Николай Мороз
Война, которая закончит все войны

Павлов уже уселся в свою белую «ауди», что стояла в тенечке под навесом, завелся и сдал назад. Егор распахнул дверь, пропустил Юрку вперед, и тот потащился к лестнице на второй этаж. Топал, сжавшись, точно ждал удара в спину, Егор шел за ним, и тут грохнуло так, что вылетело стекло на площадке второго этажа, стены качнулись, с потолка посыпалась пыль и какая-то труха. Завыли сигнализации припаркованных машин, Юрку мотнуло к стенке, Егор кинулся к нему, потом на полпути развернулся, побежал обратно. Вылетел на крыльцо, и сам еле удержался на ногах: павловская «ауди» горела ярким пламенем, огонь гудел, охватив ее со всех сторон, у стены валялась погнутая вырванная дверца, машина села на брюхо и тут рвануло еще раз: это был бензобак.

Бежавшие к машине сотрудники кинулись обратно, погнутая крыша «ауди» взлетела до второго этажа и грохнулась неподалеку, огонь ревел, и погасить его не было никакой возможности. Егор вжался в стенку, и полжизни был готов отдать, чтобы все закончилось, чтоб отпустило враз накрывшее удушливое дежа-вю: Егор уже видел это и помнил все до последней секунды, хоть и прошло двадцать с лишним лет с того дождливого дня, хоть и старался забыть, даже психологу платил, но толку не было. Боль с годами притупилась, улеглась, изредка напоминала о себе, а сейчас вцепилась клыками в сердце, как Дуська в свежую кость, рвала в клочья, до крови. Тогда отец, а сейчас Павлов, человек, что был с Егором всю жизнь, был частью его души, а теперь его не стало.

И было кое-что еще, тоже знакомое, будто в те времена вернулся – звонок. Отцу тоже тогда позвонил охранник, наплел, что вскрыта оружейка. Тогда оружейка, а теперь дача, и Павлов тоже повелся, значит, звонил кто-то из своих, значит…

Справа мелькнула быстрая тень, но Егор успел первым – поставил Юрке подножку, перехватил его, кинул к стенке. Юрка не орал, на плакал, он даже не замечал Егора, а смотрел туда, на догоравшую «ауди», где все еще был его отец. Просто смотрел, а потом потерял сознание, пополз по стенке вниз. Егор держал его, жутко тяжелого, точно покойника, и все оглядывался по сторонам, видел, как в тумане, окружавших машину людей, сотрудников офиса, глядящих из окон, видел вмятину на стене – туда врезался осколок металла. И не выдержал, отпустил Юрку, и сам сел рядом и равнодушно, точно сквозь сетку, смотрел на подъехавшую пожарную машину, а потом и на полицейский «уазик», подкативший к «Разборке» еще через пару минут.

– Растяжка, – где-то через час сказал капитан, пряча в карман полученные за информацию деньги. Они сидели в кабинете Егора, в абсолютно пустом офисе: всех сотрудников отправили по домам. Юрку увезли домой, он даже сам шел к машине, вернее, Егор тащил его на себе, шел, и все оглядывался, и как прикусил губу, придя в себя и увидев остатки «ауди», так и не мог расцепить зубы.

– Что? – не сразу сообразил Егор, потом пристально поглядел на молодого коротко стриженого парня в полицейской форме. В кабинете вдруг стало очень темно, и в сумерках Егор плохо видел лицо человека напротив.

– Растяжка, – повторил тот, – под днищем машины. Павлов сел, завелся, повернул рулевое, и граната рванула. Пока не знаем, какая именно – «лимонка» или ргд…

– Я понял, – оборвал капитана Егор. Подробности его не интересовали, он узнал главное – Павлова убили. Растяжка…

– Спец поработал, – негромко сказал капитан, – профессионал. Есть версии?

Егор покачал головой. Какие версии, откуда? Нет версий, как и нет причин убивать Павлова, те времена давно минули, как дурной сон. Но растяжка, профи…. Это ему точно не приснилось, как терпкий вкус дорого коньяка – его осталось еще немного на дне стопки.

