Тэд Уильямс
Трон из костей дракона. Том 1

Глава 3
Птицы в часовне

♕

– Во имя Благословенного Эйдона…

Шлепок!

– И Элизии, его матери…

Шлепок! Еще шлепок!

– И всех святых, которые наблюдают…

Шлепок! Шлепок!

– …Следи за… ой! – Сердитое шипение. – Проклятые пауки.

Шлепки в сопровождении проклятий и молитв возобновились. Рейчел очищала от паутины потолок в столовой.

Две горничные заболели, еще одна растянула лодыжку. Это был один из тех дней, когда в агатовых глазах Рейчел Драконихи появлялся опасный блеск. Уже одно то, что Сарра и Джейл слегли от прилива крови – Рейчел отличалась суровым нравом, но хорошо знала, что каждый день работы больной девушки приводил к тому, что потом она выбывала из строя на три дня, – да, теперь Рейчел приходилось исправлять упущения, которые произошли в их отсутствие. И это при том, что она одна трудилась за двоих! А теперь сенешаль заявил, что король намерен обедать в Большом зале, Элиас, принц-регент, вернулся из Мермунда, и теперь дел у нее прибавилось!

А Саймон, отправленный час назад собрать две охапки камыша, так и не вернулся. И вот она, вместе со своим старым телом, стоит на шатком стуле, пытаясь добраться метлой до самых дальних уголков потолка, чтобы избавиться от паутины. Этот мальчишка! Этот, этот…

– Святой Эйдон, дай мне сил…

Шлепок! Шлепок! Шлепок!

Проклятый мальчишка.

«Мало того, что мальчишка ленив и с ним невероятно трудно, – думала Рейчел позднее, когда, задыхаясь, с покрасневшим лицом, опустилась на стул. – Ты не один год пытаешься выбить из него упрямство и знаешь, что он стал лучше. Но, Добрая Мать Господня, хуже всего то, что всем остальным на него наплевать!» Саймон уже был ростом со взрослого мужчину и находился в таком возрасте, что вполне мог делать серьезную работу – но нет! Он прятался, ускользал и предавался непонятным мечтаниям. На кухне все над ним смеялись. Горничные баловали Саймона и незаметно подкармливали, когда Рейчел выгоняла его из-за стола. А Моргенес! Милосердная Элизия, этот человек поощряет его глупости!

И вот теперь Моргенес спросил у Рейчел, может ли мальчик посещать его каждый день, подметать и наводить порядок в его покоях – ха! – и помогать в работе. Как если бы Рейчел не знала, с кем имеет дело. Эта парочка могла часами сидеть рядом, старый пьянчуга потягивал эль и рассказывал мальчишке свои дьявольские истории.

И все же она не могла не обдумать предложение доктора Моргенеса. Впервые кто-то проявил интерес к мальчику и захотел иметь с ним дело – и это при том, что Саймон постоянно болтался у всех под ногами! А Моргенес считал, что может принести мальчику пользу…

Моргенес часто раздражал Рейчел своими цветистыми речами с причудливыми оборотами – старшей горничной иногда казалось, что это искусно спрятанные насмешки, – но о мальчике он искренне беспокоился и старался сделать Саймону что-то хорошее… постоянно что-то предлагал, однажды спокойно вмешался, когда старший повар побил его и выгнал из кухни. Моргенес всегда приглядывал за мальчишкой.

Рейчел посмотрела на широкие балки потолка, затем ее взгляд переместился в тень, и она сдула прядь влажных волос с лица.

Потом она перевела взгляд на окно, в дождливую ночь – когда же это произошло – почти пятнадцать лет назад? Она почувствовала себя ужасно старой, вспоминая о прошлом… казалось, будто с той поры прошло совсем немного времени…

Дождь лил, не переставая, весь день и всю ночь. Когда Рейчел осторожно пересекла грязный двор, одной рукой подняв плащ над головой, а в другой держа фонарь, она наступила в широкую колею, оставшуюся от фургона, и почувствовала, как вода плеснула на икры. Ей удалось высвободить ногу из грязи, но раздался чавкающий звук, и Рейчел обнаружила, что одна ее туфля соскочила. Она с горечью выругалась и поспешила вперед. Она найдет свою смерть, если будет бегать по ночам с одной босой ногой, но у нее не было времени искать в лужах потерянную туфлю.

