Светлана Анатольевна Чехонадская
Зов горы

Глава 9

Ух ты! Сколько же я пропустила!

Жизнь бьет ключом. За время моей депрессии в России пропали без вести шесть тысяч человек.

Этот песок неостановимо падает в игольное ушко судьбы. Триста человек в день, сто двадцать тысяч в год, миллион двести тысяч за то время, пока я была молодой.

Я расправила листовку «Лизы Алерт».

Оказывается, по закону их будут искать ровно пятнадцать лет. Но почти наверняка они найдутся раньше.

Найдется и Галина Фоменко. И скорее всего, найдется живой…

Мы сильно преувеличиваем любовь к дому. На самом деле, стоит человеку оторваться от привычного окружения, как он понимает: ничего страшного не произошло. Жить можно и в другом месте.

Девяноста три процента пропавших в России – это миллион историй, в которых нет никакого криминала.

Мужики уезжают на заработки, а потом не желают возвращаться. Старики с Альцгеймером забывают собственное имя и адрес. Подростки отправляются на поиски романтических приключений. Чиновники, отключив телефоны, уходят в запой в командировке. Бизнесмены бегут от кредиторов.

Упырь прав: если ее труп не найден, она, скорее всего, жива.

Кстати, в виде трупов будет найден один процент пропавших. И подавляющее большинство этих бедолаг убьет не убийца с ножом и пистолетом. Убьет вода. В этом смысле наша страна предоставляет богатейшее меню. Вода со всех сторон, в любой впадине: океаны, реки, озера, моря, лужи, утонуть в России очень просто. Но все-таки, это лишь один процент – вероятность ее гибели ничтожна.

Есть, конечно, и последние семь процентов. В общем-то, немало. Этих не найдут никогда. Но если следовать логике предыдущих соотношений, большинство из этих людей – это те, кто умеет прятаться. Остальных утащили особо хитроумные водоемы. На чудовищное злодейство, вроде серийного убийцы, складывающего тела жертв в холодильник, остаются сотые доли сотых долей.

Но одного у этих историй не отнять. Неизвестности, изводящей хуже, чем любой кошмар. Это уже не преддверие ада – это его ядро, полыхающее черным огнем отчаянья.

Я задумалась: каково это? Поди, плохо? Как живется упырю последние полтора года? То-то он нервный.

…Марыся вышла из подъезда, близоруко прищурилась. Маленькая, худенькая, в джинсах. На спине – рюкзачок, на ногах – черные берцы. Надо же, совсем не изменилась.

Словно испуганное травоядное, она просканировала окрестности: нет ли хищников поблизости. Это тоже осталось в ней от прошлой жизни. Я с удовольствием ждала ее взгляда – все чувства так чудесно видны на этом лице с острым носиком и веселыми конопушками на щеках.

Марыся всегда замыкает сканирование в западной части горизонта. Так у нее устроена шея. Так что я специально встала напротив солнца. Меня она увидит в самом конце обзора. Есть и еще один нюанс – ее лицо на полном свету, а я – в темном облаке. Сейчас она начнет вглядываться, не веря своим глазам.

Вгляделась. Поверила. Теперь уже ее глаза лезут на лоб. И вот – она бежит через дорогу ко мне. Щеки у нее раскраснелись, губы сами собой растянулись в улыбке.

– Господи, вот это сюрприз! Ты откуда?! Можно тебя поцеловать?

– Что за телячьи нежности?

– Нет, правда! Светуль, можно я тебя поцелую? Вдруг ты привидение?

– Целуй, – щедро разрешила я.

Она чмокнула меня в щеку.

– Живая, теплая! Откуда ты здесь?

– Приехала к тебе. Ты на метро?

– Не, в метро рамки поставили… На автобусе.

– Ну, пошли, провожу…

Мы пошли к остановке. Марыся посматривала на меня с улыбкой.

– Все? Все закончилось? – простодушно спросила она.

Она никогда не отличалась особой деликатностью. Хозяин называл ее дурочкой. Но мне ее простодушие нравилось. Я считала его честностью в выражении чувств. Что человек думает, то и говорит. Какое благо! Все остальные такие сложные.

Она посмотрела на листок в моих руках.

