Светлана Шаповалова
Голоса

– А его врач, не мог бы дать вам подобное заключение без нашего вмешательства?

– Нет. Врач с ним в очень хороших отношениях и твердит, что он на это не способен. Для нас нужен диагноз независимого специалиста, который ранее не общался с ним, не вёл его и может дать заключение в оценке его способностей и прочего, я в этом несилен. Повторяю только то, что в деле. Я знаю только то, что брат Вениамина оказывал материальную поддержку всего психиатрического отделения, в котором наблюдали его брата.

– У вас очень сложная работа.

– Я думаю, мы правильно поняли друг друга?

– Всего доброго, Александр, если что-то понадобится, я вам обязательно позвоню.

Не дожидаясь какого-либо ответа, положил трубку. Позже, когда ехал в электричке, думал, как быстро человек привыкает делать свою работу на автомате и не замечать вокруг чувствующих, живых людей.

Я живу один. У меня нет животных, не могу обрекать на одиночество ещё кого-то. Чтобы избежать холодной темноты при возвращении, поставил лампы тёплого света, и квартира всегда встречает меня уютом. Умный дом, через приложение, уже вскипятил чайник, робот пылесос крутится под ногами, Маруся здоровается и включает музыку. Я прихожу в живой дом. Несчастных нет. Некоторые люди, обижая равнодушием всю семью, не замечают живых людей рядом с собой, считая, что они как игрушки, садятся на полку в ожидании их прихода и не живут своей жизнью. У меня это исключено полностью, мои игрушки всегда на полках, до моего прихода. Я волен делать то, что мне нравится. Могу час мазать хлеб маслом, могу час релаксировать в ванной, и все это без последствий. Я не против семьи и детей, просто не сложилось с одной особой. Но говорить о ней не хочу, я устал от этих отношений. Мое понимание тепла и заботы, закручивается только вокруг собственной персоны. Эгоистично? Но правда. Семья мешает стать кем-то настоящим. Это обременение для мужчины. Подумайте о себе, вам помогла? Не согласны? Это отлично, но вы добились бы намного большего, если бы жили собой и своей профессией. Безусловно, так говорить нельзя. Нужно чтобы у каждого был близкий ему человек. Это нормально, это то, что мы все должны делать, наверное. Личность не может развиваться только в одну сторону и семья – это важная часть нашей жизни. Возможно, я буду к этому готов, но не сейчас. Семья – это самоотречение.

Неумолимо наступал отпуск. Я кропотливо сворачивал все «хвосты» на работе. Готовил кабинет к спячке. Писал заметки для себя в будущем, для того, кто вернётся сюда после отпуска, ничего не соображая. Подробно расписал весь план мероприятий. Отключил все приборы, навёл порядок в ящиках стола, вылил воду из графина, очистил кофемашину, помыл и перевернул чашки. Я сидел в кабинете и настраивался на то, что уже завтра, мне не нужно будет сюда возвращаться. Вспоминал, все ли обещанное сделал. Оставил расписание сессий с Вениамином для Оксаны. Закрыл окно, выключил свет, запер кабинет и ушёл. Бумаги для Оксаны, я оставил прямо на столе, так как она первым делом, убедившись, что меня нет, нарушит чистоту моего кабинета и войдёт под предлогом забрать их лично. Но при этом обязательно посидит в моем кресле, закинет ноги на мой стол, погрызёт мой карандаш, который я по возвращении тут же выброшу. Потом выпьет из моей чашки, вернёт все на место и уберётся оттуда, ровно на пару дней. Потом будет проворачивать свой ритуал пару раз в неделю. Не догадываясь, что я все вижу, там давно стоит камера в отличном состоянии и онлайн трансляцией. Никто из нас, ни она, ни я, никогда не перейдём черту, которую сами провели. Более того, эту игру сдерживаем не только мы, но и работа. Мы играем во что-то, сами не понимая во что, просто так. Скажем прямо, так интереснее.

