Теренс П. Уорд
Пустые котлы. Как справиться с депрессией с помощью магии и ритуала
«Я воспринимаю депрессию одновременно как болезнь, союзника и как последствие шока», – говорит Фоксвуд. Болезнь – это само состояние депрессии вместе с ее многочисленными симптомами. По его словам, она может стать союзником, «если мы научимся плыть по ее волнам, замечая приливы и отливы, погружаться в глубину, не теряя себя, плавать в этих водах, не сбиваясь с пути; [когда мы] обретаем ясность, мы становимся оракулом для глубинных миров, для подземного царства, для исцеления». Депрессия также является последствием шока, особенно для тех, кто чувствителен к тонким сущностям и энергиям, потому что «боги и люди были ужасно изранены и травмированы», и некоторые люди «не могут игнорировать этого, если хоть немного вовлечены в языческие практики и традиции. Предки все еще взывают об искуплении».
Еще один способ понимания депрессии мне предложила исследовательница скандинавской культуры Кари Тауринг из Миннесоты: депрессия возникает потому, что части человеческой души отсоединяются друг от друга. В норвежском языке hug – это понятие, которое Тауринг уподобляет соединению «сердца, ума и духа», а huglaus означает депрессию. «Это ум, сердце и дух, ослабленные, не согласованные друг с другом, – вот что создает депрессию», – говорит она. Как будто депрессия существует в пространстве между частями души, возможно, потому что там не должно быть пустого места. Чаще всего она возникает во времена физической, внешней тьмы, но также и в периоды «омраченных мыслей». Три составляющие hug «не могут найти друг друга», что приводит к «отсутствию искры вдохновения» или неспособности ее воспламенить. Более того, «по чужой инициативе разжечь ее не удастся».
Тенпенни не всегда в ладу со своими эмоциональными реакциями в периоды депрессии. Это не означает, что эмоции отсутствуют вовсе, как я когда-то считал; скорее, когда они проявляются, то могут застать человека врасплох. Хотя эмоции иногда порождены мыслями, они исходят от тела и тесно связаны с инстинктами, заложенными в нашем генетическом коде. Попробуйте провести такой эксперимент: стисните зубы, сожмите кулаки и дышите быстро и неглубоко. Вы вызвали эмоциональную реакцию, не задействуя мозг. Отсутствие осознания эмоций – это симптом разъединения, о котором говорит Тауринг. А если вы врасплох застигнуты гневом, или любовью, или страхом, это как ничто другое заставляет почувствовать себя отделенным от всех вокруг.
Гнев был постоянным спутником Кортни Вебер в юности – и, как и в случае с Тенпенни, не всегда было ясно, откуда он идет. «Я всегда на что-то злилась, но не понимала причины», – говорит она. Это привело ее к абьюзивным отношениям. «Когда кто-то обращался со мной мило, мне было не по себе; должно быть, с ним что-то не так, думала я». Вебер предпочитала таких партнеров, «которые высмеивали мое образование или тот факт, что я не читала „Шум и ярость“[11]», – признается она. Один из партнеров однажды заметил: «Ты не очень красивая, но ты все равно мне нравишься». В качестве подарка на Рождество она однажды получила рукописную копию шекспировского сонета «Ее глаза на звезды не похожи»[12], который нельзя назвать комплиментом. Самооценка Вебер была достаточно низкой, чтобы легко принять такое обращение как должное.
В китайской медицине часто задают вопрос: «Где застаивается энергия?» Уайт связывает депрессию с элементом дерева в китайской системе, который управляет огнем, потоком ци. При депрессии этот поток прерывается и создает внутреннее напряжение. Это проявляется в таких симптомах, как затуманенное мышление и низкая мотивация, а связанное с этим напряжение приводит к самоповреждениям и вспышкам гнева.
