Татьяна Доброхотова
Рассказы и сказки для взрослых

© Татьяна Доброхотова, 2016

© Дарья Кагарлицкая, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Берег памяти

Крики чаек, морской бриз, серые волны до горизонта. Эллинг с поломанными весельными лодками в стороне от пляжа. Как давно он здесь не был! А ведь тогда дал себе слово не возвращаться никогда. Сколько же лет с тех пор? Тридцать пять? Нет, почти сорок. Сорок – это очень много. Зачем он вернулся? К кому? Память – коварна, только кажется, что все можно вернуть и повторить. Тогда ему было двадцать. И тому, кого он собрался проведать, было столько же, на полгода больше.

Осень началась отвратительно. Петер, с которым вместе прожил шесть лет, сорокадвухлетний профи по спецэффектам в кино, в сентябре получил выгодное предложение из Аделаиды. Спешно собрался, и видимо, нашел на новом месте себе кого-то еще, особо частыми звонками не балует. Он даже не подозревал, что будет так тосковать без него.

Потом болел, пришлось отменить концерты. Первая осень без концертов! Врачи советовали куда-нибудь в санаторий, желательно поближе к теплому морю. Но неделю назад он опять увидел сон. Да, вот это ничем не примечательное место, которое он так долго пытался забыть. Уже забыл. Но иногда все еще видит во сне. И вот решил приехать, пока есть время.

А здесь все изменилось, не узнать. Была деревня, стал город. Стало. Было. И почти вся жизнь позади, между только двух слов. Чья, его самого? Или того, кто остался здесь навсегда, среди этих волн, южного пронзительного неба, заспанного то ли городишка, то ли деревни? Что он хочет понять? Возможно ли? Удастся найти, услышать? Яркое солнце над головой. Сегодня холодное.

Иван, Иван Сергеевич, сошел с разбитого автобуса. Следовало поискать, где остановиться. Лучше там, как можно ближе к морю. К пляжу, где когда-то все начиналось. К своей юности.

Жилье нашлось сразу, и почти на самом берегу. В ноябре мало кто хочет отдыхать в Крыму, не сезон. Устроился быстро. Теперь туда, на берег, где стояла когда-то их маленькая старая зеленая палатка, в которой так сладко спалось и мечталось под мерный шум волн.

Узенькая улочка виляла среди разноцветных деревянных домов. Как тогда. Все как тогда, будто ничего ни для кого не изменилось, непривычно только идти одному. Иван спускался не торопясь, точно зная, что вон там, на следующем повороте, опять увидит море, раскалывающее о берег соленый холодный прибой.

Домик, совсем маленький, за голубым забором. А он, оказывается, многое забыл. Вот этого домика совсем не знает. Ничего удивительного, за столько-то лет! Или его тогда еще не было?

Музыка. Как знакомо! Светлая, меланхоличная. Шопен. Только вот исполнение неважное. Все равно. Твой любимый ноктюрн. Здесь? Как странно.

Вот и пляж. Ни единой души вокруг. Ветрено. Влажно. Иван поплотнее запахнул на себе черное длиннополое пальто, чтобы не простыть. Где же тогда они поставили палатку? Вроде вот тут, недалеко от спуска. Или там, чуть правее. Надо же, он не помнит. А дома казалось: все, каждая, даже совсем незначительная, деталь, навечно застряла в памяти так, что стоит только закрыть глаза и увидишь как на картине. Ладно. Их палатка стояла где-то здесь, и каждое утро начиналось тоже вот под звуки Шопена или Бетховена из маленького катушечного магнитофона, которым они так дорожили. Отец Ивана привез его из случайной загранкомандировки.

В то лето они только перешли на пятый курс консерватории. Были молоды, талантливы, неутомимы. Тогда казалось, что не только их беззаботное существование, но весь мир: природа, море, желания – все состоит из звуков. Что из всего, что есть вокруг, уже давно сделана музыка.