– Разберемся. – Капитан поднялся, вытащил шипящую рацию, нажал кнопку, и в кабинете стало тихо. – Я вам позвоню.

– Хорошо. – Егор влил в себя коньяк, не чувствуя вкуса, поглядел на закрывшуюся дверь. Конечно, позвонит, куда он денется, может быть, уже сегодня. За окном глухо грохнуло, дрогнули стекла, и Егор вздрогнул, повернул голову на шум. Но это был дождь, майский ливень, по стеклам били тугие струи, пахло озоном. А внизу суетились санитары – они заталкивали в «скорую» носилки с черным пластиковым мешком на них, легким, судя по их быстрым движениям, и плоским, точно пустым внутри. Егор захлопнул створку и сел на подоконник, уставился на рыб в аквариуме, что медленно плавали туда-сюда, шевеля роскошными хвостами.

***

Чего ждать от мелкого засранца, кроме пакости, да еще если пакость вышла далеко не мелкая, под стать доносчику, рослому детине весом под сотню. На старшеклассника Дима Капустин малость дебильноватым видом и рыхлой тушей ну никак не тянул, походил на неопрятного вида похмельного работягу или слесаря из домоуправления, и, тем не менее, учился в с Егором в одном классе. Второй год учился, и, судя по оценкам, планировал провести в десятом еще годик-другой. Умом Капустин не вышел, зато сила и дурь перли из него через край, гормоны придавали этой смеси особую пикантность, и от Димы шарахались не только одноклассницы, но и парни. Отягощенные воспитанием начитанные мальчишки то ли не решались связываться с Димой, считая это ниже своего достоинства, то ли просто боялись его. Кулаки он пускал в ход по поводу и без, задирал девчонкам юбки и радостно ржал, когда жертва, краснея и вся в слезах, рвалась из его лап, норовил запустить руку под подол. Учителя ограничивались внушениями, грозили шалуну пальцем, но и только – телесные наказания считались непедагогичными, да и Гороно не одобряло. Вот Дима и резвился, как козел в огороде, скакал, бил копытом, вонял – уже не фигурально, а реально и паскудно – и доскакался. До хорошего, качественного «фонаря» во всю левую половину прыщавой физиономии и распухшего носа. И разбитой губы в придачу, которую трогал кончиком языка, сидя, как примерный мальчик, на передней парте, сложив руки перед собой, и поглядывая то на классного руководителя, то на толстую коротконогую блондинку, что угнездилась рядом. Она гордо выгнула спину и с видом вдовствующей императрицы глянула на классную, потом с истинно куриной нежностью на Диму. Прикрыла глаза цветастым платочком и тяжко вздохнула.

– Димочка…. – разобрал Егор, и плотнее прижался к стенке. Перехватил быстрый взгляд отца, спокойно пережидавшего прелюдию, и уставился в открытое окно. Там было хорошо – небо без единого облачка, нежные кленовые листочки шевелились под майским ветерком, пахло черемухой и еще чем-то терпким и сладким, от запаха малость кружилась голова, перехватывало дух, а под ложечкой все сжималось, точно в предвкушении праздника. Хотя какой тут праздник…

– Черкашин! – строго сказала классная. Егор и отец дружно воззрились на нее, и Вера Андреевна, нестарая еще и вполне себе привлекательная особа под сорок, осеклась, и, как показалось Егору, смутилась. Впрочем, быстро поправилась, и теперь смотрела только на ученика, подпиравшего стенку.

– Егор, – она постучала карандашом по столу, – Егор, ты же обещал. Ты говорил, что это больше не повторится. Я поверила тебе, не стала вызывать родителей, а ты… Зачем? Зачем ты избил Диму?