Вопрос, который поднимает Фоксвуд, звучит так: «Почему грустить – это всегда плохо?» Грусть может быть напоминанием о времени, проведенном вместе с ушедшим любимым человеком – к примеру, быть способом воздать этому человеку дань уважения, выраженную через чувства скорби, горя и память о нем. «Глубина не всегда означает, что нам следует погрузиться на дно», – говорит он. Но, демонизируя теневую сторону жизни, мы отгораживаемся от этой истины в самых недрах своего существа. «Мы утратили благоговение перед сильными эмоциями, – сетует он. – Я не уверен, что все раны обязательно должны заживать, и что всех депрессивных состояний всегда нужно избегать. Большинству из них нужно дать время, чтобы проявиться». Фоксвуд говорит, что это время услышать «призыв от собственной души. Душа хочет, чтобы мы были внимательными, спокойными и непредвзятыми, ведь у нее есть что-то, что она хочет нам сказать». Депрессия может быть «магнитным холодным зовом души», в то время как ее частый спутник, тревога, – «электрический жаркий зов духа», который «люди не могут распознать. Эти проявления бывают изнурительными и тяжелыми, чего не случалось бы, если бы нас не учили сопротивляться всему темному и низменному». По его мнению, такое сопротивление причиняет вред, которого можно было бы избежать, если бы мы открылись навстречу опасности. У гнева есть предназначение, хотя почитание этого чувства или его выражение редко идут на пользу нашему здоровью. «Я хочу снова наделить гнев сакральным статусом, – говорит он, – потому что вулканы могут создавать новые земли».
«Я довольно успешно жила и училась до четырнадцати или пятнадцати лет, но затем мое мышление вдруг стало мутным и затуманенным, – вспоминает Шивон Джонсон. – Мне купили очки, чтобы я могла сосредоточиться на занятиях; у меня действительно неважное зрение, но причина скрывалась не в этом. Мои оценки стали постепенно снижаться – до начала этого периода я была лучшей ученицей в классе, поэтому никто ничего не заметил, пока не стало слишком поздно, – а потом меня стали отчитывать за то, что я ничего не учу. Я получала тройки и четверки, но не пятерки, как раньше. Мой образ жизни тоже сильно ухудшился, я перестала следить за собой, общение со сверстниками практически сошло на нет. Издевательства становились все сильнее, и почти каждый день меня подначивал и шпынял кто-то из одноклассников. Воспоминания мои очень туманны, но я помню, что в школе моя мать ни с кем не могла договориться, чтобы обсудить проблему, поэтому однажды мы с ней просто стояли в коридоре и ждали, пока к нам в конце концов кто-то не обратился. Но из этого ничего не вышло, и то же самое повторялось еще несколько раз». Депрессия изменила поведение Джонсон, привела к плохим оценкам и неспособности ухаживать за собой. Следующим этапом стали издевательства – подобно тому как некоторые животные изгоняют члена группы, потому что слабое звено считается опасным для коллектива.
С точки зрения Нимуэ Браун: «Все это имеет корни в моем прошлом, а боль и истощение срабатывают как пусковой механизм. Я обычно хорошо представляю, что со мной происходит, а значит, могу хотя бы рассказать об этом другим людям, и это немного помогает снять напряжение. Причина моих страданий отчасти в низкой самооценке – меня легко выбить из колеи, и мне трудно в нее вернуться, а отчасти в том, что я чувствую, что не заслуживаю приятных переживаний, недостойна счастья. Значительную часть жизни я верила, что мои основные человеческие потребности – это просто эгоистичные желания, а то, чего я хочу, якобы настолько превышает все мыслимые меры, что делает меня ужасным человеком. Если я плакала из-за того, что меня кто-то обидел, то воспринимала это так, будто совершила на кого-то жестокое нападение, а такие вещи не проходят бесследно. Когда я чувствую себя хрупкой и уязвимой, мне все еще трудно определить, действительно ли приемлемо желать того, в чем я нуждаюсь. Значит, я не всегда в состоянии позаботиться о себе. Мне помогает знание о проблеме, но я все еще не в состоянии до конца с этим разобраться».
