Татьяна Устинова
Осенний детектив
Лёка с восторгом согласилась – правда, правда!.. – и водрузила глобус на стол. Теперь он сиял и переливался голубыми, серебристыми и зелеными извилистыми линиями у нее перед носом.
Вот океаны, синие-синие, и по ним пущены выпуклые бурунчики белой пены. Хорошо там, в океане, на клипере, под парусами!
Вот экваториальные леса, зеленые-зеленые, и по ним пущены извилистые дорожки голубых тропических речек. Хорошо там, на экваторе, – макаки на деревьях, змеи на ветках, и везде заросли, заросли!..
Вот пустыня, желтая-желтая, а по ней шагает караван верблюдов, и бедуины в белых платках, закрывающих лицо, идут, покачиваясь. Хорошо бедуинам!..
Так, что мы имеем?
Пропала бывшая жена нынешнего сердечного друга. Генеральному на нее наплевать – наплевать решительно! – но его волнуют документы, которые пропали вместе с ней. Задача Лёки – поехать в Питер, быстренько провести расследование, найти бумаги, попутно установить, где находится бывшая жена, не слишком обременяя начальство катаклизмами, которые могли с этой женой случиться. При этом она, Лёка, должна еще прихватить с собой Артема, который впадает в панику, даже когда у его бывшей делается насморк.
Он уверен, что она, эта бывшая, – совершенно не приспособленный к жизни человек. Не проследишь за ней, так она ложку мимо рта пронесет.
Впрочем, про ложку Лёка сама придумала!
Вряд ли у не приспособленного к жизни человека есть в Питере удалые друзья, способные увлечь его, этого человека, в многодневный загул, так что он даже о своих служебных обязанностях позабыл!..
Значит, случилось что-то на самом деле серьезное, и генеральный просто не разрешает себе думать о том, насколько серьезное!
– Елена Сергеевна, ассистент генерального просит ваши паспортные данные. Говорит, что это для билетов на самолет. А вы что, улетаете, Елена Сергеевна?
– Видимо, улетаю, Даша.
– Елена Сергеевна, а нас не увольняют?
– Даш, найдите Василькова и соедините меня с ним.
Почему-то звонить по мобильному ей не хотелось.
О ее связи с шефом службы безопасности, конечно, знали все сотрудники до единого, и все делали вид, что не знают.
Триста лет назад точно так же делали вид, что не знают о ее связи с Платоном Леграном. К счастью, тогда были другие сотрудники. Почти все.
– Это не организация, – как-то скорбел подвыпивший генеральный на новогодней вечеринке, когда за столом остались только он, пара замов, бухгалтерша, которую все звали Раиса Захаровна, хотя на самом деле она именовалась Татьяна Петровна, и в стельку пьяный благодушный финн, предполагаемый партнер. Финн остался только потому, что его совсем не держали ноги, и это его очень веселило. Все остальные разбрелись по темным углам – обжиматься, целоваться, миловаться, шептаться, обниматься, сливаться и качаться.
Такая форма досуга называется почему-то «корпоративная вечеринка».
– Это не организация, – скорбел генеральный, чокаясь с замами и финном, таращившим бессмысленные веселые глаза, – это публичный дом какой-то! Ведь знаю, знаю! – Тут он поднял палец. – Знаю, что бабам нельзя работать вместе с мужиками! А что делать?!.
А Лёка, то есть в этом случае как раз не Лёка, а Елена Сергеевна Беляева, начальник технического департамента, была уверена в обратном.
Елена Сергеевна была уверена в том, что только на работе можно встретить «главную любовь своей жизни», – звучит ужасно, но это правда! Тем не менее «главная» любовь тем и отличается от «второстепенной», что пролегает, так сказать, по самому центру жизненного, так сказать, пространства. А что там есть, в этом центре? Все правильно, работа! Самое главное, самое важное, самое интересное в жизни современного человека, и особенно современной женщины, происходит именно на работе. А где же еще этому важному происходить? Не у плиты же, не у стиральной машины, не в детской поликлинике с баночкой младенческих поделок, зажатой в руке, право слово! Взрослым людям нужны какие-то общие дела, и это не совместный просмотр сериалов или обсуждение «тройки» по природоведению у сына! Пары из разных миров, с разными интересами обречены на вымирание, такие пары, а вовсе не блокнот с ручкой вместо компьютера как раз и есть анахронизм и пережиток.
