В. Хёсле
Моральные фреймы политических идеологий
Введение
Понятие идеологии проделало за последние полторы сотни лет весьма драматичную эволюцию, в которой были свои крайности. Сугубо негативному концепту идеологии как «ложного сознания» на службе классового господства противостояло исключительно позитивное ее понимание как системы ценностей, обеспечивающей упорядоченное протекание общественной жизни. Впрочем, многие из современных трактовок идеологии стараются представить эти позиции не как крайности, а как взаимодополняющие моменты. Важным условием такого сдвига методологической перспективы в понимании идеологии является отход от дуализма социологических и гносеологических подходов, отход, который намечается, в частности, в таких относительно новых исследовательских направлениях, как анализ политического дискурса и когнитивная психология.
Когнитивный подход позволяет взглянуть на идеологии как на своеобразные существа, которые не просто кем-то прописываются и где-то печатаются, но живут своей собственной жизнью. Они встречаются друг с другом, как бы «обнюхивают» друг друга, и если чувствуют «инстинкт сродства», то соприкасаются и сливаются – даже если выглядят очень по-разному. Напротив, если с моральной «химией» в общении даже родственных идеологий не все в порядке – они отталкиваются друг от друга и идут дальше своей дорогой, в своем уникальном дискурсивном обличии, которое, как и у человека, со временем все больше выражает их моральную суть.
С когнитивной точки зрения важно отличать идеологию от простой совокупности убеждений, например от мировоззрения какого-либо человека. Если идеологии и есть убеждения, то именно такие, которые задействованы в контексте какой-то проблемной социальной ситуации. Подобно естественным языкам, идеологии это ментальные формы, которые разделяются многими людьми. «Нет „приватных“ идеологий, есть только приватные мнения» [Van Dijk, 1998, p. 141].
Каждая идеология определяет свою главную проблему, которую она считает праматерью всех других проблем. В либерализме – это дефицит личных свобод; в консерватизме – разрушение добрых традиций; в коммунизме – классовая эксплуатация; в нацизме – угроза «высшей расе»; в экологизме – загрязнение окружающей среды; в феминизме – мужской шовинизм и т. д. Сообразно формулировке проблемы предлагается и ее решение. Здесь мы видим когнитивный каркас идеологии, в который входит то, что мы называем ее моральным фреймом (или фреймами – если общий моральный каркас идеологии рассматривать как совокупность его отдельных максим).
Понятию моральных фреймов идеологий посвящена глава «Интегративно-когнитивистский анализ моральных фреймов политических идеологий». Этот подход представляет собой своего рода «третий путь» между нормативистской и деятельностной трактовками соотношения морали и политики.
Первая из этих трактовок, нормативистская, рассматривает политическую мораль через призму универсальных этических норм, подчеркивая несводимость нормативного измерения политической морали к ее дескриптивному измерению. Эта позиция представлена в монографии текстом известного немецкого философа В. Хёсле. Данный текст представляет собой фрагмент его солидной книги, вышедшей в свет в 1997 году [Hösle, 1997].
Важной предпосылкой понимания политической морали у В. Хёсле выступает разведение понятий «политического» и «кратического». В отличие от кратического, имеющего дело исключительно с борьбой за власть, политическое относится к правильному посредничеству между различными государственными и общественными целями, а потому с необходимостью ставит вопрос о моральной легитимности своих целей.
Мораль для немецкого философа – это нормативное понятие, выражающее предельную легитимационную инстанцию, которая претендует на оценку любого человеческого действия, тогда как нравственность значима только в каких-то ограниченных сообществах и культурах. По логике нормативистского подхода, идентификация моральных фреймов политических идеологий не имеет прямого отношения к политической этике как разделу практической философии. Зато это относится к психологическим и социологическим методам исследования реальных моральных феноменов (а не тех, что должны быть с философской точки зрения).
Философскую позицию В. Хёсле характеризует критическое отношение к стремлению этиков заниматься исключительными ситуациями (предполагающими нестандартный моральный выбор) и пренебрегать «нормальными случаями», для которых уже есть «разумные нормы».
Данная установка решительно противоречит деятельностному подходу к морали, который отталкивается от поступков конкретных людей. На первый взгляд, это создает опасность редукции моральных норм к социально-политическим контекстам, что сводит на нет автономию индивида, без которой немыслим моральный выбор. Однако сторонники деятельностного подхода в лице И. Фихте, К. Маркса, Дж. Г. Мида и др., напротив, полагали, что как раз этический (в духе Канта) формализм подменяет понятие автономии понятием автаркии как характеристики индивида, оторванного от социальной практики. В главе «Деятельностный подход: мораль в структуре политических взаимодействий» рассмотрены две версии этого подхода: прагматическая концепция морали американского социального психолога Дж. Г. Мида и концепция морального выбора в политике, предложенная отечественным философом Б. Г. Капустиным.
