Тори Майрон
На поводу у сердца

– Тогда сразу говорю: можешь не тратить свои силы. Я не оставлю маму одну с этим ублюдком, и ничто на свете не сможет меня переубедить! Слышишь, Остин? Ничто! – бросаю я голосом тверже стали.

Однако весь его решительный настрой кричит о том, что он не собирается сдаваться.

Тихо выругавшись себе под нос, Остин вытаскивает из заднего кармана джинсов сложенный пополам конверт и протягивает его мне.

– Даже это?

– Что это?

– Твоя мечта.

– Что ещё за мечта, Остин?

– Открой и увидишь, – загадочным тоном интригует он, растягивая губы в мягкой улыбке.

И эта его невообразимая улыбка опять поражает меня до самого нутра.

Преисполненная скептицизмом, я неохотно вырываю конверт из его рук и тут же открываю. Вчитываюсь в написанные на листах слова и ничего не понимаю. Перечитываю ещё раз, и пальцы рук начинают дрожать. Читаю в третий – и сердцебиение учащается до сумасшедших скоростей, вынуждая наконец перевести потрясённый взгляд с бумаг на Остина.

– Это же…

– Да, – его улыбка становится ярче.

– Но это же…

– Да, – положительно кивает он и накрывает мои руки на листах своими. – Да, Ники, это официальное приглашение на вступительные пробы в «Натиду». Они пройдут в середине июня. У тебя есть ещё примерно месяц, чтобы подготовиться. Знаю, это немного, но я уверен, ты справишься. С твоим талантом у тебя есть все шансы туда попасть.

– Но… Как? Откуда у тебя это, Остин? Я же даже не посылала заявление, – выдавливаю я один из многих вопросов, кружащихся в моем ошарашенном сознании.

Я не могу поверить, что в самом деле сейчас держу в руках невероятный шанс побороться за учебное место в одной из самых престижных танцевальных академий нашей страны. Одно только приглашение на пробы дано получить лишь избранным, а тем везунчикам, которым посчастливится пройти там обучение, заведомо обеспечено грандиозное будущее в танцевальной карьере.

– За тебя это сделал я, – сообщает он таким тоном, будто это было бы так просто осуществить.

– Ты? Вот так новость! Тогда будь добр просветить меня, гений, как ты умудрился это сделать? Надел белокурый парик на голову и станцевал на камеру вместо меня?

Мой нервозно прозвучавший вопрос заставляет его рассмеяться.

– Нет, малышка, конечно, нет, ты что? С моими танцами тебя бы даже на мостовую выплясывать не позвали бы, – его смех до невозможности сладко ласкает мой слух, но сейчас для меня куда важнее услышать от него объяснения.

Я встаю в самую строгую, выжидающую позу из всех возможных, помогая Остину быстро прекратить смеяться.

– Не смотри на меня так, словно я неандерталец. Я без шуток сделал это вместо тебя – выдвинул твою кандидатуру на учёбу, просто показав директору академии видео твоего танца.

Эти слова пробирают меня до костей мгновенным страхом. Харт же заверил, что уничтожил все следы моего выступления на приеме! Неужели что-то все-таки просочилось в сеть?

– Какое видео?! Где ты его нашел?!

Мой чересчур резкий возглас отражается хмуростью на его лице.

– В смысле где? У меня же полным-полно записей твоих выступлений – начиная со школьных времен и заканчивая сегодняшним танцем на набережной.

– У тебя сохранены мои детские танцы? – до крайности удивляюсь я, ведь даже у меня их нет.

– Все до одного.

Ничего себе! Вот это новость!

– И сегодня ты тоже меня снимал?

– Конечно. И ты была прекрасна, Ники, – он жалит в упор меня совершенно новым, прежде невиданным взглядом. – Ты всегда прекрасна в танце. А точнее… Ты и есть танец, малышка. И это понимаю не только я, но и Дакота Уилз поняла тоже.

– Ты показал самой Дакоте Уилз мои танцы? Ты сейчас серьезно?! – от потрясения хватаюсь руками за голову и начинаю ходить из стороны в сторону, изрядно забавляя Остина своей дёрганной реакцией.

– Абсолютно. И это письмо – прямое тому подтверждение.

Мне кажется, сейчас каждая клетка моего тела состоит исключительно из шока.

