Татьяна Бочарова
Возьми меня с собой

© Бочарова Т., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

1

– Мамочка, милая, не уходи! Пожалуйста, не уходи, забери меня с собой! – Машка захлебнулась слезами и с невероятной силой вцепилась в Лерину руку.

Та попыталась высвободиться и, стараясь не глядеть на бледное, зареванное лицо дочери, ласково погладила ее по белокурой головке:

– Маша! Ну, Машенька! Тише, ты ведь уже большая. Я скоро вернусь. Ты покушаешь, поспишь, и я сразу…

– Нет! – горьким шепотом перебила девочка. – Я не хочу! Хочу сразу с тобой! Сейчас! – Она уткнулась ей в бок, продолжая бормотать что-то жалобное и неразборчивое.

Лера беспомощно оглянулась на стоящую рядом воспитательницу, веснушчатую девицу в больших очках на курносом носу. На равнодушно-сонном лице девицы явственно читались скука и легкое презрение – вероятно, подобные сцены в детском саду были не редкостью.

– Идите, мамочка. – Веснушчатая цепко обхватила рыдающую Машку за плечи. – Идите, ребенок сам успокоится.

Она неожиданно умелым, ловким движением оторвала девочку от Лериного бока и быстро повела в группу. Машка, упираясь, заревела в голос, но воспитательница мигом втолкнула ее в комнату и захлопнула дверь.

Лера осталась одна посреди раздевалки. Она стояла между рядами шкафчиков со смешными, яркими картинками и чувствовала себя так, будто у нее только что отрезали и унесли руку или ногу. Напряженно прислушиваясь к приглушенному плачу за закрытой дверью, Лера машинально дотронулась до блузки, в том месте, где ее касалось Машкино лицо. Ткань была совсем мокрой и почему-то горячей.

Лера сделала несколько неуверенных шагов к выходу, но тут же остановилась и вернулась на прежнее место. Крадучись, точно вор, она подобралась к двери и приоткрыла ее. Тотчас навстречу ей высунулось свирепое лицо нянечки.

– Куда лезешь? – злым шепотом вопросила старуха. – Чего дитю душу вынимаешь? Сказано тебе, иди с Богом, стало быть, ступай! – Женщина внимательней глянула на Леру и смягчилась: – Не ты первая, не ты последняя. Успокоится, никуда не денется, ты, девка, даже не сомневайся. Вон сама-то бледная какая, не ровен час, худо станет. – Бабка сочувственно покачала головой: – Дать водички?

– Нет, спасибо. – Лера с трудом заставила себя улыбнуться. – Все в порядке. Я сейчас уйду. Вы только помягче с Машей, ей и так несладко пришлось, я заведующей рассказывала. Она к отцу очень привязана, а так получилось, что… – Лера замялась, чувствуя себя униженной, оттого что приходится выкладывать незнакомому человеку неприятные подробности своей жизни, но нянечка неожиданно пришла ей на помощь.

– Знаю, знаю, – махнула она рукой, – все знаю. Вера Васильевна говорила и мне, и Кате, Катерине Михайловне то есть. – Старушка кивнула на дверь, явно имея в виду очкастую воспитательницу. – Ступай, дочка, все образуется.

Лера послушно повернулась и вышла. На душе было мерзко, терзало чувство вины перед Машкой. Хотелось вернуться, наговорить веснушчатой Катерине Михайловне кучу гадостей, объяснить, что никто не имеет права презрительно смотреть на них. У Машки есть все причины так себя вести – пережив сильнейший стресс, девочка нуждается в понимании и сочувствии.

Лера с трудом подавила в себе эти желания. Обойдутся они и без чужой жалости!

Она решительно запахнула плащ, раскрыла зонтик – на улице моросил мелкий, противный дождик – и взглянула на часы: без десяти девять. Их расставание с Машкой затянулось почти на час. А в девять Лере нужно быть в больнице.

Она очнулась, словно выйдя из ступора, и бегом кинулась к остановке, куда подъезжал заляпанный грязью автобус. Дверцы захлопнулись прямо у Леры за спиной, и автобус медленно и тяжело покатил по лужам.

Ровно в девять Лера уже поднималась по плоским ступенькам ближайшего к ограде корпуса. Всего их было три, они располагались параллельно друг другу. Боком к ним стоял пищеблок, а совсем на отшибе белело маленькое, одноэтажное здание морга.

