Тоска Фэнтези
Статистка

Ястребы и стервятники

– Alyona Kolesnikova and Andrey Larionov have earned for the free skate 145 points. They are currently into first… – звучный голос диктора, еще не успевает закончить оглашение оценок, как весь дворец спорта взрывается от гула аплодисментов, свиста и выкриков о том, что мы лучшие.

Мужская рука притягивает меня к себе, и я утыкаюсь носом в красную, пропахшую свежим потом олимпийку, на которой, как на новогодней елке, налеплены логотипы спонсоров. Я помню их наизусть и как мантру повторяю, когда терпеть становится совсем невыносимо.

Первый канал, Ростелеком…

На меня наваливается грузное тело хореографа, сидящей справа, её губы с придыханием шепчут мне на ухо:

– Дальше только Пекин.

…Тойота, логотип Федерации…

Мы выходим с арены, мой партнёр всегда рядом, не отпуская меня ни на шаг. Нам по коридору прямо и налево в микст-зону, где ждут журналисты. Я могла бы пройти этот путь с закрытыми глазами, настолько хорошо я его знаю. Мы тут уже неделю, эти серые стены встречают меня с самого утра и провожают поздно вечером, когда заканчивается последняя тренировка.

– Андрей, поздравляем ещё раз с такой красивой, безоговорочной победой. Боюсь, что у конкурентов не останется никаких шансов на Олимпиаде, – корреспондент крупного спортивного канала, на зависть остальным, успевает выловить нас самым первым.

Мой партнёр забирает у него микрофон, не переставая улыбаться безупречно сделанными винирами, сияющими словно лёд, на котором мы только что откатали положенные четыре минуты и десять секунд. Все знают, что сейчас произойдёт, но словно впервые замирают.

– Ничего этого бы не было без моей любимой… партнёрши по льду, – Андрей наклоняется и едва касается губами моей залакированной прически. Он не забывает при этом хитро прищуриться, намекая на то, что между нами нечто большее, гораздо большее. Классика.

Лица перед мной озаряются восторгом, а я слышу, как в их головах уже роются заголовки. Журналисты пытаются сделать из Колесниковой и Ларионова вторых Вертью и Моира – канадцев, катающих секс на льду. Хотя бы местного разлива, хотя бы на полставки.

Когда сцена под названием «пара не только на катке, но и в жизни» наконец заканчивается, все обращают свой взор на меня.

…Какой-то препарат от кашля (зачем он здесь?), флаг РФ.… На этом всё.

– Безусловно, Андрей! Алёна, какие у вас ощущение от проката?

– Мы очень рады, что смогли порадовать домашнюю публику. Так приятно видеть столько людей, которые как я любят фигурное катание всей душой, – скромно потупившись, отвечаю им.

Чёрта с два.

Я не умею кататься, если только вам не нужен шорт-трекист, со скрюченной спиной. Я ненавижу твиззлы и до сих пор боюсь, что мой партнёр уронит меня с поддержки. А если бы давали премию «Самая деревянная фигуристка», то я бы выигрывала её из года в года. Но в мире нашего спорта деньги решают если не всё, то, во всяком случае, то, сколько вам поставят за дорожку почти в рассинхон (+1,65 GOE, ха, идем на рекорд), и что вы услышите о себе с экранов телевизоров («досадная ошибка не помешала занять лидирующую позицию»).

– Всё, нам пора, – за нашими спинами появляются две грузных карикатурных фигуры. Помельтешив своими пухлыми пальчиками, отгоняя репортеров, тренер и хореограф уводят нас от камер.

Андрей мягко поглаживает меня по спине, открывающейся из откровенного платья, специально сшитого для нашего танго. Он прекрасно осознает, что все взгляды будут прикованы к нам, пока мы не скроемся за дверью.

– Ну сколько можно! – Андрей тихо ругается под нос, стаскивая с себя куртку. После прохладной арены, в помещении непривычно душно, мой партнер обмахивается рукой, не смотря на меня.

– Алёна, ну пожалуйста, – комочек номер один, хореограф Лидия Васильевна, неловко прячется за комочком под номером два, тренером Святославом Юрьевичем, и умоляюще сопит. – Ещё чуть-чуть потерпеть. Андрюша ни с кем не скатается за месяц до Игр.

