Светлана Викторовна Баранова
Рита и Сидоров

Рита и Сидоров. Начало

Рита, в первые годы их совместной жизни, называла его «зай», нет, не «зая», а именно «зай», которое было больше похоже на «эй». «Эй, иди ужинать» или «Эй, будильник прозвенел, пора вставать». Пару лет спустя, он стал Петровым. Сухо, конечно, но как-то более осмысленно и фундаментально.

Жить с Ритой было Петрову сложно, но он почему-то никогда, даже в своих самых смелых фантазиях, не представлял, что рядом с ним может быть другая женщина. Он боялся Риту, и, одновременно, он к ней привык. Привыкал долго и болезненно. Сначала ему пришлось принять то, что категорически запрещены все слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Никаких вилочек, тарелочек, собачек и кошечек, тем более никаких «милых» прозвищ. Назови он её хоть раз Ритусей, и их совместной жизни точно пришёл бы конец. Поэтому, даже в минуты интимной близости, Рита всегда была только Ритой. Он – Петровым.

– Мне было хорошо. Спокойной ночи, Рита.

– Мне тоже всё понравилось, спи, Петров.

Если отсутствие в словах суффиксов «чк» и «чн», Петров пережил достаточно спокойно, то требования Риты по поводу подтверждения его к ней любви были ему не совсем ясны. До него долго не доходило, что вынести утром мусор – это любовь. Вымыть после ужина посуду – это тоже любовь. А вот поцелуй в шейку, нет, в шею, конечно, это пошлость.

Но он привык. Безропотно выносил мусор, мыл посуду и складывал грязные носки и трусы в корзину для белья. Он, и правда, любил Риту, а она любила Петрова. Поэтому его всегда ждал горячий ужин вечером, а утром – идеально выглаженная рубашка. Рита интересовалась делами Петрова на работе. Не навязчиво, больше из приличия. Он рассказывал долго и нудно. Рита кивала головой и думала о том, что у Петрова самые красивые глаза. Петров в ответ спрашивал, как прошёл день у Риты. Она улыбалась, пожимала плечами и отвечала что-то типа: «Как обычно, ничего нового. Может, чаю?». Петров отказывался, доставал из холодильника бутылку пива:

– Рит, я же говорю, на работе кошмар. Расслабиться надо. Я одну только…

– Петров, а ты меня зачем спрашиваешь? Я вот тоже себе сейчас бокал вина налью, лёд у нас, кстати, есть? Ты же знаешь, что я со льдом люблю…

– Лёд есть. Да. Я пойду?

– Господи, иди уже. Спрашивает он меня…

Петров не любил такие моменты. Неловко ему было. Он сжимался и становился на полголовы ниже. И как-то уже пива не хотелось, и футбол смотреть тоже. Но он шёл, конечно.

И жили бы они так и дальше: у Петрова – глаза красивые, а у Риты – свиные отбивные лучше маминых. Жили бы в любви и согласии, если бы не аллергия Петрова на цветы. Нет, у него не было аллергии на пыльцу или запах – он покрывался красными пятнами, когда их надо было покупать! Вдобавок к этому, у него ещё начиналась паническая атака, повышалось потоотделение, и он пулей выскакивал из цветочного магазина. А Рита цветы любила, и ей бы проявить женскую мудрость, понять и простить, но она пошла на принцип:

– Петров, у нас три вазы в доме.

– И что?

– И два цветочных магазина рядом с домом.

– И что?

– Ничего.

Петров выдыхал, вытирал пот со лба и давал себе обещание завтра же купить жене цветы и не покупал.

Рита грустила. Глаза у Петрова были уже не такие и красивые, а отбивные получались пересоленными и подгоревшими.

А потом появился Сидоров. С большим букетом роз. Рита никогда раньше не замечала, что у этого, на первый взгляд, неприметного мужчины, такие красивые глаза. Столько лет работают вместе, а она как-то проглядела.

История умалчивает о том, как Рита называла Сидорова, но только доподлинно известно, что Ритуся больше никогда не считала поцелуй в шейку, да, именно в шейку, пошлостью.