Лера сунула под нос охраннику выписанное ей накануне удостоверение и проскользнула в лифт. Следом за ней вошел молодой вихрастый санитар, приветливо поглядел на девушку и улыбнулся:

– На шестой.

– На пятый. – Лера улыбнулась ему в ответ.

– Жаль, чуть-чуть не попал. Я думал, в хирургическое, к нам. Медсестра?

– Врач.

Парень уважительно кивнул. Лифт остановился.

– Ну, пока! – Вихрастый помахал огромной пятерней. – Заходи, когда будет время. Спросишь Антона, меня тут все знают.

– Обязательно! – насмешливо проговорила Лера и вышла.

Коридор пятого этажа, где находилось терапевтическое отделение, оказался неожиданно безлюдным, лишь в самом его конце гремела ведром санитарка. На банкетке у окна сидели две женщины, облаченные в халаты, и тихонько о чем-то беседовали. На прошедшую мимо Леру они даже не взглянули. Аккуратно ступая по только что вымытому и еще влажному линолеуму, она добралась до ординаторской, дверь в которую была прикрыта, и постучала. Ответа не последовало, и Лера заглянула внутрь.

Комната была пуста, однако на столе лежала стопка медицинских карт, стояла недопитая чашка кофе, а на спинке стула висела серая вязаная кофта. Лера прошла в смежную с ординаторской гардеробную, отыскала свободный шкафчик, скинула плащ и жакет и достала из сумки форму – халатик и шапочку, выданные ей завхозом.

Она уже пристроила плащ на вешалку, когда легонько скрипнула дверь и в ординаторскую зашла высокая фигуристая блондинка. Глаза и губы ее были густо накрашены, волосы туго забраны в пучок на макушке. Блондинка уверенными шагами пересекла комнату и остановилась у соседнего шкафчика.

– Новенькая? – Тонко выщипанные брови девушки слегка поднялись, глаза неопределенного, дымчато-серого цвета уставились на нее с любопытством и дружелюбно.

– Да. – Лера кивнула и сунула вешалку в шкаф.

– Как зовут? – Блондинка не спеша расстегнула молнию на кожаной курточке, явив взгляду пышный, обтянутый трикотажной водолазкой бюст.

– Лера, – ответила она, – Валерия.

– А я Анна. – Девушка окончательно избавилась от куртки и принялась натягивать на свои потрясающие формы халатик, который явно был ей тесноват. – Ты на место Светки?

– Не знаю, – пожала плечами Лера. – Я сама по себе. По крайней мере, мне ничего не говорили по поводу Светки, я даже не знаю, кто она такая.

– Страшная стерва! – уточнила Анна, пристально взглянула на нее и неожиданно весело расхохоталась. Смеялась она так заразительно, что Лера невольно присоединилась к ней. Несмотря на явную вульгарность и грубость, Анна ей нравилась.

– Куришь? – Анна застегнула на груди последнюю пуговку, вытянула из сумки пачку «Кэмела» и зажигалку в форме слоника.

– Иногда.

– Тогда пойдем постоим на балкончике, – предложила она и, бесцеремонно подхватив Леру под руку, увлекла за собой в коридор.

Там уже царило оживление: больных на скамейках прибавилось, то здесь, то там мелькали синие халаты медсестер, кто-то тащил капельницу, кто-то вез тележку с лекарствами.

– Туда. – Анна указала в конец коридора.

Лера поспешно шагала за новой приятельницей, с любопытством оглядываясь вокруг.

Она чувствовала легкое волнение и подъем: разве не об этом мечталось ей все эти годы? Работать в настоящей больнице, пусть в небольшом, но слаженном коллективе, заниматься делом, выбранным еще с детства, которому уже отданы шесть тяжелых лет учебы, но так и не пришлось им заняться всерьез.

– Ну вот, гляди, как у нас тут здорово. – Анна свернула направо и остановилась перед плотно закрытой дверью. Она рывком потянула ее на себя, и на Леру пахнуло дождливой свежестью.

Девушки вышли на длинный узкий балкон с низкими витыми перильцами. В углу горбилась темная фигура. Она обернулась на шум и оказалась женщиной лет тридцати – тридцати пяти. На ней не было формы, черный свитер сплошь покрывали капельки дождя, они застряли в гладких прямых волосах, свободно струившихся вдоль щек.