Мелодии расскажут обо всем, научат любить, ненавидеть, страдать. Стоит только правильно прочесть их, почувствовать, научиться сыграть. И откроется мир, в который пускают только избранных, тех, кто сможет распахнуть двери. И там, в этом мире, казалось, уже ждут их. Они были слишком успешны, чтобы заметить вокруг что-то еще, кроме самого главного для них – музыки.

Пора возвращаться. Уже темнеет. Надо разобрать вещи и где-то поужинать. У него еще будет время вспомнить, вернуться в жаркое лето, где они были так уверены во всем на свете.

Опять этот домик, и звуки классики из распахнутого настежь окна с белой полупрозрачной занавеской. Моцарт. Теперь это работает музыкальный центр. Не живая игра, проигрыватель. Но очень хорошо, талантливо, виртуозно.

Юноша возле калитки. Нет, молодой мужчина. Совсем молодой, Косая светлая челка, взгляд из-под волос. Пронизывающий, как стрела. Знакомый. Неужели он? И все такой же, не изменился, не постарел? Не может быть. Что-нибудь спросить:

– Нравится, как играет Фредерик Кемпф?

– Очень. Павел, – и протянутая для знакомства рука.

Да, обознался. Глупо было надеяться. И даже не похож совсем. Другое лицо, рост, фигура. Другая одежда. И время сейчас другое. Только вот рука. Узкая кисть, длинные, утолщенные в суставах, разработанные, пальцы.

– Иван. Это ты Шопена недавно играл?

– Я.

– Восьмой ноктюрн – красиво.

Утром Иван опять спустился к морю. Присел на сломанный лежак, оставшийся зимовать у самого края волнореза. Звуки. Привычно прислушался. В четком ритме морского прибоя еле слышное: Вань-ка, Вань-ка.

Здравствуй, Леша! Видишь, я все-таки вернулся. Да, не скоро. Через тридцать восемь лет. Нет, не для того, чтобы вспомнить. Я не забывал. Любимую твою музыку. Юность. Разговоры. Надежду.

И греховные ночи под прогретым южным солнцем брезентом палатки тоже помню. Что это было? Похоть? Страсть? Глупость? Любовь? Тебе я все могу рассказать. Я для этого и вернулся. С чего начать? Конечно с нас. У меня больше никогда так не было. Ни с одной женщиной не было. И с мужчинами тоже не было так. А было их… Сначала каждый раз казалось – любовь! Потом… Давно перестал считать.

То лето осталось лучшим. Из-за тебя. Я все еще часто думаю о нем. И о тебе. Без тебя я стал бы другим. Не состоялся. Спасибо. Как ты тут? Ты же здесь? Я чувствую. Слышу твое приветствие…

Кто-то присел рядом на лежак. Придвинулся близко. Павел, вчерашний, из домика:

– Я Вас узнал. Вы – Иван Кандидов, то есть Иван Сергеевич. Я слушал Ваши концерты. Вы – гениальный исполнитель.

– Преувеличиваешь. Ты кто?

– Учитель музыки из здешней школы. В прошлом году закончил училище.

– Сколько тебе?

– Двадцать один.

Белый пластиковый прямоугольник из глубокого кармана пальто. Плеер.

– Послушай, это тоже Шопен. Только запись неважная, очень старая.

Как интересно смотреть на его лицо. Не играет, но хоть слышит. Вся гамма чувств. Морщится. Не доволен качеством, шумом. Ничего, сейчас привыкнет. Удивление, испуг. Да, я тут тоже пугаюсь, силы, накала, страсти. Радость. Восторженные, счастливые глаза:

– Великолепно. Кто это? Я не узнал исполнение.

– Неважно. Уже неважно.

– Спасибо, что дали послушать. Я тоже хотел бы сыграть для Вас…

– Потом, позже. А сейчас уходи. Мне нужно побыть одному.