– Ты что – изучаешь наши листовки?

– Интересно. Я не знала, что так много находят.

– Почти всех.

– Значит, ты нашла свое место в жизни…

В 2011 году, после истории с Никой, для нашей фирмы начались черные времена. Как ни крути, получалось, что мы – сообщники ее папаши-педофила. Уклонение от уплаты налогов, нелицензированная деятельность, похищение совершеннолетней, насильственное удержание, дошло до двести девятой и двести десятой – организация преступного сообщества и бандитизм. В общем, запахло такими статьями, что само их перечисление отчетливо вырисовывало десятку.

«Белогорье» было мирным экологическим поселением, решения суда о его закрытии не было, уж не знаю, сколько этот чиновник заплатил местному ОМОНу или на какие еще рычаги он нажал, чтобы подвигнуть их на вооруженное нападение. Там ведь и ребенка какого-то напугали до заикания. А уж когда всплыло дело о педофилии, власти буквально сдурели от ярости. На папашу стали вешать все, что было в те годы нераскрытым. Разумеется, мы пошли за ним паровозиком, стали, блин, звеном всемирной педофильской сети. На полгода, но все-таки: вдумайтесь! Наш хозяин отбивался, как мог, а потом махнул рукой – спасти фирму было нельзя.

Очень жаль, что при этом ухнули в никуда и наши гигантские базы данных по сектам мира. Полиции они не понадобились, а может, и понадобились, но хозяин в отместку заныкал всю информацию. Включил обидки.

Там было много интересного.

Вот пример: дело той же Гали Фоменко. Даже ее папаша-миллионер не смог в свое время выяснить, что руководитель секты «Белуха» был арестован и осужден под другим именем. Полиция не знала, что наркодилер Стругацкий – это и есть Александр Константинов. Гад имел безупречный паспорт. Он к тому же был Кощеем Бессмертным – хранил свои золотые клады, собранные за десятилетие потрошения лопухов. Его иголка была в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц, видимо, в Швейцарии. Дядя выстроил надежные катакомбы, не предусмотрев только одного – что станет наркоманом. Но даже в наркотическом угаре он свято хранил свою тайну. Он был уверен: ее никто не узнает.

Но мы знали. Мы следили за всеми, мы находили их следы в самой глухой тайге, чертили кровавые цепочки их судеб и складывали эти данные в компьютерную тьму. Ох, и сокровища там хранились! Бесследно ли они пропали? Ну, ничто на земле не проходит бесследно. До меня уже доходили слухи, что Мищенко прикарманил базы данных. Он ведь покидал тонущий корабль последним – как капитан. Зная его характер, могу утверждать: последним, но не пустым.

Мы с Марысей ушли раньше всех – в октябре 2011-го. Но оставаться без дела нам было трудно, и мы устроились сиделками в Детскую клиническую больницу – нянчили там детдомовских детишек. Потом Марыся сказала: «Чувство вины – плохой советчик. Мы забиваем гвозди микроскопом. Какие мы с тобой сиделки? Мы бегалки. Пошли лучше в «Лизу Алерт»?».

Она-то точно бегалка. Однажды Марыся должна была вывести из секты бабу с грудным ребенком. Платил муж бабы, банкир. Баба, в общем, легко пошла на контакт, но руководитель общины о чем-то догадался. Ситуация сложилась опасная, надо было срочно выбираться. И тут этот муж перестал выходить на связь. Как оказалось потом, он банально запил. Не выдержал напряжения.

Так Марыся с этой бабой и ребенком трое суток шла по тайге. И-таки вышла!..

– Как дела-то? – спрашиваю я. – Как ты тут работаешь?

– Да пипец, – отвечает она. – Грибники начались. Уже пять трупов. И главное, все в камуфляже. Очень трудно искать. Зачем они в лес надевают камуфляж? Как ты думаешь?

Я пожимаю плечами.

– Как их убедить, чтобы надевали яркое? Мы уже и по телевизору объясняем… Вчера чувачка нашли, – она оживляется: чувачок живой, это всегда приятно, – Воспалением легких отделается, даже лисички дотащил. Виталик нам свой вертолет дает. Удобно.

– У Виталика свой вертолет?