Так рождаются все романы на работе. Говорящие взгляды, интерес. Удивлённое хлопанье ресницами, проникновенные уверения, что ты умнее и интереснее всех. Кто-то принимает только твои достижения, вы говорите на одном языке. Потом маленькая женская манипуляция, как виртуальное сальто и ты уверен в своем флирте, который на ней так классно срабатывает, и все. Если всего один раз ты представил её своей женщиной – ты пропал. Дальше тобой управляет она. Как же тонко женщины чувствуют это. Их легион. Неиссякаемым потоком сидит в моем кресле, висит на том конце провода в трубке, во время консультаций. Одна и та же история. Все стало до такой степени одинаковым и обыденным, что люди решили, что это норма, что мужчины полигамны, что общество должно это понять и принять. Кто же может принять спокойно то, что вложенная тобой душа в человека обесценивается, если он способен впитать ещё множество других таких душ? Кто может спокойно принять то, что он такими же глазами полными любви и нежности, смотрит на детей от другой женщины? Если человек вменяем, то никак. И это не норма. Но особенной не существует, понимаете? У него для каждой из вас есть место и время. Как у кукольника – есть отдельная коробка для каждой куклы. С каждой из них у него своя игра, свои традиции, атрибуты. Он любит всех. Ему хорошо с каждой куклой в отдельности, они такие разные.

Я хорошо помню своего последнего пациента кукольника. Он так умело управлял нитями, что мог играть с несколькими куклами сразу. Это был настоящий танец. Но поймите, если его призвать к совести, то он очень удивится и обидится. И будет прав. Ведь он кукольник, а они куклы. Ни одна кукла не сделала кукольника человеком. Хищник, может быть только хищником. Он очень заманчив своими сосредоточенными и увлекательными движениями. Он будет кружить тебя в хмельном круге до тех пор, пока ты не станешь послушной марионеткой. Но стоит помнить, что это может стать вашим последним танцем на свободе. И каких действий в таких случаях вы ждёте от нас, психологов? Что такое мы должны им внушить, дать понять? Я видимо должен сказать, видите ли, милок, отныне вы должны вести себя как кузнечик. Все ваши женщины будут счастливы. Он спросит меня, а я? А вы – нет. Потому что условия, при которых человек может быть счастлив, – это быть собой, гореть собой, не вами и вашими идеями о счастье, а собой. Ищите подобное себе. Противоположности притягиваются только у магнитов. В жизни взрослых людей, все сложнее и проще одновременно. Конечно же, если я ему так скажу, то он сразу разрыдается, ударит себя в лоб и скажет, о да, доктор, где же вы были раньше, ведь я не мог даже предположить, что должен жить только своей женой и её идеями, дышать ей одной. Все зависит только от того, где начинается ваша норма. Слово простое и одно, но шкала нормальности у всех разная. Вот и мерить стоит именно по этой шкале, сравнивайте их, а не слова.

Я почти спал, когда позвонили в дверь. Это было настолько редко, что сознание сработало не сразу. Пришлось вставать и идти открывать. На пороге стоял Паша. Я коротко бросил:

– Нет.

– В каком смысле? Я же специально на час раньше приехал. Мы уезжаем, ты, что не готов?

– Не ври. И приехал ты часов на пять раньше, чем думал. А я вообще забыл и думать ехать куда-то с тобой, иначе не встал бы к двери.

– Я тебя не слушаю, просто знай это.

Паша деловито развернул какой-то громадный рюкзак и начал забрасывать в него половину моего шкафа.

– Ничего страшного, я тебе помогаю собрать вещи.

– А ты хорош.

– Я тебя слишком долго знаю.

Я упал в подушку и накрылся с головой.

– Правильно поспи немного, время есть. Сейчас все соберу и двинем.

– Я тебя игнорирую. И твои манипуляции тоже.

– Наконец-то.

Мы ехали по ночным дорогам. Я считал фонари и мерил расстояние между ними. Паша слушал музыку. Мы не разговаривали и как ни удивительно, обоим было комфортно. Мне хватало разговоров на работе, ему дома. Каждый из нас с удовольствием занимался внутренним диалогом и наслаждался тишиной в полной мере. Самое приятное было в том, что с нами не было попутчиков. Это всегда нервирует, потому что нужно будоражить свое воспитание, поддерживать атмосферу приятного общения, слушать шутки, смеяться. Мы же ехали с комфортом и могли расслабиться.