Вечер. Домик. Конечно, он пришел. Распахнутые на море окна. Плюшевые удобные кресла возле стены.

– У тебя приличный инструмент.

– Да, я долго искал такой.

Музыка из-под сильных пальцев. Слушать только не хочется. Мальчик, кого хочет удивить? Если бы знал, сколько такого слышал. Стандартного. Никакого. Без вкуса. Гадость.

Закат. Тогда тоже был закат. Только летний, яркий. Я возился у костра. Ты толкнул меня в плечо. Пронизывающий как стрела взгляд, косая светлая челка. Решил искупаться. По-моему, это был единственный раз, когда ты отправился в море один. Алешка, дорогой мой, скажи! Ты сделал это специально? Стыдился нас с тобой? Мы ведь тогда были так воспитаны. С чувством вины решительно за все. Или потому что уже знал, понимал, что лучше не будет никогда? Почему тогда не позвал и меня?

Запутался в камнях? Да, плавали мы с тобой не очень. Или просто решил стать музыкой у моря. Нет, не такой. Той, нашей музыкой. Теперь уже не узнать. Ты просто ушел, и никто больше не видел, даже твоего тела. А я все ждал. И сейчас тоже жду. Только не совсем понимаю, чего.

Отыграл. Знакомый вопросительный взгляд среди прядей волос.

Не удержался. Подушечками пальцев еле прикоснулся, по чисто выбритому подбородку. Кожа какая нежная, молодая:

– Совершенствуй. Играй. Пустишь меня?

– Конечно.

Я играю. Не для него. Тебе – «Затонувший собор» Дебюсси. Через тридцать восемь лет. Через мою жизнь. Любовь.

– Божественно! Я хочу учиться у Вас. Это мечта. Возьмите меня с собой.

– Куда? Ты решил учиться дальше?

– Да. Я пытался, но завалил вступительные экзамены этим летом.

– Нет. Не могу. Я не учу, играю. Только иногда консультирую в консерватории. Сейчас середина семестра. И не только поэтому. Просто – нет.

– Я мог бы… Я слышал, Вы…

– Не нужно. Я знаю, как про меня говорят.

– Девушки считают, что я красивый.

– Это хорошо, что ты девушкам нравишься, позитивно. Мне пора.

– А если бы я был Вашим знакомым? Сыном друга юности, например. Пристроили бы?

Если б он был твоим сыном, точно обошелся без меня. Надо уходить. Прочь из домика. Пустые надежды. Радужные мечты.

– Прошу Вас, подумайте еще.

– Я должен идти. Прощай.

– Останьтесь, пожалуйста. Я прошу…

– Ты гей?

– Нет. Но я хочу так.

Слаб. Я слаб. Остался. Спальня в обоях с ромбиками. Широкая, тоже пахнущая морем постель. Я первый мужчина здесь. У него. Павел. Зря он меня позвал. Не знает ничего обо мне. Он – призрак. Призрак из юности. Страсть, сладкая как виноград. Чужая молодость у щеки. Тело, плоть. Требовательные, жадные. Беру, пользуюсь, наслаждаюсь. Купаюсь в восторге. Будто понимаю, будто люблю. И только внешне похож – но не ты… Не ты.

Еще несколько дней. Каждый – вырванный, выпрошенный. Опять как промежуточный старт. Между прошлым и будущим. Который по счету? Алешка, что ты сделал? Как я жил без тебя? Зачем? Кого любил? И где осталась сыгранная тобой музыка? Почему ее никто так и не услышал? И уже не помнит никто. Кроме меня. Это несправедливо. Ты же очень талантливый. Был.

Улицы, знакомые еще сорок лет назад. Те же краски, запахи, только по-осеннему приглушены. Только без тебя. И еще каждый раз этот взгляд при встрече. Умоляющий. Знакомый. Павел. С ним тоже надо решить. Колоколом в ушах. Больше не могу так. Не хочу.

