Стивен Кинг
Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

Стрелок и человек в черном

Глава 5 Стрелок и человек в черном

I

Человек в черном привел его для разговора к древнему месту свершения казней. Стрелок узнал его сразу: лобное место, голгофа – скопище истлевающих костей. На них отовсюду таращились выбеленные черепа: буйволов, койотов, оленей, зайцев и ушастиков-путаников. Вот алебастровый ксилофон – скелетик курочки фазана, убитой во время кормежки; вот тонкие кости крота, убитого, может быть, ради забавы дикой собакой.

Голгофа. Чашеобразная впадина в пологом откосе горы. Ниже по склону стрелок разглядел деревья: карликовые ели и юкку – дерево Иисуса. Небо над головой – нежного голубого цвета. Такого неба стрелок не видел уже целый год. В воздухе веяло чем-то неописуемым, но говорящим о близости моря.

Вот я и на западе, Катберт, – удивленно подумал стрелок. Если это еще не Срединный мир, то все равно уже близко.

Человек в черном присел на бревно какого-то древнего дерева. Его сапоги побелели от пыли и костяной муки, усыпавшей это угрюмое место. Он снова надел капюшон, но теперь стрелку были видны его губы и квадратный подбородок – в тени от капюшона.

Затененные губы искривились в усмешке.

– Собери дров, стрелок. По эту сторону гор климат мягкий, но на такой высоте холод может еще ткнуть ножом в пузо. Тем более что мы сейчас во владениях смерти, а?

– Я убью тебя, – сказал стрелок.

– Нет, не убьешь. Не сможешь. Но зато можешь собрать дрова, дабы почтить память своего Исаака.

Стрелок не понял намека, но без единого слова пошел собирать дрова, точно какой-нибудь поваренок на побегушках. Набрал он негусто. Бес-трава на этой стороне не росла, а древнее дерево стало твердым как камень и уже не будет гореть. Наконец он вернулся с охапкой тоненьких бревнышек – или, вернее, толстых палочек, – весь в белой пыли от рассыпающихся костей, словно его хорошо вываляли в муке. Солнце уже опустилось за верхушки самых высоких деревьев и налилось алым свечением. Солнце глядело на них с пагубным равнодушием.

– Замечательно, – вымолвил человек в черном. – Какой же ты исключительный человек! Редкий, я бы даже сказал, человек! Такой обстоятельный! Такой находчивый! Я перед тобой преклоняюсь. – Он хохотнул, и стрелок швырнул ему под ноги охапку дров. Они с грохотом ударились о землю, подняв облако костяной пыли.

Человек в черном даже не вздрогнул. С совершенно невозмутимым видом он принялся сооружать костер. Стрелок смотрел как зачарованный на то, как дрова для костра складываются в очередную (на этот раз совсем свежую) идеограмму. В конце концов костер стал похож на причудливую двойную дымовую трубу высотой фута два. Человек в черном поднял руку к небу, встряхнул ею, откинув широкий рукав с тонкой красивой кисти, потом рывком опустил ее, выставив мизинец и указательный палец «рожками» в древнем знаке, оберегающем от дурного глаза. Сверкнула вспышка синего пламени. Костер загорелся.

– Спички у меня есть, – весело проговорил человек в черном, – но я подумал, тебе понравится что-нибудь колдовское, магическое. Хотелось тебя позабавить, стрелок. А теперь мы с тобой приготовим себе обед.

Складки его плаща всколыхнулись, и на землю упала тушка жирного кролика, уже освежеванная и выпотрошенная.

Стрелок молча насадил тушку на вертел и пристроил его над огнем. В воздухе разнесся аппетитный запах. Солнце село. Лиловые тени жадно протянулись к впадине на склоне горы, где человек в черном решил наконец встретиться со стрелком. В животе у стрелка урчало от голода, но когда кролик прожарился, он без слов протянул вертел человеку в черном, а сам запустил руку в свой изрядно похудевший рюкзак и достал последний кусок солонины. Мясо было соленым, как слезы, и разъедало рот.