Одна из причин, почему в некоторых западных культурах сложнее справиться с депрессией, является то, что Тауринг называет «одной из самых опасных идей, порожденных нашей культурой», – наблюдение философа Рене Декарта cogito ergo sum («Я мыслю, следовательно, существую»). «В тот самый момент произошло разделение человека», – считает Тауринг. Мы пришли к выводу, что являемся только лишь разумом, и никак иначе не можем себя проявить. По ее словам, в скандинавской концепции мышление и память считаются частями души, и обе «соединяются в корне сердца», – эту мысль она противопоставляет современной западной точке зрения, в которой приоритет отдается лечению симптомов тела, а недуги разума и духа рассматриваются как свидетельство слабости или моральной несостоятельности: «Тех, [кто] страдает, [считают] слабыми и ущербными, не в полной мере владеющими человеческими способностями».
Еще один современный сдвиг в мышлении, который, по мнению Тауринг, способствует депрессии, – восприятие времени. Предки скандинавов «были устремлены в прошлое и считали, что, двигаясь вперед во времени, мы создаем свое прошлое». В древнескандинавском языке даже не было будущего времени, а существительные обозначали не прошлое, настоящее и будущее, а скорее «есть», «становится» и, наконец, «долженствование/необходимость». Мы же думаем о будущем с точки зрения долга перед прошлым, или определяем подходящий курс действий на основе уже случившегося. Мы могли бы облегчить множество тревог и страданий, если бы перестали пытаться заглянуть в будущее, опираясь на прошлое в качестве ориентира.
Мое понимание депрессии основано на личном опыте, а также на опыте тех, кто любезно согласился поговорить со мной на эту тему. Переживание боли, утраты, а также таких парных чувств, как печаль и горе, может дать некое представление о депрессии, потому что эти эмоции порой бывают не менее болезненными и интенсивными. Что отличает горе от депрессии, так это его конец и начало. Независимо от интенсивности горя, у него есть конец. Наступит время, когда смерть даже самого близкого человека не будет терзать душу постоянными муками. В депрессии конец представляется гораздо менее определенным, и я думаю, что это еще в большей мере относится к началу. Мы знаем источник горя, но в случае депрессии все гораздо менее однозначно. Иногда можно определить момент начала депрессии, но до него всегда было множество других переживаний, которые приводили к стрессу и истощали эмоциональные резервы. У каждого из нас свой уровень жизнестойкости, и он меняется со временем, как и другие факторы, влияющие на здоровье и благополучие. Как только мы превышаем свой личный порог стресса, может наступить депрессия.
Я понял, как сильно горе может отличаться от депрессии, когда мой друг из колледжа покончил с собой. Мы не общались много лет, а воссоединились благодаря всплеску интереса к социальным сетям, который произошел во второй половине нулевых годов. Мы ставили лайки, комментировали и время от времени посылали друг другу сообщения, но планы снова встретиться лично так и не сбылись. Когда я узнал, что друг покончил с собой, меня охватило сильное чувство горя и утраты. Я винил себя, что не старался общаться с ним больше, задавался вопросом, мог ли сказать то единственное доброе слово, которое было способно предотвратить такой исход. Я прошел через депрессию и даже долгое время раздумывал о самоубийстве и потому считал, что, возможно, сам должен быть экспертом, который способен обнаружить такого рода проблемы у других людей и помочь избавиться от них. Оказалось, что опыт депрессии обделил меня такими дарами. Целыми днями напролет я размышлял о наших отношениях, почти не мог выполнять домашние обязанности или работать, пока горевал. Затем, по мере того как я перерабатывал эмоции, парализующий груз печали постепенно ослабел.
