1. Повеял ветер по благоволенью Зари, и, не страшась ночных угроз, Аврора с томною рассталась ленью, Венок надела из эдемских роз. А в лагере, готовом к выступленью, Уж звон оружья в грохот перерос. Задолго до того, как сумрак горный Приказом к маршу разбудили горны.
2. Не удержать вождю богатырей, Будь самым кротким он христианином! Так, уступив Харибде, бог морей Швыряет флот к пугающим стремнинам. Так вздыбленный неукротим Борей, Шныряющий, как зверь, по Апеннинам. Опасность видит вождь в броске прямом, Спешить согласен Готфрид, но с умом.
3. Летят сердца крылатые к святыне, Крылаты ноги в поднятой пыли, Когда же вестью высшей благостыни Лучи на Иерусалим сошли, Открылся Иерусалим в пустыне, Открылся Иерусалим вдали, Воспрянул Готфрид, Божий люд воспрянул, Из тысяч глоток крик единый грянул.
4. Так мореход на мачте корабля, Завидя гребни скал в просторе диком, Сигналы подает: «Земля! Земля!» — И экипаж в волнении великом На палубе толпится у руля, Чужое небо потрясая криком: При виде берега забыл матрос, Какие беды в море перенес.
5. Вслед за восторгом первого мгновенья Вселилась робость в рыцарскую грудь. Избыток страха и благоговенья Не позволяет воинам взглянуть На город, где пути земного звенья Порвал Господь, ступив на крестный путь, Где умер Он, оплакав скорбь мирскую, И где воскрес, одетый в плоть людскую.
6. Заплакал ветеран, юнец всплакнул, Все громче молятся бойцы лихие, И вот уже в один протяжный гул Соединились жалобы глухие, Как будто ветер на море задул Над пеной взбунтовавшейся стихии, Как будто в потревоженном бору Деревья зароптали на ветру.
7. Босыми в путь уйдут они отсюда — Разулись нищие и богачи, Лежит в пыли пернатых шлемов груда И ворох тонкой золотой парчи. Сердца открыты Господу – о чудо! — Глаза от слез счастливых горячи. И вдруг иссяк источник светлой влаги… К Спасителю воззвали бедолаги:
8. «Ужель в святом краю, где кровь Твоя Лилась неисчислимыми ручьями, Пролить мы не сумеем два ручья Над раною с кровавыми краями? Ужели не растопит боль ничья Бесслезный лед в сердечной этой яме? Что ж, если плакать сердцу не дано, На вечный плач оно обречено!»
9. Дозорный со своей высокой башни, Покой престола царского храня, Заметил тучу пыльную над пашней, Пронизанную вспышками огня, И сразу понял: то не скот домашний, Бредущий в стойло на исходе дня, — Сияло золото кирас искристых На пехотинцах и кавалеристах!
10. «К оружью! – крикнул он. – Пылят поля! Глазам от панцирей блестящих больно. На город войско движется, пыля, Но дегтя и камней у нас довольно. На стены все! Врага испепеля, Мы франкам не сдадимся добровольно! Сильней песчаной бури враг пылит От горизонта до дворцовых плит!»
11. Беспомощные старики и дети С толпой несчастных женщин и юниц Испуганно попрятались в мечети, Рыдая и молясь, простерлись ниц. За семьи чувствуя себя в ответе, Мужчины храбро встали у бойниц. Монарх, не думая сидеть на троне, Следит за подготовкой к обороне.
12. Удостоверясь, что его народ Твердыню веры защищает рьяно, На кровлю башни между двух ворот Поднялся царь и в поисках изъяна Смотрел на стены – стар, седобород. Стояла чуть поодаль дочь Касьяна: Ей обеспечил он покой и мир, Когда антиохийский пал эмир.
13. Эрминией звалась краса Леванта. Зиял под башней выход потайной, Где конники свирепого Арганта Приказа к бою ждали под стеной. Клоринда горячо, не без таланта, Взывала победить любой ценой, С войсками за ворота выезжая: «Не сломит Азию орда чужая!»
14. Клоринда видит, как отряд врага, За пропитаньем посланный по селам, Волов упрямых тащит за рога, Вот-вот укроется за частоколом. «Вам жизнь, грабители, не дорога!» — Суровый окрик прогремел над долом. Ей Гард навстречу вырвался, ретив, И пал, за дерзость жизнью заплатив.
15. Мгновенно наземь сброшен всадник бедный У верных и неверных на виду, Язычники издали крик победный, В счастливую уверовав звезду, Но франков не смутил их вой безвредный. Клоринда, крепко натянув узду, В ряды гяуров бешено врубилась — Одна, как целый полк, с врагами билась.
16. Отняв у неприятеля стада, Она теснит его до перевала, Где франки развернулись без труда, Где местность превосходство им давала, Танкреду Готфрид подал знак тогда, И тот внезапней грозового шквала Отряду варваров ударил в тыл. Народ на башнях в ужасе застыл.
17. Так ладно лошадь шла под ним гнедая, Так твердо нес он длинное копье, Что Аладин, за стычкой наблюдая, Не смог сдержать волнение свое. Бледна с ним рядом дева молодая, Но старый царь не смотрит на нее: «В плену знакома с каждым генералом, Ты этого узнала под забралом?
18. Как статен он, да и в седле неплох! Эрминия, кто этот витязь гневный?» В груди царевны зреет томный вздох, От слез туманятся глаза царевны. Вопрос царя застал ее врасплох, Но, вовремя уняв порыв душевный И ни слезинки не пролив почти, Она сдержала вздох на полпути.
19. Скрывая под враждебною личиной Сердечный пыл, ответила она: «Покрыт позором меч его бесчинный — Он всюду, где свирепствует война, Где льется кровь и пахнет мертвечиной, Где зелья знахаря и колдуна Не оживят моих собратьев милых, Лежащих в неоплаканных могилах.
20. Танкредом, государь, зовут его. Ах, если бы в неволе продержала Я супостата день один всего, Он страсти мстительной узнал бы жало!» Монарх не догадался, отчего Влюбленная Эрминия дрожала, И к тяжким вздохам, вырвавшимся вдруг, На диво оказался близорук.
21. С тигрицей-девой в поединке яром Наш великан столкнулся между тем: Трещат доспехи, кони пышут жаром, Копье наводит он, свиреп и нем, И с головы ее лихим ударом, Подрезав ремешки, сбивает шлем! На солнце, не жалея о потере, Раззолотились кудри юной пери!