– О чем ты думаешь?

– Жена говорит, этот вопрос разрушает любовь.

– Твоя жена идиотка. Мы об этом знаем. Это нормальный вопрос когнитивной психологии.

– Я думаю, вот мы едем по трассе, это бывший Екатерининский тракт. Представляешь, каково было путешествовать на карете в такую погоду? Интересно, за какое время они добирались от точки до точки? И как бы удивилась царица, оказавшись с нами в машине.

– Ты тоже странный.

Паша посмеялся и открыл колу.

– Зачем ты это пьёшь?

– Она без сахара.

– И что?

– А то. Вот ты тёмный, как двенадцать часов ночи. В ней нет сахара, она не вредная. Я её жарил на сковороде и ничего не осталось. Чего смотришь?

– Ты давно жаришь на сковороде газировку?

– Иди, знаешь куда? С тобой невозможно общаться в первый день отпуска.

– Ты так говоришь, будто каждый мой отпуск мы проводим вместе.

– Да не дай Бог.

– Ты уверовал? Давно?

– Если ты просто так будешь меня донимать, я не высажу тебя из машины, я пересажу тебя в багажник. А если я тебя высажу, когда все же этого добьёшься, то сразу позвоню ментам, и скажу, что взял тебя в попутчики, а ты меня ограбил. Дам твои приметы. Посидишь, пока я вернусь. Вот думай, где тебе интереснее провести время.

В тот момент я все же решил поехать с ним в Карелию.

Раньше я спокойно относился к природе. Эта любовь и желание единения, видимо, приходит с возрастом. С родителями я жил спокойно в городе. Сейчас не могу. Я бы не хотел жить в Москве. Согласен, это большой, красивый город, но для меня там жизни нет. Для жизни я выбрал Подмосковье. Извилистые дороги, дачи, осенний дымок из труб, которым, кажется, можно согреться, только почувствовав запах. Современные дома в небольших городках. Неспешная жизнь, берёзы, лес, пересвист пригородных электричек, мутное солнце. И такое глубокое небо. Сюда я приезжал к друзьям на дачу, в далёком прошлом, и этот город берез меня выбрал. Каждому своё.

Мы с Пашей, наконец, добрались до стоянки. Я не представляю, как он это сделал, потому что ни в картах, ни в навигаторе, ни в местных дорогах не было никакого порядка. Люди, редко попадавшиеся нам, давали какие-то путаные показания, постоянно произносили странные названия местности на финский, или эстонский лад и показывали руками в разные стороны. Наконец, мы добрались до берега озера, на котором было настоящее собрание охотников. Людей было много, все сидели у общего костра или поодаль занимались своими делами. Я понял, что новичков было мало и на них особо не обращали внимание. Но между собой общались очень охотно. Мы поставили машину, куда указал какой-то человек в камуфляже. Он пожал Паше руку, потом мне и пожелал располагаться как дома.

Места здесь, надо сказать, волшебные. Обычаи и комары тоже. В Подмосковье есть свои очень красивые места. Там и дремучие леса и светлые озера и, кажется, что если пройти куда-то очень далеко, то найдешь такой уголок, где ещё не ступала нога человека. Но этот зыбкий мир живёт только в вашем воображении, это понимаешь тут, в Карелии. Лес вокруг, будто живой единый организм. Я чувствовал его и слышал, как он дышит. Шершавые тёплые, седые камни, будто старики, натянувшие на себя тёплые одеяла изо мха, лениво дремали вокруг. Лес словно охраняет их сны. И эти бурные, волнующие воды кругом. Озера полные жизни, бурные реки с белой пеной. Ветер упруго бьёт в лицо или наоборот полный штиль и белесое полуденное сухое солнце. Все это даже не малая часть, а песчинка в природе многоликой Карелии. И почему только я так долго собирался сюда? И почему я не бежал от всего, именно сюда? Я с самыми серьёзными намерениями поклялся себе, что приеду сюда еще и буду ездить каждый год, а возможно даже чаще. Но где-то внутри, шевельнулся червячок сомнения в самом себе и своих обещаниях. Все, что мы обещаем в душевном порыве, никогда не исполнится. Для того чтобы подобное довести до конца, нужен настоящий философский камень, которого у меня никогда не было. Так поразмыслив, я вздохнул облегчённо и благополучно обо всем забыл, окончательно придушив свою совесть изнутри. Как же неудобно и неуютно быть обязательным человеком. Ведь, в таком случае, я бы выполнял все обещания данные себе. Может, конечно, это бы сделало меня счастливее по итогу, но это так хлопотно, что, пожалуй, нет. Пока я предпочитаю сиюминутное спокойствие, но это, наверное, просто возраст. Время имеет свойство все сглаживать и обтекать как эфир.