Спустя годы я все еще очень опечален этой потерей, но воспоминания больше не ранят и не подавляют меня. Я никогда не узна́ю, что подтолкнуло моего старого друга к такому решению, и могу только надеяться, что его страдания закончились. Мне удалось исцелиться от боли, в отличие от моего друга, и думаю, так произошло потому, что депрессия настолько крепко вцепилась в него, и это оказалось слишком тяжело перенести. Я знаю, что горе может тянуться гораздо дольше, чем в моей истории, но предполагается, что в конечном счете оно утихнет, смягчится и со временем угаснет окончательно. Депрессия часто не имеет начала и кажется бесконечной. Эта мысль сама по себе может быть немного удручающей, но не забывайте, что в мире есть миллионы людей, которые нашли способ справиться с периодами депрессии. Хотя двусмысленные формулировки общепринятого языка иногда мешают этим усилиям.
Мы – рассказчики историй, и депрессия бросает вызов этой части нашей натуры. Нелегко создать рассказ, у которого нет ни начала, ни конца. Истории связаны не с аналитической информацией, а с другими аспектами нашей личности. Если задействовано только сознание, наши силы оказываются ограничены. Нам не хватает мифов о депрессии, историй, которые могли бы выразить общий опыт и рассказать о том, как его преодолеть. Конечно, есть мифы в другом значении этого слова – «необоснованные или ложные представления»[13]. Вот история, которая больше подходит под последнее определение.
Еще в конце прошлого столетия я присутствовал на ритуале исцеления высокого уровня, который сначала подарил мне прилив надежды, а затем разочаровал. Я прекратил учиться в колледже после того, как меня госпитализировали в середине семестра. Я не смог быстро оправиться после этого провала, но в конце концов стал снова жить с родителями, устроился на некое подобие работы и вернулся в колледж на неполный учебный день. В колледже я получил грант, чтобы отправиться на одну языческую конференцию и написать о ней статью. Я получал поддержку со стороны семьи и друзей, продолжал учиться, и моя жизнь менялась в лучшую сторону.
На конференции присутствовало значительное число людей, о важности и статусе которых я узнал лишь много лет спустя. Центральным событием стал особый ритуал исцеления, который проводился после завершения всех прочих мероприятий; в нем оказалось не меньше пятидесяти человек. Ведущий использовал для исцеления всю энергию, созданную другими участниками, и воздействие ритуала часто было весьма драматичным. Процесс длился несколько часов, поэтому некоторым приходилось отлучаться или устраивать перерыв.
Ранним вечером организаторы установили очередность участия в ритуале. Помощь и исцеление мог получить каждый, кто нуждался. Это был ритуал очень высокого уровня, помогающий людям с раком, сердечными заболеваниями и тяжелыми изнурительными болезнями. После того как я оказался в клинике из-за попытки самоубийства, прошло всего около двух лет, и даже после начала лечения я почти месяц оставался в постели до двадцати часов в день. У меня тоже было тяжелое, угрожающее жизни и опасное заболевание. В этом я был похож на других.
Рассказав свою историю организаторам, я получил в ответ улыбку, а затем мне сказали: «К тебе мы обратимся в конце, вместе с теплыми пожеланиями».
Уважаемый старец купился на миф о том, что клиническая депрессия – примерно то же самое, что и мимолетная грусть. Если у кого-то выдался очень неудачный день, который начался с невкусного кофе и пустого бензобака, а затем так и не улучшился, теплые слова, вероятно, могут смыть эту печаль. Если теплых пожеланий недостаточно для людей, страдающих раком и другими опасными для жизни заболеваниями, то они не помогут и при депрессии. Если вы путаете ее с мимолетным настроением – или моральным недостатком – вы ничего не делаете для решения проблемы, а вполне возможно, лишь ее усугубляете.
Когда речь идет о депрессии, у нас нет недостатка в мифах – если иметь в виду распространенные заблуждения. Но есть и более глубокие мифы – те, которые выражают отношения с депрессией через аллегорию или метафору. Это состояние не возникло вчера, и хотя я не знаю ни одной сказки, описывающей демона депрессии, существуют многочисленные рассказы о путешествии в подземный мир. Они говорят о чувстве потери, которое может показаться вам знакомым: есть греческие (Орфей и Персефона), шумерские (Инанна) и египетские (Осирис) истории о переживании потери при переходе в страну мертвых – утраты имущества, или воспоминаний, или еще чего-то ценного.