Вот, к примеру, они с Платоном Леграном так и вымерли – общих интересов-то не было! Пока он консультировал их проект, все шло хорошо, а потом стало плохо.
Его решительно не интересовало Лёкино повышение и что именно сказала на совещании Алла Николаевна о ее новом предложении.
Ее абсолютно не касались его научные изыскания и что именно сказал Михаил Наумович по поводу его статьи в американском журнале.
С Артемом у Лёки как раз была «генеральная» любовь, или «главная», – она время от времени путалась в собственных терминах. Он все знал про ее работу, ликовал по поводу ее повышений, а она сочувствовала, когда у них в службе начинались «интриги» и некий Валера пытался Артема подсидеть, но он подрезал Валере крылышки на самом взлете. Артем знал начальников и подчиненных, знал, кто кому дышит в затылок, кто как себя ведет, когда напьется, у кого на дне рождения всегда скучно, а у кого весело, и темы для разговоров никогда не иссякали.
Если бы не бывшая жена – не приспособленная к жизни! – все было бы просто прекрасно.
И вот теперь она пропала, ищи ее!..
Ужаснувшись собственным мыслям, Лёка быстро и воровато оглянулась, словно проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы их подслушать.
Никто не подслушивал.
Как же она ему скажет?..
«Артем, твоя бывшая жена пропала. Артем, у нас неприятности. Артем, ты только не волнуйся, еще ничего не случилось». Или случилось?..
«Ничего особенного, мадам, вашего мужа зарезали».
Тут Лёка опять ужаснулась.
Должно быть, она плохой, злой, эгоистичный человек, и зря Платон упрекал ее в излишнем человеколюбии и редкостном умении взгромождать на себя чужие неприятности!..
Знает Артем или не знает?.. Вчера они не встречались, потому что Лёка с подругой Маринкой «посещала премьеру». Лёка не была заядлой театралкой, а Маринка была, но ходить одной ей было скучно, и время от времени, когда наставала Лёкина очередь, Маринка брала ее с собой. Все Маринкины походы в театр были строго распределены между друзьями и знакомыми.
Культпоход вышел неудачным – свидание с Артемом Лёка пропустила, и премьера ей не понравилась. Весь первый акт она чувствовала себя полной идиоткой, потому что зал реагировал – хохотал, хлопал, по нему, как по весеннему полю, пробегал легкий и приятный ветерок одобрения, – а Лёка никак не реагировала. Шутки были не смешные, актеры играли плохо, принимали позы и говорили ненатуральными голосами. Впрочем, в программке было написано, что «подчеркнутая театральность, ломаность линий, странность не столько самой пьесы, сколько актерской игры, и есть основная концепция молодого талантливого режиссера Б. Ш. Бузукова, его особое видение».
Игра действительно была странной, а пьеса вовсе нет.
Давали «Чайку».
Молодой и талантливый Б. Ш. Бузуков на фотографии выглядел представительным дядей лет сорока пяти с немного кривым носом. Должно быть, для того, чтобы подчеркнуть, что кривизна эта неспроста, на голову он нахлобучил бархатный испанский берет и таким образом стал уж окончательно похож на режиссера.
В общем, всем нравилось, а Лёке нет, и она никак не могла понять, нравится ли Маринке. Та все время как-то подозрительно закрывалась от нее программкой.
В антракте выяснилось, что и ей не нравится и программкой она закрывалась, чтобы незаметно посмотреть на Лёку и проверить, нравится той или нет.
На второе действие они не остались. Немного пристыженные, под строгими взглядами гардеробщиц – ку-уда?! А досматривать?! А аплодировать?! А кричать «браво-о-о»?! – они быстро оделись и выбежали на улицу, на театральное крыльцо, под яркий вечерний свет фонарей.
