Татьяна Бочарова
Трефовый интерес
8
…Михайловна смотрела на постояльцев с полубрезгливой жалостью: мать честная, ну и доходяги! У бабы не лицо, а сплошные скулы, обтянутые синеватой, бескровной кожей. Только глаза и светятся, горят, точно у голодной, бездомной кошки. И девчонка жмется к мамке, платьишко короткое, срам, такие в деревне не носят. Коленки торчат расцарапанные. Ножки, как прутики. Шейка, точно у цыпленка, коснись – и переломится.
– Ну что зыришь, Антонина? Веди гостей в дом. – Председатель хмуро оглядел пустой двор и взялся за ручку одинокого чемодана, стоящего у крыльца. – Давай, давай. – Видя, что Михайловна колеблется, он слегка подтолкнул ее в бок.
Та ожила и что-то бормоча себе под нос, засеменила в горницу. Позади, стуча по полу костылями, тяжело прыгал на единственной ноге председатель. За ним, почти неслышно, плелись мать и дочь. Михайловна привела их в чистенькую, светлую спаленку.
– Вот, что ли. Располагайтесь. – Она кивнула на кровать.
Женщина тихо проговорила:
– Спасибо. – И осталась стоять у порога.
Девчонка по-прежнему жалась к ее боку и молчала. В глазах у нее стояли слезы.
– Ну, я пошел. – Председатель бухнул чемодан на чисто вымытый дощатый пол. – Смотри, Тонь, жильцов не обижай. Узнаю что, накажу.
Он повернулся и так же грузно запрыгал по скрипучим половицам обратно к дверям.
– Фронтовик? – спросила глазастая, дождавшись, пока затихнут его шаги.
– Фронтовик, – подтвердила Михайловна. – Теперь уж бывший. Отвоевался, сокол. Ну а вы откель будете?
– Из Ленинграда, – едва шевеля губами, ответила женщина.
– Блокадники небось. – Михайловна с гордостью выговорила сложное слово.
– Да, – прошелестела гостья.
– Голодали небось.
– Да.
– Ну, господь с тобой, – смягчилась Михайловна. – Откормим вас. Картохи в подполе осталось немного. Огурчики соленые есть. Мяса-то мало, почитай все отобрали для фронта. Зато гречу не тронули. И пшеницы малек я припрятала. Зорька молока дает, будешь девку свою отпаивать. Глядишь, и тело нагуляет. Как звать-то вас?
– Меня Ольга. Ее Светлана. – Глазастая обняла дочку.
– Имена хорошие. – Михайловна одобрительно покивала. – Ну, вы располагайтесь, мешать не стану. Воды, если нужно, в бочке возьмите. Стряпать сама можешь, продукты я тебе выдам. А так, коли чего – спрашивай, подмогну.
– Спасибо, – тихо сказала Ольга.
Михайловна ушла, с трудом переставляя распухшие ноги в огромных, не по размеру, валенках. Ольга еще немного постояла у порога, затем прошла в комнату и без сил опустилась на кровать. Светка примостилась рядом, нахохлившись, как испуганный воробышек.
– Мам, а мы что, теперь будем тут жить?
– Да, милая.
Света сморщила курносый носик.
– Мам! Я не хочу-у…
Из ее глаз закапали крупные, прозрачные слезинки. Ольга погладила дочь по белокурой головке.
– Ну чего ты, дурочка? Что плачешь? Мы будем кушать досыта, гулять на свежем воздухе. Тут нет бомбежек, а в доме есть печка. Станет холодно, сможем ее топить.
– Н-не хочу здесь. Х-хочу домой. В нашу квартиру. И чтобы папа… был с нами.
При слове «папа» Ольгу как ножом по сердцу резануло.
– Ты же знаешь, Света, папы нет. Он на фронте, бьет фашистов, чтобы они скорее сдохли и мы могли вернуться в свой город.
Света молчала. Глаза ее были красными, но плакать она перестала, лишь тихонько шмыгала носом.
– Мам!
– Что, детка?
– А когда папа побьет фашистов, он сразу приедет и заберет нас отсюда домой?
– Конечно, милая. Сразу приедет. – Ольга не смогла подавить тяжелый вздох.