– Ты хочешь сказать, что директор одной из лучших танцевальных академий, в прошлом легендарная артистка кордебалета так просто согласилась встретиться с каким-то незнакомцем, чтобы посмотреть видео с танцульками непонятно кого?

– Нет. Так просто она на это не согласилась. Естественно, когда я пришел в академию и запросил личную встречу с ней, секретарь меня в мягкой форме послала на три веселые буквы. Но когда это я соизволял так легко и просто туда отправляться? Нет уж. Я так быстро сдаваться был не намерен, поэтому пришлось караулить Дакоту у входа академии на протяжении нескольких часов, а затем следовать за ней по улице хвостом с уговорами потратить парочку минут на просмотр видео самой талантливой танцовщицы, которую только увидят стены её академии. И как ты уже, наверное, поняла – убеждать людей я определенно умею, а остальное уже твоя заслуга. Ты получила это приглашение, Ники, лишь из-за одной любительской сьемки твоего танца. Понимаешь? А теперь представь, как ты сразишь всех наповал, когда подготовишься. Ты обязательно получишь это место, я стопроцентно в этом уверен, – и непоколебимые ноты в его голосе лишь закрепляют сказанные им слова.

А я стою как вкопанная и даже сказать ничего не могу, лишь неумолимо расщепляюсь на мелкие крупицы. Отчего? Да от всего, чего только можно: от всепоглощающей любви, от неизмеримой благодарности, от тёплого ощущения его вечной заботы обо мне и от омерзительно гадкого привкуса собственной лжи. От того, что пока я вытанцовывала полуголая на сцене, развлекая десятки разных мужиков, выполняла поручения Марка и самое страшное – ежедневно боролась с наваждениями с Адамом, Остин тратил своё время и силы, чтобы подарить мне шанс на светлое будущее, о котором я страстно грежу с самого детства.

И вот скажите – как его можно не любить? Как?!

Ему не нужна никакая магия, респектабельная внешность или многомиллионное состояние, чтобы обладать способностью пленить женские сердца. Остин сам по себе воплощение всего прекрасного, что только может быть в мужчине. Он умный, целеустремлённый, уверенный в своих силах и точно знающий, чего он хочет и как именно этого достичь. А ещё добрый, храбрый и всегда готовый отдать последнее, лишь бы помочь и осчастливить близких ему людей.

Он не только слушает, но и умеет слышать, запоминая все разговоры до мельчайших деталей. Ему не нужно ничего говорить, Остин всегда всё знает. Знает и делает. И просить и умолять его не надо. Он делает, потому что любит. По-настоящему любит. Пусть даже не так, как я того желаю.

И сейчас я смотрю заворожено на самого невероятного в моей жизни человека и впервые за всю прошедшую неделю чётко понимаю одно – не важно, как глубоко в меня проникли чары Харта, а он сам – пробрался до души, моё сердце бесповоротно отдано Остину и никому не будет по силам хоть когда-нибудь это изменить.

Я люблю его. Люблю. Люблю!

И потому, когда он вновь подходит ко мне вплотную и прикасается пальцами к щеке, я ни в какую больше не могу заставить себя отстраниться, убрать его руки и сказать, чтобы ради своего же блага не смел ко мне приближаться так близко. Это выше моих сил. Выше страха перед Хартом. Выше всего мира.

– Поставь же наконец свои желания на первое место, Ники. Воспользуйся этим шансом и приезжай ко мне в Нью-Йорк. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к моменту вступительного танца в академии найти подходящую для нас троих квартиру.

– Троих?

– Конечно, я бабушку тоже здесь одну не оставлю. Я ей по гроб жизни обязан за то, что она губила своё здоровье, впахивая на трёх работах, пока растила меня. Я хочу дать ей всё самое лучшее и, как только твёрдо встану на ноги, обязательно куплю ей отдельное жильё, но пока она будет жить вместе с нами. Мэгги тоже ничего в своей жизни не видела и давно мечтает посмотреть мир за границами Рокфорда. Она мне сегодня какого-то чёрта весь день названивает по пустякам – явно соскучилась очень. И я её понимаю. Она же всё время проводит в одиночестве, мы практически не видимся, даже когда я в городе, и потому я ни за что не уеду без неё. Уверен, бабушка обрадуется, когда я сообщу ей эту новость. Так же, как и за тебя она будет несказанно рада и скажет то же самое, что и я – тебе обязательно стоит попытать свои силы в «Натиде». Ты сможешь туда попасть. И скажу даже больше: тебе удастся получить и стипендию тоже. Если же нет – не беда. Нужно будет, я попрошу аванс на работе, чтобы внести первый взнос за твою учебу.

