Татьяна Корсакова
Марь

Глава 4

Тот двухметровый детинушка с купеческой бороденью не понравился Аресу с первого взгляда. Добровольно Арес никогда бы в этом не признался, но самцов крупнее и выше себя он сразу же относил к стану врагов. К слову сказать, таких было немного. Арес и сам был парнишкой немаленьким, с мышцами, прокачанными не только в качалке железом, но и в «полях» лопатой. Но рядом с бородатым он чувствовал себя мелким и никчемным.

А ведь мужик не сказал и не сделал ему ничего плохого! Отнюдь! Он единственный из всех посетителей аукциона заинтересовался товаром Ареса. Даже купил фляжку. Даже попытался заплатить за нее вдвое больше заявленного. При других обстоятельствах Арес не стал бы артачиться и становиться в позу. Деньги никогда не бывают лишними. Особенно если деньги сами плывут тебе в руки! Но бородатый умудрился вызвать в душе Ареса смешанные чувства раздражения, легкой зависти и непонятного уважения. Держался он просто, одет был еще проще, но взгляд… Он смотрел на Ареса с вежливым равнодушием. Пройдет всего пару минут, и он не вспомнит, как выглядел парень, продавший ему фляжку. Мозг его отформатируется: сотрет из памяти все лишнее, оставит лишь самое главное. Арес явно был лишним. Наверное, именно поэтому он и сунул мужику свою визитку. Чтобы форматирование не прошло слишком гладко, чтобы на память о нем осталось хоть что-нибудь. Хоть вот этот кусочек картона.

Над дизайном визитки Арес колдовал лично. Черный фон, красные буквы и схематичный рисунок заключенной в круг хищной птицы. Как говорится: кто знает, тот поймет, а кто дурак, того уже ничто не исправит. Визитка выглядела стильно, Аресу она нравилась, а потенциальных клиентов, по его мнению, должна была впечатлить своей глубиной и лаконичностью. На нелегальном аукционе, посвященном Великой Отечественной войне, таковых должно было найтись немало. А нашелся всего один. Да и тот, не глядя, сунул визитку в карман.

Итоги аукциона стали для Ареса неутешительными. Всего одна проданная вещь. Всего два посетителя, проявившие хоть какой-то интерес к его товару. Или все-таки один? Старикана профессорской внешности в расчет можно было не брать. Но старикан был забавный, разбирался в истории и даже прочел бородатому краткую лекцию. Арес отличался острым слухом, поэтому кое-что из лекции услышал. Старикан заслуживал уважения уже самим фактом любви к истории. В отличие от бородатого, которому настоящая армейская фляга времен Великой Отечественной была нужна лишь в качестве трофея. Эту флягу он собирался брать с собой на охоту или рыбалку.

Словом, первый блин вышел комом: дебют Ареса на одном из серьезнейших теневых аукционов провалился. Дадут ли ему второй шанс? Большой вопрос! Хотелось бы ему получить этот второй шанс? Конечно, хотелось бы! Но пока в жизни Ареса намечался застой. Он очень надеялся, что временный, потому что рытье могил на городском кладбище было занятием скучным, хоть и позволявшим ему поддерживать себя в приличной физической форме.

Бородатый позвонил ему ровно через три дня после аукциона. Арес как раз закончил копать очередную могилу и попивал минералку в тени старой березы, которую администрация кладбища грозилась спилить из-за раскинувшихся на немалое расстояние корней. Корни поднимали плиты ближайшего захоронения, и родственники усопшего предъявляли администрации претензии. Да и «гуляющая» в самом центре кладбища земля – непростительная роскошь по нынешним временам. Арес подозревал, что березу спилят ровно в тот момент, когда найдется достаточно щедрый и достаточно амбициозный клиент, желающий застолбить участок под собственные загробные нужды. А пока директор вяло отбрехивался и энергично строчил отписки на жалобы и претензии.

Мобильный зазвонил неприлично громко. И Ильич, напарник Ареса, дочерна загоревший и насквозь пропитавшийся алкоголем, неодобрительно покачал головой и так же неодобрительно проворчал:

– Трубку сними, молодой! Не буди народ!