Три месяца, как от Виктора нет ни одного письма. Ольга пишет чуть не каждый день, а в ответ тишина. Она ждет похоронку. Ей даже ночью снится, как почтальон приносит конверт с вестью о том, что мужа больше нет, пал смертью храбрых на полях сражения. Во сне Ольга рыдает, заламывая руки, а в реальной жизни молчит. Внутри все окаменело. Даже мучительный голод терзает не так, как вначале, осенью и зимой. Ольга через силу разговаривает, улыбается дочке, пытается что-то делать по дому. Растопить буржуйку старыми журналами и обломками деревянных стульев. Сварить из пайки хлеба похлебку, добавив в нее щепотку муки. Подмести пол, засыпанный щепками. Заплести Свете косичку. Нехитрые дела, а вот нет на них никаких сил. Кажется, ее саму запечатали в конверт, и летит она по городам и весям, от одного почтового пункта до другого, рот склеен, руки склеены, веки склеены, не расклеишь…
Ольга почувствовала холод и очнулась. Привычно тронула Светку за нос – ледяной. Тотчас из соседней горницы раздался скрипучий голос Михайловны:
– Щас затоплю, станет тепло.
«Будто мысли читает», – с удивлением подумала Ольга.
– Вставай, – сказала она Светке. – Нужно переодеться. Достань из чемодана штаны, фуфайку и теплые носки.
– Не хочу штаны, – заканючила Светка. – Не люблю! Я в них, как мальчишка. Я лучше в платье.
– Свет, тут тебе не Ленинград. Это там девочки ходят в коротких юбочках. А здесь деревня. Над тобой смеяться станут.
– Не станут, – отмахнулась Светка и насупила белесые бровки.
Ольга невольно улыбнулась. Как похожа дочка на Виктора! Такая же светловолосая, курносая, упрямая до жути. Ольга сама с густыми, роскошными каштановыми волосами, каре-зелеными глазами и тонким, породистым носом с едва заметной горбинкой. По бабушкиной линии все у них дворянского происхождения. Прабабка Ольги аж в Смольном училась. Прадед был царским офицером. Отсюда и Ольгина внешность, тонкая кость, изящные холеные руки с длинными, худыми пальцами. Виктор в шутку любил называть ее «моя барыня». Ольга не обижалась. Как-то так получилось, что у нее с простым крестьянским парнем было полное счастье и взаимопонимание. Ольга играла на рояле, Витя на гармошке. Она читала Тютчева и Блока, он – Хлебникова и Маяковского. Она пела романсы, он – «Марсельезу». И каждому было интересно послушать другого. А Светка – та просто обожала отца. Когда шли на демонстрацию – он непременно нес ее на плечах, и она точно парила над улицами, бульварами и площадями – щеки розовые, в косичках алые ленточки, в руках – красный флажок.
– Мам! Смотри! Я выше все-ех!!.
– Ладно. – Ольга поправила выбившуюся из пучка темную прядь. – Как хочешь. Ходи в платье, только хоть кофточку накинь. Пока еще печка растопится.
– Кофточку накину, – милостиво согласилась Светка и открыла чемодан.
Они вместе принялись разбирать вещи, – то немногое, что успела Ольга сложить, когда узнала, что завтра их эвакуируют. Светка достала связку своих учебников, аккуратно расставила их на единственной полке, висевшей у окна. Ольга поискала глазами, обнаружила в самом углу старинный шифоньер и раскрыла его. Он был почти полностью занят вещами хозяйки: длинные цветастые юбки, вышитые рубашки, жилетки. Ольга робко сдвинула пару плечиков и на освободившееся место повесила свой костюм, бархатное платье, несколько юбок и блузок. Затем извлекла из недр чемодана старинную шестиугольную шкатулку из слоновой кости – бабушкино наследство. Там лежали все ее украшения, а также золотой медальон с фотографией родителей. Она подумала и, обернув шкатулку в газовый шарфик цвета бирюзы, засунула ее в глубь самой верхней полки. На этом их обустройство на новом месте закончилось.
Светка посмотрелась в круглое зеркальце, висевшее над комодом, поправила ленточки в косичках и робко произнесла:
– Кушать хочется.
Она знала, что эта фраза под запретом. Но иногда ее все-таки прорывало.
– Да. Сейчас. – Ольга покопалась в стареньком холщовом рюкзаке и вытащила эвакпаек: краюшку ржаного хлеба и банку кильки.