– Ты совсем с ума сошёл? – потрясённо блею я, но Остин мигом накрывает мой рот рукой:

– Ничего я не сошёл с ума! Я всё продумал. Тебе не о чем будет переживать, кроме как о подготовке к выступлению. И по поводу денег тоже не думай. Обещанная мне зарплата позволит все это потянуть. Конечно, вначале будет нелегко и нужно будет урезать расходы по максимуму, но главное – мы сможем наконец зажить так, как всегда мечтали. Поэтому прошу, малышка, хоть раз в жизни подумай только о себе, а не о ком-то другом, и согласись на моё предложение, – просит он, переходя на шёпот.

Склоняет голову ко мне, соединяя наши лбы, и если бы мой рот по-прежнему не был прикрыт его рукой, протяжный стон наслаждения выдал бы меня с головой.

– Оставь всё, что уничтожает тебя здесь день за днём, приезжай в Нью-Йорк, когда я всё для нас подготовлю, и начни там новую жизнь… вместе со мной, – искренне, с надеждой произносит Остин, наконец освобождая мне рот, но не убирает руку полностью, а лишь подушечками пальцев сползает по подбородку вниз, проводит по ямочке ключицы, прикладывая к моей грудной клетке свою широкую кисть.

И замирает. Вслед за ним замираю и я. А вслед за нами и наши дыхания. И только моё сердце под его рукой грохочет в неимоверном темпе, будто ещё немного и вырвется из груди на волю.

Остин его слышит? Чувствует? Понимает? И что вообще он вытворяет? Лично я ничего не понимаю, но готова душу дьяволу продать, лишь бы только продлить это как можно дольше.

– Вместе? – едва слышно выдыхаю я, пока кончик языка немеет от желания провести линию по его губам, от которых меня отделяет все пара жалких сантиметров.

– Вместе, – тут же следует его тёплое шептание у моего лица.

Оно мгновенно пропускает по всем венам чистейший, бешено пульсирующий огонь. Не мистический, туманящий разум и вызывающий нестерпимый зуд под кожей, а самый что ни есть обычный, человеческий, реальный, что заставляет людей преисполняться жизнью и воспарять от счастья к небесам.

Но я уже имела радость полетать недавно. И, к слову, знатно так полетать. А затем так же величественно на всей скорости рухнуть на землю, превратив себя в безжизненное создание. Ещё раз я подобного не выдержу. Клянусь, не выдержу. Просто умру.

– Остин, – вместе с невесомым дуновением ветра шелестит мой тихий голос.

Я упираюсь руками в его живот с твёрдым намерением отодвинуться, но, чувствуя, как вмиг напрягаются мышцы его пресса, мной всецело овладевает лишь одно желание – нырнуть рукой под ткань его майки и ощупать каждый кубик без каких-либо помех. Но я, конечно же, этого не делаю, и мы так и продолжаем стоять с плотно прижатыми лбами, его рукой, отсчитывающей удары моего сердца, и моими сцепленными пальцами на его хлопковой майке.

Картина архистранная и неловкая для нас обоих, но ещё никогда я не ощущала себя столь правильно с ним рядом. Будто на своём месте. Дома. В своём личном безопасном укрытии, в котором могу спастись даже от сверхъестественного шторма.

Но могу ли? Могу? Есть ли у меня хоть один шанс на спасение?

Глава 6

Николина

Стоит задаться этим вопросом, как неоднократные сигналы моего смартфона на корню уничтожают всю веру в лучший исход. Врубают здравый смысл и быстро заставляют меня отшагнуть от Остина назад, а его – подозрительно нахмуриться.

– Кто это тебя так сильно хочет? – спрашивает он с любопытством, отмечая длинную череду звуков входящих сообщений.

– Не знаю… Скорее всего Эмилия, – прячу сотрясающее всё тело волнение под улыбкой и вчитываюсь в послания того, кто хочет меня крайне неадекватно для одного человека.

