Светлана Нарватова
Затерянные в Эльдорадо

Но отец рассмеялся и шлепнул дочку по попе.

– Ступай! Но не залетай далеко, – «страшным» голосом, как когда-то в детстве, когда, под хорошее настроение, отец рассказывал детям сказки, продолжил он. – Злой ветер может сломать легкие крылышки…

О приезде умелых ювелиров, которых правитель саке привез из соседнего племени, говорили давно. Невозможно хотелось взглянуть, какие они. На окраине, где чужакам должны были заложить новый Дом, уже собралась толпа. Мужчины стояли отдельно от женщин. Апони подошла к группе нарядных девушек из богатых семей. Им полагалось молчать, хотя столько всего хотелось обсудить!

Поодаль, возле глубокой ямы, стояла пара: худощавый, высокий мужчина с косой и долговязый юноша. Поразительная схожесть в чертах выдавала: отец и сын. Их бедра были прикрыты повязками. Остальные части тела были увешаны драгоценностями. Изящные наручи, широкие браслеты на плечах, ножные браслеты на лодыжках, нагрудные пластины, многослойные шейные ожерелья. В ушах мужчины были тяжелые серьги. Юноша еще не прошел Обряда Взросления, и уши у него еще были не проколоты.

Мужчина стоял, сложив руки на груди, и невозмутимо уставился перед собой, будто чужие жадные взгляды были ему безразличны. Парень тоже стоял неподвижно, но сам с любопытством осматривал своих будущих соседей. Его длинные волосы были стянуты сзади лентой. У него был высокий лоб, черные, как уголь, прямые брови и длинные густые ресницы, как у девушки. Крылья прямого носа трепетали от сдерживаемого волнения. Губы были плотно сжаты. Его взгляд скользил по лицам и телам, со знанием дела останавливаясь на украшениях. Апони так увлеклась его разглядыванием, что растерялась, когда незнакомец добрался до нее. Темные глаза, казалось, заглянули в самую душу. Девушка попробовала стыдливо отвести взгляд, но не смогла. Острый, открытый взор словно пришпилил ее, как бабочку к циновке. Апони почувствовала, как краснеет. И юноша улыбнулся.

Второй удар гонга разорвал непонятную нить, что натянулась между ними.

Рокот голосов стих. Мужчины расступились, освобождая место процессии жрецов. Суровый старший жрец шел в тяжелом головном уборе из золота, опираясь на длинный посох с огромным изумрудом в навершии. К проколотой перегородке носа была подвешена чеканная золотая пластинка. Накидка была украшена переливчатыми перьями колибри^[40] . За ним шли четверо жрецов с крытыми носилками на плечах. Все двигались шаг в шаг, в ритме стука посоха о землю. Старший жрец стукнул дважды, и те, кто нес носилки, остановились, а он пошел вперед, обходя яму и кучу наваленной земли, приближаясь к новоселам. Дойдя, он вновь стукнул посохом дважды, и младшие жрецы опустили носилки наземь.

Старший жрец обратился к Чибчачуму^[41] , покровителю землепашцев и ремесленников, и все упали на колени. Он негромко начал ритмичную песню, сопровождая ее стуком посоха. Четыре низких голоса вторили ему, заставляя душу дрожать от восторга. Золотые пластины делали голоса нереально звенящими. Пение становилось всё громче. К голосам добавился топот. Жрецы отбивали ритм ногами, раскачиваясь из стороны в сторону. Ощущение, что сердце бьется в одном ритме с земляками, и дыхание одно на всех, опьяняло.

На высокой ноте песня оборвалась, словно полет птицы, сбитой стрелой.

Один из жрецов, самый молодой, распахнул покрывало на носилках, открывая обнаженную девушку. Апони узнала ее. Илли была тихой и милой девочкой из небогатой семьи, всего года на два ее моложе. У Дома чужаков будет добрый и чистый Дух-защитник.

Юный жрец поднял девушку на руки. Апони впервые видела его. Наверное, тот самый племянник старшего жреца, о котором перешептывались взрослые^[42] . Если так, то он недавно прошел инициацию. И хотя нижняя часть его лица, как у всех жрецов, была спрятана за золотой пластиной, было видно, что он очень красив – какой-то нервной, нереальной, потусторонней красотой.