– Анюта, привет, – кивнула женщина и внимательно посмотрела на Леру.

В ней было что-то от монахини: высокая худая фигура, правильные, но сухие черты лица, темные глаза – почти не накрашенные, но выразительные, яркие, словно подсвеченные изнутри.

– Привет, – поздоровалась Анна. – Ты уже тут, с утра пораньше?

– Тут, – подтвердила длинноволосая. – Не спалось чего-то, в пять встала, в полседьмого уже здесь была. Это кто? – Она кивнула на Леру.

– Врач. – Анна, улыбаясь, обняла ее за плечи и подтолкнула вперед. – Вместо Светки взяли. Той месяц до декрета остался.

– Врач, – задумчиво повторила «монахиня», продолжая неторопливо разглядывать девушку, – что ж, хорошо. Светлане-то тяжело, будет теперь кому ей помочь. Это хорошо. – Голос у нее был ровным и монотонным, как нельзя более соответствующим внешности, и говорила она со странной интонацией, по нескольку раз повторяя слова, точно гипнотизируя.

Анна чиркнула зажигалкой и закурила, отворачиваясь от ветра. «Монашка» выкинула окурок с балкона и протиснулась между ней и Лерой.

– Курите, девочки, не буду вам мешать.

– Да брось, Наташка. – Анна пожала плечами, с наслаждением делая глубокие затяжки, что выдавало в ней заядлую курильщицу, с трудом дожидающуюся очередной сигареты. – Постой с нами. Ты не мешаешь.

– Пойду, – возразила Наташка, – дел полно. Я еще не переоделась даже.

И она бесшумно скрылась за дверью.

– Какая странная, – тихо сказала Лера. – Похожа на монахиню, правда?

– Правда, – захохотала Анна, – она у нас и есть Наташка-монашка.

– Кем она работает?

– Она? Старшая медсестра. Между прочим, отличная сестра, таких поискать. Она тебе не понравилась?

– Ну почему сразу не понравилась? – смутилась Лера.

Она никак не могла привыкнуть к манере Анны говорить все в лоб. Однако в глубине души чувствовала, что та права – Наталья действительно вызвала у нее неприязнь.

– Я просто так спросила, из интереса, – объяснила она.

– Да брось, – спокойно проговорила Анна, – она всем поначалу не нравится. Думают, что она того. – Анна повертела пальцем у виска. – А потом привыкают. Она добрая, славная, работу любит фанатично. В больнице сто лет, днюет и ночует здесь. Семьи-то у нее нет.

– Почему?

– Черт ее разберет! – Анна жадно докурила сигарету и тут же полезла за новой. – А ты что ж? – спохватилась она, глядя на Леру, и протянула пачку. – Угощайся.

Та взяла сигарету и нехотя зажгла. Она относилась к этому равнодушно, курила так, за компанию.

– Что-то ты кислая, – изрекла Анна, наблюдая за ее вялыми движениями. – Такая куколка, а глаза того и гляди потекут. С чего бы это?

– Глупости, – обиделась Лера. – Вовсе я не кислая и реветь не собираюсь.

– Ну ладно, ладно, – примирительно произнесла Анна. – Не лезь в бутылку. Просто мне показалось, что ты чем-то расстроена. Извини, если ошиблась.

– Не ошиблась, – тихо проговорила Лера. – Дочку я в садике оставила. В первый раз.

– Сколько дочке?

– Пять, скоро шесть.

– У! – присвистнула Анна. – Здоровая, в школу уже пора. Чего волноваться, не малышка же?

– Для меня малышка. – Лера опустила голову.

Никому она не рассказывала о своей жизни и о том, что случилось с ней за последние полгода, ни одной живой душе, кроме заведующей детсадом, Веры Васильевны. И не собиралась рассказывать – до этого момента. Но сейчас Лера вдруг почувствовала, что не может больше молчать, копить в себе боль и обиду, гнев и отчаяние.

– Для меня малышка, – повторила она и сломала недокуренную сигарету. – Я из-за нее не работала все эти годы. Семимесячная она у меня родилась, болела долго.

…Машка родилась, когда Лера оканчивала последний курс мединститута. Девушку забрали в роддом прямо с экзамена, когда до срока, поставленного врачами, оставалось ровно два месяца.