– А такие широкие жесты, это совсем ни к чему. – Было видно, что человек в черном от души забавлялся, но при этом он ухитрялся казаться рассерженным.

– И все-таки, – усмехнулся стрелок, и усмешка его вышла горькой, наверное, из-за соли, попавшей на крошечные язвочки во рту – последствия длительного авитаминоза.

– Ты что, боишься наколдованного мяса?

– Да. Боюсь.

Человек в черном откинул с лица капюшон.

Стрелок молча смотрел на него. На самом деле его лицо – теперь не скрытое капюшоном – вызвало у стрелка только тревожное разочарование. Это было красивое лицо с правильными чертами, безо всяких отметин или характерных морщин, которые выдают человека, познавшего тяжелейшие времена и посвященного в великие тайны. Длинные черные волосы свисали неровными спутанными прядями. У него был высокий лоб, темные сверкающие глаза, совершенно непримечательный нос, полные, чувственные губы, а кожа – бледная, как и у самого стрелка.

– Я думал, ты старше, – сказал наконец стрелок.

– А почему? Я почти что бессмертный, как, кстати, и ты, Роланд, – по крайне мере сейчас. Я мог бы, конечно, явить тебе то лицо, которое ты ожидал увидеть, но я решил показать тебе то, с которым я… гм… родился. Смотри, стрелок, какой закат!

Солнце уже скрылось за горизонтом, и небо на западе озарилось воспаленным зловещим светом.

– Смотри, стрелок. Следующий восход ты увидишь нескоро, – сказал человек в черном.

Стрелок вспомнил черную пропасть под горной грядой и поднял глаза к небу, усыпанному бесчисленными созвездиями.

– Это уже не имеет значения, – сказал он тихо. – Сейчас.

II

Человек в черном плавно и быстро перетасовал колоду. Карт было много. Их обратную сторону украшали какие-то замысловатые завитки.

– Это карты Таро, – пояснил человек в черном. – Только к обычной колоде я добавил еще и карты собственного изобретения. А теперь, стрелок, смотри внимательно.

– Зачем?

– Я буду предсказывать тебе будущее. Нужно открыть семь карт, одну за другой, и посмотреть, как они лягут по отношению друг к другу. В последний раз я занимался таким гаданием, когда Гилеад еще стоял и дамы играли в шары на западной площадке. И есть у меня смутное подозрение, что такого расклада, как у тебя, в моей практике еще не было. – Насмешливая нотка вновь прокралась в его голос. – Ты – последний на свете авантюрист. Последний крестоносец. И тебе это нравится, да, Роланд? Тебе это льстит? Однако ты даже не представляешь, как ты сейчас близко к Башне. Теперь, когда ты возобновил свой поиск. Миры вращаются у тебя над головой.

– Что значит возобновил? Я его не прекращал.

Человек в черном расхохотался, но не сказал, что его так позабавило.

– Тогда открой мне мою судьбу, – хрипло проговорил стрелок.

И вот перевернута первая карта.

– Повешенный, – объявил человек в черном. Тьма скрывала его лицо, как прежде его скрывал капюшон. – Но сама по себе, без других карт, она означает не смерть, а силу. Повешенный – это ты, стрелок. Тот, кто вечно бредет к своей цели над бездонными пропастями Наара. И одного спутника ты уже сбросил в пропасть, верно?

Стрелок промолчал, и человек в черном перевернул вторую карту.

– Моряк. Обрати внимание: чистый лоб, щеки, не знавшие бритвы. В глазах – боль и обида. Он тонет, стрелок, и никто не бросит ему веревку. Мальчик Джейк.

Стрелок поморщился, но ничего не сказал.

Перевернута третья карта. Омерзительный бабуин, скаля зубы, сидит на плече у молодого мужчины. Лицо юноши, застывшее в стилизованной гримасе ужаса, запрокинуто вверх. Присмотревшись, стрелок увидел, что бабуин держит плетку.

– Узник, – сказал человек в черном.