Светка схватила горбушку и жадно впилась в нее зубами. Миг – и от хлеба остались лишь крошки, которые она молниеносно собрала и кинула в рот. Килька осталась сиротливо стоять на столе.
– Мам…
– Что? – Ольга устало ссутулилась.
– А тетя говорила, что у нее картошка есть…
Светка с опаской покосилась на неприкрытую дверь, словно обсуждала план хозяйкиного ограбления.
– Света, что говорила тетя, тебя не касается, – строго сказала Ольга. – Мы только приехали. Неприлично сразу же требовать еду.
– Но ведь она сама предлагала, – не унималась дочка, снедаемая изнутри лютым голодом, который разгорелся очень давно, но так и не нашел удовлетворения. – Давай, я сама у нее спрошу? А? – Голубые глаза взглянули на Ольгу с мольбой.
– Сиди, горе ты мое. Я сама. – Ольга закрыла шкаф и быстро вышла из комнаты.
Михайловна, согнувшись, кидала в печку поленья. Трескучий огонек весело отплясывал причудливый танец на деревяшках. На большом деревянном столе, захлебываясь от гнева, булькал самовар.
– Простите, пожалуйста, – начала Ольга и запнулась.
Она не знала, как обращаться к старухе. Вроде председатель звал ее Тоней, но ведь неприлично как-то по имени в таком почтенном возрасте. Хозяйка сама пришла ей на помощь.
– Михайловна я. Так и зови, ежели что. Хотела что-то?
– Хотела. Вы простите, Антонина Михайловна, но не могли бы вы дать нам немножко картошки? Две или три? Я бы дочке сварила.
– Отчего ж не могу? – Старуха кряхтя разогнулась. – Ты, девка, вот что – спустись в подпол. Тазик вон возьми. Набери картошки из мешка. Я всем сварю: и вам, и мне. Давай. – Она взяла с приступки большую алюминиевую миску и протянула ее Ольге.
Та кивнула и, обрадованная, полезла в погреб. Там было холодно и сыро, вдоль стен стояли деревянные бочки с соленьями, по углам – мешки с крупами и овощами. При виде всего этого добра Ольга почувствовала, что ее мутит. Она не ела картошку с октября, а сейчас конец марта. Ни огурцов, ни капусты, ни гречки, ни пшеничного хлеба. Ничего, кроме черной горбушки и нескольких ложек пустой похлебки, заваренной горсткой серой муки. Неужели можно будет сварить настоящий суп, сделать Светке кашу с молоком, пожарить картошку с луком на постном масле? Ольга точно завороженная, не в силах оторвать взгляда от мешков с продуктами набрала в тазик картошки. Она поколебалась немного и, воровато оглядываясь, приподняла крышку одной из бочек. Схватив двумя пальцами огромный склизкий огурец, она спрятала его в карман юбки. Затем быстро захлопнула крышку и стала подниматься.
Самовар уже не булькал, а стоял высокомерный и пылающий. Михайловна шуровала в печи закопченной кочергой. Лицо ее было красным от жара.
– Достала? – спросила она Ольгу. – Давай сюда. А сама возьми на столе молочка в крынке. Девке дашь попить, а то она у тебя, как кикимора болотная, зеленая вся.
Михайловна сполоснула картофелины из ковша и, погрузив в чугунок, сунула в печь. Ольга налила из крынки молока в стакан и отнесла Светке.
– На, пей.
– Что это? Молоко? Настоящее?? – Света запрыгала вокруг Ольги. – Господи, молочко! Коровкино молочко!! – Она отпила глоток. – Вкусное какое! – И выдула все залпом. Потом посмотрела на мать и смутилась: – Ой. Я тебе не оставила. Прости, мам. Я нечаянно. Так вкусно!
– Оставь, – отмахнулась Ольга. – Это тебе. Антонина Михайловна угостила. И еще там картошка варится.
– Ура! Ура! – Светка принялась тормошить мать, обнимать и целовать. – Какая она добрая, эта тетя… Антонина Михайловна. А я сначала подумала, что злая.
– Отчего же ты так подумала? – удивилась Ольга.
– Не знаю. – Света пожала плечами. – Она так смотрела на нас, когда мы приехали… Как будто не рада была.
– А чему радоваться? У нее и так почти все забрали для нашей армии. А тут еще нас кормить. И дом у нее тесноват для гостей. Так что никакой от нас пользы, только ущерб.