Опять закат. Осенний. Последние, уходящие, строгие лучи из серого моря. Белый пластик плеера между пальцев. Твоя музыка внутри. Лучше ты никогда уже не сыграешь. Никогда. Тебе уже не нужно. Помнишь наш старый магнитофон? Споры? Ноты на песке? Давай вместе вспомним, может, все-таки повторится? Я вернулся к тебе. Я приехал за этим. Я уже иду.

От самой кромки пляжа. Шаг. Ботинки заливает морская вода. Еще один, и еще. Намокшее пальто тянет вниз. Уже не холодно, не важно. Твоя музыка в наушниках. Музыка в душе. Звезды. Яркие, как тогда. Может ты тоже там? Я скоро узнаю. Я близко. Нога не чувствует дна. Точно, здесь обрыв, так было и тогда, когда мы… Все.

Холодно. Песок мокрый. Повсюду, даже во рту. Соленый. Плеск моря. Извилистые следы волн перед глазами. Не получилось. Но почему? Что не так сделал? Голос, давно забытый и шепотом, почти не слышно, легко, как дыхание: «Не надо. Живи. Играй».

Играй? Ты хочешь, чтобы я вернулся? Куда? Опять в огромную пустую квартиру, откуда все уже разлетелись? Да, я был не самым лучшим семьянином. Одному?

И мой Бехштейн в холле. Мой концертный белый рояль. Помнишь, мы о таком тогда только мечтали? Белый – это тоже о тебе. Не помнишь? Не отвечаешь. Не хочешь вспоминать. Со мной не хочешь. Значит, отпускаешь? Или прогоняешь? Прости меня, если сможешь. Хотя, наверное, это тоже для тебя давно не важно. Тебя нет. Давно. И все-таки прости.

Небо бледнеет. Ночь кончается. Надо встать. Пора уходить отсюда. Тут давно уже никого нет. И воспоминаний нет здесь. Они только там, внутри. О тебе, о твоей улыбке. О твоем взгляде. И главные, о твоей музыке. Я переполнен ими, еле тащу. Они останутся. Тоже еще поживут со мной. Во мне. Я стану храмом. Памятником тебе. Крестом.

Откинув в сторону мокрое тяжелое пальто, Иван с трудом поднялся. Светлеет. И звуки вокруг, ноты, такты, строчки. Так играл ты. Так могу сыграть я. Сейчас сыграть могу только я. Любимую твою музыку. Или сыграет кто-то еще. Пусть играет. Вытерплю.

Даже волны как-то изменили ритм. Теперь они плещут другое имя: Па-вел, Па-вел. И предательское воспоминание в подушечках пальцев о подбородке, о нежной коже, о нем самом. Я ухожу. Ушел.

И снова вечер. Как быстро здесь проходит время! Нельзя уехать, не разобравшись. Противно. В душе – противно. Опять домик с музыкой внутри. Неуверенная улыбка. Еще совсем незнакомое лицо. Павел.

– Пожалуйста, проходите.

– Завтра улетаю. В санаторий. Я не могу пристроить тебя сейчас. Ты пока не исполнитель, тебе только кажется, не умеешь. По крайней мере – пока. Извини. Я груб. Но ты должен знать.

Недоумение в глазах, обида, сжались в кулаки тонкие пальцы возле губ.

– Это мои координаты. Надумаешь – приезжай. Недели через две. Работу в школе найдем, с общежитием, тоже думаю, разберемся. Я буду рад помочь, откатать программу для экзамена. Я просто буду рад тебе. Решай.

Аэропорт, притулившийся в стороне от моря. Засветился давно отключенный мобильник. Новые графики концертов. Повезло, он еще успевает в санаторий. Сообщение из Аделаиды: «Перегрелся здесь. Хочу домой. Уже собираюсь». Петер возвращается. Приятно. Дома станет веселее.