22. Пылает взор воинственным огнем, Ах, как обворожительно и ярко Огонь улыбки запылал бы в нем! Не эта ли язычница, дикарка Тебе, Танкред, явилась летним днем На берегу, где лиственная арка Дарит прохладой чистую струю! Не ей ли отдал ты судьбу свою?
23. Окаменело все в груди у франка: Он щит ее узнал – и в страхе прочь! Прикрыла шелком кудри чужестранка: «Постой! С тобой сразиться я не прочь!» Ему постыдна с девой перебранка, Он слышит вслед: «Оружья не порочь!» И хочет с кем-нибудь другим схватиться, От двух смертей надеясь откреститься.
24. Мечом пугала ратница не раз Танкреда, но ни разу не ответил Танкред – он с милых глаз не сводит глаз, Без шлема лик ее волшебно светел. «Не щит меня от гневной девы спас, Когда Амур стрелой мне в сердце метил, — Сквозь слезы про себя шептал Танкред, — Стрела Любви наносит худший вред».
25. В конце концов прекрасной амазонке Дерзнул излить он тайную тоску, Склонил колени, меч отбросил звонкий — Стать пленником не стыдно смельчаку: «Обсудим, – говорит он ей, – в сторонке, Чем я любезен твоему клинку. В противниках нет у тебя нехватки, Зачем со мной ты всюду ищешь схватки?
26. Проверим, кто из нас двоих сильней, Скачи вперед, я за тобой поеду!» В лощину гонят недруги коней: Он как в бреду, ей подавай победу. И не беда, что шлема нет на ней, Удар наносит ратница Танкреду. Латин кричит: «Без правил бой не бой! Договориться надо нам с тобой!
27. Единственному подчинись условью (В отчаянье он робость одолел): Пронзи мне грудь, пронзенную любовью, Обычай враждовать нам повелел! Измученное сердце вырви с кровью, Я безответным сердцем изболел! Возьми его – оно твое, как прежде, И дай спокойно умереть надежде.
28. Возьми его – оно мне ни к чему! Я сердца под нагрудником не спрячу! Ты прикажи – доспехи я сниму, Я счастлив облегчить тебе задачу!» Танкред дал волю горю своему И долгому бы предавался плачу, Но в это время, франками тесним, Сирийский арьергард пробился к ним.
29. Была ли вражья тактика обманом, Бог весть, но франков головной отряд, На пятки наступая мусульманам, Не мог разбить их третий час подряд. Вдруг видит командир: над долиманом Девичьи локоны огнем горят! С размаху полоснул по белой шее — Клинок Танкреда, к счастью, был быстрее.
30. И все же на затылке красный след Остался от бездушного булата — Из капель крови тонкий амулет, За кудри золотистые расплата! Так, украшая дорогой браслет, Рубины мастер вкрапливает в злато. В погоню, не заботясь ни о чем, Нормандец бросился, грозя мечом.
31. Обидчик в ужасе вопит: «Измена!» И прочь летит, как с тетивы – стрела. На франков посмотрев недоуменно, Клоринда полк бегущий собрала И стала франков бить попеременно То с левого, то с правого крыла: Попятится и снова лезет драться — Кто гонится за кем – не разобраться!
32. Так на арене от рогов быка Шарахаются псы, зайдясь от лая, Но побеги он, и наверняка За ним опять помчится свора злая. От стрел, нахлынувших издалека, Прикрыла спину дева удалая: Как мавры от мячей во время игр, Надежен щит и страшен франкам тигр!
33. Погоня все быстрей – еще минута, И рыцари на крепостном валу! Как вдруг коней поворотили круто Язычники и, наклонясь к седлу, По флангу прокатились, воя люто, И выросли у Готфрида в тылу, А с фронта ощетинившейся тучей Скакал Арганта эскадрон летучий.
34. Вперед умчался от своих черкес: На всадника из первой нашей цепи Надвинулся с копьем наперевес, Взметнулись щепки посредине степи, И франк под рухнувшим конем исчез. Все злее натиск персов, все свирепей. Аргант из ножен выхватил клинок: Кромсает, буйствует, сбивает с ног.
35. Клоринде уступил старик Арделий, Хотя был кряжист и широкоплеч, Два сына за отцом не доглядели, Алькандра ранил сарацинский меч. Был юный Полиферн впервые в деле, Себя сумел он в схватке уберечь. Он брата старшего спасти пытался И сам каким-то чудом жив остался.
36. Тем временем на резвом жеребце Ушел обидчик девы от расправы. «Скачи к своим, забудь о беглеце», — Сказал себе Танкред. О Боже правый! — К нормандцам, очутившимся в кольце, На выручку Дудон помчался бравый. Тарент за ним: «Посмотрим, чья возьмет!» — Стегнул коня и с места взял в намет.
37. Дудон, вояка старого покроя, Опередив его, вмешался в бой, Отважно отрывается от строя Бертольда сын – как он хорош собой! По белому орлу узнав героя, По крыльям на эмали голубой, Эрминия спросила Аладина: «Ты юного заметил паладина?
38. Заслуг его вовек не перечесть, Хотя, по правде, он юнец безусый. Найдись у неприятеля пять-шесть Таких тигрят, бежали бы, как трусы, Сирийцы, гордость растеряв и честь. Его клинка смертельные укусы Еще узнает царственный Восток И Нила неизведанный исток.
39. Пройдет подобно каменным снарядам Сквозь толщу стен копье богатыря. Ринальдом звать молодчика, а рядом Дудон, приспешник самого царя. Он странствующих рыцарей отрядом Командовать поставлен был не зря: До старости задора не растратив, Он опытностью превзошел собратьев.
40. А чуть поодаль, в аспидной броне, С диковинным значком заморских гвардий, Норвежский принц на вороном коне, Гордец Гернанд – он всюду в авангарде! А там, как верной надлежит жене, Гильдиппа при любимом Эдуарде. В одежды белые облечены, Супруги вечностью обручены».
41. Внимает деве деспот всемогущий, А под стеной свирепствует резня: Дудон отрезал путь толпе бегущей, Скрежещут палаши, трещит броня. Танкред с Ринальдом бьются в самой гуще, Ко рву сирийских всадников тесня, Ринальд коня бичом свистящим вздыбил И ловко из седла Арганта выбил.
42. С самим Аргантом драться он посмел, Но рухнул под мальчишкой конь ретивый. Не сразу ногу вытащить сумел Из стремени Бертольда сын строптивый. К воротам, где отныне бой гремел, Бегут остатки рати нечестивой. Аргант с Клориндой не бегут одни — Стихии противостоят они!