Илли бесстыдно выгнулась и негромко застонала, но не от боли, а от наслаждения. Она была одурманена священным напитком. Юноша нес ее на вытянутых руках. Совершенно непонятно, откуда в таком хрупком, на первый взгляд, парне столько силы. Он осторожно передал ношу старшему жрецу. Тот поднял девушку над головой и запел громко-громко, взывая к богам-покровителям. Юноша встал с другой стороны ямы, и жрец опустил девушку. Они держали ее на четырех руках, с двух сторон, ритмично бормоча слова молитв, и трое оставшихся у носилок мужчин вторили им. Жрецы с Илли опустились на колени и, наконец, девушка скатилась в яму, чтобы ее последний вздох стал Духом Дома. Синхронно взяв по горсти земли, жрецы поднялись и бросили в яму. Их примеру последовали будущие владельцы жилища. Каждый из зрителей подходил, брал в руки горсть земли и бросал.

Апони долго не решалась.

Ведь судьба Илли прекрасна. Что может быть возвышенней, чем стать Духом-защитником Дома? Только участь «солнечных мальчиков», которых приносят в жертву Суа по великим праздникам. Предки могут призвать любого когда угодно. И лучше умереть так, во имя великой цели, с уважением. Илли всё равно ничего не почувствует. Ее смерть будет сладкой, как дикий мед.

Женщина должна быть покорна своей судьбе.

Апони подошла к яме последней и взяла горсть земли. Тело Илли наполовину скрылось под темным слоем. Это прекрасная смерть, достойная чистой девушки. Апони разжала ладонь и застыла.

В себя ее привело ощущение тревоги.

Она повернула голову влево и встретилась взглядом с тем самым юным жрецом, который опускал Илли в яму. Его лицо было бесстрастно. Но в глазах пылал такой дикий, черный огонь, что ей стало страшно…

Глава 16. Келли

Обычно сон отпускал меня с первым лучом солнца. Но взгляд жреца настолько испугал, что я проснулась затемно. Или первый луч заблудился в сельве, как и мы, и никак не мог найти дорогу с неба. Я ворочалась, стараясь не шуметь, но кресло поскрипывало подо мной. В самолете этого скрипа не было слышно за клекотом винтов. Или он появился только после аварии. События сна никак не хотели отступать. Такова их особенность, я это хорошо знала. В отличие от снов обычных, которые забываются в первые минуты пробуждения, эти словно впечатывались с мозг огненным клеймом. Единственным известным мне способом от них избавиться были рисунки. Поэтому стоило за иллюминаторами посветлеть, я вытащила из-под сидения свою сумочку и прокралась мимо мужчин, храпящих в разных тональностях, к лобовому окну.

Я доверяла своему чутью, поэтому носовая часть самолета была заставлена кружками, пережившими локальный посудный апокалипсис. Дождевая вода перед употреблением нуждалась в кипячении, но она была. Поэтому я с легким сердцем вытащила бутылочку из «госрезерва», прихватила кусок кожзама под пятую точку и отправилась в район костра. На подвиги, вроде разжигания огня в очаге, я была не готова. Но там точно светлее. И есть, на чем посидеть, если постелить на мокрую древесину непромокаемую подстилку. Верный скетчбук и «встроенный» в его пружинку карандаш приходили на помощь, когда было важно не потерять мысль. Сейчас я хотела использовать их в противоположных целях: чтобы избавиться от навязчивых мыслей.

Рисование было для меня священнодействием. Я растворялась в нем, как акварель в стакане, не торопясь оседать на дно. За ним я забывала обо всём. Даже о голоде, который не преминул о себе напомнить, пока я боролась с видениями из сна и без толку пыталась устроиться на кресле поудобнее. Всё же кресла предназначены для того, чтобы на них сидеть, а не для того, чтобы лежать. В общем, стоило мне отрыть блокнот на чистой странице и провести первую, легкую линию контура будущей фигуры, как окружающий мир перестал для меня существовать. Наверное, поэтому я заметила Эндрю только после того, как он заговорил.

– Доброе утро! – приветливо обратился он ко мне, сваливая на землю сухие дрова, которые, видимо, мужчины всё же припрятали.