Греческий миф рассказывает о том, как Сизиф пытался обмануть смерть и в наказание был вынужден вечно толкать в гору огромный валун, начиная все заново, когда камень скатывался вниз. Я не могу придумать лучшего способа описать чувство усталости и никчемности, которое овладевает людьми в период депрессии. Древние греки использовали термины «акедия» и «меланхолия» для описания симптомов, которые сегодня сочли бы признаками депрессии: они были описаны и названы еще тогда. Возможно, пришло время пересмотреть старые мифы, чтобы извлечь из них информацию о депрессии, или создать новые истории, предназначенные для этой цели.
Еще одно качество, которое отличает депрессию от сильных негативных эмоций, заключается в том, что она не всегда переживается как преходящая эмоция, что позволило бы человеку быстро исцелиться. Вместо этого в психике появляется голос деструктивного самообмана, голос, который настроен по отношению к вам крайне критически. Вебер красноречиво описала, как депрессия напоминает человеку, что он недостаточно хорош, не заслуживает счастья или здоровых отношений. Эти мысли не позволяют человеку наслаждаться теми вещами, которые депрессию ослабляют – полезной едой, двигательной активностью и общением. Это можно было бы назвать негативной петлей обратной связи, но я представляю себе депрессию как темный конус силы, вырастающий из негативных эмоций. Майкл Поллан пишет об исследованиях, которые указывают, что некоторые психические заболевания «не являются результатом отсутствия порядка в мозге, а скорее проистекают из избыточного порядка. Когда привычки саморефлексивного ума углубляются и застывают, эго становится подавляющим. Пожалуй, наиболее ярко это проявляется в депрессии, когда эго обращается на самое себя, и неконтролируемый самоанализ постепенно заслоняет собой реальность»[14].
Джонсон говорит: «Страх и тревогу/депрессию для меня легче понять как способ уберечь себя от опасности. Если я хочу дружбы, но у меня ее нет, возможно, я в каком-то смысле от нее убегаю. Изоляция и уход в себя при депрессии на самом деле являются защитным механизмом, помогающим уберечь меня от отвержения/уязвимости/насилия – но этот механизм просто вышел из-под контроля. Я думаю, что многие психические расстройства – своего рода аутоиммунное заболевание разума. Сначала психика слишком сильно реагирует на первоначальную травму, какой бы она ни была, а затем находит все больше и больше подтверждений для своей реакции».
Авторы книги «Новая наука о депрессии: взаимодействие тела и ума» утверждают, что депрессия действительно связана с иммунной системой. Независимо от того, будет ли их версия доказана научно или нет, это полезная модель для осмысления депрессии, поскольку позволяет отказаться от обвинения жертвы. Мы не можем по собственной воле управлять иммунитетом. Если я прикоснусь к ядовитому плющу, урушиол на листьях растения вызовет реакцию иммунной системы, что приведет к появлению сыпи. Я не могу просто так предотвратить это по собственному желанию. При этом сознание все же играет определенную роль: в случае с ядовитым плющом оно поможет мне запомнить, как выглядит опасное растение, и больше не дотрагиваться до него. Я могу (и должен) определить факторы, вызывающие это заболевание, а затем по возможности держаться от них подальше.