На крыльце лежал тонкий пушистый снег. Откуда он взялся? Когда они заходили в театр, в Москве была осень, непроглядная, мрачная, без всяких надежд на зиму, а когда выскочили, оказалось, что зима пришла. Весь бульвар был тихий и чистый, как будто обновленный. И деревья стояли не шелохнувшись, принимая первое снеговое омовение, и машины под этим тихим и ровным снегом шли какие-то торжественные и даже, казалось, не такие грязные, как всегда.
По поводу первого снега и премьеры «Чайки» решено было домой не ехать, а идти по бульвару до первого ресторана и там «засесть». Они пошли, поддерживая друг друга под руки, чтобы не упасть – скользко было! – хохоча и радуясь тому, что удалось смыться.
Короче, с Артемом Лёка вчера так и не встретилась, а после ресторана и звонить не стала, поздно уже было, и она чувствовала себя виноватой, что бросила его под предлогом «Чайки», а сама потащилась в ресторан.
Кроме того, она была навеселе, и это ее тоже смущало.
Если вчера он звонил бывшей жене, значит, все уже знает. А может, та сама ему звонила, и он как раз знает «наоборот» – что все в порядке, просто у нее украли сумку с мобильным телефоном и всеми деньгами, и теперь она сидит в гостинице и даже не может из нее выйти, чтобы доехать до офиса питерских партнеров?!
С ней всякое может случиться!..
– Елена Сергеевна, Артем Валерьевич на второй линии.
– Лена, – быстро сказал он, и голос его был ужасен. – Настя пропала.
Фу-у-ты, господи! Лёка моментально вышла из себя. Хоть бы эта Настя совсем пропала!..
Нет, так нельзя, это нехорошо.
Должно быть, она, Лёка, плохой, злой, эгоистичный человек!
– Я позавчера ей не дозвонился, – говорил между тем Артем, и трубка нервничала вместе с ним, Лёке пришлось немного отодвинуть ее от уха, – хотя раз пять звонил, наверное! И вчера она тоже ни разу трубку не взяла. Лен, у нее там что-то случилось, я это чувствую! Зачем только ее отправили в эту командировку?! Сто раз я ей говорил – не езди, ты все равно одна никогда не справишься!..
– Тем, – перебила Лёка, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. В учебнике по йоге, который они с Маринкой недавно купили, чтобы обучаться, было написано, что лучший способ успокоиться – это медленно дышать «подреберной частью». Лёка положила руку на свой пиджак, чтобы определить подреберную часть, но так и не определила. – Темочка, скажи мне, а зачем ты ей звонил позавчера пять раз? Что-то случилось?
Он как будто споткнулся о ее вопрос и некоторое время думал, прежде чем ответить.
– Как – зачем? – растерянно спросил он, подумав. – Она же… одна, в чужом городе! С ней все что угодно может случиться… – Тут он нащупал привычную почву под ногами и заговорил уверенней: – Вот видишь, и случилось! Только бы ничего плохого не было, такого, чтоб совсем уж!.. Она же ничего не может…
Может, может, хотелось сказать Лёке. Такого рода женщины виртуозно умеют убеждать мужчин, что ничего не умеют, и таким образом получают в свое распоряжение в одном лице носильщика портшезов, погонщика верблюдов, метателя кинжалов, глотателя огня, мойщика посуды, няньку для малютки, полотера, вахтера и шахтера.
Бедняжка мой! Как ты жил с ней так долго и остался в здравом уме и твердой памяти?! Конечно, ты беспокоишься, ты привык о ней беспокоиться, ты столько лет о ней беспокоился!
А кто все это время беспокоился о тебе?! Конечно же, никто! Никому ты был не нужен и не важен, мой хороший, мой бедный, мой несчастный мальчик. Зато сейчас появилась я – и я тебя спасу.
Я же сильная. И совершенно приспособленная к жизни.
– Темочка, – сказала Лёка ласково, – ты не переживай так сильно. Мы с тобой поедем в Питер и ее найдем. Скажи мне, а у нее нет там родных, друзей, не знаешь?
– Знаю, конечно, – тут же ответил Артем. – Нет у нее там ни родных, ни друзей и не было никогда. Говорю тебе, что-то случилось!..
– А… девочка с кем осталась?
Почему-то Лёка никогда не называла дочку Артема по имени. Не получалось у нее.