Дочку Лера увидела лишь через три недели – все это время та лежала в кювете для недоношенных, и прогнозы были самые неблагоприятные. Чудом выжившего ребенка выписали наконец домой, и начался настоящий ад: аллергия шла за диспепсией, а за ними – бесконечные простуды.

Уколы, таблетки, ночные вызовы «Скорой», больницы, где приходилось спать буквально на полу и мыть палаты, чтобы разрешили остаться с дочкой. За несколько месяцев Лера из очаровательной, розовой пампушечки превратилась в сухой, бесцветный скелет. Врачи, глядя на нее, разводили руками: мол, чего вы хотите, у ребенка глубокая недоношенность плюс стафилококк.

Госэкзамены молодая мама кое-как ухитрилась сдать, а о работе пришлось забыть. Машка занимала всю жизнь без остатка. Кормления, укрепляющие ванны, массаж, прогулки по три часа в любую погоду – все это выполнялось неукоснительно и методично, строго по рекомендациям врачей, и не было в мире такой силы, которая заставила бы Леру отступиться, хотя бы на малую толику нарушить режим, пропустить какую-нибудь процедуру.

К трем годам Машка окрепла настолько, что почти сравнялась со сверстниками. О страшных болезнях напоминали лишь худоба и бледность, а в целом она была даже более развитой, чем дети ее возраста.

Лере страстно хотелось выйти на работу. Вспоминалось счастливое время, когда она проходила практику в терапии. Все у нее тогда ладилось, все получалось, и завотделением не мог нахвалиться на расторопную, толковую студентку. Муж, Илья, бывший однокурсник, уже несколько лет работал в госпитале, успешно делая карьеру, и вечерами, слушая его рассказы о работе, Лера изнывала от тоски и зависти.

Однако расстаться с Машкой она не решалась. Бабушки-дедушки далеко, в других городах, а в сад отдавать такого слабого ребенка врачи настоятельно не рекомендовали. Так и сидела Лера с дочерью, пока той не исполнилось пять. Через пару месяцев после Машкиного дня рождения врач Морозовской больницы, у которого все эти годы наблюдалась девочка, осмотрел ее и сказал Лере:

– Ну, милая, вы просто героиня. Ребенок абсолютно здоров. Более чем кто-либо другой. Завидую вашему мужеству и упорству.

Домой Лера летела как на крыльях. Машка здорова, позади ужасные годы, бессонные ночи, страх потерять ребенка. Впереди – полная жизнь, возможность хотя бы немного работать, заниматься любимым делом.

Она не сразу поняла, что случилось. Почему раскрыта створка шкафа, в котором хранились вещи Ильи? Почему видны пустые полки? Глянула на вешалку и не увидела привычно висевшей там куртки, в которой муж выходил во двор выбить ковер, вынести мусор, погулять с Машкой.

На кухонном столе лежала записка, придавленная солонкой. Лера схватила ее, прочла, рассеянно повертела в руках, снова пробежала глазами и отложила.

Она все равно не понимала. Ничего не понимала! Илья писал, что уходит к другой, к той, которую давно любит. Ему очень жаль и стыдно, но он ничего не может поделать. Давно хотел все объяснить, пытался поговорить, но она не видела, не желала слушать. И так далее.

Лера, как была, в пальто и сапогах, опустилась на табурет посреди кухни. Как же так? Почему она ничего не заметила, не заподозрила, что у мужа есть любовница? Ведь можно было догадаться! Он поздно возвращался домой в последние месяцы, но Лера считала, что муж задерживается на работе. Он часто уходил с телефоном в комнату и закрывал за собой дверь, но ее это не смущало: она опять-таки полагала, что муж занят деловыми переговорами. Кажется, иногда от него пахло духами. Как-то Лера даже шутливо поинтересовались, откуда этот едва уловимый сладкий запах. Илья рассмеялся, ответив, что у одной из сестер в отделении довольно стойкая туалетная вода, и все сотрудники страдают от этого.