43. За новой сваей в дамбу вбита свая, Приостановлен бешеный напор. Вдвоем отход сирийцев прикрывая, Они держались твердо до сих пор, Но конница Дудона боевая Нахлынула, скача во весь опор. Ахмеду в грудь старик наносит рану И отрубает голову Тиграну.
44. Остроконечный шлем не уберег Мансура от Дудоновой десницы, Корбана разрубил он поперек Забрала – от глазницы до глазницы. На гибель Альгазара он обрек, От шеи протянув до поясницы. Бежал в священном ужасе Мурат, Аргант и тот был встрече с ним не рад.
45. В испуге бьет копытом конь черкесский, Седок в сердцах кричит ему: «Стоять!» И, сделав незаметно выпад резкий, Вонзает длинный меч по рукоять Дудону в бок. Пылает в южном блеске Лазурь небес, но солнцу не сиять Отныне для почтенного рубаки — Железным сном почить ему во мраке.
46. Он трижды вглядывался в небосклон И трижды закрывал больные веки, На локте трижды подымался он И падал на спину, пока навеки Не стих, предсмертным потом окроплен, Пока тепла не стало в человеке. Над телом не помедлив ни на миг, Аргант к своим помчался напрямик.
47. От вражьих ускользая эскадронов, Он, обернувшись, крикнул на скаку: «Я за клинок благодарю баронов — Я крови дал попробовать клинку! Мне сердце дорогим подарком тронув, Не думали они, что извлеку Так быстро пользу я из хищной стали, Иначе бы дарить его не стали!
48. Скажите полководцу своему, Что этот меч он сам оценит скоро, Когда кишки я выпущу ему. Я в гости жду достойного сеньора, А побоится, приступом возьму Ваш лагерь!» Тут, не вытерпев позора, Вперед рванулись франки, но черкес Под выступ спрятался, как под навес.
49. На крестоносцев со стены отвесной Обрушился смертельный град камней, И стрелы по броне тяжеловесной Запрыгали одна другой точней. Сию браваду ждал конец известный: Назад пришлось им повернуть коней. Тем временем с земли успел подняться Ринальд и со своими поравняться.
50. Товарищей к атаке он призвал, Печалясь о заколотом Дудоне, Покойному не пожалел похвал, Твердил в слезах, что скорби нет бездонней! «Поднимемся, – кричал, – на ближний вал. Оттуда цитадель как на ладони! Ужели мы отрядом небольшим Непрочных кирпичей не сокрушим?
51. Не из алмазов этот форт воздвигнут, Не окружен обшивкою двойной, На наковальне молотом не выгнут! Пускай не мнит Аргант, что за стеной Его отмщенья копья не настигнут! За мной, – вскричал он, – рыцари, за мной!» — И храбро поскакал к святому граду Наперекор грохочущему граду.
52. Так глянул он на крепкие врата, Так головой тряхнул, подняв забрало, Что жителей сковала немота, Не знавших страха страхом пробирало. На битву звал он именем Христа, Титан, а не подросток-задирала, Пока Сигьер, от Готфрида гонец, Сей выходке не положил конец.
53. Воскликнул галл: «Пред волей полководца Склони нетерпеливое чело! С врагом еще успеешь побороться, Для наступленья время не пришло!» Уздой удерживая иноходца, Ринальд от гнева дышит тяжело, Сейчас наружу вырвется досада — В который раз отложена осада!
54. К палаткам лагерным спешит отряд, Препятствий не встречая по дороге, Свершить последний траурный обряд Повелевает им обычай строгий. Герои тризну горькую творят, Дудона тело водрузив на дроги. На город Готфрид смотрит со скалы, Осматривая стены и валы.
55. На двух горах, долиной разделенных, Неодинаковых по вышине, Лепился город среди рощ зеленых. «Он с трех сторон несокрушим извне!» От стен, самой природой укрепленных, Пологий спуск к четвертой вел стене. На беззащитном северном участке Зубцы надстроил деспот для острастки.
56. Внутри запасы питьевой воды Хранили жители в цистернах тайных, А за стеной, безжизненно тверды, Солончаки среди песков бескрайных, Где не шумят тенистые сады, Где ни лугов, ни пахот урожайных, Где нечего и думать о жилье, И мрачный лес в шести примерно лье.
57. К востоку блещет солнце в Иордане, К закату Средиземноморья синь. На севере Вефиль – свидетель дани Тельцу златому варварских святынь, Самария апостольских преданий, А к югу, благостно шепча «Аминь», Смеются небу радостно и немо Холмы, гордясь зачатьем Вифлеема.
58. Три склона изучает Готфрид, три Прохода в складках местности всхолмленной: Насколько мощен гарнизон внутри? Как взять сподручней город укрепленный? Эрминия кричит царю: «Смотри! Там, на пригорке, в мантии червленой, Неверных государь и принципал — Он в битве ни одной не отступал!
59. Сей праведник родился властелином: Любой его приказ, любой декрет Внушает послушанье исполинам. Один Раймунд, седой его клеврет, Сравниться может с ним умом орлиным, Ринальд – геройством, дерзостью – Танкред! В нем полководческий удвоен гений Солдатской удалью в чаду сражений!»
60. Ответил царь: «В те давние года, Когда послом египетским в Париже Я состоял, случалось иногда Мне посещать турниры и поближе Узнать храбрейших рыцарей. О да! Пажом он был в ту пору. Но, поди же, Как возмужал! Мы знали наперед, Что к славе путь он быстро изберет.
61. Быстрей, чем думал я. А это кто же? Такой же цвет у платья и покрой. Как друг на друга рыцари похожи! Нет, кажется, не так высок второй». Эрминия в ответ: «Он чуть моложе, Зовется Балдуином сей герой. Пусть Готфрида он проще и суровей, Он брат ему по духу и по крови.
62. Вот и Раймунд, почтенный бородач, В латинской армии сметливый самый, Застрельщик всех больших ее удач, Мудрее, чем премудрые имамы! Его загадкой хитрой озадачь, Хитрее ход найдет старик упрямый. Вильгельм с ним рядом в шлеме золотом, Британский принц с узорчатым щитом.
63. А вот и Гвельф – об этом славном муже, Поднаторевшем в доблестных трудах, Ты слышал, царь, – дерется он не хуже, Чем молодежь, хотя уже в годах. Какая выправка! Но почему же Нет Богемунда в рыцарских рядах? Цареубийца, он пресек до срока Мой древний род, идущий от Пророка».
64. Беседует с Эрминией тиран, А Готфрид понимает, что по склонам Втащить наверх не сможет он таран: Утесы служат городу заслоном. В себе не сомневаясь ни на гран, Решает он сдружиться с Аквилоном: На пустошь против Башни Угловой Коварно лагерь переносит свой.
