Уильям Грейвс
Американская интервенция в Сибири. 1918–1920. Воспоминания командующего экспедиционным корпусом

В то время когда политика Соединенных Штатов по отношении к России, сформулированная Госдепартаментом, твердо заверяла русских и уведомляла союзников, что Соединенные Штаты не станут вмешиваться во внутрироссийские конфликты, представитель Государственного департамента, генеральный консул США в Сибири господин Е. Х. Харрис заявлял жителям Сибири, что Соединенные Штаты участвуют в интервенции, означавшей вмешательство во внутренние дела русских.

Это заявление невозможно опровергнуть, поскольку любое действие против установленной тогда в Сибири власти можно рассматривать как принятие одной из сторон внутреннего противостояния.

Как такое могло произойти? Можно только догадываться, поскольку Государственный департамент никогда не давал никаких разъяснений, и в то же время никаких изменений в политике правительства по отношению к использованию американских войск в Сибири не последовало, а если судить по действиям генерального консула Харриса, инструкции, полученные им из Пекина, никогда не менялись.

Таким образом, с самого начала военной экспедиции Соединенные Штаты имели в Сибири представителей Государственного департамента и военного министерства, работавших на достижение противоположных целей.

До перемирия

Первая американская часть – 27-й пехотный полк в составе 53 офицеров и 1537 солдат-срочников под командованием полковника Генри Д. Стайера – прибыла в Сибирь из Манилы 16 августа 1918 года. 31-й пехотный полк в составе 46 офицеров и 1375 солдат прибыл несколькими днями позже. Предполагалось, что до моего прибытия 1 сентября командовать экспедицией будет полковник Стайер.

До прибытия во Владивосток я не имел сведений о военной, социальной, экономической и финансовой ситуации в России. Непосредственно перед моим отъездом из Сан-Франциско я получил из Вашингтона депешу, где говорилось, что, судя по имеющейся информации, политика Японии будет состоять в том, чтобы поддерживать в России силы, не связанные с центральной властью и выступающие против любой сильной центральной власти. Однако эта поддержка должна быть достаточной лишь для того, чтобы эти силы служили ширмой для действий самих японцев. Если бы в то время, когда я получил из Вашингтона эту депешу, я знал о японских военных то, что узнал потом, я уделил бы этой информации гораздо больше внимания. Я часто думал о том, как жаль, что я так мало знал о Сибири до того, как оказался в гуще грызни, которая царила во Владивостоке. Но в другие моменты мне кажется, что мое невежество в той ситуации было не только благословенным, но и весьма полезным.

Отчасти благодаря незнанию ситуации я ступил на землю Владивостока без каких-либо готовых идей по поводу того, что надо, а чего не надо делать. У меня не было никакого представления о том раздрае, в котором пребывала Россия, и я предполагал, что смогу благополучно в духе сердечного сотрудничества работать со всеми союзниками.

Рано утром 2 сентября полковник Стайер и несколько американских офицеров поднялись на борт «Томаса», а адмирал Остин М. Найт прислал офицера, чтобы передать мне приглашение позавтракать с ним на борту старого доброго «Бруклина».

Тот факт, что нас не побеспокоили таможенные инспекторы и карантинные службы, стал первым признаком того, что я прибыл в страну, где царило безвластие. Это верно, что в то время во Владивостоке заправляли чехи, однако их власть базировалась на силе, а не на согласии, поэтому любая нация имела такое же право войти в город, как и все другие.

Сойдя с «Томаса», я поднялся на борт «Бруклина», где встретился с адмиралом Найтом, с которым у нас завязалось очень приятное и полезное знакомство, поскольку он находился во Владивостоке уже почти шесть месяцев и был осведомлен о ситуации в Сибири не хуже любого другого. Он щедро делился со мной имеющейся информацией и готов был оказать военным любое возможное содействие, так что все офицеры и солдаты, побывавшие во Владивостоке, в неоплатном долгу перед ним и его командой за великодушную помощь, оказанную именно тогда, когда мы нуждались в ней более всего.

Сразу же после завтрака я, как положено, отправился в американскую штаб-квартиру, которая располагалась в здании, принадлежавшем Германской торговой компании.