– Но ведь она не выгонит нас? – забеспокоилась Света. – Мы же не виноваты, что в Ленинграде блокада! Кушать нечего, и холод, света нет и воды.
– Конечно, не виноваты. – Ольга заставила себя выдавить улыбку.
Ей было тягостно и тревожно. Что, если Виктор и правда погиб? Как они будут жить без него? Когда же кончится эта проклятая война?
– Девоньки, за стол. Ужин готов, – донеслось из соседней комнаты.
– Идем. – Ольга обняла дочь за плечи. – Ты только смотри, сразу не наедайся. Тебе нельзя. Желудок не справится.
– Знаю, знаю. Нам в школе говорили, когда еще уроки были. Анна Николаевна рассказывала про голодный понос.
– Вот-вот. – Ольга распахнула дверь и шагнула в гостиную…
9
Через день к Лизе пришел Иван, забрал баллон и погрузил на заднее сиденье своей потрепанной «Нивы». Напоследок он оглядел дом и покачал головой.
– Да, работы непочатый край. Ищите себе помощника, не то к осени крыша протечет. Да и сам дом сгниет к чертовой бабушке.
С этим напутствием он сел за руль и уехал, оставив Лизу в растерянности. Впрочем, грустила она недолго. Уже через час ноги сами несли ее к дому председателя. Калитка была заперта. Лиза узрела на кирпичном столбе звонок и надавила на кнопку. Та в ответ разразилась громкой мелодией. Через минуту, а то и больше, послышались шаги. Лязгнул замок. Перед Лизой предстал крепкий старикан в вэдэвэшной тельняшке и с сигаретой в зубах.
– День добрый. – Он с любопытством оглядел Лизу. – По какому вопросу?
– Здравствуйте. Вот хотела библиотекарем устроиться в вашу библиотеку. Я теперь живу у вас в Сомове. Соседка сказала, место освободилось.
– А, так это вы, значит, – осклабился мужик. Зубы у него были сплошь золотые. Он поскреб редкую седую шевелюру и пошире отворил калитку. – Ну, заходите.
Лиза вошла в широкий двор, наполовину вымощенный разноцветной плиткой.
– Слыхал о вас. Наши кумушки на хвосте принесли. Даже знаю, как кличут – Лизаветой. Верно?
– Верно, – улыбнулась она.
Начало разговора ей нравилось, да и сам председатель тоже. Жаль только, что он совсем старый, а то можно было его нанять на хозяйственные работы.
– А ну покажись, какая ты, городская внучка Серафимы. – Дед обошел Лизу со всех сторон и одобрительно поцокал. – Хороша, ничего не скажешь. Худовата только, но тут это быстро пройдет. На одном молочке тетки Клавином станешь белой да румяной. Да и земля у нас богатая, если ты к ней с любовью, то и она тебя всем одарит. Будет и картошка, и огурчики-помидорчики.
– Конечно, – вежливо поддакнула Лиза и, видя, что разговор затягивается, несмело напомнила: – Ну а с библиотекой-то как?
– А что с библиотекой? – Старик снова почесал в затылке. – Завтра и выходи, стало быть, на службу.
– Завтра? – обрадовалась она.
– Конечно. Чего тянуть? В деревне ребятишек полно, им читать охота. А книг в домах нет либо кот наплакал. Ты читать-то сама любишь?
– Люблю! Еще как люблю!
– Ну вот и действуй. Бабка Глаша-то старенькая была, у нее там анархия царила. А ты помоложе и городская. Разберешься, что к чему.
– Разберусь!
Лизу охватило радостное возбуждение. Ей давали полную свободу действий! Она устроит все наилучшим образом. Сельчане будут довольны, а их детишки и подавно. В голове уже зрел план мероприятий: день поэзии, Пушкиниана, карнавал любимых героев и прочее. Она сделает из библиотеки местную достопримечательность, клуб по интересам! Люди будут ходить туда провести досуг. Нужно будет выпросить у председателя кофейный автомат, наверняка деньги у администрации имеются.
– Я тогда пойду? – спросила она у деда. – Нужно подготовиться к завтрашнему выходу на работу.
– Ступай, – согласился тот.