Пламя костра тревожно взметнулось, отбросив тень на лицо человека на карте, и стрелку показалось, что нарисованное лицо передернулось и еще больше скривилось от безмолвного ужаса. Стрелок отвел взгляд.

– Правда, что-то в нем есть угнетающее? – Казалось, человек в черном едва сдерживает смешок.

Он перевернул четвертую карту. Женщина – ее голову покрывает шаль – сидит у прялки. В пляшущем свете костра стрелку показалось, что она хитровато улыбается и плачет одновременно.

– Госпожа Теней, – сказал человек в черном. – Тебе не кажется, что у нее два лица, стрелок? Так и есть. Два лица, это как минимум. Она разбила синюю тарелку!

– И что это значит?

– Не знаю.

И стрелок почему-то поверил, что – хотя бы на этот раз – человек в черном сказал ему правду.

– Зачем ты мне все это показываешь?

– Не спрашивай! – резко оборвал его человек в черном, и все же он улыбался. – Не спрашивай. Просто смотри. Считай, что это всего лишь бессмысленный ритуал, если тебе так легче, и успокойся. Это как в церкви: всего лишь обряд.

Он хихикнул и перевернул пятую карту.

Ухмыляющаяся жница сжимает косу костяными пальцами.

– Смерть, – сказал человек в черном. – Но не твоя.

Шестая карта.

Стрелок посмотрел на нее и почувствовал, как его пробирает странный, тревожащий холодок предвкушения. Ужас смешался с радостью, и не было слов, чтобы назвать это чувство. Ему казалось, что его вот-вот стошнит, и в то же время хотелось пуститься в пляс.

– Башня, – тихо вымолвил человек в черном. – Вот она, Башня.

Карта стрелка лежала в центре расклада, а каждая из последующих четырех – по углам от нее, как планеты-спутники, вращающиеся вокруг одной звезды.

– А куда эту? – спросил стрелок.

Человек в черном положил Башню поверх карты с Повешенным, закрыв ее полностью.

– И что это значит? – спросил стрелок.

Человек в черном молчал.

– Что это значит? – нетерпеливо повторил стрелок.

Человек в черном молчал.

– Будь ты проклят!

Молчание.

– Чтоб тебе провалиться. Ладно, ну а седьмая карта?

Человек в черном перевернул седьмую. Солнце стоит высоко в чистом голубом небе. Купидоны и эльфы резвятся в сияющей синеве. Под солнцем – безбрежное красное поле, озаренное светом. Розы или кровь? Стрелок так и не понял. Может быть, и то, и другое, подумал он.

– Седьмая – Жизнь, – тихо вымолвил человек в черном. – Но не твоя.

– И где ее место в раскладе?

– Сейчас тебе этого знать не дано, – сказал человек в черном. – Как, впрочем, и мне. Я не тот великий и могучий, кого ты ищешь. Я всего лишь его эмиссар. – Он небрежно смахнул карту в догорающий костер. Она обуглилась, свернулась в трубочку и, вспыхнув, рассыпалась пеплом. Стрелка охватил неизбывный ужас. Сердце в груди обратилось в лед.

– Теперь спи, – все так же небрежно проговорил человек в черном. – «Уснуть! И видеть сны…» и все в том же духе.

– Я тебя задушу, – пригрозил стрелок. – Чего не смогли сделать пули, может быть, смогут руки. – Его ноги как будто сами оттолкнулись от земли, и он яростно перемахнул через костер, протянув руки к человеку в черном. Тот лишь улыбнулся и как будто вдруг увеличился в размерах, а потом стал отступать, удаляясь по длинному гулкому коридору. Мир наполнился язвительным смехом, а стрелок падал куда-то вниз, умирал, засыпал…

И был ему сон.

III

Пустая вселенная. Никакого движения. Вообще ничего.

И в пустоте, ошеломленный, парил стрелок.

– Да будет свет, – прозвучал равнодушный голос человека в черном, и стал свет. И стрелок отстраненно подумал, что свет хорош.