Я вышел на берег огромного озера, края которого были зализаны голодными волнами так, что линии между озером и небом не было видно. Этот вид меня заворожил, и я присел, облокотившись у корней сосны. Никогда не встречал такой силы и такого яркого проявления характера в природе. Все здесь было живым. Мне показали небольших, тёмных медведей. Ночью к нашему лагерю подходили волки, совсем близко к палаткам. Они аккуратно трогали наши вещи осторожными носами, вели себя тихо. Громко и резко сорвались собаки, охраняющие мирно спящий лагерь. Подскочили охотники с ружьями, началась стрельба, и волки стали громко выть и нападать на собак проводников. Вот тогда стало особенно жутко, и этот страх проникал холодными почти болезненными мурашками. Мы, одевшись кое-как, выскочили из машины на улицу и пытались понять, что вокруг происходит. Выстрелы, громкий лай, рычание, крики-команды, суета в темноте, сеявшая все больше паники, и оглушительный вой не меньше полусотни волков, взявших нас в кольцо. Кто-то вручил мне ружье и велел стрелять в воздух, ни в коем случае не целясь никуда ниже, дабы не ранить кого-то из товарищей. Я послушно делал это и отошёл подальше, чтобы не мешать остальным. Больше всего меня пугали горе охотники, которые по приезду накатили водки и легли спать. Теперь же эти пьяные люди были вооружены. Стреляли они без разбора в темноту, и я очень переживал, чем все это закончится. Как оказалось, люди не пострадали, но погиб хороший кобель, одного из пьяных охотников. Он сам попал в собаку. В темноте было не разобрать, где звери, где люди. Слава Богу, что все сравнительно благополучно закончилось. Утром мы собрались, чтобы попрощаться с погибшим псом. Понурый и снова пьяный хозяин, похоронил его неподалёку на берегу. Он не считал себя виноватым, и пить меньше на охоте не стал. Это было самое печальное зрелище, которое мне приходилось видеть за последнее время.

Местные не любят москвичей, да как мне кажется, их никто не любит, именно из-за таких персонажей. Я ничего не сказал никому из группы, но мне кажется, что все сразу поняли, что я не одобряю подобного поведения и стали помалкивать при мне, обходясь общими фразами. Вечером мы, вышли из машины и направились к костру, где все собрались чаевничать. То и дело раздавался дружный весёлый смех и матерок, но как только я подошёл, они слегка притихли, изредка поглядывая в мою сторону. В одном кругу с весёлой компанией сидел охотник, молча строгавший из деревяшки какую-то фигурку. На мое присутствие рядом с собой он никак не отреагировал, и я принял это за одобрение. Одет он был как все, но на шее был толстый шнурок с кусочком меха и большой чёрной бусиной. Мне протянули железную кружку с чаем. Я поблагодарил и, обжигаясь, осторожно прихлебнул ароматный напиток. Он был крепким, без сахара, явно заваренным на местных травах. Охотник проследил мой взгляд и усмехнулся:

– Это барсук, сын леса, – указал он на свой талисман.

Я кивнул головой.

– Я не охотник, как они, – указал он кивком головы на компанию, которая, не обращая ни на кого внимания, продолжила веселиться. – Я зверолов, как и ты. Не убиваю зверей.