Народ на кладбище давно уже спал вечным сном, и такие мелочи, как трель мобильника, навредить ему никак не могли. Арес скосил взгляд на экран смартфона. «Номер не определен». Ну а раз не определен, то и нафиг надо! Порядочные люди свои номера не прячут, а общаться с непорядочными в этот жаркий июльский день Арес был не настроен.

Мобильный поорал еще секунд двадцать и затих. О звонившем Арес забыл почти тут же. Его мозг тоже прекрасно умел форматироваться.

Смена закончилась в четвертом часу. Времени у Ареса было достаточно, чтобы смотаться домой, принять душ и переодеться перед выходом в свет. Вечер пятницы он собирался провести в «Тоске» – местечке в равной степени пафосном, унылом и привлекательном. Арес не мог считать себя завсегдатаем «Тоски» и с Жертвой, ее бессменным хозяином, не ручкался, но пару раз в месяц захаживал. В «Тоске» собиралась весьма разномастная публика, той или иной степени респектабельность, но на памяти Ареса никаких разборок в баре не случалось. Зато была атмосфера! Именно за атмосферу – уныло-нуарную, нарочито-мрачную, утонченно-депрессивную, «Тоску» и жаловала почтенная публика. Аресу атмосфера тоже неожиданно «зашла». Ему не очень нравился средний чек этого заведения, но за атмосферу приходилось платить. У Жертвы получалось делать деньги даже из воздуха. Вот из этого тяжелого, пахнущего сигарами, благовониями и солеными огурцами воздуха.

Каждый раз Арес садился за свой любимый столик в уютной темноте, разгоняемой лишь красным светом стилизованной под факел лампы, подальше от сцены, на которой частенько завывало или билось в корчах очередное молодое дарование. Дарований прикармливал Жертва. Он считал себя серым кардиналом и крестным отцом непонятых и непринятых миром музыкантов, актеров и художников, а еще продюсером странных перфомансов, случавшихся в «Тоске» с убийственной регулярностью.

Сегодня в подвале было тихо. Вместо очередного дарования на сцене стояла тренога с закрепленной на ней картинкой. Картинка была в равной степени забавной и непонятной. То ли свет был выставлен так удачно, то ли Арес хлебнул лишнего, но в крупных и хаотичных мазках можно было рассмотреть всякое. Все зависело от того, под каким углом смотреть. И публика подхлдила и смотрела! Удивленно и восхищенно цокала языком, даже приседала на корточки, чтобы изменить угол наклона и насладиться чем-то доселе неведомым. Арес приседать не стал, но картину рассмотрел со всех сторон. Даже подпись художника изучил. Подпись пряталась в мешанине мазков, и заметить ее получилось далеко не сразу. Подпись была такой же забавной, как и сама картина. Феникс сизокрылый – вот так затейливо обозвал себя неведомый художник.

Официантка, мрачная тетка с лицом наемного убийцы и бицепсами армрестлера, прорычала на ухо Аресу, что «эту мазню» сегодня продадут на аукционе. Официантка к Аресу благоволила, поэтому рычала не слишком громко, чтобы он ненароком не оглох. Значит, еще один аукцион. На сей раз не подпольный, а вполне себе легальный. Арес вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы заполучить «эту мазню» в личное пользование, хоть раз поучаствовать в аукционе на стороне покупателей, а не продавцов. Он порылся в карманах джинсов, пересчитал имеющуюся наличность. Наличности было меньше, чем хотелось бы, но чем черт не шутит? Вдруг он окажется единственным покупателем!

С аукционом Арес просчитался. Мазня ушла за полторы тысячи зеленых. Куда ему с его сотней! Настроение, до этого благостное и приподнятое, враз испортилось. Какая-то неведомая сизокрылая птица-феникс одним лишь взмахом крыла заработала столько, сколько Аресу было не заработать и за пару месяцев раскопок. Вот такая ерунда.

С горя и от внезапно нахлынувшей тоски Арес заказал графин фирменного самогона. Самогон Жертва гнал лично. Подавался тот с солеными огурчиками и стоил непростительно дорого. Но Аресу было все равно. Деньги, которые не вышло потратить на мазню Феникса сизокрылого, он теперь с мрачным остервенением тратил на крафтовый самогон с огурцами.