65. Так город был велик, что частоколом Его не удавалось запереть, Ряды палаток на предгорье голом Тянулись вдоль стены всего на треть. Стеречь подходы к близлежащим селам Войскам осадным надлежало впредь: По всем дорогам в точки ключевые Отправлены разъезды верховые.
66. Траншеи вырыты вокруг шатров, Острей железа колья в прочном тыне, А позади шатров широкий ров — Защита от кочевников пустыни. Лежит Дудон, торжественно суров. На властный зов молитвенной латыни, Поставив часовых у волчьих ям, Вернулся Готфрид к плачущим друзьям.
67. На пышном ложе, лентами увитом, Покоится в цветах боец лихой. Склоняется товарищ над убитым, И в гул перерастает стон глухой. Но слезы не струятся по ланитам У Готфрида – спокоен взор сухой. В груди он крепко спрятал скорбь мирскую, Над гробом речь произнося такую:
68. «Собрат, я над тобою слез не лью — Ты умер навсегда для жизни бренной, Дабы воскреснуть ангелом в раю, Расставшись с оболочкою презренной! Святой, ты отдал жизнь в святом бою! Возрадуйся, о мученик смиренный, Высокими деяньями велик, На Небесах узришь ты Божий лик!
69. В небесные ты облачен одежды! Мы не тебя жалеем, а себя: С тобой от нас уходит часть надежды, Часть доблести теряем мы, скорбя! Но если та, которую невежды Прозвали смертью, выбила тебя Здесь, на земле, из рыцарского строя, С Небес поможет нам копье героя!
70. Ты на земле был пасынком земли, Земному уподобленный орудью. Паря на крыльях в ангельской дали, Ты высшему послужишь правосудью. Молитвам братьев плачущих внемли, И мы напор Греха воспримем грудью. Победной поступью с таким вождем К обещанному храму мы придем!»
71. Он замолчал, и в сумраке угрюмом Толпа, перекрестясь, встает с колен. Уходит день с его привычным шумом, Для скорбных душ покой благословен. Лишь герцог тяжким предается думам: Он знает, что на приступ этих стен Идти без должной подготовки рано, Но где возьмет он бревна для тарана?
72. С восходом солнца, мыслями высок, К процессии примкнул он похоронной, В гробу из кипарисовых досок Лежал перед шеренгой эскадронной Убитый воин, и смолистый сок Благоухал под пальмовою кроной. Струилось пенье в благостной тиши За упокой Дудоновой души.
73. Сквозь ветки блещет медь трофеев бранных: Когда-то их он прицеплял к седлу, Воюя с персами в полдневных странах, Сминая турок в яростном пылу. Напоминаньем о кровавых ранах Прибит нагрудник к мощному стволу, И надпись вырезана: «Здесь навеки Дудона славного сомкнулись веки».
74. Обряд окончен, и в соседний лес, Указанный сирийским селянином, Шагают с пилами наперевес Мастеровые по глухим теснинам. Все выше горы срубленных древес, Стволы приладят плотники к станинам: Машины им построить предстоит — Твердыня ни одна не устоит!
75. Взобрался ловко для работы спорой На плечи лесорубу лесоруб, Проворно спилен ясень тонкокорый, И надмогильный кипарис, и дуб, И древний вяз, что был плющу опорой, Когда тянулся к небу солнцелюб. Согнуться под железом смертоносным Пришлось без боя пиниям и соснам.
76. За годом год свой обновлял покров Столетний бук – теперь он гол, как посох. Платан, привычный к натиску ветров, Оглох от визга пил громкоголосых. Обтесан лезвиями топоров Пахучий кедр, лежащий на колесах, Пичуги улетели из гнезда, И звери разбежались кто куда.
Песнь четвертая
1. Зовут на подвиг праведные трубы, А из геенны сквозь безвидный мрак, В надменной ярости кусая губы, На крестоносцев смотрит Архивраг, И зависть лютая, и страх сугубый Его кровавый застилают зрак. Так свирепеет бык, пронзенный пикой, Ревя и фыркая в истоме дикой.
2. Обдумывает Сатана-Плутон, Как похитрей расстроить план Господний, И в свой дворец, на мрачный Флегетон, Велит созвать все силы Преисподней. Безумец мнит, что Небу равен он. О есть ли сумасбродство сумасбродней! Забыл он, как раскалывалась тьма И Бог с престола низвергал грома!
3. Из Тартара выходит черт за чертом, Богопротивную заслыша медь, И вторит свод анафемским когортам, Как будто свету говорит: «Не сметь!» Так резко в воздухе сыром и спертом Вовек раскатам бури не греметь, Так под ногами не гудеть от гнева Густым парам внутри земного чрева.
4. Каких здесь только не увидишь рож, Толпа многохребетна, многокрыла! В глаза заглянешь – одолеет дрожь, Объятья гибельные Смерть раскрыла. Один рогат, но и другой хорош: Над женским туловом – свиное рыло! А дальше пострашнее супостат — Четвероног, чешуйчат и хвостат.
5. Полезли гидры, гарпии, ехидны, Гремит кентавров бешеный галоп, Протяжен вой Химеры панихидный, Горгоне змеи падают на лоб, В грязи Пифон клубится злоехидный, За Герионом – Полифем-циклоп. И мириады тварей безобразных, Соединенных из чудовищ разных.
6. Уселись демоны, поджав хвосты, На мрамор перед княжеским престолом. Плутон на свиту смотрит с высоты, Поигрывая скипетром тяжелым. Ни снежные Атласские хребты, Ни Кальпская скала в просторе голом Не громоздятся выше, чем рога На рыжем темени Архиврага!
7. Из глаз его, из гнусных двух отверстий Исходит свет блуждающей звезды, Пророча смерть одушевленной персти, Разбрызгав яд гордыни и вражды. На мощный торс, теряясь в клочьях шерсти, Ложатся складки жесткой бороды, Прорезанной провалом красноротым, Где кровь и желчь бурлят водоворотом.
8. Гремящей Этны черное жерло Так изрыгает в небо запах серный. Из чрева сатанинского несло Вонючей копотью и прочей скверной. Князь Тьмы, на подданных взирая зло, Заговорил. Не лаял Цербер верный, Коцит внезапно оборвал свой бег, И ненавистный содрогнулся брег.
9. «Над солнцем вы парили, херувимы, В узилище томитесь вы сейчас. Я план лелеял неосуществимый, Покуда в бездну Бог не сбросил нас. Мы для Его презренья уязвимы, И пусть огонь мятежный не погас, Он звездами всевластно управляет И нас бунтовщиками выставляет.