Если нормативистский и деятельностный подходы к пониманию политической морали сформировались довольно давно, то концептологический подход в политической философии является, напротив, результатом относительно поздней философской рефлексии. В данной книге он представлен политической концептологией В. П. Макаренко. Российский ученый отталкивается от принципа сущностной оспариваемости всех моральных, политических и идеологических понятий. Собственно идеологию он трактует как определенную целостность экономики, морали и политики, направленную на достижение более или менее трансцендентных и надындивидуальных целей. Но какую бы форму идеология ни принимала, она есть «легитимация абсурда». Тезис о «политике как сфере воплощенного абсурда» занимает центральное место в политической концептологии В. П. Макаренко. Эта оригинальная концепция разделяется не всеми авторами данной монографии, но дает интересный материал для дискуссии.
Отправляясь от критической оценки упомянутых выше подходов к пониманию отношения морали и политики (нормативистского и деятельностного), авторы книги ставят перед собой задачу разработать интегративно-когнитивистский метод. Интегративность этого метода состоит в том, что он признает не только исторически обусловленный, но и безусловный момент политической морали, а в понятии идеологии объединяет когнитивное, дискурсивное и социокультурное измерения. Соотношение морали и политики в предложенном методе рассматривается в контексте идеологического дискурса, понятого как выражение соответствующих ментальных структур, т. е. когниции. Поэтому данный подход называется не просто интегративным, а интегративно-когнитивистским.
В традициях когнитивистской методологии авторы акцентируют принципиальное сходство идеологий с аттитюдами. В дискурсивном измерении это сходство представлено концептуальной диалогикой «вопрос – ответ»; на когнитивном уровне – структурой «проблема – ее решение», а на социальном уровне – конфликтом интересов.
В когнитивной сфере идеологии функционируют как ментальные структуры по схеме МЫ – ОНИ, которые привлекаются не просто для реализации своекорыстных интересов группы, но и для такого объяснения мира в целом, в котором эти интересы легитимируются в качестве универсально значимых.
Универсалистские претензии идеологий есть проявление их своеобразного морализирования. Это морализирование не сводится к пропагандистско-пиаровским инсценировкам. Скорее, оно выражает вполне серьезную интенцию любой (даже тоталитарной) идеологии к позитивной дискурсивно-когнитивной самопрезентации. В этом смысле можно сказать, что моральное фреймирование идеологий исключает их радикальный цинизм.
Ключевую роль в легитимации универсалистских претензий идеологий играют моральные фреймы. Понятие фрейма авторы данной книги употребляют с опорой на разные варианты теории фреймов, развитые, в частности, М. Минским, И. Гофманом и Т. Ван Дейком. В любом случае, речь идет о базовой когнитивной структуре, которая обрамляет (организует) поведение людей социально приемлемым образом и выражается в ценностных концептах. Авторы придают существенное значение отличию (политического) концепта от (научного) понятия. Под концептами они, вслед за С. С. Неретиной и А. П. Огурцовым, подразумевают модели языка, порождающие (зарождающие) новые смыслы, что возможно только в условиях живого (диалогического) общения.
Авторы описывают моральный фрейм как когнитивную структуру, в которой невозможен радикальный абсурд. Он невозможен, потому что любой факт и аргумент интерпретируется фреймом в пользу основной идеологической «идеи» [см.: Арендт, 1996, с. 609– 610]. По-настоящему сильная идеология достигает этого не насильственным, но «морально приемлемым» образом, опираясь на добровольное согласие даже тех, кто этой идеологией определяется в роли угнетенных или «младших братьев».
С учетом сказанного, можно выделить основные функции, которые выполняют моральные фреймы в рамках идеологического дискурса. Они мотивируют к политическому действию, ориентируют в политическом пространстве, создают каналы особой коммуникации между политическим акторами, наконец, предполагают не только создание, но и трансформацию уже существующих фреймов.