Ополовиненный хрустальный штоф наводил Ареса на философские мысли о стакане, который наполовину пуст, и собственной неприкаянности. Именно в этот момент горькой кручины кто-то легонько тронул его за плечо, а потом спросил:

– Я присяду?

Арес дернул плечом, вместе со стулом отодвинулся от стола и лишь после этого обернулся. За его спиной стоял тот самый бородатый детинушка с аукциона. Выражение лица его было вежливо-невозмутимым, и Аресу отчего-то подумалось, что его вопрос – это чистая формальность, что не нужно ему никакое разрешение, чтобы усесться напротив.

– Ну, давай! – сказал Арес с вызовом.

На «ты» он перешел не без злого умысла: давал понять, что в «Тоске» они на равных, что китайские церемонии закончились вместе с аукционом.

– Спасибо. – Бородатый уселся напротив, окинул задумчивым взглядом штоф с самогоном.

– Угощайся! – сказал Арес. Этим поганым вечером он решил быть великодушным. – Фирменное пойло хозяина.

Почти в то же мгновение возле их стола материализовался и сам хозяин. Это было настолько неожиданно и настолько нетривиально, что Арес потерял дар речи. Пока он приходил в себя, Жертва поздоровался с бородачом за руку, как с давним знакомым, спросил:

– Как обычно?

– Мне, как молодому человеку. – Бородач кивнул на штоф с самогоном. – И организуй нам, пожалуйста, что-нибудь из закуски.

– Закусить или покушать? – деловито поинтересовался Жертва.

– Покушать, – сказал бородатый. – Я полдня на ногах. Голодный как волк.

– Арес? – Жертва вопросительно посмотрел на Ареса, и тот охренел еще больше. Оказывается, легендарный хозяин легендарной «Тоски» знает, как его зовут! – Ужинать будем?

– За чей счет банкет? – Арес мысленно прикинул, сумеет ли расплатиться за ужин.

– За счет заведения, – сказал Жертва с какой-то мрачной решимостью в голосе. – Банкет за счет заведения!

Арес едва удержался, чтобы не присвистнуть. Он слышал множество историй о невероятной прижимистости Жертвы, но ни одной о его щедрости. Даже интересно, что подадут им на ужин. Три корочки хлеба?

Ответить Арес не успел. Жертва уже снова переключился на бородатого.

– Ты опоздал, – сказал он с мягким укором. – Улетел наш Феникс сизокрылый. Крылышками бяк-бяк-бяк! – Он взмахнул длинными руками, а потом закончил трагическим шепотом: – Всего за полторы тысячи. Если бы ты явился вовремя, ставки были бы выше.

– Мог бы придержать до моего появления, – сказал бородач с широкой ухмылкой.

– Не мог. – Жертва скрестил руки на груди. – Я человек слова!

Он постоял еще пару секунд со скорбным лицом, а потом растворился в темноте, словно призрак.

– Я Стэф, – сказал бородатый и протянул руку.

– А я Арес.

Рукопожатие у бородатого было крепкое, а ладонь мозолистая, словно это он, а не Арес подвизался на лето копателем могил.

– Я купил флягу.

– Помню.

– Мне понравилась покупка.

– Рад за тебя.

Арес пока не знал, к чему этот разговор, но чутье подсказывало, что намечается что-то весьма интересное и вполне возможно, этот вечер закончится не так печально, как думалось.

– Мне нужно знать, где ты ее нашел.

Вот так. Никаких тебе: скажи мне, Арес, пожалуйста! Будь так любезен! А сразу в лоб: мне нужно знать! Арес скрежетнул зубами, растянул губы в презрительной усмешке.

– Где взял, там уже нет, – с вызовом сказал он и разлил крафтовый самогон по рюмкам. Одну осушил залпом, вторую придвинул к Стэфу.

– А что есть?

Стэф опрокинул в себя самогон. Почти в ту же секунду возле их столика нарисовался Жертва с подносом в руках. Еще через пару секунд перед ними стояли тарелки с жареной картошкой, жареными лисичками и жареным мясом. На отдельной тарелке лежали легендарные соленые огурчики. У Ареса громко заурчало в животе. У Стэфа, кажется, тоже. Они переглянулись. Эта по-мужски незатейливая реакция на хорошую еду стала первым шагом к поиску консенсуса.

