Станислав Владимирович Далецкий
Время шакалов
Как всегда, мать проводила сына до автовокзала, поцеловала его на прощание и почему-то перекрестила православным крестом – будучи неверующей.
– Чувствую, что не увижу сынок я тебя больше на этом свете. Спасибо, что навестил меня и отца и прости свою бедную мать, если что не так.
Михаил наклонился к матери чуть не в пояс – такая она стала маленькая, поцеловал её в щеку и, не прощаясь, пошел на посадку в автобус.
– Видно насмотрелась мать телевизора, где чуть – что, люди начинают креститься,– подумал Михаил, проходя вглубь автобуса на своё место, откуда невозможно было рассмотреть маленькую и старенькую маму, снова остающуюся одиноко доживать отпущенный ей жизненный срок.
Приподнявшись с места, Михаил увидел, что мать, не дожидаясь отправления автобуса, повернулась и медленно побрела прочь.
– Какая же она маленькая, старая и беспомощная, – подумал Михаил, – надо непременно приехать осенью снова и пожить здесь подольше, перед её зимним одиноким затворничеством в пустом доме.
Автобус вздрогнул от запуска мотора, затрясся мелкой дрожью и медленно тронувшись, запылил по шоссе, увозя Михаила от матери уже навсегда, как и предчувствовало материнское сердце.
XXXII
Снова вернувшись в Москву и приступив к работе, Михаил был приятно удивлен и обрадован повышением зарплаты и переводом его вахты от входных дверей в операционный зал, где банковские клиенты оформляли бумаги и обслуживались клерками.
Ему выделили столик со стулом, отгороженные от зала невысоким матовым стеклом, чтобы сидящий охранник не мозолил глаза клиентам, но напоминал им, что всё здесь охраняется и защищается: от входных дверей и до кассы, неподалеку от которой и располагалось место Михаила.
Повышение зарплаты позволило Михаилу откладывать впрок значительно большую сумму с каждой получки, и он снова вернулся к своей мечте об отдельной квартире.
Обещание матери вернуться домой было забыто, как она и предчувствовала. Его стремление к отдельной квартире было подобно наркотику: как наркоман или алкоголик стремится удовлетворить свою тягу к дурманящему средству, так и Михаил стремился к обладанию отдельной квартирой, что стало смыслом и целью его столичной жизни.
Он сократил до минимума свои расходы: питался просроченными продуктами из магазина, где продолжал подрабатывать грузчиком, ходил на работу пешком, не покупал газет и книг и постоянно ходил в костюме, который ему выдавали ежегодно в банке, чтобы охранники выглядели, как и банковские клерки.
Матери он объяснил письмом, что продать комнату не удается, а сдать её в наем нельзя – возражает соседка. Это была ложь, но мать успокоилась и в своих письмах больше не просила его вернуться домой, а только перечисляла поселковые новости о соседской жизни: кто умер, кто болеет или пьет и прочие истории, не упоминая о своем здоровье и своей жизни, позволяя Михаилу думать, что у его матери всё благополучно.
В такой жизни прошло два года. Однажды, когда Михаил возвращался засветло с работы и проходил мимо автобусной остановки, к нему неожиданно обратилась женщина, сидевшая на скамейке с большой дорожной сумкой, которая стояла рядом:
– Мужчина, вам домработница не нужна? – сказала женщина, вставая со скамьи. Михаил несколько опешил от её вопроса, остановился и осмотрел женщину. Ей было лет тридцать, миловидная, но с усталым лицом и потухшим взглядом карих глаз.
– Нет, не надо, – ответил Михаил и добавил: – у меня и дома своего нет, только комната. А почему вы меня спросили? Домовладельцы ездят на машинах, а не ходят пешком.
– Смотрю, идет интеллигентный мужчина в темном костюме с галстуком, думала, что вы прогуливаетесь. Вот и решила, может, возьмете на работу – я осталась без работы и жилья, и видно придется ночевать на улице, хорошо, что лето – не замерзну.
– Как же случилось, что вы оказались на улице? – заинтересовался Михаил.
Женщина оживилась, заслышав в голосе мужчины интерес и участие. – Служила я у господ, здесь в Подмосковье, горничной – всю зиму и ничего: грех жаловаться, сама с Украины, зовут Оксаной, – отвечала она Михаилу.
– Неделю назад хозяйка уехала на курорт, и хозяин в прошлую субботу собрал друзей: истопили баню, привезли девушек по вызову и устроили вертеп. Перепились все, а я носила им в баню еду и напитки и убирала со стола.
Потом хозяин затащил меня тоже в баню и захотел снасильничать, но я не поддалась и ударила ему в пах. Он обозлился и приказал охраннику выкинуть меня из дома на улицу: еле-еле успела вещи собрать в сумку.