10. Навстречу солнцу, звездам и луне С тех пор не приподняться вашим векам. Вам не блистать в небесной вышине, На смрадном дне лежать вам век за веком. И, словно вас унизив не вполне, На землю Он послал за человеком, И смертный человек, ничтожный прах, С Ним рядом восседает на пирах.
11. Усугубляя наш позор военный, Он Сына своего обрек на смерть, И тот посмел взломать врата геенны, Стенающей: „Отца умилосердь!“ На свет народ он вывел убиенный, Нам по закону отданный, и твердь Богатыми трофеями увешал — Триумфом спесь Отцовскую потешил.
12. Но хватит слезы лить! Старинных ран Пустыми не уврачевать словами. От цели не отступится Тиран, О мести нам пора подумать с вами. Чего ж мы ждем? Чтобы из чуждых стран, С родимыми расставшись божествами, К Нему народы на поклон пришли И распростерлись перед Ним в пыли?
13. Ужель мы будем предаваться лени И ждать, когда последний бастион Перед Жестоким встанет на колени, Когда войска Его возьмут Сион И в Азии для новых поколений Оракулом и Богом станет Он, Свое прославив Имя во языцех На бронзовых и мраморных таблицах!
14. У наших оскверненных алтарей Лежать тогда поверженным кумирам! Себе воздвигнет храмы Назарей, Самодержавно управляя миром. Ему дары несите пощедрей, Его подошвы умащайте мирром! Без миллионов душ в аду пустом, Выходит, буду я сидеть потом?
15. Нет, ни за что! Как искра в кучке праха, Геройский жар воспламенит умы, И повторится день, когда без страха Противу Господа восстали мы! Нет спору, мы не избежали краха, И все же бунт кромешной стоил тьмы! Чем взял нас Деспот, неисповедимо, Но дерзость в гордецах непобедима.
16. Готовься к битве, доблестный Эреб! Брось на твердыню мощь когорт гвардейских, Пока пожар вселенский не окреп, Не вышел из пределов иудейских, Пока огонь не вырвался, свиреп, Во исполненье замыслов злодейских. Втирайтесь, бесы, в горние ряды, Хитрите, врите, не жалейте мзды!
17. Да будет так! Один уйдет скитаться, Единоверца умертвит другой И женский смех с восторгом святотатца Сочтет орудьем цели всеблагой. На избранного князя, может статься, Оружье третий обратит изгой, И на товарища пойдет товарищ Среди кладбищ, развалин и пожарищ…»
18. Еще не отгремела Вражья речь, Взлетела падших серафимов стая, Мечтая звезды в небе подстеречь, Завыла, заметалась, вырастая. Так, предсказательница жутких встреч, Рождается в пещерах тьма густая: Поганя небо, смерть они несли Великим царствам моря и земли.
19. Над миром гнусные расправив крылья, Разносит распри, смуты, мятежи Загробного монарха камарилья, Капканы ставит из премудрой лжи, И нет спасенья от ее засилья. О Муза, без утайки расскажи, С какого умысла Лукавый начал, Дабы я правды не переиначил!
20. В тот приснопамятный суровый год На трон Дамаска и земель соседних Взошел достопочтенный Гидраот, Колдун и чародей не из последних. Был темен для него войны исход: В астрологических теряясь бреднях, Он требовал ответа у комет, Гадая, победит ли Магомет?
21. Как часто мы в своих догадках слепы! Египту возвышенье он предрек. Спускаясь ночью в каменные склепы, Подмоги у планет искал царек И в сердце план вынашивал нелепый, Но тайну звезд до времени берег, Надеясь в скромном звании провидца Трофеями и славой поживиться!
22. Он сознавал, что лезет волку в пасть, И, христианской опасаясь мести, Стал размышлять, какую бы напасть Наслать на них, чтобы с Египтом вместе На ослабевшего врага напасть. Так он гадал и вдруг застыл на месте: По знаку Люциферова жезла К нему из тьмы явился гений Зла.
23. «Есть у тебя племянница в Дамаске, — Услышал он бесовский шепоток, — Лицом пригожая, как в дивной сказке, Красой известная на весь Восток. Она такие им состроит глазки, В такой волшебный заведет чертог, Что самый честный не поймет, зачем он Воюет здесь», – сказал и скрылся демон.
24. В дворцовый зал Армида введена, И молвит старец деве златокудрой: «Ты мужественна сердцем и умна, Я чую дерзость под сурьмой и пудрой. Ты более меня умудрена В науке волхвования премудрой. Из замыслов царевых сеть соткав, Поймешь сама, как старый царь лукав.
25. К неверным в лагерь с просьбою непраздной Явись и перед фронтом разверни Любовный арсенал многообразный: Рыдай, но пусть рыдают и они! Красней и про себя победу празднуй! От плачущих красавиц нет брони. Стыдливостью оденься пресловутой, Неправду правдой, как плащом, закутай!
26. Приманкой взоров ласковых и слов Завлечь попробуй Готфрида вначале. Не выйдет – поищи другой улов! Любовь излечит бранные печали. Придумай подвиг для сорвиголов, Дабы в пустыне дни они скончали: За веру и за родину в борьбе Запретов нет! – так я скажу тебе».
27. Уходит в ночь невинною голубкой Армида, гордая своей красой, Победу одержать надеясь юбкой И туго заплетенною косой. Войскам, прославленным жестокой рубкой, Не совладать со странницей босой. Надежным людям велено в народе Посеять слухи об ее уходе.
28. Немногих дней промчалась череда, И вот среди шатров идет девица. В чужой толпе зарделась от стыда, Народ на красоту ее дивится. Так восхищает юная звезда, Едва успев на небе появиться. Простой солдат и рыцарская знать Хотят о ней побольше разузнать.
29. Диана, Афродита и Елена За ней признали первенство давно. Взирают крестоносцы вожделенно, Как золотых волос ее руно То светится из облачного плена, То вырывается за полотно Платка – точь-в-точь светило огневое, И небеса сияют ярче вдвое!
30. Завитые природою самой, Повторно вьются кудри золотые Под ветерком, но скромен взор немой, Любовь под брови спрятана крутые. Слоновья кость оттенена сурьмой, Лишь розовые лепестки густые Рисуют абрис розового рта: Эрота благовонные врата!
31. От пламени любовного огнива Искрится шеи обнаженной снег, Тугие груди стянуты ревниво — Заказан вход в обитель сладких нег! Ревниво, но каких соблазнов нива Обещана тому, кто не избег Очарованья чувственных фантазий, Скрываемых в невидимом экстазе.