Джонсон предложил гипотезу, согласно которой стресс и травма могут привести к депрессии: «Я не думаю, что здоровый человек может просто взять и однажды проснуться с депрессией, но также не считаю, что для этого должно обязательно произойти какое-то особенно травмирующее событие. Мне кажется, некоторые люди более восприимчивы к депрессии, чем другие; человеческому организму обычно не нравится вдыхать частицы пыли, но некоторые более к ним чувствительны, что может вызвать чрезмерную иммунную реакцию». Если внимательно рассмотреть идею о том, что наш ум обладает своего рода иммунной системой, то легко понять, как возникают психические заболевания – в частности, депрессия, тревога, фобии и зависимости. Иммунная система пытается убрать из ума все, что доставляет дискомфорт, но ей приходится работать быстро, потому что остальная часть психики занимается обычными повседневными делами – хранить, анализировать, извлекать информацию. Если кто-то ужасно с вами поступил, то ум сначала испытывает гнев, то есть отталкивает в сторону этот инцидент и человека, а затем ищет одобрения у других («вы же не думаете, что я ленивый?»), потом, возможно, пытается отвлечься с помощью еды, телевизора, алкоголя и т. д. Проблемы возникают, когда либо ум вообще не может выразить гнев (в силу предварительной обусловленности), либо человек ведет себя «неуместно», за неимением лучшего слова, и обостряет ситуацию, либо испытывает нужду в поддержке и ищет одобрения буквально отовсюду, либо ему не у кого искать одобрения, либо в прошлом такая стратегия не оправдала ожиданий, и поэтому человек переходит сразу к третьей фазе и пускает в употребление любые отвлекающие и затмевающие сознание средства, какие только найдет. Поскольку все они дают мозгу некую награду (чувство собственной правоты, одобрение/утешение или дофамин/обезболивание через определенное вещество), мозг начинает фиксироваться на них и поощряет такое поведение. В то же время он обозначает первоначальный опыт как нежелательный – такой, которого следует избегать, так что в итоге одновременно жаждет испытать это переживание и отвергает его, только жажда является подсознательной (и поэтому более сильной), а отвержение – сознательным (но не всегда; иногда оба аспекта являются подсознательными).
Есть исследования, которые показывают, что такое объяснение – что депрессия может быть реакцией на воспринимаемую угрозу – имеет под собой некоторые основания. Депрессия действительно может выступать защитным механизмом, даже если кажется, что она не приносит никакой пользы. Это одна из побочных программ организма: запускается в соответствии со своим предназначением и не контролируется сознанием – так же как реакция на ядовитый плющ, в ответ на прикосновение к которому возникает воспаление, одна из основных иммунных реакций нашего тела. Воспаление может быть спровоцировано ранением, инфекцией или травмой (физической или психической), а также другими факторами. В случае с ядовитым плющом некоторые люди сталкиваются с раздражителем и даже не замечают его, тогда как другие, похоже, совершенно его не переносят и получают сильный ожог от малейшего прикосновения. Точно так же не все люди одинаково подвержены стрессу. Существует гипотеза, что депрессия представляет собой реакцию на воспаление в организме: она изменяет поведение человека, чтобы добиться максимального выздоровления и минимизировать воздействие окружающих людей, словно человек восстанавливается после травмы или инфекции[15]. Если это так, то самоуничижение можно рассматривать в том же свете, что и сыпь от ядовитого плюща: да, реакция чрезмерна, но возникает она независимо от сознания.
Базовое и привычное человеческое отношение к миру велит нам искать истоки любого явления, но они становятся мутными и неуловимыми, когда речь идет о депрессии. Возможно, мы способны установить момент, когда депрессия началась, но ее появлению предшествовали тысячи ударов, подрывающих нашу стойкость и силу духа. Тенпенни искал причину своего состояния. «Я считал, что страдания возникли из-за обстоятельства, на которое не в силах был повлиять, и если оно все-таки менялось, мне это не помогало, даже на короткое время». Отсутствие четкого представления о том, что вызывает депрессию, может – впрочем, как и почти все остальное, – усугубить состояние. Если вы не можете указать эту единственную верную причину, можно почувствовать вину или стыд, или же решить, что вот очередное доказательство того, что вы никчемный человек, потому что именно так проявляется депрессия. Но правда в другом: скорее всего, было множество факторов, способствовавших возникновению депрессии, у нее нет одной-единственной причины или объяснения.