«Зачем, зачем… дураков учить надо» – по понятным причинам повторить одну из отцовских присказок Егор сейчас не мог, поэтому смотрел на клен за окном. Ветки дружно качнулись влево, нежные листочки задрожали, оконная рама поползла вбок и громко хлопнула входная дверь. Дима вздрогнул, ссутулился и подвинулся ближе в маме. Та обняла сынишку за плечи и прошептала что-то вроде «не бойся», при этом Дима возвышался над ней, а габаритами превосходил раза этак в полтора. Но боялся – Егор это видел отчетливо, по выражению покоцаной капустинской физиономии, по дрогнувшим губам и затравленному взгляду. Думал, сволочь, что шутки с тобой шутят, что предупреждения это так, просто слова, как в книжках пишут. Не ожидал в нос схлопотать, а прежде в пузо, мягкое, точно тесто. С носом перебор случился, тут спору нет, но не сдержался, как говорится…

– Зачем? – уже строже повторила классная. Тон ее ничего хорошего не предвещал, Капустины дружно воззрились на нее, отец нахмурился, и деваться Егору было некуда.

– Он Владу форму порвал, а потом его учебники в окно выкинул. И обзывался. Матом.

– Как? – блондинка повернулась неожиданно проворно для своих габаритов и уставилась на Егора. – Как он обзывался? Димочка – матом?

– Ага, – подтвердил Егор. – Именно. Оторвал Владу карман от пиджака, и сказал, что засунет туда свой….

– Я понял, – оборвал Егора отец, и украдкой показал сыну кулак, – достаточно. Было?

Теперь он смотрел на Капустина. Тот разом потерялся под пристальным взглядом Черкашина-старшего, втянул сальную башку в плечи, и покосился на мамочку.

– Нет, конечно! – взвилась она с места, – это клевета! Димочка даже слов таких не знает, не то что, ваш… – она задохнулась в порыве гнева, – ребенок. Он угрожал моему сыну, каждый день! Преследовал его, унижал, оскорблял!

– Да, – произнесла классная, – это правда. Дима говорил мне…

Теперь отец смотрел на Егора, нехорошо смотрел, даже слегка побагровел от злости. Смотрел в упор, а Егору было все равно. Было, чего скрывать, а нос и рожа стали последними аргументами в их полугодовом почти «общении». Предупреждал его Егор, и не раз, «поговорить» на перемене в сторонку отводил, после уроков ждал, и тянулось это аж с зимы. Держался до последнего, а вчера не выдержал, кончились слова, красивые и не очень, грубые, надо сказать, слова…

– Егор, ты хочешь, чтобы тебя перед выпускными экзаменами исключили из школы? – поинтересовалась Вера Андреевна, или просто Вера, как они между собой называли классную. Вела она английский, вкладывала ученикам в головы неправильные глаголы и спряжения, старалась быть строгой и требовательной, но выходило не очень. Прошлым летом Вера рассталась с мужем, и тех пор находилась в активном поиске, одевалась несколько раскованно, накручивала волосы на крупные бигуди, ярко красила глаза и губы, и даже на уроках выглядела так, что пацанам лезли в голову совсем другие мысли. Вот и сейчас она непроизвольно, в силу отработанной одиночеством привычки выпятила грудь под довольно прозрачной блузкой, однако заметно проигрывала при этом Диминой маме: та обходила Веру по всем статьям.

– Мерзавец, избить ребенка, – толстуха окатила презрительным взглядом обоих Черкашиных, причем каждый принял ее слова на свой счет. Отец подобрался, застегнул пиджак, а Егору вдруг стало все равно. Исключат – черт с ним, плевать. Разберемся.

– Угрожал, – сказал он, – преследовал и оскорблял. Угрожал, что морду разобью, если он еще раз Катьку Сосновскую в туалет затащит и под юбку к ней полезет, или у Макса Царева деньги отнимет. А потом купит сигареты и будет курить за школой. Или пиво в ларьке у овощного. А если он к Владу еще раз полезет, я вашему Диме руку сломаю. Исключайте.

Отец мельком глянул на сына и повернулся в Вере. Та только что рот не открыла, сжала в тонких пальцах карандаш и растерянно хлопала глазами. Не знала, ясное дело. Конечно, откуда ей, у нее только своя личная жизнь на уме. Ну и выпускные, понятно, ей здорово влетит, если что-то не так пойдет. Ей кроме Димы никто не жаловался, ученики решали свои дела без ее участия, напряжение и злость росли, зрели, и вот гнойник прорвался. Последней соломинкой стала использованная вместо половой тряпки форменная куртка Влада Орехова – пришли после физры в раздевалку, а Дима – по состоянию здоровья освобожденный врачом от физических нагрузок – моет формой Влада пол. Точнее, возит мокрую куртку ногой по полу туда-сюда и посмеивается, глядя на круглого отличника и кандидата на золотую медаль. Тут-то все и произошло, в этой самой раздевалке, Егор только помнит, как прибежавший на крики физрук оттащил его от Капустина, вытолкнул в коридор вместе с Владом. Другом, единственным, проверенным и настоящим, на всю жизнь, потому, что по-другому быть просто не может.