– Теперь – тьма, и звезды во тьме, и под небом вода.

И стало так. Он парил над бескрайним морем. Над головою мерцали неисчислимые звезды, но там не было ни одного из созвездий, что указывали стрелку путь по его долгой жизни.

– Да явится суша, – повелел человек в черном. И стало так. Сотрясаемая мощными судорогами, поднялась она из вод: бурая и бесплодная, покрытая трещинами, неспособная родить живое. Вулканы извергали потоки нескончаемой магмы, выступая на поверхности земли, точно гнойные прыщи на безобразном лице какого-нибудь созревающего подростка.

– Отлично, – проговорил человек в черном. – Неплохое начало. Да будут растения разные. Деревья. Трава и луга.

И стало так. По земле разбрелись динозавры, хрипло рыча и оглашая ее громким ревом; они пожирали друг друга и увязали в пузырящихся гнилостных топях. Первобытный тропический лес распростерся повсюду. Гигантские папоротники тянули к небу ажурные листья, по которым ползали жуки о двух головах. Стрелок все это видел. И все же он чувствовал, что это еще далеко не предел.

– Теперь – человек, – тихо вымолвил человек в черном, но стрелок уже падал… падал в бездонные небеса. Горизонт беспредельной и тучной земли начал вдруг изгибаться. Да, все утверждали, что он изогнут, а Ванни, его учитель, говорил, что это было доказано еще до того, как мир сдвинулся с места. Но чтобы увидеть такое своими глазами…

Все дальше и дальше, выше и выше. Континенты, затянутые перистыми облаками, обретали свои завершенные очертания перед его изумленным взором. Атмосфера, точно плацента, хранила рождающуюся планету. И солнце, восходящее над землей…

Он закричал и закрыл глаза рукой.

– Да будет свет!

Голос, призвавший свет, уже не был голосом человека в черном. Он разнесся над миром исполинским эхом, наполнил собой все пространство этого мира, все пространство между мирами.

– Свет!

Он падал, падал.

Солнце стремительно удалялось, превращаясь в мерцающую точку. Красная планета, испещренная каналами, проплыла у него перед глазами. Вокруг нее в бешеном кружении вращались два спутника. Дальше был вихревой пояс камней и гигантская планета, окутанная клубами газа, слишком большая для того, чтобы сохранить свою целостность, и потому сплющенная у полюсов. А еще дальше – сверкающий мир, окруженный кольцом ледяных осколков.

– Свет! Да будет…

Еще миры. И еще. Один, другой, третий. И далеко за пределами этих миров – последний одинокий шар из камня и льда, вращающийся в мертвой тьме вокруг своего солнца, которое блестело не ярче, чем стершаяся монетка.

А еще дальше – мрак.

– Нет, – сказал стрелок, и его голос утонул в темноте, в той, что чернее кромешной тьмы. По сравнению с ней самая черная ночь человеческой души казалась сияющим полднем, мрак под горной грядой – пятнышком грязи на лике света. – Больше не надо. Не надо, пожалуйста…

– СВЕТ!

– Хватит. Не надо… пожалуйста…

Звезды сжимались и гасли. Целые туманности свертывались, сливаясь друг с другом, и превращались в хаотичное скопление расплывающихся пятен. Вокруг него корчилась, рассыпаясь на части, сама вселенная.

– Пожалуйста, хватит, не надо, не надо, не надо…

Вкрадчивый голос человека в черном прошептал у него над ухом:

– Тогда отступись. Оставь мысли о Башне. Иди своей дорогой, стрелок, и спасай свою душу. Это будет нелегкий труд – чтобы спасти свою душу.

Он взял себя в руки. Потрясенный и одинокий, окутанный мраком, исполненный ужаса перед сокровенным смыслом, который открылся ему в одночасье, он взял себя в руки и дал свой последний ответ:

– НИКОГДА!

– ТОГДА – ДА БУДЕТ СВЕТ!