– Он это… инвестиционный банкир. Как-то так.

Мы одновременно прыскаем.

– Ну, а ты чем занимаешься? – спрашивает она. – Как ты?

– Да так, – пожимаю я плечами. – Кружок рисования в Троицке.

– Мищенко звонил, – говорит Марыся. – Сказал, что тобой серьезные дяди интересовались. По поводу Гали Фоменко.

– И он меня сразу сдал, засранец.

– Не может быть! – пугается она. – Ты же знаешь, как он к тебе относится.

– Он сказал им, где я работала…

– Света… – она молчит несколько секунд. – Это уже в открытом доступе… Есть базы данных в Интернете, там все наши фамилии и даже фотографии. Ты не знала?

– Нет. Я уже три года не вбивала в поиск наше название. – зло отвечаю я.

– Зря. Там много чего…

– Кстати, по поводу Мищенко. Как его найти, не знаешь?

– В Парк-Плэйсе сидит. В холле. Каждый день в два часа точно застанешь. Только не деритесь.

– Да больно надо… Слушай, а «Лизу Алерт» тоже к ее поискам привлекали?

– Конечно. Там всех подняли: и нас, и мотоциклистов, и охотников, и даже нашистов. Папаша конкретно башлял…

– И?

– Как сквозь землю провалилась. Никаких следов. Выехала из загородного дома и с концами. Да и поздно он тревогу забил. Самое важное – это первые сорок восемь часов. А он спохватился аж через три дня.

– Почему?

– Ну, девка-то взрослая. К тому же он был за границей, а перед этим они поссорились. Потом он приехал, ее набрал, она не ответила. Я так поняла, у них это в норме. У него на телефоне был маяк ее мобильника – он показывал, что она где-то на Коштоянца. Мы в этом районе и искали. Все дворы облазили… И что им от тебя надо?

– Они думали, что она в секте. У нее в компьютере нашли фото Константинова.

– Понятно…

– Марысь, я по этому поводу и приехала. Ты же его вела.

– Ну.

– У тебя досье сохранилось?

– Ну, – неохотно соглашается она. – Вообще, зря ты в это лезешь… Там много мути…

– Например?

– Дон Педро, сука, был миллиардером. Какого черта он занялся сбытом наркотиков?

– Бывает.

– Мне говорили, что в колонии он голодал… А когда помер, деньги-то не объявились.

– Хорошо спрятал. Короче, пришли, ладно?

– Упрямая, – одобрительно говорит Марыся. – Тогда хочу тебе еще кое-что сказать. Мы когда эту Фоменко искали, я запомнила. Не была она в районе Коштоянца. Всяко след проявился бы. Мобильник ее подбросили. В какой-нибудь люк. И знаешь, больно удачно подбросили: папаша в итоге три дня ушами хлопал. Когда они ругались, она часто у подружки ночевала, она аспирантка в МГИМО и хату там снимает. Понимаешь? Он, если видел, что она там, то и не парился.

– Да. Это мог знать только знакомый.

– Хорошо знакомый, – поправила она. – Светуль, ты хоть по нам скучала?

– А то!

Я вру. Прошло слишком много времени, все перегорело. Я умерла и родилась заново. Теперь я вижу новую землю и небо в алмазах. Мое имя – «Светлана» – то же самое, но состоит из других звуков. И даже сны другие снятся, ей-Богу.

Мы уже подходим к остановке. Вдруг Марыся пригибает голову – словно высматривает что-то на асфальте слева от себя. Я знаю этот взгляд – такой прием расширяет периферийное зрение. Так что Марыся, на самом деле, смотрит назад. Я удивленно оборачиваюсь. Почти вплотную к нам идет крепкий парень в черной куртке. Он кажется мне немного странным, но никакой опасности я не чувствую. Я не успеваю спросить Марысю, почему она напряглась, как она вдруг бросается к парню – и огромный черный нож уже уперся в его пах. Парень реально отваливает челюсть.

– Дышишь, сука! – шипит Марыся. – Я тебя по дыханию еще на Шаболовке вычислила! А ну пошел отсюда, пока яйца не отрезала.