– Ничего не меняется, – вырвалось у классной, и спорить с этим было бы глупо. Из детской дружбы Егора и Влада выросло, с годами не угаснув, чувство почти что кровного родства, связи, что и среди родственников редкость, и любой косой взгляд, насмешку и грубость в адрес нескладного тихого Влада Егор относил на свой счет.

Учился Влад лучше всех в классе, да и в школе, пожалуй, на уроках ему было скучно – он давно прочел все учебники от корки до корки, знал больше, чем там написано, и учителя если и вызывали его к доске, то для порядка – надо же как-то обосновать очередную пятерку напротив фамилии Орехов. Влад не выделывался, нос не задирал, о высокомерии знал лишь по книгам классиков, которых проходили по литературе, одноклассникам помогал, и, что там скрывать, вытягивал Егора из троек, помогая на контрольных. Списывать давал, проще говоря, и учителя это прекрасно знали, но точно не замечали. Особенно в последние два года, когда многое изменилось, и трещину, что разделила жизнь страны и людей на «до» и «после», не видел только слепой. Времена подступали смутные, в точности как из учебника по истории, надвигались серьезные перемены, и учителей, помимо знаний в головах их подопечных, занимали совсем иные мысли. Как выжить на свою зарплату, например, да если ее еще и не платят по три месяца…

Вера отложила карандаш, сделала строгое лицо и только собралась что-то сказать, как Черкашин-старший поднял ладонь и повернулся к Диме. Тот опасливо прижался к маме, она привалилась к нему плечом, и Капустины напомнили Егору игрушки-неваляшки, что мерно раскачиваются туда-сюда – такие же круглые, лупоглазые и пустоголовые.

– Было? – отец в упор смотрел на Диму. Сидел спокойно, положив локти на парту и спинку стула, постукивал по ней пальцами. Вера поглядывала то на румяную от злости блондинку, то на Черкашина-старшего, то на Диму. Тот ерзал на стуле, жался к маме, смотрел исподлобья, и, прогундосил, наконец:

– Да… После физкультуры… Я больше не буду.

– Сосновскую после физкультуры? – уточнил отец. Блондинка побагровела, Вера сжала губы, а Дима и вовсе потерялся.

– Нет, – пробормотал он, глядя в парту, – это месяца полтора назад было.

– Два месяца, – уточнил Егор, – после Восьмого марта.

Отец завел руку за спину и погрозил сыну кулаком – не лезь, когда тебя не спрашивают, но вышло не очень убедительно. Большую грозу пронесло, хоть дома, конечно, влетит по полной, но это так, для порядка. Катька подтвердит, она тогда весь последний урок ревела, Егор и Влад ее домой провожали. Она с бабкой живет, мать где-то на заработках, отца и след простыл, заступиться некому. И ограбленный Димой Макс Царев тоже молчать не будет – у них семья большая, каждая копейка на счету, мать на двух работах пашет. Да любой подтвердит, что второгодник Капустин вел себя, как последний скот, и будь ему восемнадцать, сидеть бы ему, и не по малолетке.

– Развратные действия, ограбление, порча чужого имущества. Это я так, навскидку. Думаю, что сотрудники милиции квалифицируют деяния вашего ребенка лучше меня. А побои… Егор ответит, как положено.

Он обернулся к сыну, и в отцовском взгляде тот заметил одобрение. А еще недоумение и насмешку – еще бы, Капустин выше Егора на полголовы, а уж весит кило на десять больше, а то и на пятнадцать.

Вера точно читала эти мысли, опустила голову и улыбнулась. Ситуация выходила смешной, даже комичной – невысокий худощавый парень уложил, как говорили очевидцы, с двух ударов, здоровенного кабана-Капустина. А тот и хрюкнуть боится, жмется к мамочке, и того гляди расплачется.