32. Так удается светлому лучу Пронзить кристалл, не раздробив кристалла. В запретный сад сквозь бархат и парчу Проникнет взор во что бы то ни стало! Заветный клад открылся богачу, Картина подлинная заблистала, Завороженный ум разгорячив, — О как ее рассказ красноречив!
33. На рыцарей Армида смотрит строго: Мол, обожанье ей не по нутру! А в сердце веселится недотрога: «Я вас к рукам без боя приберу!» И робко вопрошает: «Где дорога, Ведущая к командному шатру?» На помощь ей бежит в смущенном страхе Единокровный брат вождя – Евстахий.
34. К ней устремился он, как мотылек, Летящий в темноте на пламя свечки. Беднягу взор красавицы привлек, Стыдливый взор испуганной овечки. От гибельного жара недалек, Он запылал, как хворост возле печки. От счастья охмелев и осмелев, Так обратился к деве юный лев:
35. «О дама! – Нет, к обыкновенной даме Природа не бывает так щедра! — Забудь о нашем праотце Адаме, Ты женщина не из его ребра! Прихода твоего я ждал годами, Но объясни, какой судьбы игра Тебя мне посылает для молений, И пред тобой я преклоню колени!»
36. «Беглянке, а не гордой госпоже, — Услышал он, – ничьей не нужно дани! Не смертная, а мертвая уже, Живу отныне для одних страданий. Должна быть девушка настороже, Но говорят, что здесь, на Иордане, Где слово Готфрида – любви залог, Для странницы найдется уголок.
37. Пообещай, что встречусь я с героем, И требуй для себя любых наград!» У юноши кружатся мысли роем. «Тебе услугу оказать я рад. Мы сообща судьбу твою устроим: Родному брату не откажет брат! Отныне меч мой у тебя на службе, Нам Готфрид войско одолжит по дружбе!»
38. К шатру штабному он ее ведет, Где Готфрид восседает среди знати. Армида, покраснев, чего-то ждет, Вздыхает робко и молчит некстати. Приказывает вождь: «Пусть подойдет И нам расскажет о своей утрате!» Притворную изображая дрожь, Колдунья сладкую заводит ложь:
39. «О государь, твое святое имя Составит славу армии любой! Гордятся пораженьями своими Державы, побежденные тобой: Приходят, призывают править ими Вчерашние враги наперебой, Тебя о помощи покорно просят И в песнях подвиги твои возносят.
40. Ты вышел веру истребить мою, Но, даже зная это, я решилась Молить тебя спасти мою семью — Наследственных наделов я лишилась! Я в руки чужеземцу отдаю Орудье мести, дабы месть свершилась! Родимый край мне сострадать устал — Враждебный призываю я металл!
41. Растоптана отцовская порфира, Но, знай, надежда пересилит страх: Я слышала, ты в прах поверг полмира, Подняться дай повергнутой во прах! Что сердцу милосердному секира? Не ей поем мы славу на пирах. Ты царства отнимаешь за бунтарство, Верни же мне утраченное царство!
42. Но если, благочестья зоркий страж, Ответишь ты: „Я веру чту иную!“ — Ты воли милосердной не предашь, О благочестье я сама ревную. Свидетель Бог, Отец единый наш, Ты доброту явил бы неземную, Приняв беглянку под свое крыло, Мне причиненное исправив зло!
43. Отец мой гордо звался Арбиланом, Но род его был разорен дотла, Он Хариклею в жены взял с приданым: Дамаск влюбленным подарил Алла. Ребенком я была для них желанным, Но мать во время родов умерла. Рыдала я на материнской тризне, Я в жизнь пришла – она ушла из жизни.
44. Еще пяти не минуло мне лет, Когда родитель мой под своды рая Переселился за супругой вслед. „О дочь моя, – сказал он, умирая, — На Небеса роптать тебе не след: Царицей станешь ты родного края. Хранить тебя и чтить как госпожу Я преданному брату накажу“.
45. Счастливой я росла в семье у дяди: О падчерице долгие года Как о своем заботился он чаде, Не знаю, был ли он уже тогда С нечистой совестью своей в разладе, А может быть, не ведая стыда, Корысть он в ласках опекунских прятал: Меня за сына своего он сватал!
46. Я подрастала, брат мой подрастал Двоюродный, но ни искусством ратным, Ни тонкостью манер он не блистал. Пытаясь убедить меня в обратном, Он с возрастом еще кичливей стал! Порок, гнездясь в уме его развратном, Блаженствовал, все светлое губя, — Он гнусью переплюнул сам себя.
47. Я даже вспомнить не могу без дрожи, Кого мне отчим предлагал в мужья, Властолюбивый, лез он вон из кожи, Потоки красноречия лия, Дабы наследственный престол и ложе С его уродцем разделила я. На уговоры дяди не сдалась я — Он из меня не вытянул согласья!
48. Побагровев, он удалился прочь, И по лицу его, по складке злобной Приемная угадывала дочь Ничтожество души, на все способной. С тех пор, как только наступала ночь, Ко мне толпа гостей из тьмы загробной Являлась, и предчувствие росло, Что худшее меня постигнет зло.
49. Об отдыхе мечтала я напрасно: Тень матери меня лишала сна. Я знала по портретам, как прекрасна, Как обольстительна была она. Теперь же, приговаривая страстно, Она металась, мертвенно-бледна, И умоляла, чтобы я бежала От дядиного яда и кинжала.
50. Все предвещало: мне грозит беда, Но мало было пользы от предвестий: Для дерзновений слишком молода, Я жить не мыслила в безлюдном месте. Одной бежать из дома – в никуда, Лишиться родины, защиты, чести? „О нет же, – бормотала я в бреду, — Где родилась я, там и смерть найду!“
51. Весь день бродила я с унылым видом, Боялась смерти, но еще сильней Боялась, что себя боязнью выдам, Бежать боялась от родных камней. Так узники, привыкнув к панихидам, Дрожат при свете факельных огней. Шли месяцы, я все жила в боязни, Ежеминутно ожидая казни.
52. В конце концов случайность или рок Для худшей пытки отыскали средство, Аронта приведя на мой порог, У нас в семье воспитанного с детства. „Несчастная, – сказал он, – вышел срок: Позарившись на братнее наследство, Тиран, за коим ратники стоят, В питье тебе велел подсыпать яд!
53. И если смерти ты не ищешь скорой, Беги!“ – „Куда одна я убегу? Кто на чужбине будет мне опорой?“ — „На преданного положись слугу!“ Так скакуна торопят острой шпорой, Стегая, взбадривая на бегу: В галоп пустил он плачущее сердце. В потемках мы спустились к тайной дверце.