Протянутую мной руку он пожал как-то неумело. Будто видел это раньше, но не практиковал. Все вдруг замолчали и посмотрели на нас, а один молодой охотник тихо подошёл к зверолову:

– Ахти, посмотри в воду. Знаю, не любишь, но очень надо, понимаешь? Жена у меня беременная. Посмотри, что там, а? Братик, страшно, врачи молчат, ты же знаешь, как два раза было, а? Посмотри в воду?

Я удивлённо рассматривал молодого охотника. Он просил гадать, или мне показалось? Это было так неожиданно, чтобы современные люди верили в подобные вещи. Зверолов молчал, нахмурив брови.

– Не дури, Федор, – окликнул старый охотник молодого парня.

Парень смотрел на зверолова в упор, но тот по-прежнему молчал. Молодой, понуро опустил голову и ушёл в свою палатку.

Все помолчали, и компания снова начала разговаривать, пить чай и рассказывать истории из жизни на охоте. Я наклонился ближе к зверолову и спросил:

– Почему вы мне сказали, что вы зверолов, как и я? Ведь я не зверолов.

– Говорить не хочешь? Понимаю. Но у тебя чистая душа, я её вижу, на ней нет крови. Вот у него, у Федора, отец и дед всю жизнь охотники, за деньги. Нельзя брать в лесу больше, чем может съесть твоя семья за раз. Если промысел или в удовольствие, то Лембой придёт за долей. Леший. Старики верят в это. Не смотри так, будто я с ума сошёл. Это то, чему меня отец учил. Вот и забирали у него сыновей оба раза, третьего Лембой не заберёт. Третий, это высший, совершенный. Нужно назвать его Тойветту – долгожданный. Хороший будет сын. Слышишь, Федор? Не упади только, уши навострил.

В темноте тут же раздался громкий мат и всплеск воды, будто кто-то упал и скатился с берега в реку. Все грохнули от смеха и смотрели как молодой охотник, с совершенно счастливым видом выходит к костру и начинает снимать сапоги:

– Ахти, водяной благословил, благодари, Федька, – смеялись мужики у огня.

– Ага, ага я сейчас, – парень побежал к палатке.

Я сидел заворожённый происходящим. Федор быстро вернулся обратно и поставил у ног зверолова крупный холщовый мешок. Вид у молодого охотника был победоносный и счастливый. Зверолов взял мешок и потрогал пальцем вышивку.

– Мать шила? Готовился.

– Ага.

Зверолов усмехнулся снисходительно и, открыв мешок, засунул руку внутрь.

– Зерно. Ну что ж. Живи богато. Никому не говори, где встретил Ахти. Не то знаешь, воды не напьёшься больше в лесу, за нос схвачу, – зверолов вытащил руку из мешка и осыпал парня зерном. Все вокруг довольно загалдели.

– Только как же я назову его так? Будет Тойветту Федорович что ли? – тихо говорил кому-то огорошенный охотник.

Посмеявшись, все стали дальше травить свои истории:

– Мужики, что расскажу, – выпучил глаза один из охотников.

– А ну, – загоготали все.

– Пошли мы как-то раз с камрадом, на ночную рыбалку. Говорят, что ночью рыба в камыши прячется и ее хорошо подсаком оттуда тягать. Идем мы, значит, вдоль камышей, аккурат по пояс в воде. Все, значит, мальков тягаем. Как вдруг слышим, треск в камышах. Подумали, что щука, опустили тихо подсак в воду и давай по камышам ногами лупить, загонять ее. Слышим, что-то тяжелое ударилось о сеть. Поднимаем, значит, глядь, а добыча-то далеко не рыба. И не разберешь сразу, фонари на берегу бросили. В свете луны смотрим, почудилось, что бобер. Ну а на кой нам бобер? Взяли его за шкирки и подальше, значит, в воду кинули. А это лохматое, отплыло метров с десяток и как давай хохотать, потешаться над нами. Посвистывает, улюлюкает. Я и обмер весь, ни жив, ни мертв, стою. Мой сродник, меня подхватил за грудки и ну на берег. Рюкзаки похватали и побежали до самой машины. Вот вам, братья, истинный крест, никогда не забуду тот смех человечий.