А она, дуреха, поверила. Слепая, наивная идиотка! Лера готова была убить себя за свои глупость и доверчивость. И только когда позабытая ею Машка подошла и положила голову ей на колени, она внезапно поняла, что не была слепа. Просто все эти годы она смотрела в другом направлении – на больного ребенка, напряженно вглядывалась в детское личико, пытаясь не пропустить страшные симптомы. Она не ждала нападения с тыла, от того, кого считала главным союзником в тяжкой борьбе за Машкину жизнь. Потому и не придавала значения мелким странностям в поведении мужа, считая, что они вместе, рука об руку выполняют общую задачу. На следующий день Илья позвонил. Говорил сумбурно, лепетал что-то в свое оправдание, просил заботиться о Машке.

– Заботиться о ней я буду и без твоего напоминания, – сухо сказала Лера. – Давай лучше решим, как часто и по каким дням вы будете видеться.

Этот ровный, безразличный тон давался ей с трудом. Хотелось зареветь в голос, с языка рвались едкие, обидные слова, но Лера сдержала себя.

– Видишь ли, – промямлил Илья в ответ, – у Марины тоже есть ребенок. Мишутка, ему уже десять. Он очень ко мне привязался.

– Я рада за тебя, – проговорила Лера, – но какое это имеет отношение к Маше?

– Самое прямое, – возмутился Илья. – Я хочу усыновить мальчика. Он нуждается в отце не меньше, а может, даже больше Маши. Поэтому, как бы это выразиться, первое время я…

– Я поняла, – перебила Лера. – Первое время, пока ты не разберешься в новых отцовских чувствах, Маше не следует тебя ждать?

– Зачем ты так? – возмутился Илья. – Я просто хотел сказать, что мне нужен месяц, может быть, два. Объясни Маше, скажи, что я уехал в командировку, например.

– О’кей. – Лера еле сдержалась, чтобы не швырнуть трубку в стену, где висела их с мужем свадебная фотография. – Я постараюсь ей объяснить. Не знаю, правда, насколько хорошо у меня получится. Пока.

Она повесила трубку, вышла на кухню, выпила тридцать капель валерьянки. Потом вернулась в комнату и содрала со стены злополучную фотографию. Вместе со снимком отлетел внушительный кусок обоев, и почему-то это принесло Лере некоторое облегчение.

Она бодро улыбнулась Машке, взирающей на нее с ужасом, и объявила:

– Папа уехал в командировку. Вернется не скоро. А карточку я сняла, чтобы не очень скучать.

Ни через месяц, ни через два Илья не пришел. Иногда он звонил Лере, причем делал это поздно вечером, когда Машка уже спала. Деньги регулярно высылал почтовым переводом. Потом был суд, от которого осталось одно впечатление: поскорее забыть и никогда не вспоминать.

Еще через пару месяцев Лера стала искать работу. Ей повезло – в больнице, находившейся неподалеку от дома, оказалось вакантное место. В отделе кадров, правда, покривились, узнав, что у новой сотрудницы нет никакого трудового стажа, но все же взяли на должность палатного врача с испытательным сроком…

– Милая история. – Анна с сожалением загасила очередную, уже третью по счету, сигарету. – Ты, конечно, пребываешь в шоке, да?

– Теперь уже нет. – Лера сдержанно улыбнулась. – Только Машку жалко. В ее возрасте все уже давно привыкли к коллективу, а она никогда со мной не расставалась.

– Она тоже привыкнет, – уверенно пообещала Анна. – А ты не переживай. Тебе с твоей внешностью горевать нечего. Один совет – замуж больше не торопись.

– Еще чего! – согласилась Лера. – Я и не думаю.

– Вот и правильно, – весело и зло сказала та. – Бери пример с меня. Я замуж уже дважды сходила в свои двадцать девять. Больше ни-ни! Захочу – любой мужик моим будет, бабки на меня станет тратить, цветы охапками таскать. А чтоб носки его вонючие стирать да котлеты вертеть – фиг ему с маслом!

Из-за балконной двери послышались приглушенный шум и низкий мужской голос.

– Шеф! – насторожилась Анна, одергивая халат. – Заканчиваем перекур.

– Что, строгий? – поинтересовалась Лера, тоже невольно оправляя халат.

– Да как тебе сказать! – насмешливо проговорила Анна, окидывая ее выразительным взглядом. – Иногда да, а иной раз и не очень. Избирательно.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Лера.

– Увидишь, – хихикнула Анна и вышла в коридор.