Определившись с методологическими вопросами, авторы монографии переходят к анализу моральных фреймов в отдельных идеологиях. В соответствии с исторической логикой, они начинают с моральных фреймов либерализма. В написанной И. В. Николаевым главе «Морально-когнитивные основы либерального понимания свободы» проводится анализ этических теорий основных направлений либеральной политической мысли в процессе их становления. Обосновывается базисный характер идеи «свободы» для либерализма, проводится концептуальный анализ этой идеи. Основной целью исследования выступает при этом поиск инвариантных элементов этического осмысления концепта свободы, а также выявление моральных фреймов, ассоциированных с данным понятием. Автор опирается на методологический подход к исследованию либерализма, предложенный известным российским политическим философом Б. Г. Капустиным. По результатам анализа этических концепций раннего, классического и современного либерализма выявлены следующие фреймы: признание автономии личности; приверженность рациональному типу мышления; светскость; толерантность; приверженность идее равенства перед законом или равенства возможностей; склонность к компромиссу и др.
Либерализм, несмотря на многообразие направлений и тенденций трансформации базовых идей, сохраняет свою концептуальную целостность в сфере этического учения, основанного на базовом концепте свободы и его моральном обосновании.
Исторически, как известно, реакцией на либерализм стала консервативная идеология. Большинство исследователей сходятся в том, что в теоретическом плане консерватизм есть крайне разнородное течение. Это обусловлено его скептицизмом в отношении политической теории, ситуативностью и прагматизмом. В связи с этим авторы главы «Фреймы и концепты морального обоснования консерватизма» (М. С. Константинов и И. В. Николаев) выделяют в консервативной идеологии когнитивный уровень принципов, к которым относят скептицизм, органицизм и традиционализм. Эти принципы занимают своего рода промежуточное положение между моральными фреймами и выражающими их ценностными концептами. К примеру, упомянутые принципы консерватизма находят выражение в терминах трансцендентного морального порядка, различных органических целостностей (нация, народ, семья, государство) и т. д.
Проблема – как ее ставят авторы данной главы – заключается в том, что абстрактные принципы консерватизма находят свое воплощение в различных (часто несовместимых) концептах и весьма противоречивых (с точки зрения консерватизма как целого) моральных фреймах. Эти концепты и фреймы достаточно хорошо согласованы в контексте одного направления консерватизма, но совершенно не сочетаются с концептами и фреймами других его направлений. Поэтому объектом анализа авторы главы выбрали комплексы концептов и фреймов, определяющие различие типов консерватизма, но объединенные при этом в рамках одной идеологии единством абстрактных принципов.
Авторы отталкиваются от мангеймовского различения «традиционализма» и «политического консерватизма». При этом в консерватизме их интересуют, прежде всего, представители политической философии (морально ориентированного действия, а не традиционалистски мотивированного бездействия). Традиционализм вполне допускает разовые акты агрессии с целью защиты status quo, но вряд ли способен на политически продуманное действие. В такой трактовке понятие «политического консерватизма» может содержать в себе ценностный концепт «традиционализма», однако этим концептом консерватизм отнюдь не исчерпывается.
С консерватизмом часто сближают национализм, который, однако, своими корнями уходит в ранний модерн и во многих моментах не совпадает с консервативной идеологией. В соответствующей главе Т. В. Беспаловой «Патриотизм и нация как источники моральной мотивации в патриотизме» намечается оригинальная типология моральных фреймов политических идеологий. Помимо обычных фреймов, автор выделяет суперфреймы, институциональные фреймы, метафреймы и дискурсивные фреймы. Определяющими моральными «суперфреймами» национализма автор считает любовь и веру, подчеркивая, что эти формообразования являются не абстрактными нормами, но побуждают людей к реальным политическим действиям. Упомянутые суперфреймы связывают воедино основные концепты национализма: «patria» и «нацию». На их примере обнаруживается парадоксальное свойство любых морально-идеологических концептов: задавать и одновременно ограничивать восприятие политической реальности.
В данной главе поставлен ряд интересных проблем. Из них стоит, прежде всего, отметить роль морального начала в русской политической жизни. (Этой темы, кстати, касается в своей главе и В. П. Макаренко.) Весьма сложным оказывается соотношение государственного и национального патриотизма в отечественной политической культуре. Интересным в связи с этим представляется анализ теории патриотизма, предложенной «русским немцем» П. Б. Струве, а также критика в адрес философской теории морали, предложенной американским политологом Дж. Кейтебом.
Еще одним идеологическим направлением, изначально вступившим в жесткую полемику с либералами и консерваторами, был революционный радикализм, представленный анархистскими, социалистическими и коммунистическими воззрениями.