Впрочем, эту манеру она подцепила когда-то у Платона, которого совершенно искренне и необидно не интересовали чужие дети, и он в них вечно путался.
– Это у него дочь Сережа? – заинтересованно и доброжелательно спрашивал он у Лёки, когда она вела его в очередные гости. – Или нет, нет, у него сын Лена? Я помню, на прошлой неделе был какой-то лысый с сыном Леной!.. Помнишь, на вечеринке в память павшего народовольца Вучетича?
Таким макаром он демонстрировал Лёке еще и собственную полную непригодность к светской жизни. Она сердилась и выговаривала ему за это.
Вообще он неприятный человек. Ужасный.
Из-за него девочку Артема пришлось звать просто девочкой. Ну, то есть дочку, дочку, да!..
– Артем, ты не слышишь? Ребенок с кем?
– Дашенька с Настиными родителями, – признался он как-то неохотно, будто девочку на время сдали в детский дом, – я ее к ним в Братеево отвез. Ну, перед Настиной командировкой.
Ну и что тут такого?! Ничего такого тут нет! Он нормальный мужик, ответственный, добросовестный, он выполняет свои отцовские обязанности, не чета другим, безответственным и бессовестным! Все же он ей достался не двадцати пяти лет, как-никак «мужчина с прошлым», и она должна с уважением к этому относиться. В конце концов, девочка навсегда останется его дочерью! И Лёка, современная – может, и не такая, как шеф Андрей Владимирович с его компьютерами, но все же! – умная, раскрепощенная женщина, должна с пониманием относиться к его обязанностям.
Хотя, конечно, иногда ей хотелось, чтобы ответственности и порядочности у него было поменьше. Ну, чтоб он работу хоть раз проспал – из-за бурного утреннего секса. Или неприспособленную бывшую супругу хоть раз на дачу на электричке отправил – ради выходного дня с Лёкой. Или какую-нибудь смешную глупость сказал – просто чтобы Лёка перестала раздражаться.
Но ни ответственности, ни порядочности у Артема не убывало. А говорить смешные глупости умел только Платон Легран, но он не был ни милым, ни порядочным, ни ответственным.
Он все путал, обо всем забывал, и ему ничего нельзя было поручить.
Когда Лёка просила его заехать в магазин за кефиром и сельдереем, он или тут же забывал об этом, или привозил ореховый торт. Сельдерей его не интересовал решительно, и он нисколько этого не стеснялся.
Артем никогда ничего не забывал и не путал и все Лёкины просьбы всегда записывал на бумажку, чтобы исполнить в точности.
Он очень хороший человек, ее Артем.
Теперь этот хороший человек невыносимо страдал в трубке возле ее уха:
– Лена, я, наверное, должен в Питер полететь, чтобы постараться… Настю найти. Только я понятия не имею, как я буду ее искать и, самое главное, где!..
Голос у Артема дрогнул, и Лёка, как охотничья собака, услыхав команду «Пиль!», вся навострилась, подтянулась, приготовилась – и бросилась вперед.
Утешать.
Утешала она довольно долго и, кажется, продуктивно, потому что истекающее из телефонной трубки предынфарктное состояние постепенно перешло просто в нервическое, а потом почти в стабильное.
– …Все будет хорошо, я в этом уверена! Андрей Владимирович тоже обеспокоен, я как раз от него вернулась, он просил меня слетать с тобой, чтобы там чем-нибудь тебе помочь!
– Андрей Владимирович? Волнуется? Ни за что не поверю! Это, наверное, ты его уговорила, да, Лен?
Лёка моментально сообразила, что надо соглашаться – да, да, конечно, именно она уговорила генерального отправить начальников двух разных служб в командировку спасать одного «специалиста первой категории»!.. Артем поверит, что это она, и будет ей за помощь как минимум благодарен. Отличный ход.
– И как тебе удалось его уговорить, а, Лен?..
Лёка, покраснев – хорошо, он не видит! – сказала, что это было довольно трудно. Но она постаралась.
– Спасибо тебе, Лен. Ты… самая лучшая на свете. Никто меня не понимает так, как ты!
«Никто меня не понимает, и молча гибнуть я должна», – фальшиво пел Платон Легран, когда Лёка кричала, что он ни черта не понимает в ее, Лёкиной, тонкой натуре.