Мягко заложило уши, аэробус набирает высоту. Темная морская вода внизу, под крылом. Пляж. Берег памяти, моей юности. Благодарности и любви.

Чувства

В юности я любила читать чужие мысли. Сейчас этим увлекается мой сын. И у него тоже получается. Почему? Не знаю. У меня в семье все привыкли верить себе и никогда не ошибались. Может, такая случайная наследственность от прабабки-колдуньи. А возможно, еще какая-нибудь предрасположенность. Я никогда не задумывалась об этом всерьез. Главное, что так было в жизни всегда, скрытая ото всех, эмоциональная сторона моей души создавала свою, еще одну реальность, такую же живую, как и настоящая. И очень часто обе реальности пересекались, что-то, увиденное во снах или смутных грезах, вдруг реализовывалось в повседневной жизни. Причем, происходило это по-разному. Иногда все сбывалось напрямую, как обычная проекция из предчувствия в настоящее. Редко, но случалось и по-другому, так, что я и сама не могла разобраться, к чему были поданы знаки. И почти всегда интуиция указывала на какие-то встречи, новых людей в моей жизни. Но не буду забегать вперед, лучше расскажу обо всем по порядку.

Своего первого мужчину я почувствовала.

Он с друзьями обедал за соседним столиком кафе, недалеко от меня. Я смотрела на них и думала: вот сидят совсем незнакомые люди, но, не исключено, кто-то из них сыграет в моей жизни важную роль, интересно, который из трех? Так оно все и получилось. Это была Любовь, по крайней мере, с моей стороны, но она давно прошла, канула, осталась только в воспоминаниях, да и от них мало что уже сохранилось.

Со своим мужем я познакомилась на пляже.

Он занимал лежак недалеко от меня и о чем-то беседовал с моей подругой. И вдруг опять что-то почувствовала. Почти тоже, что и тогда, в первый раз. Я даже села и начала оглядываться по сторонам, может, увижу кого-нибудь знакомого. Не увидела. Сосед же подруги мне решительно не понравился.

Это тоже была Любовь, только уже более зрелая, взаимная, со всеми свойственными настоящей Любви атрибутами. Но и она закончилась, правда, проходила медленно, не один год и не пять, мучительно. На память у меня остался сын.

Пятнадцать лет назад я встретилась со своим любимым человеком.

Но сначала он мне приснился, а астролог в утренней передаче подтвердил, что в ту ночь я должна была увидеть вещий сон. И это – Любовь, которая длится и по сей день, но какая-то она уже затершаяся, изношенная. Наверное, тоже скоро закончится. Что ж, вероятно, это нормально. Не зря говорят, что люди встречаются только для того, чтобы когда-нибудь расстаться. Я готова с этим согласиться и принять все. Такая она, Любовь, непостоянная дама. Что уж тут поделаешь? Хочет – приходит, хочет – уходит. И не всегда поймешь, зачем и почему.

Конечно, были в жизни и другие встречи, без всяких предчувствий. Но заканчивались еще быстрее, и следов от них давно уже нет.

Но не обо всех своих сбывшихся предчувствиях я еще рассказала, а только о тех, что сбывались сразу, и так, как чувствовалось. Но, оказывается, в жизни не так все просто, и не всегда мы сами можем разобраться в тех символах, которые нам являются.

Лет десять назад я нашла новую работу, очень удобную и выгодную. Коллектив там только еще формировался, все время появлялись новые люди. Офис у нас был крошечный, и мой стол располагался недалеко от генерального директора.

Шло собеседование. Очередной соискатель зачитывал свое резюме. До меня случайно донеслось, что родились мы в один день, только года были разные, Он оказался значительно старше. И тут опять накатило. То самое предчувствие, только в разы сильнее, чем прежде. Мне даже стало ощутимо плохо. Я вышла из офиса покурить на лавочке под окошком.