В кабинете Моргенеса горел свет, но ей показалось, что прошла вечность, прежде чем послышался звук его шагов. Когда он открыл дверь, Рейчел увидела, что доктор уже лег спать: на нем была длинная ночная рубашка, которая нуждалась в штопке, и он неуверенно потирал глаза, ослепленный ярким светом лампы. Сбившиеся одеяла на постели и бесконечные ряды книг заставили Рейчел подумать о гнезде какого-то грязного животного.

– Доктор, скорее! – сказала она. – Вы срочно нужны!

Моргенес удивленно посмотрел на нее и отступил назад.

– Зайдите, Рейчел. Я понятия не имею, какие ночные страхи привели вас ко мне, но раз уж вы здесь…

– Нет, нет, глупый мужчина, я про Сюзанну! Ее время пришло, но она очень слаба. Я боюсь за нее.

– Кто? Что? Ладно, не важно. Подождите немного, я вас догоню.

– Но, доктор Моргенес, я принесла для вас лампу.

Слишком поздно. Дверь закрылась, и она осталась в одиночестве стоять под дождем, чувствуя, как капли падают с ее длинного носа. Выругавшись, Рейчел зашлепала обратно к дому, где жили слуги.

Довольно скоро доктор Моргенес уже топал по лестнице, стряхивая воду с плаща. От двери он одним взглядом оценил происходящее: стонавшую на кровати женщину, лицо которой было повернуто в сторону, ее большой живот. Темные волосы спутались, она сжимала потной рукой пальцы другой молодой женщины, стоявшей перед ней на коленях. В изножье кровати он увидел Рейчел и пожилую женщину.

Пожилая женщина шагнула к Моргенесу, пока он снимал громоздкую верхнюю одежду.

– Здравствуй, Элиспет, – негромко сказал он. – Как дела?

– Боюсь, не слишком хорошо, сэр. Вы же знаете, что иначе я бы справилась сама. Схватки начались несколько часов назад, и она потеряла много крови. У нее слабое сердце. – Пока Элиспет говорила, Рейчел сделала шаг вперед.

– Хм-м-м. – Моргенес наклонился и принялся рыться в мешке, который принес с собой. – Пожалуйста, дайте ей немного вот этого, – сказал он, протягивая Рейчел закупоренный флакон. – Всего один глоток, но проследите, чтобы она его сделала.

Он снова принялся копаться в мешке, а Рейчел осторожно приоткрыла дрожавшие губы женщины и влила немного жидкости из флакона ей в рот. Царивший в комнате запах пота и крови смешался с острым пряным ароматом.

– Доктор, – начала Элиспет, когда Рейчел закончила, – я не думаю, что мы сумеем спасти и мать, и дитя, – возможно, погибнут оба.

– Вы должны спасти ребенка, – вмешалась Рейчел. – Это долг благочестивых людей. Так сказал священник. Спасите ребенка.

Моргенес повернулся к ней с недовольным видом.

– Добрая женщина, я буду бояться Бога так, как сам посчитаю нужным, надеюсь, вы не против. Если я ее спасу – а я не стану делать вид, что знаю, как это сделать, – она сможет родить другого ребенка.

– Нет, не сможет, – резко возразила Рейчел. – Ее муж мертв.

Моргенес, вне всякого сомнения, должен был об этом знать. Рыбак, муж Сюзанны, часто посещал Моргенеса до того, как утонул, – хотя Рейчел не представляла, о чем они беседовали.

– Ну, – рассеянно сказал Моргенес, – она всегда сможет найти другого… что? Мужа? – Тут на его лице появилось удивленное выражение, и он поспешил к постели.

Казалось, он только сейчас сообразил, кто лежит на грубых простынях, истекая кровью.