Глаза моего партнёра зло вспыхивают от подобного замечания, но тут же потухают, возвращая себе привычное спокойствие.

Скорее Андрюша ни с кем не слепит историю любви за месяц до Игр, ведь всем так долго врали про наш «космос», «внеземную связь», про то, как тонко мы друг друга чувствуем несмотря на то, что он возит меня за собой как табуретку на негнущихся ногах. Ещё чуть-чуть потерпеть… Как будто после стольких денежных вложений, о которых мне не забывают напоминать, меня куда-то отпустят.

Охламонов, наконец, вспоминает, что он главный тренер и, отодвинув от себя подрагивающую Лидочку, со вздохом начинает меня отчитывать.

– Алёна, слушай. Олимпиада – один раз в жизни, и золото, скорее всего, за вами. Ну, возьми ты себя в руки, в конце концов! – кончики усов Святослава Юрьевича подрагивают, и он начинает взывать к совести. – Ради нас всех!

– Все нормально, просто рабочий момент, – Андрей примирительно похлопывает меня по плечу. – Сейчас не время выяснять кто прав, а кто виноват.

Сейчас не время, оно придет, когда мы останемся совсем одни.

За стеной ещё слышны вспышки камер и голоса соперников. Андрей тянется к бутылке воды, внимательно, словно ученый, нашедший редкий минерал, осматривает, проверяя на герметичность и осторожно, не касаясь губами горлышка, вливает в горло. С хирургической точностью ровно на один глоток. Всё просчитано просто до мелочей: Андрей – это жадный, сильный и расчетливый ястреб. И я, польстившись на легкий заработок, погрязла вместе с ним.

…Нет, ещё нашивка банка…

Я извиняюсь перед всеми – что мне еще делать – и мы возвращаемся на арену.

– Please welcome the gold medalists of this event…

– Поехали, – Андрей ступает на лед первым и галантно подает мне руку под звуки Кармен, нашей произвольной программы. Я снимаю чехлы и присоединяюсь к нему. В зале приятный полумрак, расстелена красная бархатная дорожка, на которой стоит пьедестал, с уготованной нам верхней ступенью.

Кто бы что ни говорил, а выигрывать довольно приятно. Когда медаль повешены на шею, а в руки сжимают букет цветов и подарочный пакет, осталось дело за малым – не смотреть в лица своих коллегам по льду.

«Я знаю, я все знаю! – готова закричать я. – Но я была готова столько лет есть дерьмо в свой адрес от Андрюши и его мамы, а ты сбежала от него еще в новисах, когда он плюнул тебе в лицо после проигрыша на «Волжском коньке». Вот теперь продолжай кататься там, пока я выигрываю Европу».

Я поднимаю голову и вижу себя на большом экране под куполом стадиона с цветочным венком на голове и золотой медалью на шее. Я хочу запомнить этот момент таким, каким его выхватила камера дворца в Таллине, но, конечно, главная звезда сжимает меня в своих каменных объятиях. Он настоял на совместном номере в отеле и напоминает, что наш вечер только начинается. Очередной вечер в моей жизни, в которой нет ничего кроме фигурного катания и Андрея Ларионова. Он смахивает невидимую слезу с моих абсолютно сухих глаз. Может быть, хочет выглядеть заботливым, а может просто убедиться, что я под его полным контролем. Я выдавливаю слезинку, чтобы не дать ему ничего заподозрить. Если Андрей – это ястреб, то я скорее стервятник, пусть менее сильный, зато не менее жадный и умеющий ждать.

А ждать, пока его мечты рассыпятся в прах на главном событии в жизни каждого спортсмена, осталось недолго.

Мы сидим в метре друг от друга на разных кроватях. Они были сдвинуты вместе, но мы их растащили, как только въехали в номер. К чести Андрея, как девушка я его за пределами камер не привлекаю. Свет в номере включён, в темноте я могла бы чувствовать себя более защищенно, но такой роскоши мне не позволяют.

Он поднимается, тянется ко мне и тут же со смехом отдёргивает руку, замечая, как быстро я сжимаюсь в комок.