Кое-кто из русских требовал обратить внимание на эту компанию, но мне всегда не нравилось, что это внимание не было проявлено до того, как немцы ушли из Владивостока после начала мировой войны. Здание очень хорошо подошло для штаба, поскольку было достаточно большим и позволило оборудовать там и рабочие кабинеты, и квартиры для офицеров.

В течение дня полковник Стайер дал мне полную информацию относительно того, что было сделано до моего приезда. Я узнал, что 27-й пехотный полк принял участие в совместных действиях против врага. В качестве этого врага выступали большевики и немецкие военнопленные. Я был удовлетворен тем, что американские войска не отклонялись от линии поведения, объявленной правительством Соединенных Штатов, и уклонялись от участия во внутренних делах России.

Самым старшим по званию среди офицеров союзного командования являлся генерал Отани (японец). Вечером 2 сентября я посетил генерала Отани, и почти сразу же после нашего знакомства он спросил, получил ли я предписание, что он будет командовать американскими войсками. Я ответил, что не получал такого предписания и, напротив, имею предписание об ограниченном использовании американских войск, в силу которого должен сам отдавать все приказы в отношении их будущих действий. Генерал возразил, что Государственный департамент США известил его, что командовать будет он. Меня проинформировали, что, когда полковник Стайер прибыл во Владивосток, он явился к верховному командующему союзников и спросил, имеются ли какие-нибудь предложения, как лучше организовать сотрудничество. В то время генерал Отани еще не приехал и силами союзников во Владивостоке командовал японский генерал Юи. Генерал Юи сказал полковнику Стайеру, что с учетом назначения верховным командующим генерала Отани, сделанного по запросу американского правительства, лучше будет подождать, поскольку его приезд ожидается в самое ближайшее время. 18 августа генерал Отани издал следующий приказ:

«Я имею честь сообщить вам, что его величество император Японии назначил меня командующим японскими войсками на Дальнем Востоке и что все страны союза единогласно доверили мне командование их армиями на территории российского Дальнего Востока…

С точки зрения их командования, дружба и сотрудничество между армиями союзников позволят им без труда добиться быстрого успеха. Я от всего сердца надеюсь, что наши армии будут действовать совместно ради достижения общей цели.

Генерал Отани, главнокомандующий союзными армиями».

Этот приказ удивил полковника Стайера, поскольку он не получал от правительства Соединенных Штатов никаких указаний на этот счет. Он телеграфировал в Вашингтон с просьбой прислать ему информацию, но Вашингтон ответил, что вскоре во Владивосток прибудет генерал Грейвс, у которого имеются предписания на этот счет, что еще больше озадачило полковника Стайера. Я до сегодняшнего дня так никогда и не узнал, в чем заключался смысл этого удивительного приказа. Я достаточно близко познакомился с генералом Отани, и мне кажется, что кто-то заставил его поверить, будто бы он назначен командовать войсками союзников. Генерал был не тот человек, чтобы присвоить себе такой пост, и, кроме того, он был солдатом и прекрасно понимал, что командующие союзников не передадут ему командование, не получив особых предписаний. В дальнейшем этот вопрос больше никогда не поднимался, если не считать одного случая в феврале 1920 года, когда о нем вспомнил генерал Юи, который на тот момент сменил генерала Отани на посту командующего японскими войсками. Приказ касался всех войск союзников, но, насколько мне известно, так и не получил подтверждения за все то время, что я находился в Сибири. Я всегда предполагал, что какой-то дипломатический чиновник, не понимая разницы между «командующим союзников» и «главнокомандующим союзными силами», чтобы показаться более любезным, сказал японскому представителю, что генерал Отани будет командующим силами союзников. Генерал Отани показался мне очень приятным человеком, настроенным честно относиться к вопросам, касавшимся наших войск. Проблема в том, что, если кто-то хотел с ним встретиться, ему приходилось проявлять большую настойчивость, чтобы пробиться через его штабных. Японские штабные отличались большой агрессивностью и при каждой возможности пытались получить от этого выгоду или повысить свой престиж в тех кругах, которые они поддерживали.