– Да так, разное, по мелочи, – сказал Арес уклончиво и уткнулся в тарелку.

Мясо было чертовски вкусное, а картошка словно из детства: идеальный баланс жареного лука, сметанки и грибочков. Он наслаждался ужином и обдумывал свои дальнейшие ходы. Стэф терпеливо ждал.

– Гимнастерка шерстяная образца сорок третьего года, – начал Арес. – Состояние, правда, хреновое. Алюминиевая кружка – состояние сносное. Мельхиоровая пряжка рейхсвера – состояние почти идеальное. Что из этого богатства тебя интересует?

– Меня интересует место, где ты нашел флягу, – сказал Стэф, разрезая свой кусок мяса. – И те предметы, которые были рядом с ней.

– Инфа без гимнастерки, кружки и пряжки не продается. – Арес разлил остатки самогона по рюмкам, с вызовом глянул на собеседника.

– Сколько? – спросил тот.

– Я хотел купить мазню, – сказал Арес мечтательно.

– Мазню? – Стэф приподнял брови.

– Картину Феникса сизокрылого. Ну, ту, где не пойми что, но все равно круто.

– И? – Стэф смотрел выжидающе. Кажется, он никак не мог уловить ход мыслей Ареса.

– И ту картину купили за полтора косаря. Зеленых, разумеется!

– И ты хочешь полтора косаря зеленых за истлевшую гимнастерку, алюминиевую кружку и мельхиоровую пряжку?

В голосе Стэфа не было ни возмущения, ни злости, ни удивления. Он словно прикидывал что-то в уме. А может, просто охренел от этакой наглости. Но Арес твердо вознамерился закончить этот день победителем. Если не получить бабла, так хотя бы покуражиться.

– Хорошо, – наконец сказал Стэф. – По рукам!

Они чокнулись рюмками: Стэф твердо и уверенно, Арес ошалело.

– Я куплю у тебя все перечисленное. А ты расскажешь мне, где нашел флягу.

И далась ему эта фляга! Понятно, что вещица на удивление хорошо сохранилась. Понятно, что таким трофеем не грех похвастаться перед друзьями. Но платить полторы тысячи баксов за инфу о том, где ее нашли?

– Не расскажу. – Арес осушил рюмку. В голове шумело и перекатывалось. То ли кровь, то ли крафтовый самогон.

– Почему? – Стэф выпил свой самогон, сунул в рот огурчик. – Разве мы не договорились? – Его голос по-прежнему звучал ровно, но Аресу все же почудился звон металла.

– Мы договорились, что я предоставлю тебе информацию. И я не отказываюсь от своих слов. Но я не расскажу тебе, а покажу!

– Покажешь? – Кажется, ему удалось-таки удивить этого невозмутимого и непрошибаемого мужика.

– Там такое место… Описывать его бессмысленно, все равно не найдешь.

– Координаты?

– Да не доберешься ты туда по координатам! Это охрененная глухомань!

– Насколько охрененная?

– Болота и топи, люди дремучие, комары огромные. Вот насколько охрененная!

– И ты готов сопроводить меня в эту болотную глухомань?

– За умеренную плату. – Арес затаил дыхание. Он пошел ва-банк. Теперь точно или пан, или пропал! Сейчас Стэф пошлет его к такой-то матери и конец всем планам!

– Насколько умеренную? – Стэф не послал. Он снова явно что-то просчитывал в уме.

– Я работаю на кладбище. – Арес начал издалека.

– Все профессии важны. – Стэф кивнул.

– Копаю могилы в свободное от учебы и хобби время. Хобби мое, как ты заметил, бабла приносит не особо много.

– Уже принесло полторы тысячи долларов. – Стэф задумался и добавил: – И еще пятьдесят за флягу.

– А работа на кладбище приносит мне пятьсот в месяц плюс чаевые.

– Чаевые? – Кажется, Аресу снова удалось его удивить.

– Ну, крест на могилке поправить, веночки разложить по фэн-шую. Еще кое-что по мелочи.

– И сколько у тебя выходит с чаевыми?

– Семьсот, – признался Арес. – Максимум.

– То есть, за семьсот баксов ты согласен сопроводить меня в болотную глухомань?

– Дорожные расходы за твой счет.