В главе «Моральные рамки критики государства в анархизме», подготовленной И. В. Николаевым, анализируются моральные фреймы и ключевые концепты анархистской политической идеологии. Авторы привлекают внимание к внутренней моральной противоречивости анархизма, во многом схожей с моральными оценками марксизма и большевизма: моральная возвышенность целей при моральной неразборчивости средств. В анархизме авторы выделяют два ключевых концепта, на противопоставлении которых формируется содержательный компонент анархистской этики: «государство» и «личность». Авторы акцентируют радикализм анархистского неприятия государства (включая обслуживающую его интересы религию) как «самое вопиющее отрицание человечности» (М. А. Бакунин).
Авторы подчеркивают, что концепция государства базируется в анархизме на предположении у людей не только недостаточного уровня рационального мышления, но и отсутствия моральной базы человеческого сосуществования. Представляется интересной попытка авторов свести весь блок морально-этических представлений анархиста к одной базисной идее «самостоятельности». К базовым моральным фреймам идеологии анархизма И. В. Николаев относит свободу, равенство, солидарность, плюральность, критицизм и борьбу. Особенно интересным, на наш взгляд, представляется роль в анархизме морального смысла (фрейма) свободы. В этой связи авторы подвергают критике мнение, будто свобода сводится в анархизме к эгоистической воле, не знающей принципа личной и социальной ответственности.
В главе «Моральные мотивы и моральная риторика в марксизме и социализме» (С. П. Поцелуев) проясняются моральные фрей-мы идеологии классического марксизма, большевизма и социал-демократии. Автор подчеркивает, что данные фреймы существенно модифицируют исходный теоретический смысл базовых концептов указанных идеологий.
Как показывают тексты Маркса и Энгельса периода «штурма и натиска» (1847–1852), в основе классического марксизма лежит неприятие – с точки зрения общечеловеческой морали – капиталистической общественной и экономической системы как «отчуждения человека». С другой стороны, Маркс и Энгельс однозначно отвергали «вечные моральные истины» как идеологический вздор. Таким образом, моральный фрейм, лежащий в основе классического марксизма, обнаруживает парадоксальное единство классовой и общечеловеческой моральной перспективы.
Однако отрицание общечеловеческой морали в актуальной, реальной политике неизбежно вело марксистов к «иезуитству» как следствию несерьезного отношения к общим моральным «правилам игры» во взаимоотношениях с «буржуазными» партиями. Особенно актуальным данный вопрос оказывается в случае большевизма (как это показывает известная работа Л. Троцкого «Их мораль и наша»).
В главе отмечается, что принципиальный вопрос, в полемике по которому отчетливо выражается специфика морального фреймирования большевистской идеологии, – это вопрос о революционном терроре. В главе подробно анализируется полемика по данному вопросу между К. Каутским и Л. Троцким. В 1919 году они написали книги с одним и тем же названием (инициатором был Каутский): «Терроризм и коммунизм». Несовместимость раскрытых в этих книгах моральных фреймов раскалывает марксистскую доктрину на две идеологии: консервативно-революционный по своим истокам большевизм и либеральную по своим интенциям социал-демократию.
Исторически марксистская (как и большевистская) идеология сыграла важную роль в становлении идеологии, получившей свое полное развитие уже в ХХ веке, – в феминизме.
В главе «Этика заботы в феминистской политической философии» М. С. Константинов и А. Ш. Типаева выделяют три волны этой политической философии, стремясь в каждой из них определить базовые концепты и ассоциированные с ними моральные фреймы.
Базовой идеей феминизма первой волны была идея равенства прав и возможностей мужчин и женщин, включая их гражданские права. По мнению авторов, в раннем феминизме еще нет ясного осознания его идейного конфликта с другими идеологиями – классическим либерализмом и социализмом. В связи с этим в главе намечается весьма интересная типология основных проблем, на осмыслении которых строятся упомянутые идеологии.
Вторая волна феминизма также разделяет идеи равенства полов, однако теперь женщинам предлагается не следовать моральным фреймам мужского поведения, а реализовывать «новую женственность». Проблема такого феминизма состояла в том, что эта «новая женственность» была на самом деле не более чем романтизированным набором добродетелей домохозяйки.
Но если для феминизма второй волны были характерны специфичные фреймы различия в равенстве, то феминизму третьей волны свойственны моральные фреймы концепта различия.