Генерал Отани рассказал мне об одном удивительном инциденте, который имел место, когда генерал Грант посетил Японию во время своего кругосветного путешест вия. В то время генерал Отани только что закончил военное училище и был приставлен к генералу Гранту ординарцем. Он сказал, что очень беспокоился о том, чтобы делать все правильно, и не мог решить, как лучше выразить свое уважение генералу Гранту: убрать саблю в ножны или нести ее в руке. В конце концов он решил, что должен вынуть саблю, когда рапортует, и нести ее, как в почетном карауле. В первый день он отрапортовал, вынул саблю и весь день, несмотря на неудобство, носил ее в руке. На следующий день, когда он, рапортуя, снова вынул саблю, генерал Грант похлопал его по плечу и сказал: «Молодой человек, лучше уберите ее в ножны, пока не проткнули ей кого-нибудь».

Поскольку я был очень впечатлен заверением, что Соединенные Штаты не станут вмешиваться во внутрироссийские конфликты, с большой озабоченностью отнесся к составу тех сил на севере от Владивостока, против которых действовали союзники и Соединенные Штаты. Все уверяли меня, что большевики объединились с немецкими и австрийскими пленными и планировали захватить находившиеся во Владивостоке склады. 19 августа полковник Стайер прислал телеграмму, в которой обрисовал ситуацию, как ее представил начальник японского штаба. План действий выглядел следующим образом: «Первым делом взять Хабаровск, где находится 15 тысяч вооруженных солдат противника. Затем идти на запад вдоль Амура и Маньчжурии. Генерал Отани утверждает, что, по его мнению, имеющихся в составе экспедиции сил недостаточно, чтобы осуществить миссию, которая заключалась и заключается исключительно в том, чтобы эвакуировать чехов из Иркутска, который отделяют от нас силы противника численностью 40 тысяч человек и длинная двухколейная железнодорожная линия, которую надо сохранить. Чехи, находящиеся к западу от Иркутска, плохо обмундированы и пребывают в настолько плачевном состоянии, что для сохранения им жизни совершенно необходимо осуществить эвакуацию до начала зимы. Он просил командование союзников довести информацию до сведения их правительств, чтобы они незамедлительно прислали имеющиеся в их распоряжении войска, и просил Японию отправить воинский контингент численностью необходимой для разрешения ситуации. Япония имеет наготове большие силы».

В отношении данного заявления возникает естественный вопрос: откуда генерал Отани взял эти сведения? Было ли вообще данное заявление основано на информации или целиком и полностью являлось японской пропагандой? В это время отсутствовала возможность посылать или получать сообщения с территории к западу от Иркутска, а когда связь восстановилась, мы узнали от полковника Эмерсона, что 12 июля чешские отряды заняли Иркутск и, как следствие, сосредоточили в своих руках контроль за железнодорожным сообщением вдоль озера Байкал и вокруг его южной оконечности. Как уже заявлялось ранее, 28 мая чехи, действуя одновременно, захватили города к западу от Иркутска и в большинстве из них установили власть нового сибирского правительства. Это новое правительство было не таким радикальным, как Советы, но оказалось весьма близким к монархистам.

Еще весной 1918 года Япония сделала союзникам следующее представление: «В силу своих интересов Япония поставлена в особое положение и просит, чтобы в случае необходимости оккупации Владивостока, и захвата Китайско-Восточной и Амурской железных дорог, эта задача была возложена исключительно на нее». Соединенные Штаты, а точнее, президент Соединенных Штатов отклонил эту просьбу на том основании, что русские могут неправильно истолковать такие действия.

В свете того, что мы впоследствии узнали о ситуации к западу от Иркутска, единственное логичное объяснение заявления генерала Отани состоит в том, что Япония действовала вразрез со своим заявлением от 3 августа 1918 года, где утверждала, что действует исключительно из чувства искренней дружбы с русским народом. Она, несомненно, не оставила своего желания оккупировать Восточную Сибирь. Никто, будучи так тесно связан с японскими военными представителями в Сибири, как я, не смог бы избежать уверенности в этом.