Карл Юнг утверждал, что люди вытесняют неприглядные и нежелательные аспекты своей личности в психологическую «тень», и Джонсон предположил, что депрессия может возникнуть из этой самой тени. «Возможно, тень действительно является высшим ангелом-хранителем, но мы загнали в нее столько боли и гнева и видим в ней только ненависть к себе, поэтому у нее больше нет другого выбора, кроме как говорить с нами на нашем собственном языке – языке осуждения и страха. Да, в некотором смысле я действительно считаю, что депрессия является внешним явлением – во всяком случае, иногда она переживается именно так, но только потому, что ее порождают части нашей души, которые мы отвергли сами, и эти части стали достаточно сильными, чтобы проявиться в явном виде».
Кортни Вебер считает депрессию «частью собственного наследия как потомка иммигрантов». Из истории семьи Вебер узнала, что иммигранты – даже если сделали этот выбор сами – должны отгородиться от боли, которую испытывают, покидая родину своих предков. Травма может передаваться из поколения в поколение. Если же наши предки попали в рабство и отправились в новую жизнь в качестве не более чем собственности, легко предположить, что вероятность межпоколенческой травмы еще больше.
Это более широкий взгляд на роль предков в развитии депрессии, чем у других людей, с которыми я беседовал. Дело не столько в том, страдали ли от депрессии ваши предки, сколько в том, сталкивались ли они с психологической травмой, которая может способствовать развитию такого заболевания. Даже если прабабушка Вебер вынесла свою боль, не поддавшись депрессии, уроки, которые она усвоила и передала следующему поколению, имели последствия, растянувшиеся на долгие годы. Добавьте сюда опыт и примеры, полученные от других предков, и в результате могут возникнуть условия, благоприятные для зарождения депрессии.
Каждый может впасть в депрессию, говорит Иво Домингес-младший. «Когда вы смотрите на происходящее с широкой перспективы, становится больно. Больно от осознания того, как трудно все это исправить. Иногда, когда мы сталкиваемся с новыми откровениями, это вызывает чувство безнадежности, гордиев узел человеческой культуры. Процесс познания предполагает, что нам придется пройти через темные периоды».
Учитывая наблюдение Тауринг о том, что между телом и разумом нет разделения, имеет смысл рассматривать защитные механизмы психики как продолжение иммунной системы. Человек – это неделимая структура. Тело, разум, дух, душа и все части, которые могли быть отделены, множество слоев или аспектов нашего «Я» – все это составляет единое целое. Ни одно состояние не является исключительно духовным, или умственным, или физическим; нет болезни, которая поражает только разум или только тело. Депрессия не влияет на всех одинаково, а некоторые вообще не испытывают ее, несмотря на трудные события. Причинами болезни могут быть микробы и стрессовые факторы окружающей среды, которые разрушают иммунную систему до тех пор, пока с нами не случится что-то плохое. Любое заболевание наносит удар по всем частям человеческого существа, хотя и в разных пропорциях. Наилучшие методы лечения должны затрагивать сразу все эти уровни.
Сара В., похоже, тоже считает, что депрессия влияет на всего человека. Она утверждает, что депрессия – «не обязательно состояние духа. Есть нейрохимические механизмы мозга и другие физические факторы, способствующие этому расстройству. Одной из причин могут быть и плохие события, происходящие в жизни. У всего есть духовный аспект – и все может привести к такому состоянию духа, как акедия».
Упражнение для дневника
Назовите свою боль
Установите таймер на пять минут.
Определения могут быть обманчивыми, но боль весьма реальна. В следующий раз, когда вы испытаете прилив боли, откройте дневник и выпишите все слова, которые описывают это ощущение. Любые слова, которые возникают в уме, отправляйте на страницу, не обращая внимания на то, имеют ли они логический или грамматический смысл. Пишите до тех пор, пока все слова и фразы не выйдут наружу.
Если у вас еще осталось время, напишите о своих переживаниях, используя полные предложения. Боль может иметь физическую, эмоциональную, ментальную и духовную природу. Обратите внимание на такие детали: перемещается ли она или остается неподвижной, кажется ли горячей или холодной, приходит ли волнами или длится постоянно.
Добавьте три минуты к таймеру, если вы в ударе, или просто остановите таймер и продолжайте писать.
Это ваш опыт, ваше определение депрессии. Вы назвали свою боль.