– Договорились. – Стэф огладил свою бородень. Жест этот сделал его похожим на попа. Арес едва удержался от улыбки. – Выезжаем завтра утром.

– То есть? – Вот и пришла пора Ареса удивляться.

– Завтра в пять утра я буду у тебя. Назови свой адрес.

– И ты не хочешь спросить, как далеко нам нужно ехать?

– По пути разберемся.

Стэф вытащил из кармана бумажник, отсчитал деньги, придвинул к Аресу.

– Здесь две с половиной тысячи. Триста – компенсация морального вреда.

– Нет у меня никакого вреда, – пробормотал Арес, засовывая баксы во внутренний карман джинсовки. – Завтра в пять буду как штык!

Глава 5

Из дремы Стешу выдернул стук в дверь. Она вскинулась, затрясла головой, пытаясь понять, где она и что происходит, пытаясь вернуть сознанию хоть какую-то ясность. Стук повторился. Стеша посмотрела на настенные часы. Четверть шестого. Можно считать это время рассветным?

Она встала из-за стола, прокралась в сени, замерла у двери, прислушалась. С той стороны больше не доносилось ни звука, и Стеше начало казаться, что ей все приснилось. Она уже собиралась отойти от двери, когда услышала слабый стон.

– Бабушка? – Стеша прижалась ухом к двери. – Бабушка, это вы?

– Открой, – послышалось с той стороны.

Голос был такой, что не понять, баба Марфа это или кто-то из тех, других. Стеша затаила дыхание.

– Это я. Открывай, Стэфа!

Голос сделался чуть громче, а интонация, с которой произнесли ее имя, не оставляла никаких сомнений. Да и Стэфой ее звала только баба Марфа. Родители и Катюша всегда называли ее Стешей, а преподаватели в мединституте – полным именем. Стефания. Но сейчас это было совершенно не важно! Дрожащими руками, стараясь не коснуться висящего на двери черепа, Стеша отодвинула засов и приоткрыла дверь.

Баба Марфа сидела на крыльце, привалившись спиной к стене. От нее пахло гарью, а от полушубка поднимались струйки дыма, как от того страшного существа… Стеша вздрогнула, попыталась закрыть дверь.

– Это я, Стэфа! – сказала баба Марфа ворчливо. – Не бойся, уже утро.

Стеша боялась, но не за себя, а за Катюшу. Не могла она рисковать жизнью сестры. Но и бросить старого человека на морозе она тоже не могла.

– От вас идет дым, – сказала она шепотом.

– Ночь с угарниками провела. Чему удивляться?

– Угарниками?

– Помоги встать, Стэфа. Сил никаких нет.

Стеша выскользнула на крыльцо, подхватила бабу Марфу за подмышки. Та, несмотря на преклонный возраст, была старухой крепкой и высокой, на голову выше самой Стеши. Вблизи дымный запах, исходивший от ее одежды, сделался еще сильнее. От него заслезились глаза и запершило в горле.

– Дверь запри, – велела баба Марфа, как только они оказались в сенях.

Пока Стеша возилась с засовом, она сбросила полушубок прямо на пол, потопталась по нему валенками, словно сбивая огонь. Если от полушубка пахло гарью, то от валенок – мокрой псиной. И следы от них на полу тоже оставались мокрые. Словно баба Марфа провалилась по колено в воду. Точно так же, как совсем недавно сама Стеша.

В комнате старуха без сил опустилась на стул и сказала без всякого выражения:

– Помоги раздеться.

Выглядела она ужасно. Выбившиеся из-под платка волосы казались седыми из-за припорошившего их пепла. Изрезанное морщинами лицо сделалось землистого цвета, глаза и щеки ввалились, руки подрагивали.

Стеша стащила с нее сначала один насквозь промокший валенок, потом второй, приткнула их к печному боку. Помогла снять вязаную кофту, попыталась надеть на искореженные артритом стопы шерстяные носки, но баба Марфа отказалась.

– В кладовой на полке кувшин, – сказала она едва слышным, но привычно сварливым голосом. – Принеси мне.

Стеша метнулась в кладовку, схватила с полки глиняный кувшин, вернулась обратно в комнату. В кувшине хранилась какая-то остро пахнущая трава. Баба Марфа высыпала горсть в большую чашку, велела:

– Кипятку плесни!