– У Димочки черепно-мозговая травма! – выпалила блондинка последний, надо думать, аргумент, – а ему экзамены сдавать! Я в суд подам!

– Не вопрос. – Отец поднялся со стула и обворожительно улыбнулся. Вера тоже встала на ноги, и оказалась напротив отца. Тот сверху вниз глядел на классную, осмотрел ее с головы до ног, изящным жестом поддернул рукав светлого пиджака, глянул на часы. И снова на училку, наклонился чуть ниже, и та уронила со стола карандаш. Отец галантно поднял его, подал Вере, чуть придержав ее за руку, Егор не сводил с отца глаз. Высокий, сероглазый, поджарый – тетки были от него без ума, и он не пропускал ни одной, мало-мальски привлекательной. Мать ревновала его, злилась, и когда в доме пахло большим скандалом, Егора отправляли к бабке с дедом «на недельку». Этого обычно хватало, в доме воцарялся мир и спокойствие вплоть до следующего повода, а было их… Предостаточно, надо сказать, и вот очередной наклевывается прямо на глазах.

– Вы меня не запугаете! – от выкрика Вера вздрогнула, а отец досадливо поморщился и отвернулся. Блондинка подскочила с места и все пыталась вклиниться между отцом и Верой, топталась на месте и задирала голову, трясла желтоватыми волосами, напомнив Егору растрепанный веник.

– Сегодня же заявление в милицию напишу! В прокуратуру! В министерство! Вы ответите, за все ответите! Думаете, вам все можно, все с рук сойдет? Ничего, и на вас управа найдется!

Она сжала кулаки, набычилась и отошла к парте, будто собралась с разбега броситься на врагов, но те ее в упор не замечали.

– Михаил Петрович, – медовым голоском проговорила Вера, – вся надежда на вас. Егора могут поставить на учет в милицию, а это пятно на его будущем. Поговорите с сыном, объясните, что конфликты надо решать миром, не распускать руки, не обижать слабых…

Отец покорно кивнул, при слове «слабых» дернул ртом, и поддержал в том же духе:

– Больных, убогих. Разумеется, Вера Андреевна, я поговорю с Егором.

– Не смешно! – блондинка, сунулась, было, к Вере, но отец опередил толстуху, тронул ее за плечо.

– Не волнуйтесь, – он смотрел тетке в глаза, – все будет хорошо. Мой сын больше и пальцем не тронет вашего мальчика, я об этом позабочусь. Егор!

Отец показал на дверь, Егор прихватил со стула свою сумку с учебниками, скользнул вдоль стены и оказался в коридоре. Получилось малость неловко, точно сбежал, но не возвращаться же. И тут же из-за угла коридора появился Влад – высоченный, тощий, нескладный, с темными волосами до плеч и тяжелой черно-белой сумкой, переброшенной через плечо. Остановился на полдороги, снял очки, снова надел, шагнул навстречу Егору. Из кабинета доносились голоса – отцовский и блондинки, Егор прислушался, но разобрал только истеричные нотки в голосе Диминой мамы. Подслушивать было неприлично, да и неинтересно, честно говоря, и так все понятно – дома ждет выволочка.

– Ну, что? – нервно спросил Влад, – что там было?

– Ерунда. – Егор оказался у окна и уселся на подоконник. – Поорали и разошлись. Все нормально.

Влад не поверил, кое-как взгромоздился рядом, обхватил костлявыми пальцами сумку, прижал ее животу и пристально посмотрел на Егора. Тот с невозмутимым видом глядел в стену напротив и еле слышно посвистывал, успокаиваясь. Голоса в кабинете стихли, отец не показывался, Влад придвинулся ближе и прошептал:

– Тебе точно ничего не будет? Точно, Егор? Ты же ему нос сломал.

Ага, так школьный врач сказал, когда у Димы кровь остановилась. Да что она понимает, эта врач, только градусники ставить умеет, и девчонкам освобождения от физкультуры выписывает раз в месяц. Нос сломал… Если бы так оно и было, Димина мама по-другому бы разговаривала.