Он проводил Лизу до калитки и с грохотом захлопнул дверцу. Лишь придя домой, Лиза поняла, что не спросила председателя о важной вещи – своей зарплате. Но ей это было безразлично. Пускай хоть три рубля, зато сколько всего интересного ее ждет! И может быть, удастся хоть немного отвлечься от тоски по Женьке…
Лиза отыскала в кладовке бабкину гладильную доску и утюг, нагладила парадную белую блузку и шерстяную юбку, которые надевала в институт. Потом она долго стояла перед зеркалом, пытаясь уложить в пучок короткие светлые волосы. Наконец плюнула и просто зачесала их назад. На этом она сочла имидж сельской библиотекарши завершенным. Для пущей убедительности не хватало лишь очков, больших, в круглой оправе. Но у Лизы было отличное зрение, и очков она не носила. Повертевшись еще перед зеркалом, она сняла вещи, аккуратно развесила их на спинке стула, умылась и легла спать.
10
Наутро ее уже привычно разбудил петух. Лиза встала, выпила чаю с молоком, съела приготовленную накануне пшенную кашу и поспешила на другой конец деревни, где находилась библиотека. К ее удивлению, располагалась она в крепком деревянном доме, с резными петухами на окнах и красивым, явно новым крыльцом. На окнах висели кокетливые полотняные шторки. Во дворике было чисто убрано, возле дома красовались аккуратные клумбы, обнесенные кирпичиками. Некоторые были пусты, на других росли многолетники, заботливо подстриженные и укрытые от мороза геотекстилем.
Лиза по ступенькам поднялась в дом и толкнула дверь. Та оказалась запертой. Растерявшись, она пошарила глазами кругом и наткнулась на ключ, висевший тут же, на гвоздике. Лиза вставила его в замок, и дверь легко поддалась. Она очутилась в сенях.
В доме была холодрыга. Лиза, ежась, прошла в большую светлую комнату. В углу стояла русская печь, рядом лежали в ящике дрова. Все стены занимали полки с книгами. Напротив окна стоял новенький письменный стол, у окна – маленький диванчик. На подоконниках грустили поникшие цветы в горшках.
Обстановка Лизе очень понравилась. Все чисто, красиво, аккуратно. Перво-наперво она растопила печь, затем распахнула шторы. В комнату сразу проникло солнце, и стало еще уютнее. Лиза заметила на одном из подоконников электрочайник и банку растворимого кофе, а также пару чашек и ложки. Рядом стояла баклажка с питьевой водой. Пока печь разгоралась, Лиза сделала себе кофе и принялась осматривать стеллажи с книгами.
Старик-председатель был прав – никакого порядка в хозяйстве бабы Глаши не существовало. Книги стояли вразброд: русская классика вперемежку с современными зарубежными романами, стихи возле фантастики, детективы рядом с трагедиями Шекспира. Лиза не спеша пила кофе и планировала переустройство на книжных полках. Пожалуй, здесь у нее будет русская литература, тут – европейская. Справа, отдельным блоком – современные детективы и фантастика. Ну а слева всю стену можно отдать под детские книжки.
В печке пылали дрова, в комнате стало тепло и даже жарко. Забытый кофе остывал на столе. Лиза, сняв пальто и шапку, трудилась в поте лица. Она подставила два стула, и без конца то взбиралась на них, то спускалась на пол. Книжки, требующие ремонта, Лиза складывала на стол, и вскоре там образовалась огромная груда. Тогда она принесла из кладовки пару деревянных ящиков и бережно сложила туда часть раненых книг, с порванными переплетами и выпадающими страницами. Нужно будет на досуге все подклеить, благо скотч и клей – вот они, лежат в ящике стола.
Вообще Лиза должна была признаться себе, что прежняя библиотекарша, хотя и мало разбиралась в литературе, вела свое дело с душой. Все вокруг сияло чистотой, полы были тщательно вымыты, на подоконниках и полках – ни пылинки. Всюду стояли горшки с цветами, лежали вышитые салфеточки, словом, царил уют и комфорт.
К обеду половина книг была разобрана. Лиза отыскала в столе толстую тетрадь на пружинках и сделала опись книг, расставленных на полках. Она почувствовала голод. Прямо через дорогу находился маленький магазинчик. Лиза заперла дверь и наведалась туда. Купив буханку черного хлеба, плавленый сырок и несколько яблок, она принесла все это в библиотеку и устроила себе перекус. Едва она допила кофе, в дверь постучали.