– Как можно заниматься спортом с детства и быть настолько бездарной? – Андрей задаёт риторический вопрос и тут же бьёт мне под ребра кулаком. Не сильно, травму я не получу, даже следов не останется, но как же больно. – Сука! Сколько же мы в тебя влили денег.

Я знаю, что там нет ни одной его личной копейки. «Мы» – это только его мать.

– Давай отдохнем перед банкетом, Андрей. Ссоры нам сейчас совсем ни к чему, – я прошу его успокоиться. Мой бок ноет, и я не хочу продолжения. И одновременно с этим мне глубоко плевать на оскорбления: о чём о чём, а о том, что я никудышная спортсменка я переживать не собираюсь.

– Вставай, – приказывает Андрей.

Он задирает мою футболку, осматривает место удара, и, достав из холодильника лёд, прикладывает его. Обжигающий холод устраняет тупую боль. Он поправляет постель, взбивает подушку и указывает мне туда. Удар был нанесен по моей личности, а забота проявляется только о моём теле. Оно должно быть в целостности и сохранности.

– Ты сама захотела кататься со мной. Это был твой выбор и твое желание, насильно тебя никто не тащил. И ты сама вынуждаешь меня делать это, – он садится рядом, укрывает меня пледом по шею и гладит по голове. – К прилету в Москву будешь как новенькая.

Я отворачиваюсь и закрываю глаза. Вместо слез лишь нервный смешок в подушку.

Как же ты меня достал.

Таллин провожает дождем и несварением желудка от протеинового коктейля, выпитого, чтобы не сорваться и не сожрать половину фуршета на банкете после Гала. Закусив губу, расхаживаю по фойе отеля, ожидая Андрея и тренеров. Конечно, рассуждения про ястребов и стервятников – это очень хорошо и занимательно, но пока у меня нет конкретного плана действий, мой партнёр будет процветать. Я плюхаюсь на кожаный пуфик и утыкаюсь в телефон. В нём появляется новая заметка под названием «Список грехов А.Л.»

Грех номер один: ни одного чистого золота.

Абсолютно за каждой нашей победой стоят деньги, ну может кроме пресловутого «Волжского конька». На сленге фанатов, или должна ли я сказать хейтеров, мы одни из самых «грибных» спортсменов. Для людей, далёких от катания на лезвиях по замерзшей воде, объясняю: мы далеко не любители тихой охоты, просто наши элементы получают сумасшедшие надбавки, выросшие как грибы после дождя, как только мать Андрея подсуетилась.

Я задумчиво чешу голову и открываю первый попавшийся спортивный форум.

[+86; -1] Найдите уже Андрею другую партнёршу, смотреть больно, как Колесникову вместе с ним на подиум засовывают.

[+131; -29] Блатные оба, но хотя бы партнёра есть за что грибовать.

[+208; -2] Честно говоря, грибная в паре только партнёрша, сутулая как Квазимодо. Ларионов вполне заслуживает эти оценки…

Я сразу выпрямляю спину и закрываю вкладку, чтобы не узнать о себе много нового. Понятно, отмена. Если кому-то и будет плохо, то явно не Андрею. Все прекрасно знают, как широко распространено кумовство и взятничество в фигурке, этим никого не удивишь и карьеру не разрушишь. Нужно думать дальше.

Грех номер два: абсолютно хамское, потребительское отношение ко мне.

Убедившись, что никто не смотрит, приподнимаю край толстовки. Мой костлявый бок в идеальном состоянии, не битый, не крашеный как говорится… А если и в неидеальном, то кому какое дело? В узком кругу фигуристов Андрей славится своим крутым нравом, который все принимают как должно. Что поделать, в нашей стране считается, что победы возможны только через пот и кровь, поэтому сочувствия я не получу. Он действительно талантлив, что позволяет ему делать всё, что угодно. Случись это в Америке, я могла бы жаловаться на буллинг и срубить на этом немалые деньги, но здесь я окончательно превращусь в толстую, ленивую, бездарную и завистливую. Мне будет закрыта дорога и в шоу, и в тренерство.

Я начинаю нервно постукивать ногой.