Все одобрительно зашушукали.

– Это ладно, а я вот почему охотником стал? С дедом, с малолетства в лес ходил. Он меня всему и учил. А тут в деревню зимой, повадился медведь. Утащил несколько человек. От милиции толку-то не было, охотников поднимать начали. Дед мой и ходил с мужиками, нас, детишек, не брали на людоеда, конечно. Последнюю жертву, дед мой сам нашел. Зверь порвал, ветками закидал еловыми. Знаете, сами, он такие тайники часто делает, любит мясо подгнившее. Задрал человека, значит, ждет пару дней и приходит обратно, лакомится. Так дед там, в засаде, три дня сидел, ждал его, пока не пристрелил. Только и женка того мужика, что там гнил, тоже ходила. Выла как волчица. Близко не подходила, но и не уходила. Что только дед не делал. А как медведя убил, так и она успокоилась и мужа похоронила. Вот так. А то вам все сказки рассказывать, – рассказал старый охотник и назидательно посмотрел на каждого.

– Ну, не скажи, Кузьмич. Я на охоте всякого насмотрелся. Но один случай хорошо запомнил. Зима была. Поругался я с бабой своей, ну вдрызг просто, сил никаких нет, хоть из хаты беги. Не выдержал и, чтоб ухватом ее не огреть, схватил патронташ, ружье, рюкзак охотничий со всем необходимым. Думаю, поеду на заимку ближнюю. Посижу там, поживу, остыну. Она, не будь дурой, держать не стала. С лошадью возни много, не стал заморачиваться, в машину и на место поехал. Но, не сообразил, что дорога то моя не чищена, да и застрял. Машину оставил и пошел себе пешком. Иду-иду, и вроде как заблудился. Вот первый раз со мной такое, веришь, нет? Не та дорога и все тут. И лес не такой, да и деревья не те. И не посмотреть ни откуда, пригорков нет. Смотрю, дуб стоит огромный, раскидистый. Дай, думаю, посмотрю, где ж я оказался? Больно хорошо стоял, высокий. Ну, полез, смотрю вокруг, понял, что уже деревню соседнюю видать. Сообразил, куда надо идти, и начал слезать с дерева. Смотрю внизу, будто собака что ли идет? Присмотрелся – волк. Сам сижу высоко, руками держусь, ружье скидывать не сподручно. Смотрю на него. А он бежит вроде как мимо, сперва, потом остановился, по сторонам огляделся внимательно. И вдруг встал на задние лапы, спину выгнул, да так и пошел на двух лапах куда-то. Вот как человек, ей Богу! Я перетрухал, конечно, тогда. И никто не верит. Я уж и не рассказываю эту историю, – усатый мужик посмотрел на посмеивающихся охотников и замолчал, понурив голову.

– Куда ж это он на двух лапах то пошел? – хитро прищурился один из охотников, толкая его в бок локтем.

– А я знаю куда, в лабаз! Их Людмила горючку не отпускает тем, кто на четвереньках заползает, – загоготал краснолицый мужик. Все покатились со смеху.

Я повернулся к зверолову:

– Вы водяной? Или это они думают, что вы водяной? – спросил я.

– А какая разница в этом? – усмехнулся водяной.

– Это, в воде, значит, живёте?

– А что? Со мной собрался? Так я приглашаю, пошли.

– Погодин, не дури, иди сюда, – крикнул Пашка от машины.

– Все, хорош. Спать пора, – произнес старик. Потушил бычок от сигареты и пошёл в свой грузовик устраиваться на ночь.

У машины меня ждал недовольный друг:

– Ты зачем связываешься?

– Паш, в каком смысле? Ты слышал, что он сказал? Ты вообще видел, что было?

– Да какая разница, что там было? Просто не хочу, чтобы ты докапывался до людей. Ты не на работе и им тут твоя помощь не нужна. Давай спать.

С относительным комфортом мы разместились на выдвинутых передних сидениях машины. Я залез в спальник. Было обидно.