И стал свет. Он обрушился на стрелка как молот – великий, первозданный свет. И сознание погибло, растворившись в сиянии. Но прежде чем это случилось, стрелок успел кое-что разглядеть – очень важное, исполненное глубокого смысла. Он отчаянно ухватился за это видение и погрузился в себя, ища убежища там, внутри, – пока этот пронзительный свет не ослепил его и не выжег разум.

Он бежал света и знания, что заключал в себе этот свет, – и вернулся в сознание, вновь стал собой. Как и все мы; как лучшие из нас.

IV

Была ночь. Та же или другая – распознать невозможно. Он вырвался из взвихренного мрака, куда увлек его демонический прыжок к человеку в черном, и посмотрел на поваленный ствол окаменелого дерева, на котором сидел Уолтер о'Мрак (как его иногда называли). Но там не было никого.

Его охватило безмерное чувство отчаяния – Боже правый, опять все сначала, – и тут у него за спиной раздался голос человека в черном:

– Я здесь, стрелок. Мне просто не нравится, когда ты подходишь так близко. Ты разговариваешь во сне. – Он хохотнул.

Стрелок, пошатываясь, поднялся на колени и обернулся. От костра остались лишь красные мерцающие угольки, серый пепел и знакомый ничтожный узор от сгоревших дров. Человек в черном сидел у кострища и, неприятно причмокивая губами, доедал жирные остатки крольчатины.

– А ты хорошо держался, – заметил он. – Вот, скажем, твоему отцу я ничего этого не показывал. Он бы вернулся не в своем уме.

– Что это было? – спросил стрелок. Его голос дрожал, и слова прозвучали невнятно. Он чувствовал: если сейчас попытается встать, ничего у него не выйдет.

– Вселенная, – небрежно проговорил человек в черном, потом смачно рыгнул и швырнул кроличьи кости в костер. Они блеснули среди углей и тут же почернели. Ветер над чашей голгофы стенал и стонал.

– Вселенная? – тупо переспросил стрелок. Слово было ему незнакомо. И сперва он подумал, что человек в черном говорил в поэтическом смысле.

– Тебе нужна Башня, – сказал человек в черном, и это прозвучало как вопрос.

– Да.

– Но ты ее не получишь, – сказал человек в черном и улыбнулся жестокой улыбкой. – Великим нет дела до твоей души, Роланд. Заложишь ты ее или сразу же запродашь – им все равно. Я знаю, как близко она подтолкнула тебя к самому краю пропасти. Башня убьет тебя, когда вас будет еще разделять полмира.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – спокойно проговорил стрелок, и улыбка на губах человека в черном поблекла.

– Я сделал твоего отца тем, кем он был. И я же его уничтожил, – угрюмо выговорил человек в черном. – Я пришел к твоей матери как Мартен – ты всегда это подозревал, я не прав? – и взял ее. Она согнулась подо мной, как ива… хотя (может быть, это тебя утешит) все-таки не сломалась. Но как бы там ни было, все это было предрешено. И все было так, как и должно было быть. Я – последний из ставленников того, кто правит теперь Темной Башней, и Земля перешла в алую руку этого короля.

– В алую руку? Почему она алая?

– Давай не будем. Сейчас речь не о нем. Хотя, если ты будешь упрям и настойчив, ты узнаешь и больше. Только тебе не понравится, что ты узнаешь. То, что ранило тебя один раз, ранит и во второй. Это не начало. Это начало конца. Тебе бы стоило это запомнить… но ты все равно никогда не запомнишь.

– Я не понимаю.

– Правильно. Не понимаешь. И никогда не понимал. И никогда не поймешь. У тебя нет ни грана воображения. И в этом смысле ты слепой.

– Что я видел? – спросил стрелок. – В самом конце. Что это было?

– А что там было?

Стрелок, задумавшись, замолчал. Его рука потянулась к кисету, но табак давно кончился. Человек в черном, однако, не предложил пополнить его запасы каким-нибудь колдовским способом: ни с помощью черной, ни с помощью белой магии. Может, потом он найдет что-нибудь в рюкзаке, но сейчас это «потом» казалось таким далеким.