Unknown: «Если»

Unknown: «Не желаешь»

Unknown: «Создать»

Unknown: «Проблемы»

Unknown: «И своим близким тоже»

Unknown: «Не забывай»

Unknown: «Кому»

Unknown: «Ты принадлежишь, Лина».

От страха, близко граничащего с удушливой паникой, меня прошибает до леденящего пота. Какая же я всё-таки наивная и глупая. О чём я вообще думаю? На что надеюсь? От этого шторма мне ничто не поможет укрыться. Адам не только меня уничтожит, но и всех в моём окружении, кто попытается мне помочь.

В состоянии аффекта я начинаю беспокойно озираться по сторонам, но кроме влюблённой парочки и группы катающихся на скейтбордах подростков больше никого подозрительного не замечаю.

Чёрт бы побрал Адама! Он что, приставил ко мне невидимку? Как такое возможно, что я ни разу его даже мельком не замечала? Где он? Кто он? Как он всё видит и слышит? А может, их несколько? Ужас! С каждым днём это начинает напрягать меня всё больше – спокойствия я уже давно лишилась, но скоро лишусь ещё и ума.

– Что такое, Ники? Кого ты так выискиваешь? – тревожный тон Остина отрывает меня от поисков долбанного шпиона, а теплая рука на моём лице слегка притупляет панику, что тут же накатывает по новой, когда айфон опять начинает звенеть в моих руках.

Unknown: «Не забывай и то, что я не буду предупреждать дважды».

Дочитываю сообщение и шустро отрываю от себя ладонь Остина, который теперь выглядит вконец обеспокоенным моим странным поведением.

– Да что с тобой такое?! Кто и что тебе написал, раз ты так занервничала? – он порывается вытянуть из моей руки смартфон, но к счастью, я успеваю закинуть его обратно в сумку.

– Ничего. Со мной всё нормально. Просто показалось, что кое-кого увидела.

– Кого?

– Не важно.

– А написал кто?

– Тоже не важно.

– Это ещё как понять?

– Что?

– У тебя появились от меня секреты? – его вопрос бьёт наотмашь.

Если бы только знал, Остин, если бы только знал.

– Какие секреты, Остин? Конечно, нет, – иронично усмехаюсь.

– Нет, говоришь? Тогда покажи телефон.

– Чего?

– Покажи, кто тебе написал.

– Ты прикалываешься? – вскидываю брови в удивлении, стараясь унять дрожь в коленях.

– Давай показывай, – повторяет он помрачневшим голосом и выставляет руку вперёд, всем своим видом доказывая, что он не шутит.

– Не буду, Остин. С каких это пор мы лазим по чужим телефонам? – от страха непроизвольно отодвигаю сумку подальше от него.

– А с каких это пор ты мне что-то показывать боишься?

– Ничего я не боюсь!

– Тогда покажи, и закончим дискуссию.

– Нет. Я не буду ничего показывать.

– Значит, скрывать тебе всё-таки есть что?

– Нет, нечего, но я не собираюсь тебе показывать свои переписки. Не слышал об уважении к чужой личной жизни? – произношу я, и Остин резко меняется в лице.

– Личной жизни? Так у тебя кто-то появился? – его откровенное удивление задевает меня до глубины души.

– А что? Ты считаешь, на меня никто посмотреть не может как на женщину? – выплёвываю я, не скрывая обиды.

– Нет, Ники… Нет… Я так не считаю… Просто… – он ненадолго замолкает, будто не может подобрать нужных слов.

– Что просто? То, что ты привык смотреть на меня как на сестру, не значит, что другим мужчинам я не могу понравиться иначе, – воинственно скрещиваю руки на груди, хотя, по правде говоря, хочется выть белугой от досады.

– Так, значит, другой мужчина есть?

– И опять это удивление, – недовольно фыркаю я.

– Николина!

– Что?

– Отвечай!

– Может, и есть.

– Может или есть? – цедит сквозь зубы Остин.

Теперь он ещё и злиться на меня вздумал?

– Это не твоё дело, но да, есть! – бросаю я до того, как успеваю подумать.

Господи, Николь, да что с тобой такое? Тебя хлебом не корми, дай солгать, что ли?