Он опустился на корточки и стал строгать ветки на щепу ножом Брайана. Затем сложил их шалашиком и вынул из кармана зажигалку Отавиу. Всех обобрал во имя великой цели.

– Не поделитесь кусочком бумаги? – спросил он, поднимая голову.

Ан нет, не всех.

Я решила пожертвовать эскизом нового браслета, который накидала, пока летела в Колумбию. Чистая бумага была на вес золота. Если сны пришли, от них так просто не избавишься, это я точно знала. Не на чем будет рисовать – свихнусь.

Я вырвала листок, смяла его в комок и передала американцу. Он развернул.

– Очень красиво, – сказал он. – Не жалко такое сжигать?

– Жалко. Но иначе вам придется разводить костер без бумаги.

Эндрю вздохнул, аккуратно вложил бумажный комок внутрь шалашика и поднес зажигалку. Огонек с тихим шуршанием занялся. Додсон скармливал пламени щепочку за щепочкой, пока оно не окрепло, вцепившись в бок крепкого сука. Нельзя сказать, что он совсем безрукий. Видимо, судьба просто не сводила его с тропическими лесами.

Вот и познакомила. Мордой об землю.

– Что вы рисуете? – поинтересовался американец, сидя у возродившегося костра.

– Да, так… Сельва навевает мысли о древних цивилизациях, – расплывчато ответила я.

– Можно посмотреть? – он выпрямил ноги и стоял теперь наклонившись, упираясь в колени руками.

Я подумала. Потом еще подумала. На вчерашнем обсуждении моих сексуальных повинностей он доказал, что, может, и не самый сильный потенциальный партнер, но однозначно самый безопасный. Поэтому идея наладить с ним доверительные отношения казалась удачной. Хотя никогда нельзя заранее предугадать, как человек отреагирует на мое снотворчество. Я бы точно десять раз подумала, стоит ли доверять тому, кто рисует такое.

И подвинулась, приглашая его присесть.

Американец поблагодарил и аккуратно устроился на краешке подстилки, стараясь не касаться меня.

Я протянула ему блокнот, мысленно скрестив пальцы на удачу.

– Потрясающе, – похвалил Додсон. – У вас настоящий талант! А это – погребение? Она такая юная… Выглядит совсем как живая.

Он протянул скетчбук, открытый на странице, где была нарисована полузасыпанная Илли.

– Вообще-то она живая, – выдохнув, призналась я. – У муисков, индейцев, что жили здесь до вторжения испанцев, был такой обычай: в основание нового дома заживо закапывали юную девушку или девочку.

– Ужасно, – Эндрю помотал головой. – Варварские обычаи!

Как ни странно, возмущение было адресовано не моей мазне, а древним аборигенам. Можно сказать, начало доверительному разговору положено.

– Хорошо, что европейцы выкорчевали этот рассадник жестокости, – совершенно напрасно добавил он.

– Европейцы были совсем не лучше, – возразила я. – Вспомните костры инквизиции и публичные казни.

– Но это были преступники, – кажется, удивленно ответил американец.

Похоже, он не ожидал, что я встану на защиту индейцев. Сказал бы он такое при папе. Папа бы его закопал в землю, как жрецы – Илли.

– Не всегда, – помотала головой я. – Вспомним хоть ту же Орлеанскую Деву. И уж точно зрители, которые наслаждались чужими мучениями, считали себя добрыми христианами. Индейцы, во всяком случае, убивали без мучений. Жертва даже ничего не чувствовала.

– Это не отменяет тот факт, что они приносили человеческие жертвы своим богам, – американец был явно сбит с толку моим ослиным упрямством.

Но, увы, заткнуться я уже не могла. Кто-то словно проковырял дырку в бочке, и содержимое потекло из нее упругой струйкой. Я, как выяснилось, соскучилась по словесным баталиям. А Додсон со своей неуверенной безапелляционностью был просто создан для них.

– А Авраам был готов принести в жертву своего сына, – напомнила я.

– Это было испытание веры.

– Но Бог потребовал, и он был готов. Да все цивилизации через это проходят! – отмахнулась я. – Юношей и девушек приносили в жертву Минотавру. Андромеду бросили в пасть морскому чудовищу. Просто европейцы миновали эту стадию раньше и лицемерно делали вид, что те они, которыми они были раньше, совсем не они. Задержи Колумб свое открытие на пару столетий, он бы обнаружил в Америке уже других людей. Они бы и до единобожия к тому времени, возможно, додумались.