– Можно? – спросил детский голосок.
– Конечно! Входи!
В комнату вошел парнишка лет десяти, краснощекий и взъерошенный.
– Здрасте, – поздоровался он с Лизой.
– Здравствуй, – улыбнулась та. – Ты кто?
– Я Вася, – серьезно ответил пацан. – А вы теперь тут вместо бабы Глаши?
– Так точно. – Лиза шутливо взяла под козырек.
– Ясно, – степенно произнес Вася. – А книжку можно взять?
– Обязательно. Какую ты хочешь?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Какую-нибудь, чтобы там пришельцы были. Астронавты всякие.
– Тогда тебе вот эту. – Лиза вытащила с полки Кира Булычева. – Вот, смотри. Тут и про космос, и про пришельцев, и про девочку Алису из будущего. Даже фильм такой есть. Смотрел?
– Кажется. Не помню. – Вася покосился на лежащую на столе буханку. – А… можно горбушку? А то мамка ругается, когда я горбушки отгрызаю. А я их люблю ужасно.
– Можно и горбушку, – засмеялась Лиза и отрезала кусок от хлебного бока. – На, держи. Книжку берешь?
– Беру. – Вася впился зубами в мякиш.
– Как твоя фамилия? Я должна записать. И где живешь, улицу, дом.
– Пантелеев, Василий Петрович, – с достоинством проговорил мальчишка, жуя хлеб. – Улица Сиреневая, дом три.
– Сиреневая, три, – повторила Лиза и сделала пометку в тетради. – Книжку даю на две недели. Потом, если не успеешь прочесть, придешь на продление. Понял?
– Понял. До свидания. – Вася сунул книгу под мышку и скрылся за дверью.
В окно было видно, как он резво бежит по тропинке к забору. «Ну вот и первый посетитель», – подумала Лиза. Хорошо, если мальчишка поделится с друзьями известием о новой библиотекарше, и те из любопытства прибегут посмотреть. Она убрала хлебные крошки, сполоснула стакан и вернулась к работе.
К шести часам почти все книги были разобраны и расставлены в соответствии с новым порядком. На столе осталась лежать небольшая стопка. Это были те книги, которым не нашлось места в Лизиной системе. Она бегло проглядела каждую: пособие по беременности и родам, энциклопедия о жизни китов, сборник сказок народов тундры и на закуску толстенная книга с интригующим названием «Цыганские гадания». Каждая из книг вызвала у Лизы удивление: как могло такое занести в маленькую деревеньку? Она подумала и, сложив их в картонную коробку, унесла в подсобку бабы Глаши, задвинув глубоко под стол.
За окном послышался лязг отворяемой калитки. Лиза выглянула из-за шторки: по двору шел председатель. Он поднялся по ступенькам, широко распахнул дверь.
– Ну, я смотрю, работа кипит. – Он с уважением оглядел ровные корешки книг, выстроившихся на полках в ряды, как бравые солдаты. – Помощь нужна?
– Да нет. – Лиза улыбнулась. – Вроде все получается.
– Гляжу, и с печкой справилась. Тепло у тебя. Народ-то приходил?
– Приходил. Мальчик Вася.
– А, это парикмахерши нашей сынок. Шибко умный. Далеко пойдет. Учится хорошо, все книжки читает.
– Я ему Кира Булычева дала, – похвасталась Лиза.
– Булычева? – Старик пожал плечами. – Не знаю такого. Гоголя – вот того помню. Читал. Про этого, как его… который сына собственного зарубил.
– Тарас Бульба, – с улыбкой подсказала Лиза.
– Вот-вот, бульба, – обрадовался председатель. – Картошка, значит, по-белорусски. Я сам родом оттуда, Сухиничи. Знаешь?
– Знаю, – кивнула Лиза.
– Ну пойду, не буду мешать. Да тебе, чай, пора уже домой. Рабочий день давно окончен. Ты вот что, девонька, напиши список – ну, чего там тебе требуется. Я денег выделю. Пусть народец наш, чем пьянствовать, лучше к тебе ходит, книжки умные читает. Вижу, будет польза от тебя.
Последние слова привели Лизу в восторг. Не об этом ли она мечтала все последние дни – быть хоть кому-то полезной? Она тепло простилась с председателем и, тщательно убравшись в комнате, поспешила домой.