– Не моё дело? – на выдохе изумляется он. Венка на его лбу начинает пульсировать от злости. – Это ещё как моё! Кто он?! Откуда вообще взялся?! Я его знаю?!

– Почему ты на меня кричишь? – неслабо торопею я.

– Я не кричу! – кричит он. – Давай отвечай, Николь!

– Я ни на что не собираюсь отвечать! Ты чего так взъелся, Рид? Ну появились у меня отношения с кем-то, и что?

– Отношения?!

Ох, чувствую, с каждой новой абсолютно бессмысленной ложью я распаляю его ещё сильнее.

– Так у вас что, всё серьёзно? И как давно? Кто это? Почему мне не сказала?

– Это что ещё за допрос такой? Разве я должна тебя посвящать в такое?

– Конечно, должна!

– С чего это вдруг?

– Потому что… – выкрикнув, он обрывает себя и сжимает кулаки до хруста. Несколько раз глубоко вдыхает и лишь затем продолжает: – Потому что я должен с ним познакомиться.

– Познакомиться? Ты сейчас шутишь?

Я правда надеюсь, что он шутит, потому что иначе где я опять окажусь?.. Правильно: в жопе.

– Какие шутки, бля*ь? Я хочу узнать, кто к тебе клинья подбивает!

Я хмурюсь от его наезда. Заметив это, Остин поясняет:

– Ну… это… чтобы убедиться, что он нормальный парень.

– Ещё чего придумал?! Напомни-ка мне, пожалуйста, Остин, ты хоть раз приводил ко мне на проверку своих девушек перед тем, как трахнуть? – каждое слово отдаётся колкой болью между рёбер.

– Это другое, – заявляет он, подбрасывая дров в костёр моего негодования.

– Другое? И в чём разница?

– В том, что ты девочка и я не хочу, чтобы какой-то козёл к тебе прикасался… точнее, чтобы смел тебя обижать, – нервно объясняет он, в который раз убивая меня своей излишней братской заботой.

Её из него, по ходу, никогда не искоренить. Как же я её терпеть не могу! Прямо-таки ненавижу-у-у!

– Да не девочка я, Остин! Я давно не маленькая девочка, которая не может за себя постоять! И это лишь твоя проблема, что ты всё никак не хочешь этого понять!

– О-о-о! Это я как раз таки прекрасно понял, – он окидывает беглым взглядом мой новый внешний вид. – Ты это для него так вырядилась?

– Ни для кого я не выряжалась!

– А к чему тогда эти изменения?

– Ни к чему. Просто захотелось.

– Просто захотелось, значит, – криво ухмыляется Остин, ни капли мне не веря. – А мне просто хочется узнать твоего хахаля. Познакомь нас.

– Нет.

– Ещё как да.

– Нет, Остин, не буду, – твёрдо стою на своём.

Ведь нет, мать его, никого хахаля. Нет! И кто меня за язык опять дёрнул ляпнуть это?

– Значит, ты с ним больше не увидишься! – отрезает он, скрещивая руки на груди.

– Ты совсем обалдел, Рид? – возмущаюсь я, чуть ли не раскрывая рот от удивления.

Да, видеться не с кем, но его заявление жутко выводит меня из себя.

– Это ты обалдела! Я же о тебе забочусь в первую очередь, а ты, как всегда, споришь и упираешься. Если не хочешь нас знакомить, значит, имею смелость предположить, что с парнем что-то не так.

– Да всё с ним так, Остин.

– Тогда почему ты отказываешься представить ему меня?

– Ну потому что… – бурчу я, не зная, что придумать.

– Это не причина.

– Потому что не хочу… пока.

– А когда захочешь?

– Не знаю. Но пока не хочу. Когда будет что-то серьёзное, ты узнаешь первым, а сейчас мы лишь на стадии знакомства, – вполне правдоподобно проговариваю я, но Остин не унимается, морально давя на меня пристальным взором.

– Вот и отлично. Вы знакомитесь, и меня заодно с ним познакомь.

– Нет! – раздражение во мне достигает передела.

– Николь!

– Остин!

– Я не успокоюсь, пока не узнаю его!

– Что именно ты хочешь знать? Он не из местных бандитов Энглвуда, не связан с криминалом, на жизнь зарабатывает честным трудом, родом из обычной семьи, на несколько лет старше меня. Этой информации хватит, чтобы отстать от меня со своей чрезмерной опекой?