– Леш, тут совсем другая культура, понимаешь. Они все ближе к природе, тут свои поверья, они их оберегают, и смеяться над этим вряд ли получится.

– А я и не пытался это делать. Мне было просто интересно. Знаешь, я впервые вижу человека, который вот так спокойно говорит: знаете товарищи, а я водяной. И все не то, чтобы верят, они запросто, воспринимают это как должное. Так и надо, понимаешь. Ну, водяной, и хорошо, предскажи погоду.

– Ты работаешь в психушке. У вас нет водяных?

Вот это было вообще глупо. Он прекрасно знает, что ничего подобного у нас не бывает. Но никогда не упускает возможность меня поддеть.

– Нет, это ценный экземпляр. Придётся его с собой в Москву везти, готовь аквариум.

Мы дружно заржали. Конфликт был исчерпан, и мы уснули. Я слышал, как комары бьются об стекло. Смотрел на огромное звёздное небо и думал, что где-то очень высоко летают спутники и для них все, что здесь и сейчас происходит, просто суета, а мы все – одна точка. Будто и нет между моим домом и мной тысячи километров.

Я видел сон. Вокруг меня огромные, бескрайние поля, холмы и взгорки. Я чувствовал горячий ветер на своём лице. И жар его был настолько сильным, что казалось, будто я сижу возле огромной печи. У меня горели губы и глаза. Я осмотрелся и увидел, что вокруг меня были десятки разных церквей. Белых и деревянных, с золотыми и простыми куполами. Отовсюду доносился очень громкий и нестройный звон колоколов. Слышался набат. Я оглядывался и не мог понять, что же случилось. Вдруг, вдалеке смог разобрать, что едет длинный обоз. С цирком. На обозах были клоуны, шуты, акробаты. Жонглёры что-то бросали друг другу. Все приветственно мне махали руками, будто встретили очень старого друга. Почувствовав огромное облегчение, громко закричал им, показывая, что я здесь. И заплакал от счастья. В жизни не плакал никогда, может только в детстве. Я не нытик, не истерик, это вообще для меня не свойственно. Но это был просто сон. Бродячий цирк приближался. Я видел, как он меняется и становится мрачным и чёрным. Из потрепанных шатров выглядывали какие-то уроды и жутко улыбались. Громко и истерично кричала обезьяна. Они все весело махали мне руками. Чем ближе подходил ко мне цирк, тем радостнее мне становилось. Колокольный звон становился все громче и громче, пока не заглушил все вокруг. Я обернулся взглянуть на церкви и увидел, что они все горят. Чёрные столбы дыма поднимались отовсюду. Я резко проснулся, сел и потряс головой. Мне редко снятся сны. Но если снятся, то обязательно, что-то грандиозное или апокалиптическое. Одно время я их записывал, но как-то забылось.

Была ещё ночь, но уже где-то за лесом занимался рассвет. В моё стекло коротко постучали и я вздрогнул от неожиданности. У двери стоял вчерашний водяной и звал меня жестом. Я вышел из машины. В его руках, по-прежнему был нож и какая-то фигурка, которую он усердно обтачивал. Он серьёзно посмотрел на меня и тихо спросил:

– Ты точно не ко мне пришёл? Я в такие совпадения не верю. Если по делу, то просто скажи, что нужно?

– Вы совершенно точно меня с кем-то перепутали.

– Как же я тебя перепутаю, коли я тебя вспомнил. Ты мне только скажи одно, и я уйду, она живая ещё? Или замучили?

От этого разговора, мне стало очень не по себе. Я молча смотрел на него.

– Да, и правда, не знаешь, – мужчина разочарованно смотрел на меня ярко голубыми глазами. После удручённо помотал головой и ушёл на берег озера.