Если проанализировать ситуацию, как она преподносится 19 августа генералом Отани, то неизбежен вывод, что или японская военная разведка абсолютно ничего не знала о реальных условиях, или их заявление не было объективным, а имело целью угодить предполагаемым желаниям союзников и, преувеличив военную значимость проблемы, рекомендовать излишнее усиление их военного присутствия. В то же время, когда генерал Отани просил о дополнительных силах, он отдал приказ о наступлении, который можно воспринимать как признак его уверенности в том, что имеющиеся в его распоряжении войска способны разбить противника задолго до того, как в Сибирь смогут прибыть запрошенные им военнослужащие. На самом деле, военные действия, которые последовали по его приказу, оказались не более чем локальными перестрелками. Впоследствии японцы направляли свои действия таким образом, чтобы добиться успеха, не позволяя американским войскам занимать передовые позиции и вести наблюдение, что лишало американцев возможности проверить донесения о силах противника и о его потерях. После тщательной инспекции поля боя у разъезда Краевский офицер американской разведки сказал: «По моему мнению, силы противника, участвовавшие в бою под Краевским, которые приводятся в докладах японского Генерального штаба и офицеров разведки союзников, сильно преувеличены, как и число понесенных им потерь».

6 сентября японское командование издало приказ, который практически положил конец так называемой «уссурийской кампании» и предписывал следующее: «Под Хабаровском сконцентрируется войсковая группировка, включающая в себя основную часть 12-й дивизии и определенную часть американских и китайских войск, чтобы разбить отряды австро-германских военнопленных и большевиков, находящиеся к востоку от Зеи и занимающие важные пункты Амурской железной дороги».

В подтверждение того, что Япония была неискренна в своих заявлениях и действиях, я получил информацию, что Соединенные Штаты и Япония намереваются послать в Сибирь по 10 тысяч солдат, однако позже японцы сказали, что по организационным причинам они хотят послать 12 тысяч человек. Соединенные Штаты согласились на такое увеличение. С 11 по 17 октября я провел инспекцию американских войск к северу до Хабаровска, к востоку от Хабаровска до Биры и на 200 километров к западу от Хабаровска и обнаружил, что почти все города оккупированы – как минимум частично – японскими войсками. Предварительно мне сообщалось, что японские войска находятся в нескольких местах южного участка Транссибирской железной дороги, тянущегося на запад до Читы. 18 октября я доложил в военное министерство, что Япония имеет в Сибири по меньшей мере 60-тысячное войско, но позже выяснилось, что я недооценил его численность на 12 тысяч. Ситуация с военной точки зрения не требовала такого увеличения, и, если бы Японии казалось, что оно необходимо, она, без сомнения, известила об этом Соединенные Штаты, с которыми у нее была договоренность об отправке только 12 тысяч человек. У меня есть все основания заявить, что Япония не сообщила Соединенным Штатам об отправке в Сибирь 72 тысяч человек.

После моей поездки на север я не мог не прийти к заключению, что Япония плетет политические и военные интриги, но вскоре стало очевидно, что не только она, но и другие нации действуют вразрез с линией поведения, заявленной Соединенными Штатами. Известно, что Англия не только хотела, но в марте 1918 года попросила Японию оккупировать Транссибирскую железную дорогу. В качестве причины для этой просьбы был приведен следующий довод: «что Япония сможет контролировать единственную линию сообщения, по которой можно доставлять помощь антибольшевистским силам в Южной Сибири». В связи с этим военными представителями Высшего военного совета были сделаны следующие предложения: «Если Япония потребует какой-то компенсации за свои усилия, может возникнуть необходимость согласиться с тем, что она оккупирует небольшую часть Восточной Сибири. Вероятно, она в любом случае займет часть Сибири, однако это может удержать ее от дальнейшей экспансии».

Уезжая из Соединенных Штатов в Сибирь, я не представлял, что буду втянут в политические игры на Дальнем Востоке, но уже очень скоро после своего прибытия во Владивосток я понял, что каждый шаг американских представителей, как гражданских, так и военных, на Дальнем Востоке подается так, чтобы получить политический выигрыш. Это было справедливо и в отношении русских, и в отношении практически всех союзников.