Господи-и, зачем он попался ей сегодня с утра пораньше?!.
Через час Лёка была уже дома и задумчиво стояла над сумкой, в которую следовало бы что-нибудь положить. Впрочем, можно и не класть – она летит всего на один день, ну максимум на два, потому что, если в эти два дня ничего не прояснится, придется «подключать» милицию, а это уж решительно не Лёкино дело!
Можно и не класть, но она так любила… наряжаться!.. Ей нравилось хорошо выглядеть. И нравилось, что теперь, когда она много зарабатывает, у нее есть такая возможность.
На завтрак в отеле надо в чем-то пойти? Надо!
Переодеться к ужину после целого дня беготни по городу надо? Надо!
Кроме того, она еще очень любила туфли на каблуках, и хотя, как здравомыслящая женщина, понимала, что на этих самых каблуках да по раздолбанным, залитым водой, а потом подмерзшим тротуарам ходить нельзя решительно, что каблуки годятся только для того, чтобы, выйдя из машины, донести себя до подъезда, что от них моментально устают ноги, а пальцы, на которых надо все время стоять, затекают и мерзнут, – все равно предпочитала только каблуки!
Артем всегда очень беспокоился, когда она надевала шпильки.
– У тебя же ножки устанут, – говорил он, – давай возьмем с собой сменную обувь, чтоб ты в случае чего могла переобуть.
Но эта «сменная обувь» Лёку приводила в бешенство, и она героически шкандыбала на шпильках!
Итак, туфли – на каблуках, конечно, – и еще одни на всякий случай, если от тех каблуки отвалятся. Белый свитер с высоким горлом, мечта, а не свитер. Артем подарил на прошлый день рождения. Джинсы такие и сякие, и к ним пиджачок, чтобы более или менее соблюсти официоз в офисе у партнеров.
Хватит?.. Или еще?..
И тут позвонила сестрица.
– Ну, ты где? – спросила сестрица с ходу. – Не звонишь с самого утра! Обалдела совсем!..
– Я не обалдела, меня посылают в командировку.
– В Йоханнесбург?
У сестрицы все время были какие-то странные фантазии.
Лёка моментально сбилась и некоторое время не могла сообразить, куда именно ее посылают в командировку.
– Почему в Йоханнесбург? Откуда ты его взяла?! Я лечу… Господи, в Питер я лечу!
– Только и всего? – протянула сестрица. – Возьми меня с собой! Мне скучно, ничего не пишется, надо сдавать, а я ни строчки не в состоянии из себя выжать!
– Я не могу.
– У тебя важное правительственное задание?
Лёка засмеялась:
– Почти попала! У меня полицейское расследование.
– Как полицейское расследование? Тебя забрали в кутузку? Подозревают убийство?
– Как ты думаешь, взять с собой юбку или не брать?..
– А кого ты могла укокошить? Ты же смирная, законопослушная, мирно пасущаяся овца!
– Я не овца. Вроде всего на два дня, и один уже, считай, прошел! Хотя юбка может пригодиться.
– Кто прошел? Куда прошел? Дворник прошел с лопатой, и именно его подозревают в совершении убийства, потому что удар был нанесен лопатой! Следовательно, лопата должна быть приобщена к делу, как орудие преступления. А лопата деревянная или совковая?..
Лёка окончательно запуталась.
Сестрица писала романы – детективные, разумеется. Мало того что она их писала, она еще как будто все время жила внутри того, о чем писала! Она постоянно придумывала. Еще в детстве она врала так вдохновенно, что родители не понимали, ругать девочку за гнусное вранье или хвалить за высокий полет фантазии. Пока они разбирались, ругать или хвалить, Ника выросла и стала писать романы.
Все вокруг утверждали, что «неплохие», а Лёке казалось – чепуха какая-то! Как это серьезный человек тридцати лет от роду может сочинять такую ахинею? Ну, вроде только что явившегося дворника с лопатой?!
– Ну, Лё-ока! Ну, возьми меня с собой! Я буду сидеть тихо-тихо и нисколечко, ну, вот нисколечко тебе не помешаю!