– Ничего, – буркнул Егор, – ничего не будет, отвечаю. У нас экзамены через две недели, кому я тут нужен, сам подумай. Как и ты. Аттестаты отдадут, и свободны. Так что получишь ты свою медаль, не боись!

Золотой медалью он частенько подкалывал Влада, но тот не обижался. Вот и сейчас ухмыльнулся, кривовато, правда, хотел что-то сказать, и тут в коридоре показалась Вера. За ней выкатилась багровая растрепанная блондинка, следом топал Дима. Он покосился на приятелей, и двинул дальше, семенил за блондинкой, точно на поводке – картина была точь-в-точь будто цирковой карлик ведет на цепочке медведя. Последним вышел отец, закрыл дверь и направился к мальчишкам. Они спрыгнули с подоконника, Влад отошел в сторонку, Егор оказался напротив отца. Ссутулился, ожидая родительского гнева, и вдруг сообразил, что ведет себя, как Дима. Выпрямил спину, и сделался с отцом одного роста. Ну или почти одного, пара сантиметров не в счет. Отец точно только сейчас это обнаружил, удивленно глянул на сына, но быстро пришел в себя.

– Болван. – Он отвесил Егору хорошую затрещину, – откуда только нахватался… Ладно, поехали, дома поговорим. Ты с нами?

Он повернулся к Владу, но тот помотал головой, и как-то очень торопливо принялся отступать к лестнице.

– Нет, мне еще в библиотеку надо, я не все книги сдал. Меня отец заберет.

– Ладно. – Отец обернулся, – Вера Андреевна, всего вам доброго. Я сделаю все, как вы сказали.

Он слегка поклонился классной, та рассеянно улыбнулась, провела рукой по рыжеватым волосам. Отец взял Егора за плечо и толкнул вперед, повел по коридору.

– Влад вон, из библиотеки не вылезает, а ты….

– Зато он драться не умеет, – парировал Егор, и снова схлопотал по затылку, но на этот раз число символически, скорее, для порядка. Толку-то от затрещин, когда сам все знает – сына натаскивал Коля Павлов, невысокий, чуть сонный на вид человек, первый помощник Черкашина-старшего, майор запаса, досрочно комиссованный по ранению. О роде войск Павлов умалчивал, но повадки и навыки выдавали его с головой. По совету отца Егор лишних вопросов не задавал, учился терпеть боль, ждать, наблюдать, делать выводы и бить в точку на лице и теле противника, отправляя того, как говорил тот же Павлов, в туман ежей ловить. Как Капустина, например, но этот удар был вполсилы, как Павлов и учил. У него имелся сын Юрка, старше Егора на три года – тот уже учился на четвертом курсе и домой приезжал редко, на каникулы и выходные. Тогда их компания принимала классический вариант «на троих», но такие праздники случались редко. Но вскоре все должно было измениться – Влад и Егор собирались учиться в Москве, хоть поступать планировали в разные институты.

– Черт его разберет, – еле слышно проговорил отец, – как оно все обернется. Топай быстрее, двоечник, у меня дел полно.

– У меня всего две тройки, по алгебре и физике, – обиделся Егор.

– Владу спасибо скажи. Без него тебе и двойки много.

Тут отец был неправ, и сам это отлично знал, но думал он уже о чем-то другом, и на ходу воспитывал сына, как и обещал недавно классной, не особо при этом вдаваясь в смысл сказанного. И очень торопился, обогнал Егора, первым сбежал по лестнице в просторный гулкий холл и оказался на школьном крыльце, сбоку от которого стоял черно-зеленый «чероки». Старая машина, много повидавшая, но отец привязался к верной лошадке и предпочитал ее остальным, посмеивался, что зеленая – счастливая, всегда вывезет, куда бы нелегкая не занесла.