Стеша вытащила из печи горшок, залила траву кипятком, придвинула чашку к старухе, сама уселась напротив.

– Где вы были? – спросила шепотом.

– На болоте. – Старуха бросила на нее мрачный взгляд.

– Кто эти… существа? – Назвать ночных гостей людьми не поворачивался язык. – Кто они такие? Зачем они приходили?

– Кто? – Баба Марфа обхватила обеими руками чашку, вдохнула исходящий от нее пар. – Это угарники.

– Кто такие угарники?

– Нежить.

– Как это нежить? – Стеша одновременно верила и не верила сказанному. С одной стороны, как можно верить в подобные деревенские сказки? А с другой – она все видела собственными глазами!

– Нежить – это когда не живое и не до конца мертвое. – Баба Марфа сделала большой глоток кипятку и даже не поморщилась. Точно так же пил ее чай Серафим.

– А они… оно было неживое?

Стеша уселась напротив старухи, обхватила себя руками за плечи. Ее знобило то ли от холода, то ли от пережитого ужаса.

– Устала я, – сказала баба Марфа бесцветным голосом. – Устала и замерзла. На печь полезу. Отдохнуть мне надо. И ты иди спать.

– Я не хочу спать! – почти выкрикнула Стеша и тут же прикрыла себе рот рукой. – Я хочу знать, что произошло сегодня ночью. Это были… какие-то галлюцинации? Вы что-то подсыпаете в этот ваш чай, да? Вы меня опоили?

– Иди спать, – повторила баба Марфа едва слышно.

– Зачем все это? Что вы делаете? – спросила Стеша так же едва слышно.

– Что я делаю?

– Вы пытаетесь заставить меня поверить во все это… – Она запнулась, подбирая правильное слово. – Мракобесие! Вы хотите, чтобы мы с Катюшей ушли, да? Так и скажите прямо! Зачем все это?

– Я хочу, чтобы вы ушли.

Стеша почти до крови прикусила губу, отодвинулась от старухи как можно дальше. Теперь, когда все предельно ясно, нужно собраться с силами и решить, как им действовать дальше. Нет, как ей действовать дальше, потому что вся ответственность теперь лежит только на ее плечах.

– Я хочу, чтобы вы ушли, – повторила старуха усталым шепотом. – Но, боюсь, теперь уже поздно.

– Почему поздно? – спросила Стеша, хотя всего мгновение назад дала себе зарок не разговаривать с бабой Марфой и быть сильной.

– Ты спрашивала, зачем они приходили.

– Это все не взаправду! Это какой-то морок! Галлюциноген в ваших чертовых травках!

– Они приходили за тобой, Стэфа. – Баба Марфа словно не слышала ни ее страха, ни ее обвинений. Баба Марфа словно бы разговаривала сама с собой, и монолог этот никто не смел остановить.

– Почему? – Стеша встала из-за стола, отошла к окну. Специально отошла, чтобы их с этой сумасшедшей старухой разделяло как можно большее расстояние. – Зачем я им?

– Зачем я как раз могу понять. – Баба Марфа допила свой отвар. – А вот почему… Ты мне скажи, Стэфа, почему они явились?

– Я?! – От возмущения Стеша потеряла дар речи. – Я должна обосновать вот эту… бесовщину?!

Она утратила самоконтроль и с шепота снова перешла на крик. Из-за двери, ведущей в спальню, послышался испуганный плач Катюши. Не говоря больше ни слова, Стеша бросилась к сестре.

Катюша сражалась с кем-то невидимым, пыталась выпростаться из тяжелого кокона, в которое превратилось одеяло, стонала и плакала во сне. Стеше понадобилось время, чтобы успокоить сестренку. Когда она вышла, наконец, из спальни, бабы Марфы за столом уже не было, лишь слабо колыхалась занавеска на печи. Стеша в растерянности постояла посреди комнаты, а потом вернулась в спальню, легла рядом с Катюшей и почти мгновенно провалилась в пахнущий гарью и наполненный треском огня сон.