54. Давно закат над башнями потух, Сменяясь ночи дружеским покровом, Из челяди взяла я только двух Служанок. В чуждый край, путем суровым, В изгнанье, вел меня отмщенья дух, Но к рощам обернулась я кедровым И, плача, наглядеться не могла На город, где уже царила мгла.
55. Меня к знакомым кровлям сердце мчало, А ноги шли помимо воли прочь. Так шторм относит лодку от причала! Нехожеными тропами всю ночь Мы по лесу блуждали одичало, В пути от страха было мне невмочь. Наутро в цитадель сторожевую Аронт принес меня полуживую.
56. Там приготовил для меня приют Мой друг, спасая от судьбины гневной. Тем временем в Дамаске узнают, Что царедворец убежал с царевной. Тиран кричит: „Они меня убьют!“ — Клянет притворно свой удел плачевный, Пускается в погоню впопыхах И нас винит во всех своих грехах.
57. Он слух пустил, что дяде дать отраву Сообщника подговорила я, Разнузданному потакая нраву, Что, мол, приемная моя семья Не может на меня найти управу. Он лгал, что всех придворных сыновья Вошли ко мне. О чистый ангел света, Избавь меня от низкого навета!
58. А согрешила – громом порази! Когда бы жаждал он упиться кровью Невинной, я б не дрогнула вблизи Опасности, но пищу дать злословью И честь девичью вывалять в грязи, Распутной замарав меня любовью! Народу рассказал он столько лжи, Что, не начавшись, стихли мятежи.
59. Я обеднела – изверг стал богаче, Но даже мысли в подлом нет мозгу О горе пожалеть моем и плаче, К Аронту шлет он за слугой слугу: „Царевну выдай мне, визирь, иначе Тебя с ней вместе в крепости сожгу!“ Самодержавно, с моего престола, Не ослабляет деспот произвола.
60. Он говорит, что срамом и стыдом Отцовскую покрыла я корону, Что он наследный защищает дом, Не то я честь семейную затрону! Бездарный лжец, перед людским судом Подпорки к своему он ищет трону! Наследницы законной смерть одна Спасет предателя-опекуна.
61. На стороне перерожденца сила, Огонь в груди лелеет подлый зверь. Слезами я его не погасила, Своею кровью погашу теперь. О государь, вовек бы не просила Я франка о защите, но, поверь, Потоком слез стопы твои облиты, Чтоб завтра кровь не пролилась на плиты.
62. Стопы твои, поправшие в бою Гордыню необузданных злодеев, Я первенство за ними признаю: Придите, благо высшее содеяв! Ударь, рука, привычная к копью, Во славу храма в царстве иудеев — За беженку да совершится месть! Где жалость есть, там справедливость есть.
63. К тебе великодушно Провиденье: Ты можешь все, чего желаешь ты! И если вырвешь ты в святом раденье Державу из-под дядиной пяты, Тебе ее отдам я во владенье! А для спасенья бедной сироты С лихвой и десяти героев хватит — Дамаск, узнав о том, мой бунт подхватит!
64. Сам посуди: старинный друг отца Стеречь поставлен дверцу потайную, Ведущую в парадный зал дворца. Мы ночью к цели подойдем вплотную. Он мне шепнуть успел два-три словца: „Я видел рыцарей броню стальную, И, ей-же-ей, любой из них таков, Что не уступит сотне смельчаков!“»
65. Умолкнув, ждет ответа дочь Венеры, На полководца щурится тайком: Он верит ей, но до известной меры, Он с хитростью язычников знаком: В чьем сердце веры нет, тому нет веры, Но, в горе соучаствуя людском, Он безутешную дослушал повесть, Как требует возвышенная совесть.
66. Был у вождя еще один резон, Не чуждый воинским соображеньям: Оставленный в Дамаске гарнизон Мог пригодиться будущим сраженьям. Не жалости одной уступит он: Армида помогла бы снаряженьем, Войсками и бесчисленной казной, Пойди халиф на христиан войной.
67. В сомненье тяжким предаваясь думам, Он от земли не поднимает глаз. Морщину разглядев на лбу угрюмом, Плутовка ждет, что скажет он сейчас? Вдруг вырывается с тревожным шумом Вздох из ее груди: «Ужель отказ?» Увы, отвергнут план ее бесовский, Но герцог ласков с нею по-отцовски:
68. «Когда бы в нашей искренней борьбе Мы о Господнем Гробе не радели, Я внял бы, девушка, твоей мольбе, Не на словах сочувствуя – на деле! Но ежели я помогу тебе И отвлекусь от штурма цитадели, От Божьих битв, бушующих кругом, Я отдалю победу над врагом.
69. Тому порукой рыцарское слово: Как только выиграем мы войну, Освободив от притесненья злого Священный град, томящийся в плену, Я блеск великолепия былого И землю прадедов тебе верну, Но ради жалости в походе долгом Церковным не пренебрегу я долгом!»
70. Безвыходной охвачена тоской, Потупясь, слушала его Армида И подняла глаза: «За грех какой Мне тяжкая наносится обида? Кому еще в обители мирской Столь горькая дарована планида? Свое сменил ты, Готфрид, естество, Не изменив удела моего!
71. Не пожалел ты о моей пропаже, И для меня надежда умерла. Чем я смягчу тирана, если даже Тебя смягчить мольбами не смогла? Суровой веры ты стоишь на страже — От неба не ждала я столько зла. Пока от Божьих кар мы погибаем, Ты – кроткий, милосердный – несгибаем!
72. Нет, я во всем виню одну Судьбу, А не тебя, мой рыцарь благородный: Судьба, убив несчастную рабу, Поступок совершит богоугодный! Родители мои лежат в гробу, Но что тебе до боли безысходной! Добей меня, страдания умножь — Я пленница, идущая под нож!
73. Здесь не к лицу мне оставаться доле, Из лагеря пора бежать скорей! Тиран, сидящий на моем престоле, Протянет щупальца за сто морей. Мне негде спрятаться в земной юдоли — Для золота нет запертых дверей! Я загнана, я смерть повсюду вижу, Я собственной рукой ее приближу!»
74. Прекрасная, как ангел во плоти, Умолкла, гневом напускным пылая, И, притворяясь, что спешит уйти, Заплакала, рассерженная, злая! Досада, спрятанная взаперти, Потворствовать приличьям не желая, Фонтаном слезным брызнула из глаз На щеки – точно жемчуг на атлас!