– Нет! Я должен проверить его лично, чтобы быть уверенным, что он достоин тебя.

– Достоин меня? Ты что, решил врубить режим строгого отца? Господи, уши мои бы это не слышали!

– Вот и не слушай, а я хочу проверить его основательно.

– Да что ты собираешься в нём основательно проверять? Длину члена измерять, что ли, будешь?! Так с этим я сама могу на отлично справиться! – в сердцах выплёвываю я и мигом замолкаю, наблюдая, как у Остина отвисает рот, а правое веко начинает подрагивать.

От шока? От гнева? От неверия, что это произнесла его «маленькая Никс»? А может, от всего вместе? Не знаю, но пока он одним лишь только взглядом пробивает в моём лице дыру, я успеваю уже тысячу раз пожалеть, что умею разговаривать.

– Так ты с ним уже… – не узнаю его звенящий злостью голос.

Мне становится совсем не по себе, и я решаю признаться:

– Нет! Нет, Остин! Успокойся! – склоняю от стыда голову вниз. – Пусть и это тоже тебя никоим образом не касается, но нет… У меня ничего ни с кем не было, так что отменяй свой взрыв ядерной электростанции. Это я, не подумав, ляпнула.

– А может, не подумав, сказала правду?

– Мне тебе что, справку медицинскую представить, папочка? – ехидно отвечаю я, с трудом выдерживая его свирепый взгляд.

Мы вновь замолкаем в напряжении на энное количество секунд – это, похоже, уже начинает быть нашим новым обычаем. Только на сей раз давящую на виски тишину нарушает Остин:

– Я не понимаю, в чём проблема, Ники? Я ещё с прошлой нашей встречи чувствую, что ты что-то скрываешь от меня. Или теперь уже лучше говорить «кого-то»? И я в самом деле не нахожу причин, почему ты это делаешь. Разве я когда-то от тебя хоть одну свою девушку скрывал? – его размеренно суровый голос пробирает до костей чувством вины и сожаления.

– Нет, не скрывал, – с щемящим ощущением в груди признаю я.

Ты никогда мне не врал, Остин, а я это делаю постоянно. И как остановиться – не знаю.

– Тогда почему это делаешь ты?

– Я тоже ничего не скрываю, просто хочу немного подождать, вот и всё. Я же знаю тебя, как никого другого: ты со своим стремлением уберечь меня от всего мира попрёшь на бедного парня с расспросами, как бронированный танк, а я не вижу смысла подвергать человека подобному, пока в этом нет необходимости. Я познакомлю вас, если наше с ним общение перерастёт в нечто большее, – исподлобья смотрю на него, про себя умоляя, чтобы он, наконец, отставил в сторону эту нелепую, сотканную изо лжи тему.

– Ладно, чёрт с тобой, не хочешь – не знакомь!

И мои молитвы таки были услышаны – он сдаётся. Однако радуюсь я его отступлению недолго, потому как Остин возвращается к другому неблагоприятному разговору, что вечно доводит нас до ссор.

– В любом случае возможности превращать ваше общение в нечто большее у тебя не будет. Ты должна подумать о своём будущем и начать придумывать танец для поступления в «Натиду».

– Остин… – заведомо готовясь к новому спору, устало запрокидываю голову назад.

– Нет! Ничего не хочу больше слышать про твою маму! Всё это полнейший бред, который прочно засел в твоей голове ещё с детства. Но тебе пора от него избавляться. Причём уже давно пора.

– Ты в самом деле сейчас назвал мою маму бредом и сказал, что мне надо от неё избавиться?

– Да, именно это я и сказал! Ты не ослышалась. И если потребуется – повторю ещё сотни раз, пока до тебя наконец не дойдёт, что тебе нужно оставить этих алкашей одних и валить из Энглвуда, – крайне ожесточённо выдаёт он.

– Остин, прекрати! Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Можешь и сделаешь!

– Нет! Не сделаю! Как, по-твоему, я смогу спокойно жить, зная, что она здесь одна медленно уничтожает себя.

– Я не понимаю, как ты можешь жить рядом с ней и каждый день смотреть, как она это делает. Как же ты не поймёшь, что Юна никогда не захочет выбраться из всего этого дерьма? Её в нём всё устраивает! Она лишь тебя ежедневно затягивает всё глубже и глубже.