То, что я смогла придумать, не считается у нас чем-то уж настолько ужасным. Из чего вытекает грех номер три: полное отсутствие грехов. Всё можно оправдать и замять. Андрей классный. Нет, правда, классный. Он не жалеет себя на тренировках, одинаково круто скатает любую тему ритм-танца, он развеселит вас в интервью и даже выручит в беде своего соперника. Если бы я ничего не знала, то без вопросов встала бы на его сторону. Но мне слишком плевать на то, какие прекрасные фигуры на льду выписывает его конек или на помощь какой-то затрапезной паре, которая даже во сне не смогла бы нас обойти.

Стерев очередную заметку, поглядываю на время: их до сих пор нет.

Опять открываю форум и печатаю сообщение в ответ пользователю skate_queen77, написавшему оду Андрею.

[21:13]

Nikogonet99: «У меня знакомая работает на катке, где он катается, постоянно слышит, как ваш Андрюша всех матом кроет ;))»

Сделал гадость – сердцу радость.

Обновляю страницу и вижу, как мой комментарий уже получил несколько минусов. Что и требовалось доказать.

Наконец двери лифта открываются, и Андрей, придерживая опирающуюся на него Лидию Васильевну, направляется ко мне. Охламонов семенит за ними, ведя за собой два чемодана. В холодном свете ламп в фойе гостиницы я словно впервые вижу свою команду. Старушке Лидочке уже хорошо за семьдесят, последнее время она всё чаще жалуется нам на плохое самочувствие, но на людях держит себя в руках. А я всё чаще выполняю для нее роль врача сборной. Померить давление? Сбегать за лекарством в аптеку и на пальцах объяснить эстонскому фармацевту, что я от него хочу? Не вопрос, ведь наша кокетка не желает, чтобы все трещали о ее предсмертном состоянии. Как она перенесет это? Мне на секунду становится стыдно. Она боится Андрея и в тайне жалеет меня. Что если хорошая порция грязи выльется и на неё… Я ещё раз кручу в голове список грехов. Не думайте, что она святая, тут таких просто нет. Лидочка не может устоять перед маленькими подарочками со стороны моего партнёра и большими со стороны Федерации. Пока в её глазах будут стоять слезы, а лицо краснеть как помидор, пухлая ручка невозмутимо пересчитает причитающуюся ей часть призовых и засунет их в свой расшитый розами кошелек. Налом Лидии Васильевне брать спокойнее.

Мой лысеющий тренер с глазами в пол один из немногих старожилов фигурного катания, не превратившихся в экспертов, капающих желчью на всех подряд. Удивительно как его ещё не перемололи и выплюнули в этом мире большого спорта. Мягкий как пластилин, с полным отсутствием внутреннего стержня, он живет работой в своём розовом мирке и выползает из стен домашнего катка только из-за нас с Андреем.

Я по-своему люблю этих старых трусливых дураков, поэтому постараюсь оставить их репутацию безупречной. В конце концов, они достойны провести свой остаток жизни, грея морщинистые задницы где-нибудь на югах, а не ютясь в однушке в Реутове.

Охламонов рукой подзывает меня к ним и, стараясь казаться меньше, извиняющимся тоном блеет:

– Тут такое дело… Назад едем поездом, а не самолетом…

Пока я придумывала план мести, в номере случился конфликт, на лице Андрея ходят желваки. Но как же он держит себя в руках, подонок! Бедный Охламонов, готовый на что угодно, лишь бы довести нас до победы. Как же он унижается перед моим партнером.

Хореограф, подрагивающая как напуганный кролик, любитель игры в строгого тренера и пирожков на ночь и я – почти тридцатилетняя танцовщица среднего уровня, правдами и неправдами вытянутая на пьедестал. Мы молчим, ожидая пока Немезида в лице Андрея скажет своё последнее слово. Мы ненавидим, боимся и одновременно зависим от него. Вместо ответа, он опять достает бутылку воды, внимательно осматривает её и делает глоток, не осознавая, что мой больной мозг уже уцепился за эту картину.

