидера, кроме тебя… но что бы ты сделал в одиночку?

Какое-то время мы молчали, а потом вновь заговорил Кеччо:

– Я знаю, он хочет избавиться от меня. Он угрожал мне и раньше, но никогда не заходил так далеко.

– Я с тобой согласен, – кивнул Маттео. – Ситуация ухудшается.

– Я прежде всего волнуюсь не о себе. Что станет с моими детьми? Мой отец в безопасности: он слишком стар и беспомощен, чтобы они подняли на него руку, но мои мальчики? Катерина бросит их в темницу не моргнув глазом.

– Так что ты собираешься делать? – спросил Маттео.

– А что я могу сделать? – ответил Кеччо. – Сколько ни думал, пути к спасению не нашел. Я могу носить кольчугу, чтобы не погибнуть от удара ножа наемного убийцы, но против отряда солдат она не защитит. Я могу уехать из Форли, но тогда придется бросить все.

– Нет, ты не должен уезжать из Форли. Что угодно – только не это!

– А что мне делать? Что мне делать? – Он топнул ногой словно в отчаянии.

– Во-первых, ты нигде не должен появляться один. Тебя всегда должны сопровождать как минимум двое друзей.

– Да, я думал об этом. Но чем это все обернется? Долго так продолжаться не может. Что мне делать?

Он повернулся ко мне.

– Что думаете вы? – спросил он. – Он собирается меня убить.

– Почему бы вам его не опередить? – спокойно ответил я. – Убейте его!

– Убийство?! Я не решусь, не решусь! – нервно воскликнул Кеччо. – Я готов использовать все разумные средства, но убийство…

Я пожал плечами:

– Похоже, это всего лишь вопрос выживания.

– Нет-нет, я не хочу говорить об этом! Не хочу думать об этом! – Он вновь закружил по коридору. – Говорю вам, не буду даже думать об этом. Я не могу.

Мы с Маттео предпочли промолчать.

– Почему ты ничего не говоришь? – нетерпеливо спросил он Маттео.

– Думаю, – ответил тот.

– Не об этом. Я запрещаю тебе об этом думать. Я на такое не пойду, – гневно произнес он, а потом после паузы бросил резко и коротко, словно злился на нас и себя: – Оставьте меня!