Прямо напротив двери на балкон стоял высокий, широкоплечий мужчина и на чем свет стоит распекал худенькую, совсем юную сестричку с огромной русой, как у Снегурочки, косой.

– Здрасте, Анатолий Васильич, – льстиво пропела Анна.

– Здравствуйте, Анна Сергеевна, – кивнул широкоплечий, мельком взглянув на них с Лерой, и снова набросился на девчонку: – Последний раз предупреждаю, Матюшина, еще один прогул, и уволю! К чертовой матери уволю, так и знай. Ясно?

– Ясно, – почти шепотом проговорила сестричка, – я пойду?

– Иди. – Мужчина откинул со лба красивую седоватую прядь и перевел взгляд на застывших в отдалении девушек.

– Так. – Он не спеша подошел и остановился, скрестив руки на груди. – Слона-то я и не приметил. Это вы у нас новый врач?

– Я, – подтвердила Лера.

– Зайдите ко мне. Прямо сейчас. – Широкоплечий кивнул на дверь с табличкой: «Заведующий отделением Максимов А. В.». Ни слова не говоря, он повернулся и скрылся в кабинете.

Лера поглядела на Анну.

– Иди, – усмехнулась та. – Познакомишься. Как освободишься, заходи. Я буду на обходе. У меня палаты с первой по шестую. Ни пуха!

– К черту, – пробормотала Лера и шагнула в кабинет.

Первое, что поразило ее взгляд, – обилие цветов. Широкие подоконники были сплошь уставлены горшками, на стенах висели многочисленные кашпо, в углу, у шкафа, стояла огромная кадка с фикусом, листья которого были тщательно вымыты и глянцево блестели. Лере на мгновение показалось, что она не в больнице, а в оранжерее.

– Присаживайтесь. – Максимов кивком указал на небольшой уютный диванчик в углу. – Как ваше имя?

– Кузьмина, Валерия Павловна.

– Очень приятно, – без улыбки произнес заведующий. – Меня зовут Анатолий Васильевич. Итак, Валерия Павловна, мне сказали, что у вас отсутствует опыт работы в терапевтическом отделении. Так ли это?

– Почти, – негромко подтвердила Лера.

– Что значит – почти? – поднял брови Максимов.

– Это значит, что я проходила практику в пятьдесят седьмой больнице в течение нескольких месяцев, и мне доверяли довольно тяжелых больных.

– Когда это было?

– Больше пяти лет назад.

– Ну, – усмехнулся Максимов, – это, дорогая моя, не считается. Здесь вам придется пройти всю практику заново. За пять лет медицина шагнула далеко вперед, а ваши несколько месяцев работы и вовсе обесценились за это время. Понятно?

– Да. – Лера кивнула.

Она ожидала, что к ней отнесутся с недоверием, и отдавала себе отчет в том, что это будет вполне справедливо. Но все же ей стало немного обидно. Как-никак она не девчонка, двадцать восемь недавно стукнуло! А завотделением разговаривает с ней как с сопливой студенткой-третьекурсницей.

– А раз понятно, то работать пока будете совместно с Пантелеевой. Возьмете у нее шестую, седьмую и десятую палаты. Она вас проинструктирует, покажет карты, расскажет о больных. И без лишней инициативы, пожалуйста! Если что непонятно, подходите, советуйтесь.

– К вам?

– Можно ко мне, а можно к ней. Ее зовут Светлана Алексеевна.

– Та, которая уходит в декрет? – поинтересовалась Лера, вспомнив слова Анны про Светку-стерву.

– Именно, – удивился Максимов. – Ну, Шевченко, уже просветила! Что еще она успела вам рассказать?

– Больше ничего.

– Тогда не буду вас задерживать. Возьмите документацию и приступайте к обходу.

Лера поднялась с диванчика и направилась к дверям. Она уже взялась за ручку, когда сзади послышался негромкий голос:

– Валерия Павловна!

Она обернулась. Максимов, встав из-за стола, смотрел на нее в упор. Его смугловатое лицо с правильными, хотя и крупными чертами казалось неподвижным.

– Что? – спросила Лера, вдруг почувствовав, как у нее неприятно пересохли губы.

– Ничего, – спокойно произнес Максимов и медленно, выразительно перевел взгляд с ее лица ниже, туда, где начинался вырез халата, затем еще ниже и так до самых ног.