– Не говори так, я всё ещё надеюсь, что она захочет измениться. И я должна быть рядом, когда это случится.

– Ники, да сколько можно всю эту бредятину нести?! Что у тебя в голове творится? Ты же по жизни не наивная овечка, верящая в волшебные сказки, но почему-то, когда дело касается твоей мамы, ты превращаешься в безмозглую идиотку, что годами позволяет сидеть у себя на шее. Нравится, когда используют и вытирают об тебя ноги? Нравится быть дойной коровой, которую никогда даже не благодарят за все её труды? Этого ты хочешь в своей жизни?

– Остин… зачем ты так? – одними губами шепчу я, глядя на его разгневанное лицо с изумлением.

Честно, сколько помню наши перепалки, подобного он мне ещё никогда не говорил.

– Как так? Жестоко? Ты это имеешь в виду? Так по-другому ты не понимаешь! Сколько раз я уже пытался достучаться до тебя по-хорошему? Сколько?!

– Много, Остин, много! Настолько, что мог бы уже наконец принять моё решение и прекратить трепать себе нервы, – бормочу я и тут же подпрыгиваю на месте от его гневного возгласа:

– Да чёрта с два я это приму!

Не успеваю ничего понять, как Остин подлетает ко мне, опускает руки на мои плечи и начинает трясти с такой силой, словно жаждет вбить в мою голову каждое слово.

– Это не решение, а просто бестолковое, никому не нужное самопожертвование. И всё ради чего? Ради кого, Ники? Ради женщины, которая, кроме бутылки и своего альфонса, никого не видит? Ради той, кому плевать на свою родную дочь? Ради той, что никогда за всё наше детство не пришла ни на одно родительское собрание и не посетила ни одного твоего представления? Юна же даже смотреть никогда не хотела на то, какое чудо ты сотворяешь в танце!

– Не говори мне этого, – лепечу я, с каждым пройденным мгновением всё сильнее давясь комком обиды.

Но Остин, по всей видимости, лишь начинает разогреваться и совершенно меня не слышит.

– Ты хочешь жертвовать собой ради женщины, которая забыла о тебе на несколько месяцев в самый тяжёлый момент твоей жизни? Ради женщины, которая лежала и убивалась своим горем, позабыв о дочери? Оставила её тогда, когда как никогда должна была окружать любовью и заботой? Ради той, что скинула на подростка всю свою ответственность – сначала дом, оплату счетов, а в конце ещё и себя с постоянными долгами Филиппа? И ради этой женщины ты собираешься пожертвовать своими мечтами? Ты сказала, Ники, что всё ещё ждёшь, что она изменится? Что в одно прекрасное утро твоя мама проснётся с желанием вернуть всё как было? Так послушай и ты меня! Послушай правду и прими её! Она не изменится! Никогда этот день не настанет! НИ-КОГ-ДА! Прекрати же быть такой наивной дурой, Николина! Твой отец погиб почти тринадцать лет назад. Тринадцать! Не дней! Не недель! А лет! Разве это недостаточный срок, чтобы смириться с тем, что та, кем сейчас является Юна Джеймс, и есть она настоящая? Алкоголичка с многолетним стажем, которой ты совершенно безразлична, – и есть твоя мама, а той женщины, что ты столько лет отчаянно надеешься вернуть – её нет. Нет её, слышишь? Это всего лишь призрак, который ты не можешь отпустить. Но его нужно отпустить, Ники. Иначе рано или поздно призраком станешь ты сама, и тогда уже будет поздно что-либо делать. Прекрати гробить свою молодость ради женщины, которая того не заслуживает! Ей всегда было насрать на тебя, сейчас насрать и всегда будет насрать! Пойми же это наконец!