Чингачгук

Телефон завибрировал, и почти мгновенно комната наполнилась громкими звуками рекламы из далёких девяностых. Звонил будильник. Рита, не открывая глаз, потянулась рукой к тумбочке и наощупь его выключила. Следующий должен был зазвонить через десять минут. Потом ещё одни через пять. И, наконец, четвёртый – через три минуты после третьего. Звонок четвёртого будильника означал, что наступление утра неизбежно, иначе Риту выгонят с работы за очередное, пятое за месяц, опоздание. Прослушав четыре раза: «Утро пора вставать, тебя тянет ещё поспать, но сильней во сто крат бодрящий аромат. Лучшее разбудит вас – кофе в ранний час!», Рита всё-таки приоткрыла один глаз. Силой воли заставила себя сесть на кровати.

Неизбежное наступило.

Утро настоящей женщины, а Рита была именно такой, неизменно начиналось со стакана горячей воды. Рита действовала на полном автомате: налила воду из фильтра и поставила стакан в микроволновку на тридцать секунд. Опёрлась руками на стол и прикрыла глаза. Ровно за секунду до пронзительного звука, сигнализирующего об окончании процесса нагревания, открыла дверцу микроволновки. Достала стакан и большими глотками выпила его до дна. Живительная влага растекалась по всему организму, заставляя его начать функционировать. Тело запустилось, мозг нет. Рита по опыту знала, что способность думать придёт позже – на коврике для йоги.

Стоя в позе «собака мордой вниз», Рита поймала первую утреннюю мысль. Она была странной и состояла только из одного слова – Чингачгук! На тренинге по нейропсихологии она узнала, что первая утренняя мысль очень важна, она формирует весь день, даёт заряд энергии и чего-то ещё очень и очень важного. Обычно это работало. Вспоминала, что надо туфли в ремонт отдать, или оплатить телефон, однажды даже вспомнила, что неделю назад должна была куртку из химчистки забрать, а тут какой-то Чингачкук непонятный. Сделав сухой массаж щеткой и приняв душ, Рита явственно ощущала себя настоящей женщиной: успешной, красивой, достойной любви и счастья. Вот только как быть с Чингачгуком?

По дороге на работу Рита с помощью Википедии освежила свои знания о Чингачгуке. Могиканин, мудрый и храбрый воин. Он добр и справедлив, его уважают друзья и боятся враги. Неплохая, однако, характеристика… Но яснее не стало. Может, Рита мало читает для настоящей женщины? И это намёк на то, что надо перечитать Купера или её Сидоров недостаточно хорош для неё. В принципе, в последнее время он какой-то вялый что ли. И живот появился, так некрасиво нависает над брюками. Нет, Сидоров тут точно не причем. Ему просто надо новые брюки купить, на размер побольше, и нормально будет.

Мысли о Чингачгуке не покидали Риту в течение всего дня. На работе она никак не могла сосредоточиться, в итоге, наделала кучу ошибок в финансовом отчёте. Выслушала всё, что о ней думает шеф, получила ещё одно предупреждение. Расстроилась ужасно. На обеде пролила на новую юбку кофе. По дороге домой в трамвае забыла зонт. Вывод напрашивался сам собой: думать о Чингачгуке по утрам, однозначно, не к добру.

Вечером пришёл Сидоров. С бутылкой вина и набором её любимых пирожных. В глазах у него явно читалась надежда на вкусный ужин с продолжением. Ужина не было. Рита расплакалась и рассказала Сидорову про Чингачгука. Он долго смеялся, а потом напомнил Рите, что в выходные они собирались ехать на залив запускать бумажного змея. Большого такого змея. Рита, конечно, была настоящей женщиной, но иногда без мата не обойтись.

Сидоров лежал на кровати рядом с лучшей женщиной в мире, на его лице играла довольная улыбка. Немного самодовольная.

– Рит, а почему у тебя на будильнике такая странная мелодия стоит?

– Детская психотравма. Эту рекламу мой отчим любил, всегда пел по утрам, я, как только её слышала, сразу просыпалась. До сих пор работает.

Когда Рита уснула, Сидоров изменил мелодию её будильника. Но это уже совсем другая история.