А вот стоявшего рядом человека Егор видел впервые. Сначала показалось, что это Павлов облокотился на крышу «зеленой» и лениво поглядывает по сторонам. Но нет – похожим на отцовского помощника новый человек был лишь издали. Одет неброско, джинсы, куртка, кроссовки, светлые волосы подстрижены очень коротко, «площадкой», двигается неторопливо, точно лениво ему. А вот взгляд под стать павловскому – быстрый, острый: Егору даже стало малость не по себе, чувство такое, точно наждаком царапнули. Глянул на новичка раз-другой, но так и не смог поймать его взгляд – тот глядел вроде как на Егора, а в то же время, куда-то в сторону. На школьное крыльцо, например, где как раз показались мама и сын Капустины.

Дима держался уже бодрее, шустро топал рядом с родительницей, и даже что-то там такое ей объяснял, громко и деловито, состроив при этом обиженно-вороватую физиономию. Ткнул пальцем в сторону Черкашиных, блондинка презрительно поджала губы и торжественно скрылась за мусорным контейнером, Дима оглянулся на Егора и ускребся следом.

– Бедная баба, – проговорил отец, – намается она с ним. Я узнавал – она с каким-то мужиком жила, тот ей ребенка сделал и свалил, говорят, сел, и надолго. Дима если в папу пошел, то скоро сам сядет. В институт ему не поступить, в армию дорога, послужит и все пройдет.

– Сомневаюсь я, – вырвалось у Егора. В голове уже с четверть часа крутилось что-то вроде «горбатого могила исправит», но произнести вслух он это не решался. Ни в кабинете, ни сейчас, просто взялась откуда-то уверенность, что Диме теперь одна дорога – на зону, и там его ждут другие университеты.

– Зря, – раздался спокойный негромкий голос. Егор повернулся, и увидел перед собой того, нового. Он так и обтирал локтями блестящую – только после мойки – крышу «чероки», и тоже глядел Капустиным вслед.

– Зря сомневаешься, – проговорил тот, не глядя на Егора. – Армия ума не прибавит, но дурь вышибет.

Отец глянул на обоих, ухмыльнулся и сел на переднее сиденье. Егор открыл заднюю дверцу, и тут на крыльце появился Влад. Заметил машину, стоявшего рядом Егора, неловко махнул ему рукой, закинул за спину заметно отощавшую сумку и принялся осторожно спускаться по ступенькам. Егор дернулся, было, к нему, но отец перехватил сына за куртку:

– Попрощались уже, – недовольно рыкнул он, – садись в машину.

Деваться некуда – Егор махнул Владу в ответ, открыл дверь и кинул сумку на ворох газет, что лежали на заднем сиденье. Что-то негромко звякнуло, Егор уселся на место и поднял сумку, несколько газет свалились на пол и под ними обнаружился «калашников», новехонький, еще пахнущий смазкой «укорот» на необмятом ремне. Егор переставил сумку к двери, подобрал газеты и аккуратно прикрыл ими автомат, отодвинулся в сторонку. Отец мельком глянул назад, скомандовал «поехали», и машина плавно взяла с места. Развернулись на тесноватом школьном дворе и выехали на улицу, тихую и пыльную, водитель чуть прибавил скорость и остановился у светофора.

– Дрались как? – не оборачиваясь, спросил отец.

– В раздевалке после физры, – Егор смотрел в окно. Перехватил взгляд нового отцовского водителя в зеркале заднего вида, и вдруг почувствовал, что краснеет. Почему-то все случившееся с ними недавно показалось мелким и нелепым, а этот молодой еще человек, у которого, как вблизи оказалось, полно седых волос на висках и макушке, а левая бровь рассечена надвое тонким белым шрамом, посмеивается над ним. Или показалось? Егор уставился в зеркало заднего вида, но зря – водитель смотрел только на дорогу, а лицо держал непроницаемым, точно ничего не слышал. Да ему и не положено в разговор встревать – это просто новый «сотрудник», как называл отец своих людей, проверенный Павловым, как и все остальные, а им положено молчать и делать свое дело.

– Аргументы применялись, спрашиваю? – отец повернулся к Егору, – палки, бутылки?

– Нет, я Диме просто кулаком врезал. Два раза. И он упал, спиной в шкаф.

Снова короткий быстрый взгляд, отраженный в зеркале, но на этот раз без насмешки, потом машина дернулась и остановилась так резко, точно ее вкопали в асфальт.