– Сюзанна? – тихо позвал он и повернул испуганное, искаженное судорогой боли лицо женщины к себе. На мгновение на нем промелькнуло удивление, она узнала доктора, однако новая волна боли заставила ее закрыть глаза. – Что произошло? – Моргенес вздохнул. Сюзанна лишь стонала, и доктор сердито посмотрел на Рейчел и Элиспет. – Почему никто из вас не сообщил мне, что у нее начались роды?

– Она должна была рожать только через два месяца, – мягко ответила Элиспет. – Вы это знали. И мы сами удивлены ничуть не меньше.

– И с какой стати вас могли заинтересовать роды вдовы рыбака? – спросила Рейчел, которая рассердилась не меньше доктора. – И почему вы нам выговариваете?

Моргенес посмотрел на нее и дважды моргнул.

– Вы совершенно правы, – сказал он и снова повернулся к постели. – Я спасу ребенка, Сюзанна, – сказал он женщине, которая отчаянно дрожала.

Она кивнула в ответ, а потом закричала.

Потом они услышали тонкий, печальный крик, но все поняли, что его издал живой ребенок. Моргенес вручил крошечное, испачканное кровью существо Элиспет.

– Мальчик, – сказал он и повернулся к матери.

Она успокоилась, дыхание стало более медленным, но кожа была белой, как мрамор из Арча.

– Я его спас, Сюзанна. Я должен был, – прошептал он.

Уголки губ женщины дрогнули – возможно, она пыталась улыбнуться.

– Я… знаю… – сказала она охрипшим от криков голосом. – Если бы только… мой Илференд… не утонул… – ей потребовалось слишком много усилий, чтобы произнести эти слова, и она смолкла.

Элиспет наклонилась к ней, чтобы показать завернутого в одеяло ребенка, все еще связанного с матерью окровавленной пуповиной.

– Он маленький, – старая женщина улыбнулась, – но это из-за того, что он родился слишком рано. Как его имя?

– …Называйте… его… Сеоман… – прохрипела Сюзанна. – …это означает… «ожидание»… – Она повернулась к Моргенесу, казалось, хотела сказать что-то еще.

Доктор наклонился к ней, его седые волосы коснулись снежно-белой щеки, но ей не удалось произнести ни слова. Через мгновение она ахнула, темные глаза закатились так, что стали видны лишь белки, и девушка, державшая ее за руку, заплакала.

Рейчел почувствовала, что и у нее на глазах появились слезы, отвернулась и сделала вид, что занялась уборкой. Элиспет разрезала пуповину, последнее, что соединяло ребенка с умершей матерью.

В этот момент правая рука Сюзанны, которой она крепко вцепилась в собственные волосы, разжалась и соскользнула с кровати. Послышался стук, что-то маленькое и блестящее покатилось по половицам и остановилось у ноги доктора. Краем глаза Рейчел увидела, что Моргенес наклонился и поднял предмет. Он был совсем крошечным и легко спрятался в его ладони, а потом исчез в мешке.

Рейчел охватила ярость, но никто ничего не заметил. Она повернулась к Моргенесу, слезы все еще стояли у нее в глазах, но на лице доктора застыла такая скорбь, что она не сумела произнести ни слова.

– Он будет Сеоманом, – сказал доктор, в его глазах появилось странное выражение, он шагнул к Рейчел и внезапно охрипшим голосом сказал: – Ты должна о нем позаботиться, Рейчел. Ты же знаешь, что его родители мертвы.

У нее перехватило в горле. Рейчел едва не соскользнула со стула и опомнилась только в самый последний момент. Задремать при свете дня – ей стало ужасно стыдно! Впрочем, это лишь напомнило, как преступно много времени она провела сегодня на ногах, пытаясь сделать работу сразу трех отсутствовавших девушек… и Саймона.

Ей требовалось подышать свежим воздухом. Стоять на стуле и размахивать метлой как безумная, – стоит ли удивляться, что она едва не упала в обморок. Ей было просто необходимо ненадолго выйти наружу. Видит бог, она слишком мало бывает на свежем воздухе. Этот Саймон, такой вредный мальчишка.