– Вы не верите в Бога? – потрясенно смотрел на меня американец.

– Ого. У нас тут богословские споры вместо завтрака? – раздался насмешливый голос британца.

Похоже, слух у меня отключается не только от рисования. Либо кто-то умеет бесшумно подкрасться. Ловкие руки выхватили скетчбук раньше, чем я успела отреагировать.

– Что тут у нас интересненького? – Брайан ткнулся носом в рисунки.

Это было не по сценарию.

Прямо совсем.

Глава 17. Брайан

– Но Бог потребовал, и он был готов. Да все цивилизации через это проходят! – слышался от костра пылающий праведным гневом голос блондинки.

Я порадовался, что решил ее напугать и потому крался бесшумно. Ломился бы, как бизон сквозь прерии, услышал бы в итоге только «хлоп-хлоп» глазками. Блондинка уверенно укладывала Эндрю на лопатки, а тот только и делал, что испуганно поражался. Довели их там, в Штатах, голубые, негры и феминистки до выученной беспомощности. Впрочем, вчера она таким же образом размазала по земле колумбийской Отавиу. Между делом, как за хлебушком сходила. Было что-то в Келли такое, от чего я и сам бы был не прочь дать девчонке разложить себя. И усадить ее сверху…

Гореть бы ей в средние века на тех самых инквизиторских кострах.

– Ого. У нас тут богословские споры вместо завтрака? – я выдернул из рук Келли блокнотик, где она бездумно что-то малевала карандашиком.

Вообще-то я хотел свести ситуацию в шутку. Ну, поржать над ее художествами, опустить на землю, чтобы не слишком заносилась.

Но один лишь же беглый взгляд на рисунки реализовал моё желание. В смысле, Келли меня разложила. На атомы.

На изображении легкими штрихами было набросано лицо девушки-индианки. Ее волосы были собраны в косы, лоб перетягивала лента. Огромные глаза с длинными ресницами были наивно раскрыты миру. Как и нежные губки. От портрета несло такой мощной эротикой невинности, что я поскорее перевернул страницы к самой первой. И наткнулся на ту же девчонку, только в полный рост. Короткая юбочка едва доходила до аккуратных колен. Ветерок играл полотнищами, приоткрывая округлое бедро почти по самое «не балуйся». Тонкая ткань не столько скрывала, сколько обрисовывала рельефы. Округлые груди торчали вперед, и тонкие соски оттопыривали материал косынки, верхней части одежды, двумя острыми пиками. Широкие браслеты на плечах и ожерелье на шее навевали фантазии о модных нынче БДСМ-ных тенденциях. И то же выражение сексуальной невинности и покорности в глазах. По местным меркам, возраста согласия она уже однозначно достигла^[43], но я бы не рискнул на нее засматриваться, дабы не прослыть педофилом. Однако темными, одинокими вечерами мысли о ней привносили бы изюминку в мой гигиенический душ. И, не дай бог, приснись она ночью, по утру пришлось бы менять оскверненное белье.

С трудом оторвавшись от рисунка девушки, я перевернул страницу. На второй был изображен юноша. Поразительно, как француженке удавалось передавать внутренний мир персонажей. Я видел перед собой немного смущенного парня, который уверенно шел к своему мужанию. Его взгляд бросал вызов. Я осознавал, что навалял бы такому по шее одной левой. Ногой. Но точно знал, что он пришел бы снова и снова, пока не добился бы того, к чему стремился. И не хотел бы я встретиться с ним, когда он станет мужчиной.

На следующем листке тоже был молодой индеец. Только весь пирсингованный, включая нос, в котором болталась прямоугольная пластинка, скрывавшая рот. Если в первом пареньке угадывалось обычное упорство потенциального лидера, то этот точно был психом. Серийным маньяком. Именно такими они мне всегда и представлялись. Со стеклянными глазами и бензопилою в руках. Нет, у этого бензопилы не было, но чувствовалось, что техасская резня ему по плечу. Даже по колено. Переплюнет и пойдет дальше.

Я перевернул страницу. Здесь закапывали обнаженную девочку. И, хоть убей меня, – я не знаю, с чего это взял, – но я был уверен, что она живая.