Когда проснулся, Паши не было. Он умывался на улице, из походного рукомойника. Я вышел, опёрся о капот, стараясь проснуться. У лобового стекла стояла деревянная фигурка непонятного животного. Я взял в руки брелок и долго рассматривал. А ведь это его вчера и вытачивал Ахти. Значит, подходил к машине, оставил её, видимо для меня. Я положил её в карман. Самого водяного нигде не было, позже мне сказали, что он отчалил ещё ночью. На вопрос, где он живёт, все пожимали плечами и говорили, что он часто бывает здесь и сидит у ночного костра с охотниками. Рыболовов учит чинить сети. Любит рассматривать новые приборы для рыбалки, эхолоты. Удивляется, смеётся, говорит, что врут. А ещё у него есть особенность: то ли гадает, то ли желает. Что пожелает человеку, то у него и происходит. Многие сюда приезжают, прихватив на всякий случай с собой зерно, для благодарения Ахти. Он мудрый и все знает. Но если специально к нему едут, то даже не появится на стоянке, зря время потратят. Охотники, которые часто тут бывают, новичкам про водяного не говорят, и сидит он с ними у одного костра, как с равными. Многие приметы и поверья тут выдумали сами. Говорят, если плюнет водяной в человека, ему утонуть на роду написано. Но спрашивали у Ахти, он молчит и посмеивается. Говорили, детей ворует, и никто их с собой не берет. Но у него про то не спрашивали, страшно. Больше про водяного мне не рассказали ничего.

Я показывал фигурку, спрашивал, что это означает, по их мнению. Отворачивались, говорили, что подарков водяной не дарит. Но и выбросить не дали. Я бы все равно оставил его себе как сувенир и не стал бы выбрасывать, но в качестве эксперимента, чтобы посмотреть на их реакцию, проделывал разные фокусы. В конечном итоге Паше это надоело, и мы, наконец, занялись тем, зачем приехали. А искали мы по топям и труднопроходимым тропам пропавшего на охоте кобеля какого-то старого охотника. Занятно было наблюдать поведение людей. Если мы собирались на ужин все вместе, то говорили, что пёс жив, что его подвязали, что нужно обойти ещё раз все поселения. Но, как только наша группа разбивалась на небольшие стайки по нескольку человек, то, с кем бы я ни был, все говорили, что кобель давно погиб и хозяин просто не хочет с этим смириться. Сам хозяин неохотно разворачивал эти действия. Ему очень хотелось, чтобы было меньше шума и все, наконец, разъехались по домам. Как я понял, организация поисков была инициатива волонтеров. Приехали на это мероприятие, даже какие-то итальянцы. Не заметил, кто их привёз, но они вели себя крайне ответственно. Паша не упустил случай, пообщаться с ними и показать, как готовим макароны с тушёнкой на костре. Они с ужасом смотрели на его действия. Остатки макарон, без мяса, Паша посыпал сахаром и полил кетчупом, а потом с удовольствием съел. Итальянцев передернуло от отвращения. Женщина отвернулась и обняла мужа, тот просто с отвращением смотрел на русского варвара. Довольный собой Павел, сел рядом со мной.

– Ты безжалостен к гостям, – сказал я ему.

– Да. Пусть знают, что мы тоже умеем готовить макароны.

– По тебе видно, что ты этому рад.

Паша лёг на траву и умиротворенно задремал.

Я решил проверить свою электронную почту, потому что пару дней не держал в руках телефон. Конечно, он сел. Я поставил его на подзарядку от аккумулятора, и когда включил, понял, что меня реально потеряли. Сообщения о пропущенных звонках посыпались бесконечной чередой. Я решил, что перебирать их нет смысла, так как сейчас все увидят меня в сети и тем, кому очень нужно, сами позвонят. Так и вышло. Оксана перезвонила первой и ещё раз уточнила, что я не сбежал на край света и не выбросил телефон в пропасть. Она немного удивилась, что я в Карелии, но в целом, все было в порядке. Потом мне перезванивали коллеги, по разной мелочи, или просто потому что не смогли смириться с чьим-то безмятежным счастьем и решили напомнить о том, что в отличие от меня, они героически сражаются на службе. Я каждому рассказал, что мне довольно скучно, что едят комары, а погода вообще ужасная. Они почувствовали облегчение и продолжили работать. В списке вызовов, были ещё какие-то незнакомые мне номера, и я решил, что это просто реклама или мошенники «из службы безопасности банка». Эти люди всегда очень трепетно относятся к моим личным сбережениям. Других звонков не было.