В то время когда я прибыл во Владивосток, представители союзников, говоря о русских, имели в виду бывших царских офицеров и чиновников, которые чувствовали себя достаточно спокойно и не боялись каждый вечер появляться на Светланской – главной улице Владивостока – в своих роскошных мундирах. Представителей других классов называли «большевиками», хотя на самом деле бывшие царские сановники не утверждали, что они сторонники восстановления в России царской власти, а те русские, которых называли большевиками, не утверждали, что они сторонники власти Советов. Однако разделительная линия между этими двумя классами была достаточно отчетливой, и любой мог ее распознать. Перепутать их было невозможно. Сторонники прежней власти видели в каждом, кто отказывался согласиться с ними в том, что должно быть сделано для восстановления дореволюционного статуса их родины, лишь подлость, обман и все самое плохое. Поскольку союзники выступали против большевизма, а либерализм в любой форме и степени воспринимался как большевизм, они имели дело исключительно со сторонниками прежнего режима. Понятие «большевизм» распространилось так широко, что туда с легкостью попадали земства – орган, избираемый имеющими право голоса мужчинами и женщинами, достигшими двадцатилетнего возраста. В результате во Владивостоке сложилась ситуация, когда телеграф, почта, паспортный и гражданский контроль в городе оказались в руках бывших царских чиновников. Они без промедления организовались таким образом, чтобы этим воспользоваться, и уже очень скоро снова заговорили о мести тем русским, которые посмели вести себя вразрез с их мнением.

Все представители союзников, видимо, знали, что главной целью отправки американских войск в Сибирь было оказание помощи чехам, но, поскольку они оккупировали не только Владивосток, но и все города до Урала, стали высказываться другие пожелания: не продвинуть ли американские войска в Западную Сибирь. 8 сентября я телеграфировал в военное министерство следующее: «Практически любое организованное сопротивление в Сибири прекращено».

Старая идея о формировании Восточного фронта не была окончательно забыта, несмотря на твердую убежденность президента Вильсона, что Соединенные Штаты не станут принимать в этом участия. Американские войска были отправлены в Сибирь из-за ошибочной оценки ситуации, и представители союзников задавались естественным вопросом, почему бы таким же способом не заманить их на европейскую территорию России, чтобы косвенным образом добиться своей цели.

Союзники, очевидно, понимали, что президент Вильсон сильно обеспокоен судьбой чехов. Я не только ничего не знал о дискуссиях, которые привели к интервенции, но не имел представления о политических интригах, которые плелись на Дальнем Востоке. Первые несколько дней я был склонен принимать заявления видных представителей союзников за чистую монету и действовать в соответствии с ними. В своих записях я обнаружил, что 12 сентября я известил военное министерство, что чехи возвращаются на запад, чтобы помочь собратьям, оставшимся к западу от Урала. 8 сентября мне сообщили, что англичане, французы, японцы и чехи хотят идти до Волги и желают знать, как поведут себя Соединенные Штаты.

19 сентября в своей телеграмме я писал: «Французы и англичане определенно пытаются втянуть союзнические войска в действия, результатом которых станет воссоздание Восточного фронта».

9 сентября или около того капитан Хасурак, адъютант чешского генерала Гайды прибыл с запада во Владивосток и доложил, что положение чехов, остающихся к западу от Урала, требует незамедлительной помощи союзников. 27 сентября я получил телеграмму, где заявлялось, что американские войска не продвинутся западнее озера Байкал, и предписывалось, что, если чехи отступят на запад, моя задача будет заключаться только в том, чтобы помочь в обеспечении свободного проезда по железной дороге. Меня уведомили, что правительствам всех стран союзников отправлено сообщение нашего президента относительно использования войск в России и в Сибири, и оно очень существенно поможет мне в общении с представителями союзников.

Между тем союзники не желали, чтобы сибирская пьеса была разыграна на множество голосов, что могло бы породить немало разногласий. У них уже имелось представленное правительству Соединенных Штатов предложение об организации межсоюзнического совета, в обязанности которого, в числе прочего, входило обеспечение единства действий в отношении населения России и разрешение политических споров. Это предложение было категорически отклонено правительством Соединенных Штатов, но, как выяснилось позднее, на этом попытки обеспечить единство действий не закончились. Однако обеспечить что-то похожее на единство действий оказалось невозможно, поскольку представители Англии, Франции и Японии были поборниками вмешательства в борьбу, происходившую в России, а я нет. Это делало наше сотрудничество почти невозможным, пока полученные мною предписания оставались в силе.