«Ах, вот оно что!» – промелькнуло у нее в голове. Вот что имела в виду Анна, говоря об избирательной строгости. Значит, официальная часть знакомства с начальством окончена и теперь начинается другая, неофициальная.

Леру охватила злость. Можно подумать, она не видала таких героев! В институте ее с первого курса преследовал преподаватель химии, пожилой коротконогий Петр Петрович. Просто проходу не давал, пока приударивший за Лерой Илья не пообещал профессору заснять его, когда тот, истекая слюной, страстно смотрит на красавицу студентку, и послать фото законной половине. Потом был сосед в их старом доме, тренер в бассейне, куда Лера водила дочку для закаливания, – высокий красавец брюнет с томным взглядом и огромным, сияющим обручальным кольцом на пальце.

Лера невольно взглянула на правую руку Максимова: ну так и есть! Вот оно, колечко. Все это мы проходили – и пристальные, раздевающие взгляды, и многозначительное молчание! Скверно только, что очередной Казанова является ее начальником, а она – его подчиненной. Хуже нет, чем зависеть от такого мужика.

Максимов тем временем как ни в чем не бывало продолжал откровенно разглядывать Леру и даже как будто слегка улыбался, словно мог читать ее мысли.

Лера резко повернулась и, не говоря ни слова, вышла за дверь.

На глаза ей тут же попалась Наталья. Теперь на ней были безупречно отглаженный сестринский халат и шапочка, длинные волосы она забрала в хвост, отчего лицо стало более простым, обыденным, а взгляд не таким пронзительным. Увидев Леру, Наталья сделала несколько шагов и остановилась, точно ожидая чего-то.

– Где я могу найти доктора Пантелееву? – спросила Лера.

– Свету? – с готовностью переспросила Наталья. – Она только пришла. В ординаторской, переодевается.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила она.

Отчего-то старшая сестра продолжала вызывать у нее непонятное отторжение, несмотря на явную приветливость и предупредительность.

Чувствуя неловкость от своей сухости, Лера быстро зашагала к ординаторской.

Светлана оказалась миниатюрной брюнеткой, постарше их с Анной, с бледным, одутловатым, измученным лицом и огромным, выпирающим из-под халата, точно глобус, животом. Она сидела на стуле и натягивала на плечи серую кофту, оставленную, видно, со вчерашнего дня.

– Привет, – кивнула она зашедшей Лере. – Анька мне про тебя сказала. Ты за картами?

– Да.

– Сколько тебе шеф дал палат?

– Три.

– Изверг! – закатила глаза Светлана. – Мог бы и пять. Чай, я не железная, еле ноги передвигаю. Возьму больничный, и пусть катится к чертовой бабушке.

– Если хочешь, – пожала плечами Лера, – могу взять и пять. Мне нетрудно.

– Тебе-то нетрудно, – усмехнулась Светлана, – но коль уж Васильич дал три, значит, будет три. С ним лучше не спорить, усекла?

– Положим. – Лера приблизилась к столу, на котором лежали раскрытые карты. – Эти?

– Ага. Значит, смотри сюда. В шестой палате все тяжелые. Бабка Егорова, скорее всего, кандидат в «белый дом».

– Куда? – не поняла Лера.

– В морг, – пояснила Светлана. – Он у нас из белого кирпича, вот и зовем «белый дом». Симченко и Василевич получают курс антибиотиков. Вот и пусть получают, а там посмотрим. Ясно?

Лера кивнула.

– Теперь дальше, седьмая палата. Ну, тут полегче. Катаржнова Вера Ильинична, после гипертонического криза. Она у нас на капельницах, но, в принципе, ничего криминального, для ее возраста вполне сойдет. Золотухина, Баренчук – те после пневмонии, идут на поправку. А десятая палата – выписная.

– Все трое? – уточнила Лера.

– Четверо. У нас и по пять человек кое-где лежит. Ну, все поняла?

– Вроде.

– Тогда давай. А то уже десять, больные заждались. Сейчас скандалить пойдут.

Лера взяла у Светланы карты, сложила аккуратной стопочкой и вышла.