– Был свет, – наконец проговорил стрелок. – Яркий свет. Белый. А потом… – Он запнулся и уставился на человека в черном. Тот весь подался вперед, и на лице у него отразилось совершенно несвойственное ему чувство, слишком явное, чтобы его можно было скрывать или же отрицать: удивление. Или даже благоговение. Хотя, может быть, это одно и то же.

– Ты не знаешь, – улыбнулся стрелок. – О великий волшебник и чародей, воскрешающий мертвых. Ты не знаешь. Ты шарлатан!

– Я знаю, – сказал человек в черном. – Я только не знаю… что.

– Белый свет, – повторил стрелок. – А потом: травинка. Одна-единственная травинка, но она заполнила собой все. А я был такой крошечный. Как пылинка.

– Травинка. – Человек в черном закрыл глаза. Его лицо вдруг как-то сразу осунулось и казалось теперь изможденным. – Травинка. Ты уверен?

– Да. – Стрелок нахмурился. – Только она была красной.

– А теперь слушай меня, Роланд, сын Стивена. Ты будешь слушать?

– Да.

И человек в черном заговорил.

V

Вселенная (сказал он) есть Великое Все, и она преподносит нам парадоксы, недоступные пониманию ограниченного, конечного разума. Как живой разум не может осмыслить суть разума неживого – хотя он полагает, что может, – так и разум конечный не может постичь бесконечность.

Тот прозаический факт, что Вселенная существует, уже сам по себе разбивает всякие доводы как прагматиков, так и романтиков. Было время, еще за сотни человеческих поколений до того, как мир сдвинулся с места, когда человечество достигло таких высот технических и научных свершений, что все же сумело отколупнуть несколько каменных щепок от великого столпа реальности. Но даже тогда ложный свет науки (или, если угодно, знания) засиял только в нескольких, очень немногих, высокоразвитых странах. Одна компания (или клика) была в этом смысле ведущей: она называлась «Северный Центр позитроники». И, однако же, вопреки всем имевшимся в их распоряжении научно-техническим данным, которых было великое множество, число истинных прозрений было поразительно малым.

– Наши предки, стрелок, победили болезнь, от которой тело гниет заживо, они называли ее раком, почти преодолели старение, ходили по Луне…

– Этому я не верю, – сказал стрелок, на что человек в черном лишь улыбнулся.

– Ну и не надо. И тем не менее это так. Они создали или открыли еще сотни других замечательных штук. Однако все это обилие информации не принесло никакого глубинного проникновения в первоосновы. Никто не слагал торжественных од в честь искусственного оплодотворения – когда женщина зачинает от замороженной спермы – и самоходным машинам, работающим на энергии, взятой от солнца. Очень немногие – если вообще таковые были – сумели постичь главный Принцип Реальности: новые знания всегда ведут к новым тайнам, к тайнам, еще более удивительным. Чем больше психологи узнавали о способностях мозга, тем напряженнее и отчаяннее становились поиски души, существование которой рассматривалось как факт сомнительный, но все-таки вероятный. Ты понимаешь? Конечно, ты не понимаешь. Ты уже исчерпал все свои способности к пониманию. Но это не важно.

– А что тогда важно?

– Величайшая тайна Вселенной не жизнь, а размер. Размером определяется жизнь, заключает ее в себе, а его, в свою очередь, заключает в себе Башня. Ребенок, который открыт навстречу всему чудесному, говорит: «Папа, а что там – за небом?» И отец отвечает: «Темнота и космическое пространство». Ребенок: «А что за ними?» Отец: «Галактика». – «А за галактикой?» – «Другая галактика». – «А за всеми другими галактиками?» И отец отвечает: «Этого никто не знает».

Ты понимаешь? Размер торжествует над нами. Для рыбы вселенная – это озеро, в котором она живет. Что думает рыба, когда ее выдернут, подцепив за губу, сквозь серебристую границу привычного существования в другую, новую вселенную, где воздух для нее – убийца, а свет – голубое безумие? Где какие-то двуногие великаны без жабр суют ее в душную коробку и, покрыв мокрой травой, оставляют там умирать?

