Святослав Романович Шевченко
Вагон «milleНИАЛ»

– Я тень дома моего.

– Мы тут решили скинуться тебе на улыбку.

– Ага.

– Верёвка у нас уже есть. Осталось принести дерево.

Незнакомые друзья взяли паузу в ритуалах и разошлись по сторонам для заправки. Некоторые, проходя мимо, кидали в мою сторону пролетарский реверанс. Я не понимаю, к чему бы это…

Я вспомнил, как когда-то давно выдала одногруппница: «После 25 лет женщину можно "списывать"». Этот речевой конструкт был не про мою иллюзию с чёрными волосами. Девочка, что так часто бросала на меня огонь холодных глаз…

Я забыл её имя, но помню её первый взгляд. Помню, как она с жаждой обнимала мою шею, запустив пальцы в немытые волосы… Потом амнезия, с редкими вспышками непонятных и нелогичных фрагментов.

Наши отношения можно было описать одним словом: МногосLove. И ничего более.

А теперь всё по-другому.

Она не смотрит на меня. Всё больше бросает двусмысленный взгляд на приоткрытую дверь комнаты, где результат нашего эгоизма с задумчивым видом и в молчании сидит за тетрадкой и что-то выводит огрызком карандаша.

Эгоизм – странная вещь. С моими глазами и аккуратным носом, её ртом и характером. В четырёх стенах мы (а нас трое, не считая собаки) перестали друг друга понимать. Да и не хотели.

Девочка или мальчик? На этот вопрос нам ответ был не нужен.

На все остальные, мы отвечали предельно честно: «Будь что будет».

Теперь я и она здесь, в вагончике, а эгоизм у родителей.

Она фальшиво улыбается и мнёт в руке пластиковый стаканчик с 30+ по цельсию, делая вид, что всё в порядке. И я… с лицом, по которому проехался дорожный каток.

Она всегда думала, что я чем-то болен. Пыталась вылечить. От чего? Не знаю. Даже сейчас, она идёт ко мне со взглядом доктора.

Она села рядом.

Что-то говорит.

Я молчу.

Она взяла со стола «Шипучку». Легенда вкусовых рецепторов прямиком из нашего детства. Одним аккуратным движением, она кидает её в мой бокал с оливкой.

– Что это? – пробубнил я невнятно, вспомнив, что умею разговаривать.

– Лекарство. – прошептала она на ухо. – Пей, тебе станет легче.

Я выпил.

Пауза.

Черви в голове замолчали.

Всё вокруг замедлилось.

Неоновый свет расплылся по комнате мягким пледом.

Что происходит…

– Выдыхай, бобёр, ты всплыл. – её слова прозвучали эхом в моей голове. Она ушла, оставляя за собой тень, тянущуюся как сыр моцарелла.

Я…

Чувствую… Чувствую… аааа…

Как хорошо быть воздухом.

Перемещаться без преград из точки А к точке Б, не чувствуя пола, не имея тела и… себя. Не знаю, почему это слово всплыло в воспалённом процессоре.

Проходя в центр сквозь толпу, я окунулся в бит и движения.

Я не умел танцевать, да и не пробовал.

Всякая стеснительность покинула меня. Я расслабился и потерял контроль. Остатки музыки наладили связь с той частью моей души, которую я всегда плотно утрамбовывал прессом и прятал в бездонной пустоте. Руки, ноги, голова, туловище двигались в абсолютной гармонии с ритмом и окружением.

Сквозь неоновые проблески появлялись и исчезали незнакомые друзья. Кто-то обнимал меня, кто-то бил по рёбрам, кто-то хлопал по плечу, кто-то обвивал мои ноги и страстно об них тёрся, облизывая языком пальцы на босых ногах, словно я был древним божеством.

Как легко я отрываюсь от пола.

Я в центре.

Кайф…

Чувствую жар.

Пот лился ручьём под водолазкой…

линии пути

неон

бит

лица

век за веком

одинаковый свет

движения бархата