– Что там? – отец приоткрыл дверцу и высунулся наружу, вглядываясь в клубы пыли, застилавшие обзор.

– Перекрыто, – сказал водитель. Он снова глядел перед собой, и о существовании Егора точно забыл.

– Зараза, – отец грохнул дверцей. – Давай в объезд по Воробьевке. Знаешь, где это?

– Знаю.

«Чероки» сдал назад, качнулся, газеты снесло к дверце, Егор торопливо вернул их на место, маскируя оружие. Такого в руках ему держать еще не доводилось, видел лишь издалека. Павлов научил его и Юрку обращаться с «макаровым», дал сделать по десятку выстрелов, да и только. Вот бы из этой игрушки пострелять…

«Зеленая» выбралась из пробки, покрутилась во дворах и выкатила на прилегающую Воробьевку. Тесная, кривая, улица шла вдоль старых кирпичных «хрущевок», где на заросших бурьяном клумбах и в кустах местами торчали обломки мраморных крестов и памятников. Микрорайон построили на старом кладбище, что-то уцелело, что-то пошло под бульдозер, дома стояли на могилах, и местные детишки и алкаши каждый по-своему проводили время на костях. Зато дорога была свободна, «чероки» катился почти по разделительной, отец глянул на часы, и вытащил мобильник с толстой антенной, принялся, нажимать кнопки. Чудо техники попискивало в ответ, потом заговорил автоответчик, отец ругнулся, и принялся набирать номер заново.

Водитель скинул скорость, «зеленая» встала в паре метров от перехода. Отец, чертыхаясь, возился с мобильником, клял его на все лады, по «зебре» шли люди. Мамаша с коляской, пацан с рюкзаком за спиной, полная, похожая на Капустину неопрятная со злым лицом тетка, еще люди. И бомж, что ковылял последним, тащился нога за ногу, и что-то бубнил себе под нос. Светофор зажегся желтым, потом зеленым, а бродяга все еще топтался на переходе, что-то уронил, согнулся в три погибели и шарил ладонями по асфальту. Машины с той стороны недовольно гудели, мигали фарами, потом раздались крики, приправленные матерком. Отец не обращал на это ни малейшего внимания, весь сосредоточился на недавно купленном беспроводном телефоне, как оказалось, удобной штуке, если, конечно, она ловит сигнал сети. С сетью, похоже, случилась проблема, но отец не терял надежды дозвониться, увлеченно жал на кнопки и шепотом слал автоответчик по матери.

Бомжара, наконец, убрался с дороги, поток с той стороны двинулся навстречу, на переход первой выкатилась красная «мазда», «чероки» дернулся вперед, и тут в глаза ударила вспышка. Егор отшатнулся назад, водитель чуть пригнулся, отец поднял голову, осмотрелся. И тут грохнуло – раз, другой, вспышка повторилась, на этот раз зеленоватая, в отличие от предыдущей, белоснежной.

– Что за… – пробормотал отец, – хрень какая-то. Чего стоим, поехали…

Водитель подался вперед, привстал над креслом и вдруг резко заложил руль влево, дал по газам. Машину развернуло на месте так, точно «чероки» превратился в волчок, зеленую занесло, Егора швырнуло набок, он больно врезался локтем в цевье «калашникова», прикусил губу, привстал, и тут в окне над головой появились две дырки. Небольшие, с неровными краями, от которых вор все стороны брызнули трещины, стекло крошилось на глазах. Егор глядел на них снизу вверх, и тут рядом образовалась третья, раздался очень тихий короткий свист, точно пролетела над головой летучая мышь. Егор видел их в детстве, эти твари оживали летними вечерами, носились над дорогой и норовили вцепиться в светлые волосы людей или белую собачью шерсть, пролетали низко и стремительно, и пропадали в кронах деревьев.

Раздался глухой удар, точно на камень уронили консервную банку, машину швырнуло назад и вбок, но она быстро выровнялась. Отец пригнулся и шарил под креслом, куда улетел мобильник, и орал не своим, сдавленным от злости голосом:

– Ты что творишь, скотина? Охерел? Это ж хлопушка, дети балуются! Назад давай, гони, кому сказано! Ты куда?