Нет! Ничего не надо, у меня все есть. И потрясений больше не хочу и не допущу! Бог с ними, с предчувствиями, почему они обязательно должны исполняться? А если должны? Может, уволиться, не экспериментировать? Да, а где еще себе такую работу найду? Ничего хорошего, как известно, просто так не получишь. Нет, решено, ничего не будет, и это точно! Предчувствия – предчувствиями, но живу я сама. Обещаю, эта пуля пролетит мимо. К тому же, Его еще и на работу не приняли, есть и другие желающие.

Понятно, согласно всяким несправедливым законам жизни, работать у нас в офисе стал именно Он. Лично я в таком исходе совсем не сомневалась.

Сережка оказался отличным коллегой. Не только привлекательным внешне, но и компанейским, легким в общении, душевным. И, на радость всех женщин офиса – законно свободным. Кстати, его должностные обязанности подразумевали и приносили более чем очень весомую добавку к и так немаленькой зарплате. Короче, можно сказать – не мужчина, а заветная мечта любой женщины. И работал он хорошо, легко справляясь со всеми, даже самыми сложными, задачами.

Одно было только в Сергее непонятно – его английский язык. Все переговоры у нас на работе, а часто и просто разговоры, велись, в основном, на этом языке, и от всех сотрудников требовался достаточно высокий уровень. Сережка говорил легко, стремительно, но был у него какой-то такой акцент, да и грамматика, что никто в нашем офисе не мог определить, где и как он этого набрался. Только много позже я поняла, что это был настоящий колониальный английский.

Мы оказались безумно похожи. Оба носили только серебряные украшения, ели одинаковую еду, смотрели одни и те же фильмы. Даже пословицы и поговорки использовали вместе и частенько случайно у нас оказывались одинаковые парные духи. Один мог начать фразу, а второй легко закончить именно так, как и собирался первый. По лицам могли определить то, что пытались скрыть или не договорить. Уже при входе в офис сразу видели настроение, самочувствие и самоощущение друг друга. Причем, эти чувства были обоюдны и никакому контролю разумом не поддавались. Все происходило как-то само собой и от нас не зависело. Оба ощущали совсем необъяснимое родство, казалось, что происходим из одной семьи, хотя реальных оснований для этого не было. Еще в первые дни знакомства мы перетрясли наши генеалогические древа на предмет обретения случайных родственников.

Несомненно, впечатления от такого общения, какого-то другого, нового уровня, оказались очень приятными. И у меня, и у Сергея никогда не было ни сестры, ни брата. Обрести свою собственную тень, да еще и живую, да другого пола – в этом было что-то поистине чудесное. Те часы на работе, которые мы проводили вместе, превращались в праздник. Тем более что этих часов было не так уж много. Работа в нашем офисе кипела круглосуточно и была организована сменами, для всех разными. С Сергеем я работала подряд две свои суточные смены из четырех. А всего на работу выходила только десять раз в месяц. Зато каждый из нас с удовольствием ждал этих совместных смен, считая до них часы. Иногда они приходились на выходные или праздничные дни. Тогда в офисе почти никого не было, и работа превращалась уже совсем в полное удовольствие, за которое не только стыдно было деньги получать, но хотелось еще и приплатить. Мы разговаривали сутки напролет, все больше поражаясь общности взглядов решительно на все.

Часто по выходным компанию нам составляла Сергеева гитара, под которую вместе распевали любимые наши песни, например, про палубу, что пахнет клевером. Но была песня, которую Сергей всегда пел один, да и не слышала я никогда раньше такого:

 
Вижу в небе черную черту
Мой Фантом теряет высоту.
Видел я, как Эдвард сбоку
Полетел на встречу с Богом,
Вижу 017 на борту.
Мой Фантом не слушает руля
С ревом приближается земля…
 

И что-то было в его глазах такое, только его собственное, интимное, что лишних вопросов задавать не хотелось.