Или возьмем ну хотя бы кончик карандаша и увеличим его. Еще и еще. И в какой-то момент вдруг придет понимание, что он, оказывается, не плотный, этот кончик карандаша. Он состоит из атомов, которые вертятся, как миллионы бесноватых планет. То, что нам кажется плотным и цельным, на самом деле – редкая сеть частиц, которые держатся вместе только благодаря силе тяготения. Они бесконечно малы, но если расстояние между этими атомами пропорционально их величине, тогда при переводе в привычную нам систему измерений оно может составить целые лиги, пропасти, эры. А сами атомы состоят из ядер и вращающихся частиц – протонов и электронов. Можно проникнуть и глубже, на уровень субатомного деления. И что там? Тахионы? Или, может быть, ничего? Конечно же, нет. Все во Вселенной отрицает абсолютную пустоту. Конец – это когда нет уже ничего, а значит, Вселенная бесконечна.

Допустим, ты вышел к самой границе Вселенной. И что там будет? Глухой высокий забор и знак «ТУПИК»? Нет. Может быть, там будет что-то твердое и закругленное, сродни тому, как яйцо видится изнутри еще невылупившемуся цыпленку. И если тебе вдруг удастся пробить скорлупу (или найти дверь), представь себе, какой мощный сияющий свет может хлынуть в эту твою дыру на краю мироздания. А вдруг ты выглянешь и обнаружишь, что вся наша Вселенная – это только частичка атома какой-нибудь тонкой травинки? И тогда, может быть, ты поймешь, что, сжигая в костре одну лишь хворостинку, ты превращаешь тем самым в пепел неисчислимое множество бесконечных миров. Что мироздание – это не одна бесконечность, а бесконечное множество бесконечностей.

Может быть, тебе довелось увидеть, каково место нашей Вселенной во всеобщей структуре сущего – не более чем место отдельного атома в ткани травинки. Может быть, все, что способен постичь наш разум – от микроскопического вируса до далекой туманности Конская Голова, – все это вмещается в одной травинке, которая, может быть, и существует всего-то один сезон в каком-то другом временном потоке? А что, если эту травинку вдруг срежут косой? Когда она начнет гнить, не просочится ли эта гниль в нашу Вселенную, в нашу жизнь? Не станет ли наш мир желтеть, чахнуть и засыхать? Может быть, это уже происходит. Мы говорим, что мир сдвинулся с места, а на самом-то деле он, может быть, засыхает?

Только подумай, стрелок, как мы малы и ничтожны, если подобное представление о мире верно! Если Бог и вправду все видит и совершает божественное правосудие, станет ли Он выделять один рой мошкары среди бессчетного множества других? Различает ли глаз Его воробья, если этот воробушек меньше атома водорода, что одиноко блуждает в глубинах космоса? А если Он видит все сущее… тогда что же это должен быть за Бог?! Какова Его божественная природа? Где Он обитает? Как вообще можно жить за пределами бесконечности?

Представь весь песок пустыни Мохане, которую ты пересек, чтобы найти меня, и представь миллионы вселенных – не миров, а вселенных, – заключенных в каждой ее песчинке; и в каждой из этих вселенных – неисчислимое множество других вселенных. И мы, на нашей жалкой травинке, возвышаемся над ними на недосягаемой высоте; и одним взмахом ноги ты, может быть, низвергаешь миллиарды и миллиарды миров в темноту, и они образуют цепь, которая никогда не прервется.

Размер, стрелок… размер…

Но давай предположим еще, что все миры, все вселенные сходятся в некой точке, к некоему ядру, к некоей стержневой основе. К Башне. К лестнице, может быть, к самому Богу. Ты бы решился подняться по ней, стрелок? А вдруг где-то над всей бесконечной реальностью существует такая комната…

Нет, стрелок, ты не осмелишься.

И эти слова отдались эхом в голове у стрелка: Ты не осмелишься.