Нарва

Поезд Таллин – Москва идет около пятнадцати часов, когда прямой рейс в Шереметьево занял бы всего полтора. И всё же тринадцать часов разницы не стоят лишней драмы, но Андрея не переубедишь. Внутри меня все свербит от желания спросить, почему ему так важно прилететь в Москву как можно скорее, но в моём положении лучше не привлекать к себе лишнего внимания.

Наш большой автобус останавливается у Таллин Пасс, Балтийский экспресс уже ждет пассажиров. Лидочка протягивает нам билеты, и мы вываливаемся к выходу. Пока проходим осмотр, мне приходит сообщение от Андрея.

[22:05]

Поменьше чеши языком.

Я оглядываюсь на него и коротко киваю. Кто же эти счастливцы, которые будут ехать с нами в одном купе? Боится, что раскрою какие-нибудь секреты тренировочного процесса, ха. Хотя какие секреты вообще могут быть, катай до одурения программы и всё. Но я не удивлена, сколько его знаю, он всегда был таким.

Нас поставили в пару, когда Андрею было четырнадцать, а мне шестнадцать. Знаете, это негласное правило фигурки, когда спортсмен не умеет прыгать, его отправляют либо в пары, либо в танцы. А в тот год, сюрприз-сюрприз, я как раз стабильно падала с шести прыжковых элементов из семи. Скандала не было, мне просто сказали, что лёд у меня теперь в другое время. Меня передали, чтобы не портить статистику текущему тренеру. В пары была закрыта дорога из-за высокого роста, а матери Андрея было, по сути, всё равно кого ставить в пару к сыну. Крепкие нервы и послушание партнёрши волновали её куда сильнее, чем умение мягко скользить. Ирину Александровну не смутило даже то, что я старше (неслыханная наглость в танцах!). Такой у нас спорт, что слепить на коленке историю любви, написать пару статей о нашем внеземном коннекте легче, чем найти ту, которая будет молча терпеть. И вот в шестнадцать лет я променяла полирование льда на, как мне казалось, вполне неплохую плату за загоны Андрея. Но с каждым годом ладить с любимым сыночком становилось всё сложнее и сложнее.

В нашем купе уже сидят Елисеев и Фадеева, молодые спортсмены, не так давно ещё катавшие по юниорам. Макар сразу же жмет руку Андрею и помогает мне убрать чемодан, Лера сидит, вся сжавшись, пальцы перебирают краешек простыни. Была бы её воля, она бы пешком пошла, а не ехала с такими «именитыми, выдающимися, уникальными, единственными в своем роде спортсменами» как мы. То, как нас сегодня объявили перед показательными выступлениями, заставило передёрнуться даже Андрея.

Я искренне симпатизирую Лере и Макару и надеюсь на их дальнейшие успехи, если им хватит терпения выстоять очередь к пьедесталу. На этой Европе им зажали вторую оценку, чтобы не подпустить к нам по баллам, ведь мы первая пара страны и главные претенденты на Игры.

– Поздравляем с победой, – слишком бодро рапортует Лера, от чего мне становится грустно. Они талантливая пара, тем хуже для них осознавать, что ближайшие пару лет им нужно работать на зачетку. И нет никакого волшебного прыжка, который перенесёт из талантливых новичков в элиту.

– Угу, – Андрей не намерен продолжать разговор. Он взбирается на верхнюю полку, втыкает наушники и включает на телефоне фильм.

Мне хочется подсластить ребятам проигрыш, и я залезаю в рюкзак с игрушками, которые нам кинули на лед после проката. Покопавшись в нём, достаю маленькую плюшевую пчелу и протягиваю её Фадеевой. Она сама как хорошенькая пчёлка, совсем крохотная, смешная, с круглым личиком и короткими кучерявыми волосиками.

Лицо Леры светлеет.

– Ого, целый мешок всего, – с детской непосредственностью влезает Макар. Он выглядит словно Лерин старший брат, тоже невысокий, кудрявый и курносый.

– На, найди себе сам что-нибудь, – я даю ему рюкзак, и он с восторгом начинает копаться в нем, пока его партнёрша, заглядывает через плечо.