Конечно, они его вырастили, она и горничные. У Сюзанны не нашлось никаких родственников, и никто ничего не знал об ее утонувшем муже Илференде, и они оставили мальчика у себя. Рейчел делала вид, что ей это не нужно, но она бы не отдала его – как никогда не предала бы своего короля или оставила постели неубранными. Именно Рейчел назвала его Саймон. Все, кто находились на службе у короля Джона, получали имена его родного острова, Варинстен. Ей казалось, что «Саймон» ближе всего к Сеоману – так он стал Саймоном.

Рейчел медленно спустилась по лестнице на нижний этаж, чувствуя, как у нее дрожат ноги, и пожалела, что не захватила с собой плащ, на улице было морозно. Дверь со скрипом медленно отворилась – она была очень тяжелой, и петли давно следовало смазать, – и Рейчел вышла во внешний двор. Утреннее солнце едва успело подняться над крепостной стеной и заглядывало, словно ребенок, во двор.

Рейчел любила это место, находившееся под каменным пролетом, связывавшим столовую и центральную часть часовни. В маленьком дворике на пологом холме в тени росли сосны и вереск, а садик в длину не превосходил броска камня. Посмотрев вверх мимо дорожки, она увидела стройную Башню Зеленого Ангела, сияющую и белую, точно слоновий бивень.

Было время, вспоминала Рейчел, задолго до рождения Саймона, когда она – еще девочка – играла в этом саду. И как сейчас посмеялись бы горничные, если бы представили такое: Дракониха – маленькая девочка. Тем не менее она ею была, потом превратилась в молодую женщину приятной наружности, и никто не мог бы с этим поспорить. Сад наполняли шорохи парчи и шелка, здесь смеялись и пели веселые песни лорды и леди, а на их сжатых в кулак руках сидели соколы.

Теперь же Саймон думал, будто он все знает – Господь создал парней глупыми, вот в чем дело. Девушки испортили бы его, и он стал бы неуправляемым, если бы Рейчел за ним не приглядывала. Она знала, как устроен мир, и пусть молодые считают иначе.

«Когда-то все было по-другому», – подумала Рейчел… и в этот момент от аромата сосен в окутанном тенями саду у нее вдруг сжалось сердце. Замок был таким красивым неугомонным местом: высокие рыцари в шлемах с плюмажами и блестящих доспехах, красивые девушки в великолепных платьях, музыка… о, еще и турнирное поле с самоцветами шатров! Сейчас замок мирно спал и видел сны. А вместе с ним и вздымавшиеся к небу крепостные стены, королевство, которым управляла армия Рейчел: повара и горничные, сенешали и поварята…

В саду действительно было немного холодно. Рейчел наклонилась вперед, поплотнее закутавшись в шаль, потом выпрямилась и увидела стоявшего перед ней Саймона, который спрятал руки за спиной. Как он мог так незаметно подобраться? И почему на его лице застыла идиотская улыбка? Рейчел почувствовала, как ее охватывает праведный гнев. Его голени – чистые всего час назад – почернели от грязи и были расцарапаны, штаны порваны в нескольких местах.

– Да спасет меня святая Риаппа! – закричала Рейчел. – Что ты наделал, глупый мальчишка?! – Риаппа была женщиной-эйдониткой из Наббана, которая умерла с именем Единого Бога на устах после того, как ее многократно изнасиловали морские пираты. Она пользовалась огромной популярностью среди слуг.

– Посмотри, что у меня есть, Рейчел! – сказал Саймон, показывая помятый и перекошенный конус из соломы: птичье гнездо, из которого слышался слабый писк. – Я нашел его под Башней Хьелдина! Должно быть, его сбросило ветром. Три птенца еще живы, и я собираюсь их вырастить!

– Ты окончательно спятил? – спросила Рейчел, высоко поднимая метлу, подобную мстительным молниям Господа, которые уничтожили пиратов, обидевших Риаппу. – Ты не станешь растить их в этом замке так же точно, как я не поплыву в Пердруин! Эти грязные существа будут повсюду летать, путаться у людей в волосах – и посмотри на свою одежду! Ты знаешь, сколько времени уйдет у Сарры, чтобы ее починить? – Метла задрожала в воздухе.