Совместная любовь к музыке однажды чуть не довела нас до беды. Как-то в воскресенье мы сбежали с работы, бросив офис практически на посторонних людей, чтобы посмотреть единственное шоу в Москве нашего любимого музыканта.

Конечно, такое дружное единение не могло остаться незамеченным остальными. Особенно потому, что мы раздражали всех своим общим днем рождения. Вместо двух накрытых столов получался только один. Злые языки за спиной быстренько связали нас в пару. Но они ошибались. Я оставалась преданной своим обещаниям и твердо продолжала соблюдать их и дальше. Да и не совсем свободны мы были. У меня – мой любимый человек, у Сергея – его девушка, потом другая, третья… Нет, конечно, для чего-то серьезного все это препятствием не стало бы. Но против всего важного, могущего нарушить отлаженное годами существование, я была настроена решительно. А Сергей, со свойственным мужчинам легкомыслием, только мечтал о чем-то сверхсерьезном, а на деле довольствовался более чем легким. Кому же, как не мне, это было ясней ясного, если мы друг друга так понимали.

Одной из Сергеевых девушек стала моя подруга, той самой, то ли второй, то ли третьей. Они прожили вместе полгода. Когда подруга чего-нибудь не понимала, то звонила мне:

– Слушай, почему он стал все время молчать, даже на вопросы не отвечает?

– Если молчит, значит, что-то так не нравится, что уже и сказать нечего, даже спорить и обсуждать не хочет и не может, не видит смысла, не согласен. Во всех остальных случаях поговорить мы любим.

– Скажи, а тебе ничего не кажется в Сергее странным? Зачем ему такая хорошая физическая форма, почему он ей постоянно занимается, еще эта его песня про Фантом… Может, он киллером на досуге подрабатывает?

А вот на эти вопросы ответа у меня не было. Я сама чувствовала в Сережке что-то такое, во что при всей нашей общности никак не могла проникнуть. Тем более, та история с браслетом. Руку Сергея всегда плотно облегал странный браслет. Однажды я обнаружила его у себя на столе. Он был порван посередине, видимо, упал, и на нем, удивительно, не была предусмотрена застежка. Вся его внутренняя сторона была исписана крохотными латинскими буквами. Я успела заметить только столбик московских телефонов и чьи-то имена. Сергей просто вырвал у меня свой браслет. Уже к обеду он опять красовался на его руке.

Когда они расстались, подруга высказала для меня свои мысли:

– Мне кажется, такое совпадение по всем параметрам с другим человеком встречается в жизни крайне редко. Вам обязательно надо быть вместе, раз вы так похожи, это и будет счастье. Твой же друг совсем не похож на тебя, скорее, он – такой как я…

Мне ее слова не показались разумными, поэтому я ответила, как думала:

– Ты не понимаешь, когда люди так похожи, они специально закладывают в отношения некоторую дистанцию, без этого невозможно. Рядом быстро станет тесно и скучно. Тем более что и все недостатки автоматически умножаются на два.

Мы же продолжали дружить. Часто утром закончив работу, завтракали у меня или у него дома, потому что так резко расстаться просто не могли. Иногда стали встречаться и в наши свободные дни.

Ревность моего любимого и Сергеевых девушек стала тогда привычным чувством нашей жизни. Я не знаю, как объяснялся со своими подружками Сергей, но мой друг, человек серьезный и тонкий, просто предпочел поставить на любых претензиях точку, видимо сам не уверенный в том, что доведись до дела, выберут его. Что уж грехи сейчас таить, основания для ревности, конечно, были. Как-то мы с Сергеем где-то выпили, еле-еле добрались до его дома, было холодно… И в этом оказались похожи. Но такое случилось только однажды. Мы оба испугались и постарались как можно быстрей вернуться на заданную нами самими дистанцию.