Она проснулась так же внезапно, как и уснула. Открыла глаза, уставилась на подсвеченное солнцем окошко. Катюши рядом не было. Ватное одеяло лежало на полу. В затуманенное сном сознание медленно и неуклонно вползали ночные воспоминания. Или ночные галлюцинации. Стеша села в кровати так резко, что закружилась голова.

– Катя! Катюша! – позвала она, натягивая поверх ночной сорочки кофту.

Сестра нашлась в передней комнате, которая служила им одновременно и кухней, и столовой, и гостиной. Катюша сидела за столом, перед ней стояла тарелка с блинами и чашка молока. Деревянная птичка лежала тут же. Первый робкий луч мартовского солнца золотил ее резной бок. От сердца сразу отлегло, а ужасы минувшей ночи истаяли, как предрассветный туман. Подумалось вдруг, что все это ей просто приснилось. Не было никаких ночных гостей. Не было змеиного черепа на двери. Баба Марфа никуда не уходила и ни в чем не обвиняла Стешу.

– А где бабушка? – Стеша погладила Катюшу по голове.

После смерти мамы болтушка и хохотушка Катюша перестала разговаривать. Нет, она не онемела, но словно бы утратила интерес к словам, как будто ей больше нечего было сказать этому страшному и несправедливому миру. Стеша не пыталась ее разговорить, потому что понимала: всему свое время. Когда-нибудь ее младшая сестра примет случившееся и станет прежней. Стеше хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее, поэтому она старалась вести себя так, словно ничего в их жизни не изменилось, словно баба Марфа – это не злая, совершенно чужая им старуха, а любимая бабушка. Ей хотелось, чтобы Катюша думала именно так. Надежды на то, что баба Марфа хоть когда-нибудь по-настоящему признает их своими родными внучками, лично у нее не было.

Хлопнула входная дверь, по босым ногам потянуло холодом. А через мгновение в избу вошла баба Марфа. Выглядела она обычно, насколько вообще может выглядеть обычно болотная ведьма. Она зыркнула на них с Катюшей недобрым взглядом, бухнула на табурет ведро с водой. Все это было бы почти привычно, почти нормально, если бы от бабы Марфы остро и до тошноты отчетливо не пахло гарью.

– Блины в печи, – сказала она, стаскивая с себя телогрейку. Полушубок с обгоревшим воротником лохматой и вонючей кучей до сих пор лежал у двери. – Чай можешь не пить. Не надо тебе рисковать.

И столько желчи было в ее словах, что Стеша от злости стиснула зубы.

– Я попью воды, – сказала она с вызовом.

– Попей. – Баба Марфа не смотрела в ее сторону. – А потом ступай к колодцу.

– Зачем? – Они разговаривали так, словно ночью не случилось ничего необычного, ничего страшного.

– Протопим баню, нужно помыться и постирать белье. Малая, ты почему еще не поела? – Баба Марфа строго посмотрела на Катюшу. Под ее взглядом Стеша сжалась, приготовилась к бою за сестру. Но Катюша нисколько не испугалась ни взгляда, ни строгости. Она улыбнулась старухе и придвинула поближе к себе тарелку с блинами.

– А ты чего стоишь? – спросила баба Марфа, переводя взгляд с Кати на Стешу. – Ждешь особого приглашения?

– Я сейчас. – Стеша натянула на ноги валенки, накинула полушубок. – Мне нужно… – Она не договорила, вышла в сени и замерла перед входной дверью.

В рассеянном, но достаточно ярком свете, проникающем внутрь сквозь узкое окошко, дверь была видна вполне отчетливо. На металлическом крюке уже не было никакого черепа. Тоже примерещилось? Стеша сделала глубокий вдох и толкнула дверь.

Снаружи было ярко и морозно. Весна еще только-только вступала в свои права, но уже было очевидно, что битву с зимой она выиграла. Было что-то такое особенное в звенящем воздухе, чем-то таким он пах! Нет, не гарью, а талой водой и сырой землей. Ароматы эти неожиданно показались Стеше приятными и успокаивающими. Подхватив стоящее в сенях пустое ведро, она направилась к колодцу, но на полпути остановилась, обернулась. Отсюда не было видно окошка их с Катюшей спальни, а Стеше было важно удостовериться, убедиться в том, что случившееся минувшей ночью ей не привиделось. Или, наоборот, привиделось. Она поставила ведро на землю и направилась обратно к дому.