Саймон опустил глаза. Конечно, он нашел гнездо не на земле: именно его он заметил в саду, где оно сползло с ветки Фестивального дуба. Он забрался наверх, чтобы его спасти, его охватило возбуждение, ему ужасно захотелось иметь собственных птенцов, и он не подумал о Сарре, тихой скромной девушке, которой придется чинить его одежду. Саймон помрачнел.

– Но, Рейчел, я не забыл собрать камыш! – Он осторожно положил гнездо на землю и вытащил из-под куртки жалкую связку камыша.

Выражение лица Рейчел слегка смягчилось, но оставалось хмурым.

– Все дело в том, что ты совсем не думаешь, мальчик, совсем – и ведешь себя как маленький ребенок. Если что-то ломается или делается с опозданием, кому-то приходится отвечать. Так устроен мир. Я знаю, что ты не хотел никому навредить, но почему – клянусь Господом! – ты ведешь себя так глупо?

Саймон осторожно поднял взгляд. Хотя на его лице все еще застыли должные печаль и раскаяние, от строгого взгляда Рейчел не укрылось, что он решил, будто гроза прошла стороной. Она снова нахмурила брови.

– Мне очень жаль, Рейчел, правда… – начал он, когда она ткнула его в плечо ручкой метлы.

– Только не надо кормить меня бесконечными сожалениями, парень. Забери своих птиц и унеси их отсюда подальше. Здесь не будет никаких летающих существ!

– О Рейчел, я буду держать их в клетке! Я могу сделать для них клетку!

– Нет, нет и еще раз нет. Забирай их и отнеси своему бесполезному доктору, если хочешь, но не тащи сюда, чтобы тревожить честных людей, которым нужно работать.

Саймон поплелся прочь с гнездом в руках. Он совершил ошибку – Рейчел уже почти сдалась, но она была ужасно упрямой старушкой. Малейшая ошибка, и тебя ждет быстрое и неминуемое поражение.

– Саймон! – крикнула Рейчел ему вслед.

Он обернулся.

– Я могу их оставить?

– Конечно нет. Не будь олухом.

Она посмотрела на него. Неловкая пауза затянулась; Саймон переминался с ноги на ногу и ждал.

– Ты отправляешься работать к доктору, мальчик, – наконец сказала она. – Может быть, он сможет дать тебе хотя бы немного здравого смысла. Я сдаюсь. – Она бросила на него суровый взгляд. – И делай то, что тебе говорят, а также не забудь его поблагодарить – и удачи, Саймон, если она еще не окончательно тебя покинула. Ты понял?

– Да, конечно! – радостно ответил он.

– Но ты не избавишься от меня так легко. К обеду возвращайся.

– Да, госпожа! – Саймон повернулся, чтобы побежать к Моргенесу, но в последний момент остановился.

– Рейчел? Спасибо тебе.

Рейчел презрительно фыркнула и решительно направилась к лестнице, ведущей в столовую. «Интересно, как она умудрилась собрать столько сосновых иголок на свою шаль», – подумал Саймон.

С низких, оловянного цвета туч начал падать легкий снежок. Саймон знал, что погода окончательно изменилась, и в Праздник свечей будет холодно. Чтобы не нести птенцов через двор, где гулял ветер, он решил забежать в часовню и пройти через западную часть Внутреннего двора. Утренние молитвы уже закончились, и церковь наверняка опустела. Едва ли отец Дреосан будет рад появлению Саймона в своем логове, но он почти наверняка сидит за столом и поглощает свой обычный, весьма обильный поздний завтрак, поругивая качество масла или густоту пудинга из меда и хлеба.

Саймон преодолел две дюжины ступеней, которые вели к боковому входу в часовню. Снегопад усиливался, и серый камень стен стал влажным от таявших снежинок. Дверь открылась почти бесшумно – Саймон никак такого не ожидал.