Парень превратился в соляной столп, какой-то мужичонка с портфелем, вышедший из офисной двери метрах в двадцати впереди нас, испуганно шарахается и бежит к машине. Машина, взвыв, трогается с места. Парень отступает назад и молча припускает к углу дома.

Марыся стоит, играет ножом.

– Ну, покажи, похвастайся, – говорю я.

Она, словно нехотя, демонстрирует.

– Бенчмейд, черная серия… Виталик подарил…

– Не боишься таскать? Это же для спецподразделений.

– Да ну… – отмахивается она.

И вот ради такой демонстрации, она напала на бедного парня. В этом вся Марыся.

– Что еще новенького? – спрашиваю я, чтобы сделать ей приятное.

Она оживляется, начинает выворачивать карманы.

– Ну, куботаны, смотри, какие хорошие появились, смотри, чехол с перцовым картриджем для айфона, пластиковый ножик хороший, зител дельта дарт, мы его специально на свинопуховике проверяли…

– Это что?

– Да туша свиная с мешком глины, в куртку заворачиваешь и бьешь… Кончик потом обломался, но можно подточить, зато никакой металлодетектор не берет. В метро можно ездить…

Марыся свернула на любимую тему. Я смотрю на нее с улыбкой.

– Ладно, Марысь, – говорю наконец. – Мне пора.

– Хочешь, посидим где-нибудь в кафе? – неискренне предлагает она.

Я знаю, что сидение в кафе для нее – мука смертная. Вот ножички пометать – это да.

Я чмокаю ее в щеку, она бежит за автобусом.

Я захожу за угол и останавливаюсь. Парень, который шел за нами, теперь стоит возле огромного черного джипа и разговаривает с двумя угрюмыми кавказцами. Они скользят по мне серьезным взглядом, потом что-то негромко говорят. Я уж начинаю беспокоиться, как рядом с ними останавливается полицейская машина. Обрадованная, я делаю шаг – и снова торможу.

Из машины выходит мент. Его расхлябанная походка кажется мне очень странной – менты так не ходят. К тому же его гражданская рубашка распахнута до пупа, на груди висит золотой крест на длинной цепи. Мент подходит к этой группе, и они начинают ему что-то объяснять. Все четверо снова скользят по мне досадливым взглядом, но, кажется, я их совсем не интересую.

Я осторожно оглядываюсь. Вот то место, где Марыся наставила на парня нож. Впереди офисная дверь, над ней – вывеска банка.

И тут я начинаю так хохотать, что мне приходится отступить за угол, чтобы продышаться.

Марыся не выпендривалась! Она, действительно, по дыханию вычислила бандюка! Вот только не мы ему были нужны, а видимо, чувачок с портфелем – типичный «черный обнальщик». Марыся спутала всю их операцию. Парень должен был отобрать портфель, потом подъехал бы джип, а липовый мент отсекал бы погоню. Я хохочу, вытирая слезы рукой, на меня удивленно косятся прохожие.

Парень был явно с пистолетом – эти ребята ходят под самыми серьезными из всех существующих статей уголовного кодекса. И попадись мы ему уже после захвата денег, он бы застрелил нас, не задумываясь. Но по пустому, без особой необходимости они и пальцем не шевельнут.

Так что я даже схулиганила – проходя мимо, показала им язык. Один из кавказцев лишь покачал головой, другие продолжили свои тихие обсуждения.

Можно не сомневаться, что в один из ближайших дней чувачка все равно распотрошат.

А не вози!

Глава 10

Демичев обещал предоставить мне материалы, но так ничего и не выслал. Дело обычное: это для меня все завертелось совсем недавно, поэтому я пока энтузиаст. Они же прошли путь длиной в полтора года. Ужасный путь. Там были надежды, было «вот-вот», было «опять не то» – сплошные подъемы и спуски. Не думаю, что они рассчитывают на меня всерьез. Просто они могут себе позволить эти гальванические движения. Еще один путь, ведущий в никуда. Для успокоения совести.

Так думают они.

А что думаю я?

Случай Гали Фоменко меня тревожит, я чувствую, что за ним открывается бездна, при взгляде в которую кружится голова.

Что-то отжившее и отчаявшееся, подобно осеннему листу, чертит круги над этой простой историей.