– Да не могу я! – рявкнула Лёка, застегивая сумку.
Про юбку-то она позабыла. Брать или не брать?..
– У тебя там свидание, что ли? А этого ты куда денешь, красавца-мужчину?
Красавцем-мужчиной она звала Артема.
Неизвестно почему Артем Нике не нравился. Ну, то есть совсем.
Лёка, которой хотелось одобрения, скулила, что он замечательный – добрый, умный, интересный и правда красивый. В плечах косая сажень, и все такое. Еще они работают вместе, и он все про нее, Лёку, знает, им хорошо вдвоем. Еще он любит то же самое, что и она, – за город поехать, шашлыки пожарить, в баню сходить.
Ника утверждала, что, кроме этой самой сажени, которая в плечах, никакого другого интересу в нем нету. А шашлыки и баню любят все – под настроение, кто больше, кто меньше.
Все? Больше никаких достоинств не наблюдается? Или еще есть?
Лёка сердилась ужасно. Она доказывала, что он добрый – «Собак не бьет!» – тут же вставляла сестрица, – чуткий, ответственный, веселый и, самое главное, понимает ее, Лёку!
– Да чего тебя понимать-то? – спрашивала Ника. – Ты что, на китайском языке все время излагаешь и тебя никто понять не может?! Только он один, как китаец?!
Особенно Нику злило трепетное отношение Артема к бывшей жене и дочери.
Конечно, Лёка не признавалась, что ей это тоже немного… странновато, но Ника просто буйствовала.
– Ты пойми, – говорила она очень убедительно, – он такой трепетный не от доброты, а от слабохарактерности! Да если б она его сама не выставила, эта бывшая, он бы никогда не ушел! Он просто надоел ей хуже горькой редьки, вот и все дела! А может, у нее роман посторонний случился, а эта твоя косая сажень ей мешалась все время, под ногами путалась!
– Ничего он не слабохарактерный. Просто он ответственный. Он столько лет ее любил! И девочку очень любит! Да это и правильно! Сколько мужиков-козлов детей бросают и знать потом не хотят, а он совсем не такой.
– Да я ж не призываю, чтоб он девочку бросил! Пусть себе любит на здоровье! Но он по первому свистку туда бежит и давай за девочкой ухаживать! То ее надо в школу, то у нее понос, то на дачу! А он знай поворачивайся! Ему-то что теперь за дело, понос у нее или нет? Теперь у нее мамка и новый папка, а старый должен только красиво гулять с ней в парке по выходным!
– Ника, ты ничего не понимаешь в мужчинах!
– Ну, ясное дело! Я же выпускница Туринской католической школы и понятия никакого о них не имею! Всего только три раза замужем была!
Так они беседовали, но поссориться по-настоящему им никогда не удавалось, с тех самых пор, как морозным декабрьским утром их общая мама принесла на кухню увесистый сверток, похожий на гигантское печенье-трубочку, и объявила трехлетней Лёке, что внутри трубочки – ее сестра Ника. Лёке было страшно любопытно, она тянула нос вверх, чтобы посмотреть, что такое «сестра», и пахло от трубочки приятно – улицей, чистотой и еще чем-то хорошим.
Пахло хорошо, а ничего такого интересного внутри не оказалось. Просто какой-то ребенок, довольно уродливый, весь кривой. Он еще и извивался в разные стороны, сучил ручками и ножками.
– Ты ее очень любишь, – сказала мама уверенно. – Ты так ждала, когда у тебя появится сестра, и теперь ее очень-очень любишь! Поняла?
Если бы мама не стала повторять Лёке каждый день, что та очень любит Нику, она бы, может, и догадалась об этом сама. Но мама повторяла, и как-то так получилось, что Лёка правда очень любила Нику, а Ника – Лёку.
В данный момент Ника разорялась в трубке, а Лёка с большим трудом запихнула юбку в сумку и потащила ее к двери.
Артем должен приехать с минуты на минуту.
Хорошо бы успеть сварить к его приходу кофе. Он любит крепкий кофе – сорт «Лавацца» – с ломтиком лимона и тоненький гренок с листом салата и лепестком копченой утиной грудки.
Он вообще хорошо разбирается в дорогой одежде и правильной еде.