Вскоре после окончания войны представители Англии и Франции стали обвинять меня в провале взаимодействия и называть русские политические силы, которые они поддерживали, «силами закона и порядка», косвенным образом обвиняя другие политические силы в том, что те несут с собой беззаконие и беспорядки. Эти определения не соответствовали фактам и, несомненно, использовались лишь потому, что хорошо звучали в случаях, когда реальная ситуации была неизвестна.

Глава японской делегации на Конференции по ограничению морских вооружений, проходившей в Вашингтоне в 1921–1922 годах, сделал заявление, касавшееся периода, когда войска союзников были направлены в Сибирь, где сказал, что Япония приняла решение предоставить Семенову существенную помощь «с целью предотвратить распространение большевистского влияния на Дальний Восток» «и что Япония всего лишь следовала линии поведения, поддержанной рядом союзных держав, особенно Великобританией и Францией, и заключавшейся в том, чтобы доверить русским силам борьбу против большевистской угрозы». Это является прекрасным доказательством того, что Англия, Франция и Япония достигли договоренности еще до того, как отправили войска в Сибирь, и что главной целью их интервенции была борьба с большевизмом.

Действия представителей Англии, Франции и Японии на протяжении всего того времени, что я находился в Сибири, вкупе с информацией, ставшей достоянием гласности после завершения интервенции, неизбежно приводят к выводу, что существовало две главные цели военного вторжения в Сибирь. Первая цель заключалась в желании предпринять действия, которые помогут союзникам в продолжающейся войне, вторая цель – желание оказать сопротивление распространению идей большевизма. Я не могу сказать, какая из целей доминировала в принятии союзниками решения об интервенции. Мой недостаточный опыт в международных делах привел к тому, что поначалу я слишком доверял заявлениям представителей других наций в отношении целей, которых должна достичь интервенция в Сибирь. Как выяснилось впоследствии, на закрытых совещаниях представителей Англии, Франции и Японии, касавшихся целей интервенции в Россию, особенно подчеркивалась необходимость предотвратить распространение большевизма на Дальнем Востоке.

В книге Фредерика Льюиса Шумана, озаглавленной «Американская политика в отношении России», читаем следующее: «Американский консул в Омске Грей получил шифровку из американского консульства в Самаре, датированную 22 июля 1918 года, в которой содержалось сообщение от генерального консула в Москве Пула, от 18-го числа: «Вы можете конфиденциально проинформировать чехословацких командиров, что до поступления новых сведений союзников будет устраивать с политической точки зрения, если те останутся на прежних позициях. С другой стороны, они бы не стали препятствовать военному обострению ситуации. Во-первых, желательно, чтобы чехи установили контроль над Транссибирской железной дорогой, во-вторых, одновременно с этим, если окажется возможным, взяли под контроль территорию, на которой они являются доминирующей силой. Сообщите французскому представителю, что Генеральный консул Франции присоединяется к этому предписанию!»

Вышеупомянутый мистер Пул – это тот самый человек, который позднее отвечал за отношения с Россией в Вашингтоне в Государственном департаменте. Телеграмма показывает, что американский генеральный консул Пул, находившийся в европейской части России, не имея на то полномочий, 18 июня 1918 года поддержал одну из сторон внутрироссийского конфликта в Сибири, в то время как 8 июня генеральный консул Харрис в Сибири утверждал, что всем представителям Соединенных Штатов дано особое предписание не принимать ничью сторону в борьбе внутри России и не участвовать в этой борьбе в пользу одной из сторон. Мистер Харрис следовал этой линии до 2 июля, когда заявил, что получил от «пекинской дипмиссии» подтверждение намерения Соединенных Штатов присоединиться к военной интервенции, имеющей целью вооруженную борьбу против Советов, противоречившую ее публично озвученным задачам. Как указано выше, 3 августа я получил предписание, датированное 17 июля, которое касалось не только американских военных, но формулировало линию поведения, обязательную для всех представителей Соединенных Штатов, где четко и ясно говорилось, что никакие представители Соединенных Штатов не должны вмешиваться и принимать чью-либо сторону во внутрироссийских делах. Предписание пришло мне прямо из Вашингтона. В то же время я никогда не видел каких-либо доказательств, что мистер Пул действовал согласно инструкциям Государственного департамента, когда от имени союзников рекомендовал чехам предпринимать определенные действия. Такие рекомендации могли быть истолкованы не иначе как подтверждение самым высокопоставленным представителем Соединенных Штатов в России того, что Соединенные Штаты являются участниками военной интервенции в Сибирь. Мистер Харрис, говоря об изменении политики от «невмешательства» к содействию одной из сторон, ссылается на подтверждение, полученное от «пекинской дипмиссии» через французского майора Гинэ. Однако в компетенцию пекинской дипмиссии не входило право давать предписания генеральному консулу Харрису, а если она просто передала инструкции, присланные из Вашингтона, то почему это нигде не указано?