Никогда он ещё не кричал на меня с таким отчаянием и жаром. Никогда не смотрел столь пронзительно, гневно, остро, словно всё сказанное им хочет ещё и на коже отпечатать шрамами. И пусть взрослая часть меня понимает, что Остин абсолютно прав. Во всём. В каждом злобном слове, что он прокричал мне в лицо. Душа той маленькой, плачущей девочки, что всё ещё таится во мне, неумолимо обливается кровью, сжимаясь от агонизирующих спазмов, пробуждающих во мне демоническую сторону, которая заставляет меня прокричать:

– Может, моей маме на меня и насрать, но по крайней мере она не оставила меня ещё младенцем возле чужой двери, как ненужный кулёк с мусором, а затем не свалила в закат без всяких угрызений совести и переживаний о том, успеет ли бабушка обнаружить подкидыша раньше, чем кто-нибудь из мимо проходящих соседей! – язвительно чеканю я, мгновенно захлёбываясь своим же ядом.

Резко закрываю свой рот ладонями, с ужасом надеясь, что брошенная в порыве злости фраза испарится в воздухе, так и не добравшись до его слуха. Но она добирается, отражаясь на лице горькой гримасой и заставляя его отшатнуться от меня.

Но я не хотела давить на его детскую рану. Даже в мыслях не было задевать его так. Эти слова о мерзком поступке его матери вылетели поневоле. Это получилось случайно, потому что он сделал мне больно, разбередив мою чувствительную зону, которую я никому не позволяю касаться. Но я не хотела этого говорить. Не хотела! О чём сразу же ему и сообщаю, поднимая на него полный сожаления взгляд.

Однако Остин не успевает ничего ответить: трель смартфона вновь прерывает нашу гнетущую паузу, лишь на сей раз звон доносится не из моей сумки, а из его кармана.

– Что опять, Мэгги?! – ответив на вызов, срывается Остин. – Ещё часа не прошло с нашего последнего звонка! Что с тобой сегодня такое?! Я же сказал, что скоро буду, и тогда поговорим! Сколько можно звонить без причины?!

Несколько секунд я слышу приглушённый, извиняющийся голосок бабушки, ощущая новую порцию вины.

– Тебе не следовало на неё кричать. Она не виновата, – блею я, когда он сбрасывает вызов.

– Знаю, чёрт побери! Знаю! Просто не сдержался! – ругается Остин, сдавливая пальцами виски.

– Покричи лучше на меня, и станет легче.

– Не буду я на тебя больше кричать, – он прикрывает лицо руками, устало выдыхая.

Я вижу, насколько взвинчено его состояние, но всё равно хочу извиниться ещё раз.

– Остин, прости меня, я не…

– Не надо, Ники. Ты всё верно сказала. Я это заслужил.

– Никто не заслуживает услышать подобное от друга, – протестую я.

Хочу взять его руку и сжать её крепко-крепко, но не могу рисковать, лишний раз дразня Харта.

– Да уж… друга, – с грустью усмехается он. – Я тоже тот ещё друг – наговорил тебе гадостей неимоверных. Если кому и нужно извиняться, так это мне.

– Нет, не нужно, – досадливо поджимаю губы. – На правду ведь не обижаются.

– И тем не менее я тебя обидел… Прости за это, Ники. Твоё счастье – для меня всё, и я не хочу быть причиной твоей грусти. Но чёрт! И ты должна меня понять – не могу я больше терпеть твоих страданий. Не могу. Не хочу я такой жизни для тебя.

– Я понимаю, – бурчу себе под нос, обхватывая себя руками.

– Понимаешь, но, как всегда, не то, что надо, – сокрушённо вздыхает он, запуская руки в свои волосы. – И я не отстану от тебя, пока ты не согласишься уехать отсюда. Так и знай! Но боюсь, если мы продолжим этот разговор сегодня, я наговорю тебе ещё и не такого дерьма. Будет лучше оставить всё до завтра. А сейчас… уже вечер, мы оба устали, я несколько часов провёл в дороге, да и Мэгги ждёт меня не дождётся, поэтому поехали домой, – произносит он, смягчив голос, но глаза по-прежнему сверкают грустью и негодованием.

Я ничего ему больше не отвечаю, лишь молча соглашаюсь и, потупив взгляд в землю, смиренно следую за ним.

Да уж… Не думала я, что наша встреча, вернувшая мне все светлые и положительные эмоции, закончится на столь печальной ноте и мы пойдём к машине в полном безмолвии, варясь каждый в своих мыслях. Точно так же проведём и весь путь до Энглвуда, даже не глядя друг на друга. И лишь подъезжая к дому, тревожный голос Остина вытянет меня из глубоких раздумий.