Чтобы не оставлять предательских мокрых следов на вымощенном плитками полу часовни, он прошел через бархатные портьеры задних покоев и взобрался по другой лестнице на хоры.

Летом на заваленных старым хламом хорах было душно, но сейчас царило приятное тепло. На полу валялся самый разный мусор: ореховая скорлупа, огрызки яблок, куски черепицы, на которых остались послания – монахи совершали мелкие грехи, нарушая обет молчания – все здесь больше напоминало клетку для обезьян или фестивальных медведей, чем место, куда приходили люди Господа, чтобы петь ему хвалу. Саймон улыбнулся, осторожно пробираясь между разбросанными повсюду вещами – стопками одежды и хрупкими деревянными табуретками, совсем маленькими. Ему нравилось, что мужчины с бритыми головами и суровыми лицами могут быть такими же несдержанными, как крестьянские мальчишки.

И тут Саймон услышал голоса, и это его обеспокоило. Он остановился, отступил к задней стене хоров, прикрытой пыльными портьерами, и затаил дыхание, чувствуя, как сердце отчаянно колотится в груди. Он сообразил, что, если отец Дреосан или церковный сторож Барнабас находятся внизу, ему не удастся незаметно спуститься и выйти в заднюю дверь. Значит, придется вернуться обратно тем же путем и пересечь двор – опытный шпион во вражеском лагере.

Саймон присел на корточки, тихий, словно вата, и попытался определить, где находятся люди, которые о чем-то разговаривали. Ему показалось, что он слышит два голоса; птенцы у него в руках начали пищать, он осторожно пристроил гнездо на сгибе локтя и стащил с головы шапку – Саймон знал, что, если отец Дреосан застанет его в часовне в шапке, неприятностей не миновать! – и осторожно накрыл гнездо полями. Птенцы тут же смолкли, для них наступила ночь. Дрожавшими руками Саймон осторожно раздвинул портьеры и выглянул наружу. Голоса доносились из прохода к алтарю. Их тон не изменился – его не заметили.

Внутри горело всего несколько факелов. Огромный потолок часовни почти полностью оставался в тени, и казалось, будто сияющие окна купола парят в ночном небе, дыры во тьме, сквозь которые виднелись небеса. Продолжая сжимать в руках гнездо с птенцами, Саймон стал бесшумно перемещаться к перилам хоров. Расположившись в тени, в углу, ближайшем к лестнице, уходившей вниз, к первому этажу часовни, он просунул лицо между резными стойками перил балюстрады, одна щека прижималась к сцене, изображавшей мученичество святого Таната, другая – к рождению святой Пелиппы с Острова.

– …И ты, с твоими Господом проклятыми жалобами! – бранился один голос. – Я от них невероятно устал. – Саймон не видел лица говорившего, тот стоял спиной к хорам и был в плаще с высоким воротником. Однако его собеседника, сидевшего напротив на церковной скамье, разглядел хорошо и сразу узнал.

– Когда люди слышат вещи, которые им не нравятся, они называют их «жалобами», брат, – сказал тот, кто сидел на скамейке, устало взмахнув левой рукой с тонкими пальцами. – Я предупреждаю тебя о священнике из любви к королевству. – Наступило короткое молчание. – И в память о привязанности, которую мы когда-то разделяли.

– Ты можешь говорить что угодно, все, что пожелаешь! – рявкнул первый мужчина, и его гнев был полон боли. – Однако трон принадлежит мне по закону и желанию нашего отца. И ни твои мысли, ни слова, ничего не изменят!

Джошуа Однорукий – Саймон часто слышал, что так называют младшего сына короля – неловко поднялся со скамьи. Его жемчужно-серую тунику и лосины украшали едва различимые красно-белые узоры; каштановые волосы были коротко подстрижены, открывая высокий лоб. Вместо правой руки из рукава выглядывал цилиндр из черной кожи.