– Это ты его приучила, дура, – гундосила сестрица, когда им случалось вместе обедать. – До тебя, с супругой, он небось бутерброды с колбасой наворачивал и щи мясные из кислой капусты! А ты ради него все кулинарные шедевры изготавливаешь!
Но после Платона, которому было решительно все равно, что есть, Лёке нравилось кормить Артема, которому было не все равно. Ей хотелось, чтобы глаза у него блестели, чтоб ему было вкусно. И чтобы она была для него самой лучшей, самой заботливой, белочкой-умелочкой!..
– Короче, в Питер ты меня не берешь, – заключила сестрица. – И я тут хоть пропадай со своим романом, который не пишется!
– Как это не пишется? – спросила разумная Лёка. – Ты сядь и пиши, вот он и напишется.
– Да ведь, когда «сядь и пиши», ерунду какую-нибудь напишешь, потом все равно придется переписывать. Надо хорошо писать-то! А писать хорошо – трудно, это еще Горький подметил, великий пролетарский писатель.
– Ты все равно не напишешь как Горький, – возразила Лёка. – Ты уж пиши как бог на душу положит!
– Да мне надоел этот роман, сил нет!
– Ну, тогда напиши прямо сейчас, с красной строки: «Все умерли». А внизу напиши: «Конец». Будет концептуальная проза.
– Я с тобой как с человеком, а ты!.. Так чего тебя в Питер несет столь внезапно? Мы что-то отвлеклись.
– В командировку.
– А почему ты говорила про кутузку?
– Это ты говорила, Ника! Там у нас просто… человек пропал. Да еще с документами. Ну вот шеф и попросил, чтобы я съездила, поискала его.
– Ты что, глава общества искателей?!
– Ника, отстань от меня. Я варю кофе. Сейчас уже Артем приедет, у нас времени нет совсем.
– А он с тобой летит?
– Ну да.
– Ну, это еще туда-сюда, – сказала сестрица задумчиво, – а то она одна поедет пропавших искать! А как он мог пропасть, этот ваш человек? Где? И что у него за бумаги?
– Ника, не приставай.
– Может, его похитила израильская разведка, а сам он палестинский боевик и теперь скрывается от ментов в коммунальной квартире на улице Шпалерной? Под матрацем у него прокламации, а спит он в поясе шахида!
– Ты мне надоела.
– Нет, а почему ты-то должна искать?! Если кто не знает, информирую: пропавших ищут менты и агент национальной безопасности Леха Николаев. Но он ищет в телевизоре, а менты взаправду.
Лёка насыпала кофе в турку.
Какие менты? Какой… Леха Николаев?
– Ник, у нас одна сотрудница повезла в Питер документы на подпись. Документы серьезные, за них шеф весь прошлый год бился. Должна была подписать и вернуться. А у нее телефон не отвечает, и сама она непонятно где. А шеф, конечно, шум поднимать не хочет, ну, по крайней мере, пока ничего непонятно. И попросил нас с Артемом слетать. Может, ничего страшного там и нет. И даже, скорее всего, нет.
– А почему Артем не может один слетать? Он же у вас там за безопасность отвечает!
Лёке не хотелось признаваться. Но в конце концов!.. Что тут такого?! И она, Лёка, ни в чем не виновата. И Артем не виноват!.
– Потому что пропала его бывшая жена, – быстро сказала она. – Он один лететь не может. Ты же знаешь, какой он внима…
– Я-то знаю, – перебила Ника зловещим тоном. – Я все знаю! Я только одного не знаю: почему ты во все это ввязываешься?! Да еще так легко! Вот послал бог сестру – ума нет, только красота!..
– Красоты тоже никакой, – тихо сказала Лёка, но Ника пропустила это мимо ушей.
– Ты ж в него влюблена! Да или нет?
– Д-да.
– Ты же хочешь, чтоб он на тебе женился, да или нет?
– Да.
– Ты хочешь быть главной женщиной его жизни, нет или да?
– Нет. То есть да!
– А тогда зачем ты собираешься искать его бывшую супругу?! Сколько лет назад они развелись?!
– Года три, по-моему, – пробормотала Лёка тоном уличенного в воровстве, – а может, и больше!