Особенное развитие такой подход получил в «радикальном феминизме», что послужило базой для идеологемы особой «женской этики заботы», альтернативной «мужской этике справедливости». Однако парадокс этой этики состоит в том, что она оказывается в окрестностях консервативной морали, когда утверждает, что нормы разума, в отличие от ценностей заботы, не являются универсальными, а потому приоритетными в вопросах этики, а фреймы материнской и сестринской заботы транспонирует в публичную сферу и тем самым универсализирует.
Одним из ярких примеров размежевания актуальных течений феминизма как с классическими, так и с радикальными его версиями, может служить так называемый «исламский феминизм», который уже невозможно свести к прозападной критике традиционных мусульманских обществ.
Наряду с феминизмом, к новым социальным движениям ХХ века традиционно причисляют экологические движения.
В главе «Проблемы будущих поколений и противоречия экологической этики», написанной Т. В. Беспаловой, акцентируются основные концепты морального фрейма экологизма («человек» и «среда»). При этом обращается внимание на разное их толкование в рамках основных подходов к осмыслению отношений человека и среды: техноцентристского, антропоцентристского, экоцентристского, антропоэкоцентристского. Автор рассматривает экологическую этику как совокупность моральных фреймов и ставит вопрос о соотношении экологической этики и экологической политики. Проблема, которая отсюда вытекает, – неравномерное распределение последствий экологического кризиса, способствующего дроблению общего экологического интереса человечества на его отдельные аспекты (государственный, национальный, региональный и т. д.).
Любопытной темой, затронутой в упомянутой главе, выступают формы транспонирования моральных фреймов экологизма в различные политические идеологии. Принципиальным моментом является то, что такое транспонирование, с одной стороны, трансформирует содержание самих моральных фреймов, а с другой – идеологически дифференцирует сам экологизм: экодемократия, экосоциализм, эконационализм и т. д. Весьма интересной в этом контексте представляется связка моральных фреймов экологизма и патриотизма, которую Т. В. Беспалова обсуждает с опорой на философию экологического кризиса, развитую В. Хёсле в его «Московских лекциях» 1990 года.
Среди новых идеологических течений мы выделили в данной книге и коммунитаризм, хотя его статус как политической идеологии не для всех является очевидным.
Автор соответствующей главы («Критика либеральной концепции моральной нейтральности в коммунитаризме»), М. С. Константинов, рассматривает обе стороны дискуссии коммунитаристов и либералов в контексте идеологических отношений «мы» – «они». В этом контексте «либералы» представлены в качестве носителей ключевых концептов свободы, права и справедливости, которым «коммунитаристы» противопоставили концепты сообщества, блага и добродетели. «Либеральный индивид» характеризуется фреймами неисторичности, абстрактной и инструментальной рациональности, асоциальности и субъективизмом в моральных суждениях. «Коммунитарная личность», напротив, исторически конкретна, ее ценности, цели и идентичность социально обусловлены, поэтому ей приписываются фреймы гражданственности, ответственности за дела сообщества, взаимного уважения, привязанности, дружбы, доброжелательности и т. д. По мнению автора, особенно ярко мотивирующая функция моральных фреймов проявилась в политической версии коммунитаризма, а именно в проекте «хорошего общества» (the good society) А. Этциони. Этот концепт амбивалентен: для реализации такого общества необходимо моральное воспитание его представителей и, наоборот, «хорошее общество» воспитывает в индивидах нужные добродетели посредством публичного обсуждения моральных стандартов, вовлечения в гражданскую жизнь, в процессы принятия общественно значимых решений, участия в делах сообщества и т. д. Тем самым «хорошее общество» это не только политический проект, который нужно воплотить в жизнь, но и условие воспитания «хорошего гражданина».
* * *
Почему создатель советской водородной бомбы становится главным советским пацифистом-диссидентом, всевластный глава авторитарной империи – инициатором ее разрушения и политическим парией в собственной стране, а хорошо оплачиваемый топ-агент самой могущественной на земле спецслужбы – ее громким разоблачителем с перспективой смертной казни у себя на родине? Во всех этих случаях соображения выгоды или имиджа вряд ли являются главным мотивом. Скорее, таковым выступают этические соображения конкретных лиц, приверженных определенной идеологии. Моральные решения личностей – это самое опасное «оружие» на земле. Ведь если эти решения принимаются в моральной ситуации людьми с соответствующими ресурсами или принимаются массой обычных людей (как в случае массового героизма), тогда они могут иметь самые серьезные социальные последствия, которые никто и никогда не сможет ни точно предсказать, ни тем более предотвратить.