Ничего не подозревающая девушка опускает стекло, и коренастый ставропольский пенсионер, приехавший в Москву за машиной, говорит и говорит, захлебываясь.

Безмолвные круги расходятся от этого немого разговора, и безропотной водомеркой в их плен попадаю я.

Что это: случай? Судьба?

И я уже не могу успокоиться: я иду по ее следам.

Марыся прислала мне полное досье. В нем – сотни страниц. Я не люблю посещать этот мир, но деваться некуда. Полтора года назад Галя Фоменко скачала в свой телефон фотографию этого человека.

Я открываю Марысины файлы. И вот – постное благостное лицо шкодливо косит взглядом.

Святой. Представитель Шестой Расы, о как. Как же так получилось, что советский невропатолог, кандидат медицинских наук Александр Константинов стал святым?

Прежде чем получить ответ на этот вопрос, я открываю кожаную папку с золотыми буквами.

В левой части бирюзового неба висит идеальный треугольник Белухи.

Гора это маленькая, меньше пяти тысяч метров. Красивая, вне всяких сомнений, но маленькая. Ее даже смешно сравнивать с главными вершинами мира, но гонору-то, гонору.

Впрочем, оно и понятно. Все эти святые, типа Константинова, слабы кишками лезть в настоящие пупы земли. А тут – Алтай, климат мягкий, власти далеко, красиво опять же, солнечно. И даже тень Гималаев накрывает эти места своей невыносимой жутью.

Я ставлю фотографию перед собой – для вдохновения.

Итак, в семидесятые годы Александр Константинов – красавец и бабник. Он певец Грушинских фестивалей, блистательный участник уфологических диспутов в Новосибирском Академгородке. Мелкий стукачок, выдающий себя за знатока нейролингвистического программирования. Любит намекать, что по заказу органов разрабатывал методы воздействия на толпу. Может, и разрабатывал… В общем, советский интеллигент во всей своей красе.

И разумеется, он яростный противник презервативов.

Вот он со своей бабой, получившей прозрение после пятого аборта – надо думать, в начале восьмидесятых это была еще та процедура.

А как она получила прозрение? Да элементарно. Как все получают. Потеряла сознание от боли, а когда пришла в себя, заявила, что ей только что явилась Дева Мария, и теперь она не младший научный сотрудник Бийского Научно-исследовательского Института химических технологий, а Посланница Шестой расы эры Водолея.

Я, вообще, поражаюсь Деве Марии. Общаться с этими советскими тетями, делавшими по двадцать абортов за жизнь…

После обморока Посланница очнулась не только с шизофренией, но и с новым именем. Имя это – Парана, в честь реки, протекающей через Аргентину, Бразилию и Парагвай. Видимо, участок мозга, ответственный за школьные уроки географии, пострадал у Посланницы последним.

Место Паране в психушке, но начинается перестройка. Советская психиатрия, а также невропатология, Новосибирский Академгородок и Грушинский фестиваль – в глубокой заднице. Наступило время больших денег и великих сумасшедших.

Они вещают вдвоем – Константинов и его баба. Кончаются восьмидесятые, можно снять небольшой зал в Сростках, вообще-то, предназначенный для Шукшинских чтений, но теперь же вроде как рынок. Потом они переезжают в залы Горноалтайска, Бийска, Барнаула – наворачивают круги вокруг Шамбалы, благословленные музеем Рериха.

Вот они получили грант от крупного экологического фонда – значит, надо отрабатывать. И теперь группа последователей отправляется в тайгу, к Белухе, чтобы выяснить, сколько времени можно прожить на кедровых орехах и меде.

Последователи о гранте не знают – им изложена другая версия. Что Шестая Раса, в идеале, вообще, кушать не должна – весь хавчик должен добываться из воздуха. Но пока, типа, кушайте орехи, твари несовершенные.