Андрей лежит, свернувшись, потому что рост не позволяет вытянуться целиком, идеальная укладка чуть примята. Его брови сдвинуты, а взгляд сосредоточен на экране. В отражении стекла я вижу, что никакое кино он не смотрит. Мой партнер пересматривает наши выступления, анализируя все ошибки. Запись доходит до того, момента, где я запнулась, и его глаза превращаются в щелки. Главная ошибка – это я, привязанная к нему как балласт.

– О-о-о, – Макар вытаскивает из мешка плюшевое авокадо и тыкает его в нос, посмеивающейся Лере.

Может быть, у нас тоже был бы шанс, не будь ты, идущим по головам ради золота, не будь я такой жадной до денег.

В Нарве поезд стоит сорок минут, мы выходим на перрон, чтобы немного размяться, пока наши соседи остаются в купе. Я чувствую, как совсем расклеилась, пообщавшись с ребятами. День фигуриста – это день сурка, в одних и тех же стенах катка, с одними и теми же людьми. Я настолько привыкла к грубости Андрея, к слабости и трусости тренеров, что пара часов с обычными, нормальными людьми со здоровыми партнёрскими отношениями повергла меня в уныние. Вот, значит, как может быть, когда вы работаете как одна команда, когда вы не друг против друга, а друг за друга.

Мне двадцать семь, Андрею всего двадцать пять, для партнёра в танцах это не возраст. Я устала и больше не могу здесь находиться, я готова катать на новогодних елках, давать мастер-классы, или, прости Господи, пойти на Ледниковый период. Десять лет вместе вымотали меня, постоянные диеты напрочь испортили желудок, а от стресса выпадают волосы. Я хочу уйти, хочу, чтобы Андрей отпустил меня. Он должен понять меня хотя бы раз в жизни. А я должна попытаться в последний раз найти компромисс.

Быстрым шагом направляюсь на другой конец платформы, где вовсю разминается мой партнёр. Разъезжающиеся ноги и полное отсутствие баланса на скользком перроне показывают высочайший профессиональный уровень.

– Андрей, – зову его я.

Он вынимает один наушник и ждет, что будет дальше. Я вытираю сбитые ладони о штаны и собираю всю волю в кулак.

– Послушай, я понимаю, сейчас совсем не время…

Первый, Ростелеком…

– Я обещаю, что не подведу во время Олимпиады ни тебя, ни тренеров. Я выжму из себя максимум, пусть я никогда и не буду так хороша как ты.

…банк, кашель…

– Но потом… Я хочу завершить, – на выдохе скороговоркой произношу я. Он все ещё молчит. Я воспринимаю молчание как сигнал к продолжению. – Ты обязательно найдешь кого-то лучше и талантливее, завоюешь с ней ещё очень много медалей. Но я больше не могу, дай мне уйти. Я не хочу кататься. Мне это не нравится.

Я поднимаю глаза. Вместо того, чтобы встретиться со мной взглядом, он смотрит на свои часы. Андрей удовлетворенно кивает, приобнимая меня за плечо, почти как пару дней назад, но теперь едва касаясь моего тела.

Что я наделала?

– Ладно, забыли, – я хочу дать заднюю, понимая, что ничего хорошего меня не ждет. – Я пойду в купе, скоро отправляемся.

– Все в порядке, – успокаивает меня он. – Я сам этого хотел. Просто потерпим до конца сезона и забудем всё как страшный сон.

– Мне нужно в купе, – тупо повторяю я. – В туалет.

– Так мы туда и идем, – Андрей заводит меня в кабинку на станции и как только захлопывается дверь, засовывает мою голову под кран. На меня хлещет, заливаясь в уши и нос, ледяная вода. Я кашляю и давлюсь, пока он накручивает мои волосы на кулак. Меньше попадет на волосы, меньше будет вопросов. Наконец, Андрей решает, что с меня достаточно и поворачивает выключатель.

– Даже не думай, – мои уши заложены из-за воды, от чего его голос приглушён. – Видимо, ты не поняла, когда я сказал, что в тебя уже вбухали кучу денег. Ты будешь кататься, пока катаюсь я, а я собираюсь делать это ещё как минимум один цикл. И куда ты уйдёшь, если ничего другого не умеешь? Да никому и не нужна Алёна Колесникова, только «Алёна плюс Андрей».