Я перевел взгляд на блондинку. Келли застыла изваянием, тревожно следя за моим лицом.

Бутылка. Шприц. Рассуждения о муравьях-убийцах. Теперь такие рисунки.

Боже, за что ты так со мной? Да, я не безгрешен. Но за что ты бросил меня в джунглях среди психов? Колумбиец – чертов наркоман с умственной отсталостью. Девчонка рисует такие картинки, что к психоаналитику не ходи, не сегодня-завтра кого-нибудь пришьет. Американец… Ну, Эндрю тоже нормальным мужиком вряд ли можно назвать, если после этого художественного альбомчика его тянет на богословские темы.

Я закрыл скетчбук и вернул владелице.

Главное, чтобы Отавиу в него нос не сунул. Куда занесет после этого нашего «Десперадо», предугадать не рискну.

– Кем ты работаешь? – спросил я Келли.

– Дизайнером. В одном парижском модном доме. Разрабатываю аксессуары. Эндрю с утра один такой спалил. В смысле, сжег эскиз, – быстро поправилась она.

То, что Эндрю спалил, и так понятно. И не он один такой. Но в то, что блондинка реально работает в фэшн-индустрии, я поверил безоговорочно.

– У Келли настоящий талант, по-моему, – подал голос американец.

– Несомненно, – согласился я.

Похоже, у нее не только фантазия убойная. Но и талант.

Глава 18. Брайан

Я присел на край бревна и протянул руки к костру.

Что я знаю про Келли Дежарден? Гражданка Франции. Летит в Тунху, по ее словам – к родственнику. Английский абсолютно чистый, без акцента: либо постоянно общалась с носителями языка, либо жила в Великобритании, причем в высшем обществе или на подступах к нему. Судя по знанию псалмов – скорее жила, чем общалась. Рисует профессионально, видна хорошая школа. На первый взгляд – обычная креативная дурочка. Но в стрессовой ситуации не паникует. Умеет держать лицо, как во вчерашнем разговоре с Отавиу, что тоже говорит в пользу высшего общества. Знания о бренде британского вычурного оружия – в ту же обойму. Но при всех ее знаниях и умениях – полное нежелание следовать нормам хорошего тона.

Та часть разговора с Эндрю, которую я успел застать, не демонстрировала каких-то особых познаний в истории. Но свидетельствовала о наличии собственного мнения и привычке его высказывать, невзирая на лица. И это мнение не возникло в ее мозгу здесь и сейчас, а уже сидело внутри и ждало своего часа. Слишком уж уверенно и эмоционально отстаивала его француженка. Возможно, ничего предосудительного в ней нет. Есть же фанаты реконструкций. Увлечение индейскими культурами многое объясняет. Странные для девушки из хорошей семьи предпочтения в одежде. Выбор сюжетов для рисунков. Представление о том, как нужно обуваться в сельве. И даже знание местных съедобных растений.

Нет, зря я пытаюсь дорисовать ей рога и унюхать запах серы.

Ее можно было бы записать в серийные отравители, если бы ее билет на рейс не был взят в последний момент. А картинки… Будем считать их сублимацией. Девочке нужно выплеснуть выжигающий изнутри нерастраченный огонь либидо. Почему при ее внешности он не растрачен? Вопрос хороший. Но на данном этапе знакомства – безответный. Однако я, так уж и быть, протяну ей руку помощи. А если будет хорошо себя вести – то и не только руку.

Правда, был еще один момент, который не давал покоя – прогноз погоды. В Тунхе, куда мы летели, дождя не ожидалось. Я проверял. Пусть на пересадке мы должны были провести всего пару часов, я убедился, что от дождя мокнуть не придется. При неровностях рельефа от Медельина до Тунхи угадать с погодой, не узнав заранее точный прогноз для нужной точки, практически невозможно. И даже если узнавал заранее – это тропики, амиго. Небеса всегда готовы подложить тебе пару сюрпризов. А она была уверена, будто у нее было последнее обновление. Более того, оказалась права.

Бруха.

Ведьма.

Самое простое и неправдоподобное объяснение. Или емкая характеристика.

– Брайан, у тебя уже есть идеи, чем бы будем завтракать? – произнесла она, отвлекая от мыслей.