Мы называли наши отношения Дружбой, и очень любили порассуждать, что дружба – сильнее и важнее любви. Хотя бы потому, что для дружбы, как для танго, нужны двое, никто еще никогда о неразделенной дружбе не слышал. Такого просто не бывает.

В том офисе я проработала около трех лет. Сергей – года на два больше. Конечно, потом наши встречи стали более редкими, но они продолжаются и сейчас. Однажды мы даже отдохнули втроем с моей другой подругой пару недель вместе. И эта моя подруга влюбилась в Сергея, и тоже они какое-то недолгое время провели вместе. И опять потом я получила развернутый комментарий к нашим отношениям, мало чем отличившийся от предыдущего.

За десять лет у Сергея сменилась целая вереница женщин. Он – такой, что вступая в новые отношения, каждый раз верит, что это теперь точно навсегда, и умеет убедить в этом своих спутниц. Мне-то, конечно, очевидно, что по натуре он такой же одинокий независимый странник, как и я, а остальное – только его иллюзии. Но пусть пробует, может, ошибаюсь, и у него что-нибудь получится. В жизни обязательно надо во что-то верить.

Мне давно уже известно и то, что тогда, в самом начале, вызывало вопросы. Сергей родился в Индии, потом жил в Египте и других, как тогда называли, «третьих» странах, его родители были инженерами-строителями. А по молодости, повинуясь желанию приключений, стал «диким гусем», наемником. И первым в его той биографии был Вьетнам, самое окончание ужасной войны, где он готовил к полетам самолеты. Сейчас он свой браслет воина носит просто как память и иногда шутит, что за последние сто лет единственная горячая точка, где не побывал – Чечня, старый уже стал. Можно только пытаться представить, что скрывается за этой шуткой. Поэтому еще мне особенно хочется, чтобы у Сергея все дела всегда получались.

Сейчас у него все хорошо. С теперешней подругой они вместе уже пару лет, и даже что-то пообещали друг другу в церкви. Мы часто перезваниваемся, занимая телефонные провода часами, иногда ходим друг к другу в гости, не особенно часто. Каждый из нас твердо знает, что если появилась какая-то проблема, с ней можно обратиться к тому, кто совершенно точно найдет такие решения, с которыми обязательно можно будет согласиться. Один раз в год, в наш общий день рождения мы поздравляем друг друга отовсюду, где бы ни находились, это давно уже – святое.

И сегодня, можно сказать, сидя у еле тлеющего костра очередной проходящей Любви, я иногда задаю себе вопрос. Так что же я почувствовала тогда, десять лет назад? О чем сигналила моя хваленая интуиция? Что за предчувствие это было? Предчувствие Дружбы? Что, и такое бывает? Или не бывает, и мы просто вместе прошагали мимо чего-то важного? Не заметили, не остановились? Я так не думаю.

Что может быть важнее, чем такие отношения, такое Взаимопонимание, когда два человека действительно думают, чувствуют, поступают, как один, и не после долгого совместного обитания бок о бок, а вот так, сразу и автономно. Нужно ли для всего искать слова? Так ли ценно то, что уже имеет названия? Может, нам повезло больше всех, и мы узнали, что такое Счастье?

Я не знаю, что это, как оно называется, но очень ценю это Чувство. Оно – прекрасно, взаимно и, надеюсь, непреходяще.

– Алло?

– Здравствуй, дорогая! Ты где?

– В Даболиме, в аэропорту, скоро самолет, летим домой. А ты, Сережка?

– В Москве, в Шереметьево, собираемся на Малаге справлять. С днем рождения тебя, пусть всем делам сопутствует удача.

– Спасибо. И тебя с днем рождения. А твои следующие столько же лет пусть будут еще лучше, чем предыдущие. Когда тебя ждать?

– Через две недели. Тогда и увидимся.

– Конечно. Хорошего тебе отдыха.

– А тебе счастливо вернуться. Пока.

– До встречи.