Татьяна Сергеева
Вольные упражнения
Я выросла в этом зале, в котором сейчас работаю, и почти все мои сослуживцы, как совсем молодые, так и более старшие, тоже созданы, вылеплены нашей спортшколой. А когда с людьми живёшь и работаешь рядом с детства, твоя судьба сплетается с их судьбой, как корни близко растущих деревьев. Не всё мне нравится в моих коллегах, и меня они, наверно, иногда выносят с трудом… Порой наш тесный, немногочисленный клан сотрясают ураганы: все вдруг начинают бурно ссориться друг с другом, наши мужики поспешно снимают стресс своими мужскими методами, кое-кто может в зале и под мухой появиться, чем вызывает ещё большее негодование женской половины, которая выясняет отношения в истерических выпадах и слезах… Но потом буря стихает, мы устаём от бессмысленных ссор и столкновений, вспоминаем о том, что нам никуда друг от друга не деться, что надо жить в этом зале ещё долгие, долгие годы… Всё возвращается на круги своя: скоро опять соревнования, надо готовить команду, которая за время наших баталий совсем развалилась.
Мы всё знаем друг о друге. Иногда это хорошо, иногда очень мешает, но, не дай бог, случится какая-то беда, мы все готовы мчаться на помощь… В тот год, когда болела мама, мои товарищи столько сделали, чтобы заменить и подстраховать меня… Это забыть невозможно.
В те не столь далёкие времена, когда нашу страну сотрясал экономический кризис, спорт для нашего правительства словно перестал существовать. Мы не ездили на сборы, из команд убрали врачей и администраторов, зарплаты тренеров обесценивались на глазах. Спортшкола быстро осиротела: хорошие специалисты разбегались в поисках заработка кто куда. Светлана Михайлова, отличный малышовый тренер, сделалась «челночницей», я до сих пор часто вижу её на нашем рынке. Она так и не вернулась к нам. А вот Слава Чесноков, лучший в городе тренер по акробатике, имея большую семью и испугавшись безденежья, ушёл работать на кладбище. Лет пять, наверно, был могильщиком. Но не выдержал, снова вернулся в зал.
– Ирина! – Это Павел. – Ты так быстро ушла…
Дул холодный, мокрый ветер, падал снег и тут же таял на тротуаре. Хотелось домой.
– Ты сегодня на себя не похожа. – Он сбоку посмотрел на меня. – Напряжённая какая-то, злая и притворяешься много… Ты домой?
Я кивнула.
– Тебя проводить?
Я прямо посмотрела ему в лицо. Он отвернулся, сказал чуть виновато:
– Но у тебя рождение, а ты одна… – и, не дожидаясь ответа, он крепко сжал мне запястье и, перебежав улицу, скрылся в проходном дворе.
В детстве мы тренировались в одном зале. Потом разбежались. Я оторвалась, ушла далеко вперёд. Встретились мы уже в институте и в нашу спортшколу вернулись вместе.
Конечно, и до сближения с ним у меня были какие-то привязанности, иногда достаточно длительные, но работа в зале не позволяла расслабляться. Сначала выступала сама, было некогда бегать на свидания, потом увлекла работа, появилась Майка, опять было не до личной жизни… Гимнастика – беспощадный вид спорта, она требует от человека всей его жизни, всей без остатка. Тренировки нельзя прерывать даже на несколько дней, навыки, приобретённые с таким трудом, теряются мгновенно. Я не была в отпуске, кажется, лет восемь: сначала нельзя было прервать занятия с Майкой, потом начала работать с Анюткой. Оформляла отпуск и ехала на сбор. Так делают все наши, у кого есть перспективные ученики. Постепенно я пришла к выводу, что семья, муж – не для меня. Какой из меня семейный человек, если я десять месяцев в году на сборах? А муж – значит, ребёнок. Потерять год, чтобы родить, а потом постоянно дёргаться между залом и домом – то температурка, то животик, то сопельки… Я давно переболела этим делом, и даже мама смирилась, проклиная мою мужскую профессию…
Но умерла мама. Квартира сразу опустела, хозяйство развалилось.
Павел был давно женат, имел двух девочек-двойняшек, о которых мог говорить часами. В гимнастику он их не тянул – не те способности. Тренер он – от Бога, кроме основательных знаний, у него потрясающая интуиция и работоспособность, потому и попали они со Светкой в сборную страны на год раньше нас с Анной. Мы с ним очень много времени проводим вместе: поезда, самолёты, сборы, соревнования… И постепенно наши простые, приятельские отношения стали усложняться. Нам теперь трудно расстаться даже ненадолго. Всё новое, найденное в работе с ученицами мы непременно выверяем друг на друге, и всегда есть немало поводов, чтобы долго обсуждать что-то по телефону после тренировки… И когда я слушаю Павла и отвечаю ему, я чувствую и понимаю, что это – мой человек, мой, такой бесконечно понятный и близкий. Я вижу, что и Павел тянется ко мне, и от этого люблю его ещё преданнее и сильнее.