Мой партнёр выходит, оставляя меня одну. Я пытаюсь быстро просушить волосы с помощью сушилки для рук. Горло саднит, а глаза красные и воспаленные.

Ненавижу

Я замечаю в мусорной корзине, переполненной использованными прокладками и туалетной бумагой, бутылку воды, которую так часто пьет Андрей. Вот он осматривает её герметичность, отворачивает крышку…

Андрея не пугают комментарии в интернете, он держится за свой образ, но по большому счету даже его разрушение не сильно ударит по нему. Он боится остаться без соревнований, быть очерненным как спортсмен. И это не наши «грибы», о которых всем известно, здесь что-то более серьезное…. Андрей боится допинга, поэтому так трясётся даже из-за бутылочки воды, опасаясь, что ему туда что-то подмешают. Так пусть его карьеру разрушит его же допинг-проба. Я вытираю нос куском туалетной бумаги и направляюсь в свое купе. До Москвы поезд следует без остановок.

Вы удивитесь, как много всего запрещено употреблять спортсменам. Норвежка Бакке не проверила состав спрея для носа и лишилась медали чемпионата мира. Немка Краузе выпила пищевую добавку и четыре года сидела без соревнований, пасла маминых коз в баварской деревне. Список веществ ни для кого не секрет, он выложен на сайте антидопинговой организации, выбирай любое. Многие из них доступны без рецепта в аптеке. Всё, что мы потребляем, тщательно проверяется врачом сборной, однако всегда можно найти лазейку.

В нашем купе, наконец, стало тихо, Андрей погасил свет и отвернулся к стенке. Я верчусь на жестком матрасе, пытаясь подмять под себя сырую подушку. Парни уже уснули, но подо мной внизу скрипит полка: Лере, как и мне не спится. На Европе их поставили на восьмое место. Скорее всего, Федерация будет устраивать закрытые прокаты, чтобы определить поедут ли они на Олимпиаду. Если им не дадут квоту, и допинг-скандал всё же случится, Лера возненавидит нашу пару: допингисты лишили их стопроцентного шанса поехать в Пекин.

Накрываюсь с головой, загружаю сайт и сто лет жду пока pdf-файл скачается, Интернет где-то в глуши Ленинградской области категорически отказывается работать. Сканирую глазами списки веществ, листаю страницу за страницей только для того, чтобы с разочарованием понять, что всё впустую. Одной мне не справиться, я просто не понимаю в каких лекарствах, что находится. Я ни черта не знаю, за сколько препарат вымывается из организма, и сомневаюсь, что могу верить Интернету в этом. У меня будет только один шанс, им нужно воспользоваться с умом.

Смотрю на Андрея под светом фонаря, представляя, как ниндзя крадусь по Олимпийской деревне, уклоняясь от волонтеров и камер, и всаживаю ему шприц с тем-что-нельзя-называть. А если серьезно, то в Пекине мне это никак не провернуть, остаются только предолимпийские сборы и молитва всем богам, чтобы препарат остался в Андрее.

Только если… Мой рот расплывается в улыбке, я ойкаю, кончиком языка проверяя трещину на верхней губе. Нащупываю под подушкой телефон и снова с головой залезаю под тонкое одеяльце. Переписка с мамой, как всегда, на первом месте в мессенджере, поэтому долго искать не приходится.

[01:03]

Мама, привет)) Я тут подумала, звони тете Любе, я согласна с ее Павликом встретиться, пусть пишет адрес кафе…

Прекрасно! Моя мама, как и все мамы на свете считает, что карьера и медали – это наживное, главное вовремя родить. Вместе со своей коллегой они сделали идей фикс поженить меня и её сына, такого же холостяка. Мама придерживается мнения, что спортивная карьера имеет тенденцию быстро заканчиваться, а такие профессии как у Паши всегда нужны. Она по-деревенски просто рассудила, что зять, обеспечивающий лекарствами, неплохое вложение в будущее как моё, так и в её. Стоит ли мне говорить, что Паша работает в крупной фармацевтической компании и прекрасно разбирается во всех веществах. Кто знает, может быть, я смогу влюбить его в себя, и мы будем вторыми Бонни и Клайдом. Впрочем, пока еще слишком рано, надо прощупать почву. Телефон вибрирует от сообщения мамы. На часах за полночь наверняка сидит, смотрит свой турецкий сериал.