В первое мгновение Стеше показалось, что все хорошо, что нет причин для страха: снег под окошком был девственно-белый и пушистый. Можно было списать все на кошмар или галлюцинации и уйти, но Стеша пнула снежный сугроб носком валенка. Под девственно-белым оказалось черно-красное. Свернувшаяся заячья кровь прожгла в рыхлом мартовском снегу дыры почти до самой земли. Баба Марфа всего лишь присыпала это место свежим снегом, может быть, даже прошлась по нему метлой. Замела следы. Зачем? Чтобы ничего не напоминало о событиях ночи? Чтобы Катюша не испугалась? Чтобы Стеша больше не задавала вопросов? Стеша попятилась, поскользнулась и едва не рухнула в сугроб.

До колодца она шла, не оборачиваясь. Хватит с нее! У нее есть дело, самое простое, хоть и не самое легкое. Она должна натаскать воды в баню. Баня у бабы Марфы была маленькая, приземистая. В крошечном предбаннике места хватало лишь на широкую лавку и прибитую к стене вешалку. Места в самой парной было немногим больше. Здесь сладко пахло сухими травами и смолой. Внутренность железного бака была начищена до зеркального блеска. На вбитых в стену гвоздях висели две шайки и несколько дубовых веников. Баня, казалось, все еще хранила тепло, хотя быть такого никак не могло.

К тому моменту, как Стеша наполнила бак водой, спина ее взмокла, а колкий мартовский воздух уже не морозил, а приятно освежал. Неожиданно для самой себя она поняла, что больше не боится, что рутинное и не самое легкое занятие вышибло из головы все дурные мысли. А еще очень захотелось есть.

Когда Стеша вернулась в дом, баба Марфа возилась у печи. Поверх черной юбки она повязала белый передник, волосы убрала под низко повязанный платок и со спины была похожа на самую обыкновенную деревенскую бабушку. К сожалению, только со спины.

– Управилась? – спросила она, не глядя на Стешу.

– Управилась. – Стеша стащила валенки, прижалась озябшими, покрасневшими от ледяной воды ладонями к печному боку.

– Садись завтракать, – сказала баба Марфа и ловким движением стряхнула блин с чугунной сковородки на стоящую на припёке тарелку.

– Спасибо. – Стеша забрала тарелку, присела к столу.

Через приоткрытую дверь она видела, как в спальне Катюша играет со своей деревянной птичкой. Наверное, самое время поговорить. Вот только с чего начать? Какой вопрос задать бабе Марфе? На какой вопрос она захочет ответить?

Начинать не пришлось. Баба Марфа села напротив, уставилась на Стешу тяжелым взглядом своих черных цыганских глаз. У мамы и у самой Стеши глаза были зеленого цвета, у Катюши – светло-карие. Вот такой непроницаемой угольной радужки не было ни у кого в их семье.

– Где твой платок? – спросила баба Марфа.

– Какой платок? – Сердце похолодело и стало биться в разы быстрее. – У меня несколько платков.

На самом деле платок был только один, и теперь Стеша надевала шерстяной берет или и вовсе ходила с непокрытой головой. Весна ведь!

– Тот красный платок, в котором ты приехала.

– А почему вы спрашиваете?

Ей был неприятен этот допрос. Было что-то странное в том, каким тоном баба Марфа его вела, и в том, каким взглядом на нее смотрела.

– Где платок? – процедила баба Марфа и стукнула ладонью по столу с такой силой, что Стеша от неожиданности уронила вилку. Та с тихим бряцаньем упала на пол. Пришлось лезть за ней под стол. Это дало Стеше время прийти в себя и собраться с силами для отпора.

– Я его потеряла. – Сказала она, выныривая с вилкой из-под стола. – Не понимаю, какое вам…

– Где? – перебила ее баба Марфа.

– Что где? – Стеша вытерла вилку лежащим на краю стола полотенцем.

– Где ты потеряла свой платок?

– Не знаю, – соврала Стеша. Отчего-то говорить старухе правду не хотелось.

– Не ври мне! – Баба Марфа крепко сжала ее запястье своими сухими узловатыми пальцами. – Спрашиваю в последний раз! Где ты потеряла свой платок?