75. Рассыпался слезинок дождь невинный По платью, по груди то здесь, то там, Прозрачный, розовый до половины, Подобный розовеющим цветам, Открывшимся до самой сердцевины Устам восхода, ласковым устам: Ты скажешь, небеса росу разлили, Сплетя венок из юных роз и лилий!
76. Мгновенье, и внезапный ливень слез, Ей окропивший щеки, грудь и плечи, В сердца героев искорку занес, Зажег их ярче раскаленной печи. О чудо! Гибелью грозя всерьез, Горят на солнце водяные свечи! Сильней самой Природы Гименей, Он по природе сам себя сильней!
77. За мнимые страдания сторицей Армиде воздалось – рыдал теперь Плебей в Христовом войске и патриций, И каждый думал: «Готфрид – сущий зверь, В пещерной тьме он вскормлен был тигрицей: Такому жизнь красавицы доверь, И он ее погубит без причины, Утащит, как волну, на дно пучины!»
78. Роптали, но сказать не смели вслух, И лишь Евстахий в молодой отваге, Воспламенив любовью гордый дух, Заговорил о воинской присяге: «Мой государь и брат, ты часто глух К заботам войска и о нашем благе, Упорствуя, не думаешь порой, Глаза на нужды общие раскрой!
79. Путь к отступленью, знаю, нам заказан, Отсрочить штурм тебя я не зову, Боец железной дисциплиной связан В разъезде верховом, в осадном рву, Но странствующий рыцарь не обязан Блюсти устав, подобно большинству. Ужели мы, храбрейшие в Европе, Для правды не найдем десятка копий?
80. От слабых женщин отводя беду, Мы нашей вере в той же мере служим. Клятвопреступника предав суду, Мы козни дьявола обезоружим И водрузим у войска на виду Нагрудник, снятый с трупа славным мужем. Ведь мы не только с пользой для войны Невинным девам помогать должны.
81. Не дай Господь узнается в Париже, Где с благородством шуток не шути, Что мы в своем бездействии бесстыжи, Что храбрых нет у нас и десяти. Вовеки не было паденья ниже, Я службу больше не хочу нести. Отныне без меня трубите зорю! Я званья рыцаря не опозорю».
82. Евстахий стал отстегивать доспех, Но крепко паладины зашумели: «С Евстахием нас верный ждет успех, Вперед на штурм дворцовых подземелий!» — «Идти я не желаю против всех, — Промолвил Готфрид, – но предвижу мели В бездумном вашем плаванье, друзья, Вам поневоле уступаю я!
83. Прошу вас помнить о моем совете: Умерьте пыл!» – и к небу перст вознес, Взирая с грустью, как в златые сети Летят герои, опьянев от грез. Ах, есть ли что-нибудь на белом свете Недостижимое для женских слез! На каждое влюбленное сердечко Надета сладкогласная уздечка.
84. Вернуть Евстахий странницу велит И говорит с напыщенным величьем: «Падет к ногам твоим измаилит, Попросишь – втрое помощь увеличим!» Взглянула – и небесный свет разлит Над слезной дымкой по щекам девичьим: Влюбленный луч, заботлив, золотист, К заплаканным щекам поднес батист:
85. «Спасибо, братья, за добросердечье, Поддержки не бывает горячей, Вас будет славить племя человечье!» — Слова ее журчали, как ручей, И жестов бессловесных красноречье Затмило пафос пламенных речей. Армида с ролью справилась неплохо — Глупцы не заподозрили подвоха.
86. Везеньем редкостным ободрена, Коварный замысел Архизлодея Осуществить торопится она: Ничем, по сути дела, не владея, Красой добиться большего должна, Чем колдовством Цирцея и Медея, Волшебным убаюкать голоском Толпу, идущую за ней гуськом.
87. Наукой обольщения могучей Вольно колдунье завлекать сердца, В запасе у нее на каждый случай Иное выражение лица: То смотрит исподлобья туча тучей, То шутит и смеется без конца. Разгорячившихся удержит в шорах, Ленивым не дает забыть о шпорах.
88. И ежели какой-нибудь простак Взбрыкнет, любовную срывая сбрую, Ему колдунья улыбнется так, Что упряжь он возьмет себе вторую И в предвкушенье ласковых атак Прошепчет: «Я чертовку очарую!» Растает неуверенности лед, Надежда в облака стремит полет!
89. Иное дело, если волокита Летит, как парусник на всех ветрах. Такому, оглядев его сердито, Она внушит подобострастный страх, Но даже в нем надежда не убита: На жалость уповает вертопрах, Захваченный счастливою погоней, — Чем холодней она, тем он влюбленней!
90. То вдруг от шумных сборищ вдалеке Стоит и, кажется, сейчас заплачет, Но ни одной слезинки на щеке — Притворным горем рыцарей дурачит! А рядом плачет войско и в реке Соленой жалостные слезы прячет: Там наконечники смертельных стрел Закаливает ветреный пострел.
91. То неожиданно развеселится, От пылкого вниманья без ума. Надеждой снова озарились лица, Вокруг живые речи, кутерьма, А прежние страданья – небылица! Сквозь толщу туч, которую сама Она в сердцах поклонников сгустила, Ее глаза горят, как два светила!
92. Воркует хохотунья посреди Безумцев, от двойного счастья пьяных, И душу вырывает из груди У тех, кто, корчась в муках постоянных, От ревности умрет, того гляди. Амур не слышит воплей покаянных: Любовь расщедрилась на желчь и мед — Не хворью, так лекарствами доймет!
93. Не знают, плакать им или смеяться, Поклонники меж пламенем и льдом, На что им уповать, чего бояться? Спектакль своим проходит чередом. Так дергают за ниточки паяца, На пытку сетует он со стыдом И слышит в завереньях бесконечных: «Я не искушена в делах сердечных!»
94. Скрывая стужу в сердце и очах, Замрет плутовка, опустив ресницы. Любой бы сад от холода зачах, Но щеки девы ярче багряницы. Так иней загорается в лучах Новорожденной розовой денницы, Армида равнодушна к похвалам — Стыдлива, но с презреньем пополам!
95. Поклонника любовных песнопений То избегает, то зовет она, Его признанья выслушав и пени, Вдруг гонит прочь, как будто смущена. В отчаянье охотник, лошадь в пене: За дичью он гонялся дотемна, А хитрая лисица где попало Его водила и потом пропала.
96. Смирился с рабством старый ротозей И юноша совсем еще незрелый, Был Купидон среди ее друзей — Он с радостью вручил ей лук и стрелы. Так в древности был побежден Тезей И Ахиллес, в любви поднаторелый. Не стоит удивляться, что проник В Христово войско ловкий озорник!