[01:05]

Зайчикконечнотывсеправильнорешила

Мама, как всегда, пишет без запятых, точек и пробелов. Даже последнее «яблоко», купленное заботливой дочей c призовых, не заставит её разбираться в гаджетах Мама гордится мной, но я знаю, что она встанет на сторону Андрея, если я хоть мимолетно заикнусь о своем плане. Пусть лучше думает, что я внезапно захотела заделать ей внуков. Я отправляю эмодзи сердечка, выключаю телефон, и укутываюсь поплотнее. Завтра будет новый день, и, надеюсь, он будет лучше, чем сегодняшний.

– Уважаемые пассажиры, через сорок минут Москва, – голос проводницы будит только меня, мои коллеги уже завтракают. Макар запаривают бомж-лапшу, пока Лера пьет пустой кофе. Сквозь стекло граненого стакана он чернеет как ночь – в нем ни капли молока и наверняка ни ложечки сахара. Я напрягаю свой сонный мозг, пытаясь вспомнить, ела ли она что-нибудь вчера вечером. В голове всплывает только зеленое яблоко. Рядом с Лерой лежит распахнутая сумка, из которой виднеется уголок до боли знакомой смеси с кричащими буквами на упаковке. Она пьет «Сквизи» – порошок, помогающий заполнить пустоту в желудке. Лерины пухлые милые щечки, скорее всего, простой отёк после срыва. Думаю, что пропущу завтрак, хотя от запаха острой лапши урчит в животе.

Я сползаю с полки и отправляюсь отстаивать очередь в туалет. Пристраиваюсь сзади к незнакомой женщине, с перекинутым через плечо полотенцем. Не успеваю надышаться ароматом альпийских лугов и морского бриза, как меня обдает амбре из жареной курицы и водки.

– Ну-ка шыть отсюда, тебя тут не стояло! – в меня тычет подвыпивший мужик в растянутой майке и стоптанных грязных кроссовках. Полночи не спала не только я, но он провел это время явно увлекательнее.

– Влезла не на свое место, еще и как глиста тощая. Не повезет мужу об кости биться, – гогочет он, привлекая внимание пассажиров.

– Я спортсменка, фигуристка, – игнорирую пассаж про мужа я.

– Типа Плющенко? – мужик смотрит уже заинтересовано.

– Он самый, – не спорю и ныряю за дверь туалета.

– Ты не обижайся, я вообще по лыжам больше, – несется мне в след.

По-быстрому сделав свои дела, решаю навести марафет. Отражение в зеркале и клок волос, оставшийся на расческе, кричат о том, что нужно уметь вовремя остановиться. И всё же моё серое лицо, впалые щеки и тусклые волосы не так страшны, как то, что я ощущаю внутри. Но не время философствовать, мне уже два раза пришлось кричать «занято». Оставляю все как есть.

– Алёна, как спала? – в коридоре я встречаю Охламонова, и тайком крадусь с ним в тамбур. Мои тренер хихикает как ребенок, затеявший шалость, и постоянно оборачивается на меня. – Даже не думай, – он щелкает зажигалкой и быстро затягивается, рассматривая на знак перечёркнутой сигареты.

Тренер до сих припоминает мне, то, как поймал тогда восемнадцатилетнюю меня с сигаретой. Я делано кашляю, а он лишь ухмыляется.

– Если я скажу, что я никогда не курила, вы же не поверите? – я отодвигаюсь от него подальше и завязываю на голове дульку. Охламонов курит столько, сколько я себя помню. Его ногти и зубы жёлтые от табака, а куртка сборной вечно «с дымком».

– Ты знаешь ваше расписание? – Святослав Юрьевич переводит тему. – Сегодня приедем, вы выходные. Затем неделя на разгон, сборы и Пекин.

– Так мы всё-таки выполнили критерии отбора? – издеваюсь я.

Охламонов закатывает глаза, тушит бычок и выкидывает его в форточку. На свитере тренера остаются следы пепла, которые я нежно смахиваю рукой. Старый хрычок.