К сожалению, разные линии поведения, которых придерживались американские представители в европейской части России и в Сибири, создавали впечатление, что Соединенные Штаты не совсем честны и искренни в отношениях с русскими. Предназначавшееся чехам предположение мистера Пула, что «они бы не стали препятствовать военному обострению ситуации», выглядело как намеренное и тщательно продуманное вероломство. Если бы мне пришлось определять смысл этой фразы, я бы, не сомневаясь, сказал, что это хитрый намек чехам, что союзники не возражают против того, чтобы те начали военные действия против Советов. Однако я понимаю, что фраза составлена так, чтобы при необходимости мистер Пул мог отрицать такую трактовку.

Мистер Пул определенно не мог считать, что для начала действий по «военному обострению ситуации» в Сибири чешские солдаты станут ждать одобрения от представителей консульств союзников в Москве, особенно учитывая, что сообщение от мистера Пула дошло до консула Грея в Омске за месяц и четыре дня. Зачем генеральный консул Пул отправил чехам сообщение относительно того, чего хотят союзники? Мне кажется, что его использовали представители союзников в европейской части России, чтобы его руками таскать жар из огня.

Действия мистера Пула привели к тому, что у чехов, остававшихся в Западной Сибири, возникла большая обида на Соединенные Штаты. Она была такой ощутимой, что, когда эти чехи прибыли во Владивосток, мне пришлось идти в чешскую штаб-квартиру для выяснения причины.

Своим сообщением мистер Пул заставил или помог заставить чехов поверить, что Соединенные Штаты и страны союза намереваются осуществить широкомасштабную интервенцию в Сибирь. В результате такого убеждения чехи добровольно остались в Западной Сибири, постоянно надеясь и ожидая, что войска Соединенных Штатов и союзников скоро придут к ним на помощь.

Этим чехам пришлось не только вынести на себе все тяготы зимы 1918/19 года, но и понести большие потери в боях с большевиками, стараясь по просьбе союзников сохранять контроль над Транссибирской железной дорогой. Поставьте себя на место чешских солдат и спросите, не почувствовали бы вы обиды при таких обстоятельствах.

Как могли действия генерального консула Пула сочетаться с заявлением генерального консула Харриса, сделанным 8 июня, за десять дней до того, как мистер Пул передал чехам свое сообщение через консула Грея? 8 июня господин Харрис заявил: «Президент Соединенных Штатов издал специальное предписание для всех официальных представителей США в России никоим образом не влиять, не признавать и не поддерживать никаких группировок или противоборствующих сил в России или в Сибири».

В то время когда мистер Пул был генеральным консулом, в Архангельске находились американские солдаты, и если их доклады верны, а у меня нет сомнений в их достоверности, то командование американскими частями было передано британцам. Один из участников той кампании описал свои впечатления в книге, озаглавленной «Архангельск, война Америки с Россией». В этой книге автор пишет: «Войны не было, но на шести разрозненных участках фронта американские солдаты под британским командованием «противостояли» противнику в вырытых в снегу окопах и за импровизированными баррикадами, в то время как солдаты Советов забрасывали их гранатами, обстреливали разрывными снарядами и шрапнелью, разили из пулеметов и отстреливали каждого, кто имел неосторожность высунуть голову из укрытия».