Она была уверена, что будет волноваться гораздо больше. На самом же деле страх исчез уже в самом начале обхода. Почерк у Светланы был невероятно корявым, и Лера с трудом разбирала написанные назначения. Больные оказались женщинами словоохотливыми, несмотря на свое тяжелое состояние. Даже бабулька Егорова, вопреки Светиным прогнозам, помирать не собиралась, а оживленно жаловалась на свою распроклятую жизнь и чертовы болячки. Лере с трудом удалось вырваться из палаты. Выйдя в коридор, она почувствовала, что блузка под халатом намокла и прилипла к телу. Однако вместе с усталостью пришли спокойствие и уверенность в своих силах.

Потратив на обход двух палат почти час, но зато досконально изучив своих пациентов, Лера перешла к последней, самой легкой, по словам Светы. Больные, лежащие здесь, были практически подготовлены к выписке.

Лера глянула в записи: у трех анализы были приличные, никаких патологий не наблюдалось, но то, что она прочла в четвертой карте, ее насторожило.

– Кто у нас Савинова? – спросила Лера.

– Я, – отозвалась худенькая блондинка, сидевшая на постели у окна.

– Как вы себя чувствуете?

– Да ничего, – глухо ответила та.

Лера внимательно оглядела ее бледное, желтоватое лицо, синие тени под глазами и покачала головой:

– Я бы не стала вас выписывать.

– Как это? – взвилась женщина. – Я здорова. Светлана Алексеевна еще в пятницу обещала, что в понедельник я пойду домой.

– Смотрите, – мягко возразила Лера, – у вас низкий гемоглобин. И выглядите вы соответственно. Голова не кружится?

– Да все у меня в порядке! – Худышка вскочила с кровати, сделала шаг, но тут же пошатнулась и прижала руку к груди.

– Ну куда вы пойдете в таком состоянии? – Лера подошла к больной, положила руку на плечо и осторожным, но твердым движением заставила ту сесть на постель. – Сейчас померим давление. Мне кажется, оно у вас низкое.

– У меня оно всегда низкое! – не унималась Савинова. – Я все равно тут не останусь. Уже месяц валяюсь, дома за детьми некому смотреть.

– А муж у вас есть? – спросила Лера, доставая тонометр.

– Толку с него как от козла молока! – Женщина вдруг коротко, без слез всхлипнула и привалилась к подушке.

– Оль, ну ты чего! – сочувственно подала голос одна из ее соседок. – Может, доктор права – ты ведь неважно себя чувствуешь. Полежи еще недельку, глядишь, и полегчает.

– Тебе хорошо говорить, – сдавленным шепотом проговорила Савинова. – А я каждую ночь не сплю, извелась вся, как они там у меня. Данила-то мой по сменам работает, пацаны сутками одни, да не евши толком… – Она подавила рвавшиеся слезы и совсем тихо, но решительно закончила: – Выписывайте меня. Хоть под расписку, хоть как!

Лера молча засучила рукав халата, измерила давление и, ничего не говоря, вышла из палаты.

Светку она разыскала в ординаторской – та, сидя в кресле, терпеливо дожидалась, пока Анна подкрасит губы перед большим настенным зеркалом.

– Чего ты так долго? – удивилась Светлана. – Идем обедать.

– Пока не могу. – Лера подошла и раскрыла карту Савиновой. – Ты что, правда собиралась ее выписать?

– Ольгу-то? – Светлана демонстративно отвернулась. – Да не тычь мне в нос эти бумажки, я их наизусть знаю! И что у нее гемоглобин хреновый, и что давление восемьдесят на пятьдесят.

– Если знаешь, зачем тогда обещала, что она сегодня пойдет домой?

– Ой, да ей не пообещай! – отмахнулась Светка. – Она все одно уйдет. Там и муж поддает, и дети маленькие. Ты тут первый день, а я семь лет. Навидалась этих баб. Говори им, не говори – все, как одна, полубольные норовят улизнуть. Оставишь такую – весь день реветь будет, соседей по палате достанет, из врачей душу вынет. Хочется ей побыстрей на тот свет, так не остановишь. – Светка зло передернула плечами под вязаной кофтой. – Ничего ей не сделается. Гемоглобин нагуляет, а давление у нее отродясь такое, тут уж ничем не поможешь. – Она перевела взгляд на Анну и нетерпеливо заерзала на месте: – Ань, ты скоро? В столовку ведь идем, не на свидание! У меня уже желудок сводит с голоду.