– Я не хочу сидеть на троне из костей дракона, не сомневайся, Элиас. – Джошуа произнес эти слова совсем тихо, но они полетели в убежище Саймона, точно стрелы. – Я лишь предупреждаю тебя относительно священника Прайрата, человека с… нездоровыми интересами. Не позволяй ему здесь появляться. Он опасный человек – поверь мне, ведь я знаю его давно, еще со времен семинарии Усириса в Наббане. Монахи избегали его, как переносчика чумы. Однако ты продолжаешь прислушиваться к нему, словно он достоин доверия не меньше, чем герцог Изгримнур или старый сэр Флуирен. Глупец! Он разрушит наш дом. – Джошуа постарался успокоиться. – Я хочу лишь дать тебе совет, идущий от самого сердца. У меня нет никаких претензий на трон.

– Тогда покинь замок! – прорычал Элиас и повернулся спиной к брату, скрестив на груди руки. – Уйди и дай мне подготовиться к правлению, как и следует мужчине, – избавь от жалоб и интриг.

У старшего принца был такой же высокий лоб и ястребиный нос, но он обладал куда более мощным сложением, чем Джошуа, и выглядел как человек, способный голыми руками свернуть врагу шею. Его волосы, сапоги для верховой езды и туника были черными. На зеленом плаще и лосинах осталась грязь после долгого путешествия.

– Мы оба сыновья нашего отца, о будущий король… – Улыбка Джошуа получилась насмешливой. – Корона принадлежит тебе по праву. А наши разногласия не должны тревожить. Твое будущее королевское величество находится в полной безопасности – даю тебе слово. Но, – его голос стал набирать силу, – я не стану, услышь меня, не стану покидать дом моего отца по любому приказу. Даже если он исходит от тебя, Элиас.

Его брат повернулся и посмотрел в глаза Джошуа, и Саймону показалось, будто скрестились клинки.

– Наши разногласия? – прорычал Элиас, и в его голосе прозвучала боль и обида. – Что ты можешь иметь против меня? Твоя рука? – Он отошел от Джошуа на несколько шагов, и его голос стал глухим от наполнившей его горечи. – Потеря руки. Из-за тебя я стал вдовцом, а моя дочь лишилась матери. Так что не говори мне о разногласиях!

Казалось, Джошуа затаил дыхание – он ответил после небольшой паузы.

– Твоя боль… твоя боль мне известна, брат, – наконец заговорил он. – Разве ты не знаешь, что я отдал бы не только правую руку, но и жизнь!..

Элиас резко развернулся, протянул руку к своей шее и вытащил что-то блестящее из-под туники. Но это был не нож, а нечто мягкое и податливое, похожее на образец мерцающей ткани. Элиас на миг поднес его к удивленному лицу брата, швырнул на пол, развернулся на каблуках и быстро зашагал прочь по проходу между скамьями. Джошуа долго стоял неподвижно, потом наклонился, двигаясь, точно человек во сне, и поднял яркий серебристый женский шарф. Он смотрел на мягкую ткань, и его лицо исказила гримаса ярости и страдания. Саймон сделал несколько быстрых вдохов и выдохов, а Джошуа спрятал шарф на груди, под рубашкой, и последовал за братом к выходу из часовни.

Прошло довольно много времени, прежде чем Саймон осмелился выбраться из своего укрытия и стал спускаться к главному выходу из часовни. Ему казалось, что он присутствовал при странном кукольном представлении, пьесе об Усирисе, сыгранной для него одного. Внезапно мир утратил свою стабильность, стал менее надежным – если принцы Эркинланда, наследники всего Светлого Арда, могут кричать и ругаться, как пьяные солдаты.

Когда он заглянул в главный зал часовни, его напугало внезапное движение: какой-то человек в кожаной куртке быстро шел по проходу – невысокий, юноша возраста Саймона или даже младше. Незнакомец бросил осторожный взгляд назад – Саймон увидел блеснувшие глаза – и скрылся за углом. Саймон его не узнал. Неужели он шпионил за принцами? Саймон покачал головой, чувствуя полное недоумение, точно ослепленный солнцем бык. Потом снял шляпу с гнезда, для птенцов наступил день, и они зачирикали, а Саймон снова покачал головой. Утро выдалось тревожным.