– Ну вот! Может, и больше! И он все три года с ней валандается, ухаживает, помогает! А ты с ним валандаешься, ухаживаешь, помогаешь! Тебе не надоело?
Лёка хотела сказать, что – нет, не надоело и не надоест никогда, потому что у них с Артемом любовь, «правильная», «взрослая», «главная» или нет, нет, «генеральная».
Впрочем, она иногда путалась в собственных терминах!
– Ты ему кофеек варишь, телятину с грибами запекаешь, форель подаешь, а он тебя тащит в Питер искать свою бывшую жену?! Ну, знаешь, так даже в детективах не бывает, которые я сама и сочиняю!
– Да не он меня тащит, – взмолилась Лёка. – Ты хоть что-нибудь слышишь, Ник? Меня Андрей отправляет! И Артема заодно, потому что Артему лучше знать, какие там у нее могут быть связи, друзья, подруги!
– Да тебе-то что за дело до ее связей, друзей и подруг?!
– Мне есть дело до Артема!
– А он что, такой идиот, не понимает, что тебе, может, неприятно его супругу искать? Или неинтересно? И это совсем не твое дело? Ему такое в голову не приходит? Или у него в голове тоже эта самая… косая сажень?
– Ника, мне некогда. Я тебе позвоню, когда смогу.
– Не когда сможешь, а позвони мне из Питера, – буркнула сестрица. – Как долетишь. Договорились?
Лёка сказала, что договорились, и повесила трубку.
Пока они препирались, ржаные гренки у нее подгорели. Она выбросила их в мусорное ведро и быстренько принялась жарить другие.
Не права Ника, совершенно не права!.. Конечно, он ищет помощи и поддержки у нее, Лёки, потому что она для него главный – генеральный! – человек в жизни, его единственная точка опоры!
Он столько лет жил без всякой опоры, бедный, несчастный мальчик, вынужденный ухаживать и за женой, и за дочерью, и за мамашей одновременно!
Как это еще он карьеру такую сделал, умница моя!
Осталось только прослезиться.
Лёка вздрогнула – нет, нельзя так думать, все же она черствый, эгоистичный человек! – и быстро перевернула гренок на другую сторону.
Одно непонятно: почему ей все время приходится как будто убеждать себя в том, что Артем умница, красавец, косая сажень и вообще средоточие всех добродетелей, какие только есть в мужчине?
Платон Легран никогда не казался ей… средоточием.
Недостатков у него было примерно втрое больше, чем достоинств, и обо всех Лёка отлично знала, и ей не приходилось убеждать себя, что это на самом деле… достоинства.
Он не умел слушать, и если разговор был ему неинтересен, мог встать и уйти, оставив собеседника в недоумении, а потом вернуться, как ни в чем не бывало, и больше к разговору не возвращаться.
Он не умел сочувствовать. Говорил неопределенным тоном: «Ну да» – и спрашивал, как и чем можно помочь. Если получалось – помогал, а если нет – никогда по этому поводу не убивался. Зачем страдать, говорил этот ужасный человек, если я ничем не могу помочь?
Он не умел читать. Читал только монографии и статьи, которые были нужны ему для работы. Над книжкой Лёкиной сестрицы маялся, вздыхал, а потом потихоньку спроваживал ее с глаз долой. Не читал даже «из плезиру», как выражалась Ника.
Он не умел водить машину, на дороге вел себя кое-как, и Лёка считала, что он не попадает то и дело в ДТП только потому, что у него здоровенный, тяжелый черный джип и его на дороге побаиваются.
Он не умел ходить по магазинам. В супермаркете он сразу же терял Лёку из виду и уныло шатался между полками, толкая впереди себя телегу. Он взбадривался, только завидев что-то знакомое, например коробки с яйцами. Тогда он хватал это знакомое и клал в телегу.
Он не умел одеваться, и Лёке странно было, что ему все прощалось, все нарушения протокола. Он мог пойти на работу в пальто, костюме и солдатских ботинках на толстой подошве, если предполагалось, что после работы нужно поехать за город. Лёка тогда страдала, маялась, стыдилась и делала вид, что она не с ним, не с этим ужасным человеком.