В девяноста пятом происходит небольшая накладка – двое младенцев отбрасывают коньки, так как их организмы категорически не приемлют орехов, а их мамаши категорически не приемлют грудное вскармливание. Но органы опеки девяностых медлительны и благодушны; только местная газетенка печатает разоблачительный материал. Журналисту разбивают голову (жив), и на этом скандал заканчивается. Деньги текут рекой. Желающие войти в Эру Водолея, продают квартиры и жертвуют деньги на Храм Шестой Расы. Храм смахивает на амбар Конька-Горбунка, но зато из его кедровой маковки бьет в космос сигнал о готовности к переселению. А пока адептам предоставляют так называемые «термосы» – домики, сделанные из четырех палок, обернутых целлофаном. И вот они в термосах ждут конца света, обещанного в девяноста девятом. Тогда прилетят инопланетяне и всех правильных заберут. Еще две смерти – из-за аппендицита и инфаркта, потом статья уже в московском издании (квартиру продала известная певица, и ее наследники взбунтовались), и в две тысячи первом – очередной конфуз. Парана вдрызг ругается с Константиновым и сбегает с молодым любовником в Минск.

Обиженный пророк назначает новую дату Апокалипсиса – две тысячи пятый. Говорит, что уже видит корабли Шестой Расы, прилетевшие за избранными. И тут у пятерых последователей сдают нервы. Не дождавшись кораблей, они отчаливают своим ходом. Путем удушения – тоже неплохой способ.

Этот скандал уже не замять. В 2002-ом секта запрещена решением суда, весь 2003-ий год она бодается с властями, подавая апелляции, в 2004-ом в секту приезжает полиция. У подножия Белухи обнаруживаются два деревянных сруба, шесть «термосов», недостроенный Храм и красивый каменный особняк Константинова, окруженный колючей проволокой. На поляне, где Константинов читал свои проповеди, а бабы публично рожали детей, собрались последние члены секты – их десять человек. Сам Константинов сбежал.

Сейчас уже понятно, что не от полиции. Просто десять членов – это несерьезно. Секта умирала, ее золотые дни прошли. Все десять допрошены, и становится ясно, что последние годы секта «Белуха» плыла по течению, как щепка. Ни дисциплины, ни молений, ни апокалиптических предсказаний, ни даже особых диет. Уже не только крупы жрали, но и мясо. Константинов научился улетать в другие миры с помощью шприцев и таблеток, его проповеди, когда-то наполненные страстью и навыками психологического программирования, теперь стали вялыми и неинтересными. На них просто перестали ходить, и он, обиженный, закрылся в особняке.

«Все ушли. Остались лишь те, кто сбежал в тайгу от реальных проблем. Обломки кораблекрушения на необитаемом острове… – это отрывок из интервью бывшей сектантки. Журналист «Экспресс-газеты» назвал ее М. – Самого Константинова в последние годы никто даже не слушал. Люди не думали о религии или инопланетянах. Они просто залечивали каждый свои раны».

Вот и вся история. Банальная, как три рубля. Я могла бы написать ее сама – настолько она похожа на десятки других. А еще – на пародийные сюжеты капустника; помню, как первые годы моей работы мне хотелось похлопать своих клиентов по плечу. Чтобы они наконец признались: это шутка, верить в такое всерьез нельзя. И помню их белые глаза, доверху наполненные безволием. Это нечеловечески страшно. Именно поэтому похищения родственников из сект, часто происходившие в конце восьмидесятых, постепенно сошли на нет – в них не было проку. Ты похищал лишь оболочку человека. И набрала силу наша контора: мы умели вернуть душу…

Итак, банальная история.

Такая же далекая от жизни московской богачки, как корабли Шестой Расы.

Секта здесь не при чем, размышляю я. Секты уже не было. Было место, где волей случая собралось десять человек.

Всего десять!

Я беру лист бумаги и рисую на нем коровью тушу. Это моя страна.

Я отмечаю точки: Москва, где живет Алексей Григорьевич Фоменко, Ессентуки, где жил Арцыбашев, Алтай, где в 2004 году собрались десять человек, одного из которых надо опознать.

Я соединяю эти точки. Стороны полученного треугольника тянут на десять тысяч километров.

Как связаны между собой такие разные места?

И почему связь между ними до сих пор не обнаружена?

Ну, менты работали плохо, ну, плохо работали частные детективы – но ведь к этому делу приложил руку кое-кто поумнее.

Я крашу ресницы, мажу губы и отправляюсь на юго-запад Москвы.

На встречу с пауком.