И эта тупая постоянная боль была с нами всегда, стала привычной и неизбежной. Но иногда…
Иногда я позволяла себе помечтать. Я мечтала о том, как было бы хорошо жить вместе с Павлом, делить с ним каждый день, готовить ему еду и стирать его рубашки… Я отдала бы ему Анютку, он ездил бы с девчонками на сборы, а я в родной школе растила бы для него следующее поколение. Провожала, встречала, ждала…
Но, помечтав немного, я со вздохом опускалась на землю. Я слишком далеко зашла и ничего не могла изменить в своей раз и навсегда устоявшейся жизни.
Анюта
На уроках сидеть – настоящая пытка. Последние два года я редко бываю в школе. Всё время в разъездах. Учусь кое-как. Ирина говорит: «через пень-колоду». А в классе – напряжёнка. Чем меньше я бываю в школе, тем сильнее меня не любят и ребята, и учителя. Выхожу отвечать к доске, все замирают – так и ждут, что я ляпну какую-нибудь глупость. От каждой моей ошибки все просто в щенячий восторг приходят. Потому и повода стараюсь не давать: когда мы дома, хожу в школу, как все, стараюсь уроки учить так, чтоб от зубов отскакивало. И, между прочим, четвёрочки с пятёрочками в моём дневничке не переводятся. Учителя хоть и злятся, но вынуждены мне хорошие отметки ставить. А чего мне всё это стоит, наверно, только Ирина знает. В прошлом году больше всего с историей мучилась. Средние века. Начнём Англию проходить – а нас на сбор вызывают… Приезжаем – уже Германию проходят. Уедем на соревнования, вернёмся, а в классе про Жанну д’Арк говорят… Такая каша была в голове. Один раз у доски сморозила что-то, так Ромка Генин даже зааплодировал от восторга. Тут уж я по-настоящему разозлилась. Сели мы с Ириной на сборе за этот учебник и от корки до корки его выучили. Даже вперёд забежали. Ирина мне тогда здорово помогла: все после обеда отдыхать, а она со мной карту Испании изучает. Вечером команда телевизор смотрит, а мы с Ириной про инквизиторов читаем… А про мой английский и говорить нечего. Летим с ней за границу – она в самолёте со мной только по-английски разговаривает. Я ей какой-нибудь вопрос по-русски задаю, а она по-английски отвечает. Невольно разговаривать научишься. А на сборах отдыхать не отпускала, пока неправильные глаголы не повторю. У меня язык заплетается. Чуть живая от усталости, а что-то лопочу в ответ. На сборах-то не разгуляешься – по две трёхчасовые тренировки в день, да ещё зарядка на час. Вечером только одна-единственная мечта – до постели добраться, а тут этот английский. Но я теперь очень прилично на уроках в школе отвечаю. Англичанка наша не перестаёт удивляться.
Ну ребята – ладно, а вот почему учителя злятся, не понимаю. Я не хулиганю, не пью, не курю, в полиции никогда не была, учусь прилично – за что меня так ненавидеть? Между прочим, я ломлю как лошадь и на международных соревнованиях за свою страну выступаю…
Я никому не говорила, что получаю стипендию. Как-то узнали – что было! От зависти все словно с ума посходили. Наташка Переверзева столько трепалась по этому поводу, наверно, мозоль на языке схлопотала. А Колька Семёнов, этот засюсюканный маменькой очкарик, так презрительно на меня посмотрел и плечиком пожал… С тех пор в мою сторону даже головы не поворачивает. Когда за границу начала ездить, с соревнований приеду, все тормошат, расспрашивают, а Колька учебник раскроет и отвернётся или вообще из класса демонстративно выйдет. Ну и пусть себе. Мне-то что!
Но, если честно, на уроках я отвыкла сидеть. Сорок пять минут – целая вечность!
Наконец-то кончился последний урок. Елизавета Павловна в учительскую поплыла. А мои однокласснички почему-то не разбежались, как обычно, а все в классе остались. Опять против меня что-то задумали, сразу видно: шушукаются, хихикают и на меня поглядывают.
– Ладно, – говорю, – выкладывайте сразу. Мне на тренировку пора.
Колька Семёнов фыркнул, как кот, вышел из класса и дверью хлопнул.
– Ну и дурень! – крикнула ему вслед Наташка. Потом ко мне повернулась и хитренько так говорит: – Мы, Анюта, вчера в цирке были… Так там один на проволоке сальто делал… Или как там это у вас называется, когда подпрыгивают, через голову переворачиваются и снова на проволоку встают. Вот мы и поспорили: ты ведь на бревне всякие прыжки делаешь, говоришь, даже чемпионкой на этом снаряде стала в Дании… А вот на канате сможешь? Своё упражнение на канате сделать сможешь?