Раскатистый рык огласил сельву. Ему вторили еще и еще. Ревуны начали утреннюю распевку. И вместе с ней пришла идея. Прямо ИДЕЯ, так она мне понравилась.

– Вообще-то ревуны обычно так помечают фруктовые деревья, – попытался я перекричать горловое пение. – У нас есть еще пара минут, чтобы составить им конкуренцию.

И дернул девчонку за собой, устремляясь на рев. Не наберем фруктов – настреляем обезьянины. Ружье я носил с собой. На такой аргумент всегда найдутся хозяева. И Отавиу с его наномозгом в этой роли меня не устраивал.

– Поставьте, пожалуйста, кипятить дождевую воду, – поймал я краем уха просьбу Келли.

Я обернулся. Додсон смотрел на француженку так, будто с утреца принял на грудь колесико транка и теперь соображал не очень хорошо, но очень медленно.

А ревуны скоро закончат свой опознавательный рев, и ищи их потом свищи. Я взял азимут и попер вглубь джунглей с блондинкой на буксире.

– Да подожди ты! – вырвалась она, когда я чуть ослабил хватку.

Обезьяний тигроподобный рык стих. Хвостатая компания собиралась с силами на следующий «куплет».

– Куда мы так спешим? Где-то горит? – она склонилась, опираясь ладонями в колени, в попытке отдышаться.

– Наш завтрак «подгорает». Еще немного, и они заткнутся.

– Мы так целый километр можем бежать. Или даже два, – Келли подняла на меня раскрасневшееся лицо.

– А ты откуда знаешь? – прижал я ее к воображаемой стенке.

– В Интернете читала, – буркнула она. – Мы заблудимся.

– Мы по компасу идем, – заверил блондинку я.

– Круто. Только мы по компасу не идем, а летим. Я вторую авиакатастрофу могу не пережить, – она, наконец, выпрямилась.

– Окей, – кивнул я. – Мы идем медленней, а ты рассказываешь о себе.

– А что про меня рассказывать? – она зашагала с независимым видом, но я поймал ее за пояс и ткнул в сторону, куда указывала стрелка.

Она отреагировала так, будто ее целыми днями только и водят на шлейке, как любимую болонку императора. То есть пошла, куда ее ткнули. Молча.

– Скажи, пожалуйста, откуда ты, француженка, так хорошо знаешь английский?

– Моя мама – из Франции, отец – британец. Время от времени я жила и училась в Англии, – призналась она.

Что ж, моя версия подтверждается.

– А кто твой отец? – продолжил я выпытывать сведения.

– Слушай, тебе не кажется, что мы еще не настолько близко друг друга знаем, чтобы знакомиться с моими родителями? – развернулась она и мрачно на меня посмотрела.

Ха! Ха-ха! Очень смешно.

– А откуда ты знаешь про яды? – поинтересовалась она, воспользовавшись тем, что я от такой наглости выпустил бразды правления разговором.

– В Интернете читал, – я злорадно вернул ей ее же гнутую, насквозь фальшивую монету.

Второй куплет утренней песни ревунов не прозвучал. Можно было разворачиваться, но есть действительно было нечего, и вокруг на пару километров – ни одного магазина.

– А-а-а… – протянула она. – А тем, кто много врет, не достанется десерта, – соблазнительно закончила она, облизнув губы.

Ну, наконец-то! Я уж думал, мы до сути так и не дойдем. Конечно, я не за этим ее потянул в чащу. Но отчего не совместить утоление одного голода с другим?

– А что у нас на десерт? – спросил я будто бы между делом, вскользь, проверяя, не вылетел ли презерватив из заднего кармана.

– То же, что и на основное блюдо, похоже: арахис, – тем же злорадным тоном закончила девчонка.

– Какой арахис? – Я с недоумением оглядывал деревья на уровне своего роста.

– Дикий, – пояснила Келли и выставила «когти»: – И свире-е-епый!

– Тьфу на тебя! – возмутился я, посмеиваясь.

– Вот, – Келли вырвала из земли травянистое растение, отряхивая корни с башмачками бобов. – Он, правда, не совсем такой, к какому ты привык. Но даже полезнее^[44].

Угу. Это она тоже в британском колледже на уроке биологии проходила.