Делать нечего, поехала в Москву, здесь неподалеку живет моя подруга: вместе с ней мы приехали в Москву искать хорошей доли. У нас, там, в Украине сплошная безработица, даже в проститутки не пойдешь: потому что мужикам нечем платить им за услуги, а кто с деньгами, так это не мужики, а скоты – могут изуродовать или убить.
Хотела позвонить подруге по мобильнику, да батарейка села и телефон выключился. Приехала сюда днем, зашла, а подруги нет – съехала и неизвестно куда. Пришла сюда, на остановку и что делать ума не приложу. Деньги есть – немного: зарплату хозяин не отдал. Вот и стала спрашивать прохожих – не нужна ли им домработница или помощница, или рабочая: я никакой работы не гнушаюсь, русская, без вредных привычек – может и вам, пригожусь?
Пока женщина рассказывала свою историю, Михаил успел её рассмотреть повнимательнее, и остался доволен: чистенькая, не затасканная, с хорошей фигурой и добрым приятным лицом – по всему видно, что Москва ещё не успела испортить и развратить эту женщину.
– Почему бы не приватизировать её, хотя бы на время, – подумал он, скучая уже несколько лет без тепла женского тела. – Воровать у меня нечего, даже если она и придумала свою историю. Деньги спрятаны надежно, не найти. Пусть поживет – если согласится на сожительство. Приводил к себе проституток – и ничего, а эта будет и чище и добрее девиц с улицы.
– Я здесь живу, неподалеку, – сказал Михаил, – в комнате. Есть ещё соседка, но она сама по себе. Если хотите, можете пожить у меня – пока не устроитесь. Правда, у меня только один диван – больше спать негде, – сделал Михаил откровенное предложение.
Женщина посмотрела на Михаила внимательно, вздохнула и, не смущаясь, выговорила: «Что ж делать! Человек вы в возрасте, видимо не злой, если заговорили со мной. Согласна я на ваше предложение. Пойдемте, покажете своё московское жильё – судя по говору, вы тоже не коренной москвич, а откуда-то с юга, где много украинцев: наверное, с Дона или Кубани.
Михаил, который так и не избавился от южного мягкого акцента за долгие годы жительства в столице, удивился женской наблюдательности, обрадовался её согласию и, взяв тяжелую сумку с вещами, повел новую знакомую в свою коммуналку.
По дороге он спросил у Оксаны: есть ли паспорт, потому что соседка может вызвать участкового, и если паспорта нет, то могут быть неприятности. Паспорт у Оксаны был, но украинский: жить можно, но для работы нужно получить разрешение.
Проводив женщину в свою комнату, Михаил вышел на кухню, чтобы поставить чайник и собрать что-нибудь к ужину, а вернувшись, застал Оксану уже в домашнем халате, делавшем её ещё более привлекательной. Соседки дома не оказалось: Михаил никогда не знал, будет ли она дома, потому что четкого графика её отсутствия не было, а где она есть – на работе или в гостях, его не интересовало.
На кухне, достаточно просторной, поскольку комнату Михаил выбрал в доме старой постройки, где квартиры были с большими кухнями и ванной, широким коридором, просторным туалетом и высокими потолками – так что и его комната казалась больше, Михаил зажарил яичницу с колбасой и сыром, поставил на стол хлеб, печенье, кофе со сгущенным молоком и просроченный торт из своего магазина, с оторванной наклейкой о сроке годности.
За время пользования такими продуктами, он ни разу не отравился, и не было оснований, считать, что это случится сегодня. Достал он и бутылку вина, прихваченную из магазина в виде доплаты за работу.
Оксана выпила, раскраснелась и похорошела, но спросила, почему он не пьёт. Михаил рассказал ей о своём неприятии алкоголя и увидел, что его авторитет в глазах гостьи поднялся выше.
Ужин пришелся впору, за окном давно стемнело, и Михаил пошел в комнату разбирать диван, а Оксана зашла в ванную. Когда она вернулась, туда пошел Михаил и, возвратившись, обнаружил свою гостью уже на диване и под одеялом. Он прилег рядом, молча прижался к ней и, ощутив наготу женского тела, немедленно овладел ею.
Оксана восприняла всё спокойно, как неизбежную необходимость в общении с мужчиной, дающему ей приют и ночлег. Его объятия она воспринимала равнодушно, но без отвращения. Когда Михаил содрогнулся, и медленно сполз к спинке дивана, она встала, сходила в ванную, возвратившись, сказала, что устала и, отвернувшись от него, сразу уснула.
Следующий день был выходным, вставать рано не нужно, а потому, проснувшись, Михаил снова овладел Оксаной, которая опять и молча восприняла близость с ним, как необходимость, а освободившись и совершив утренний туалет, прошла на кухню и приготовила обильный завтрак, пока Михаил удовлетворенно валялся на диване, осознавая свою вчерашнюю удачу от встречи с этой женщиной.
Оксана умело накрыла на стол в комнате, красиво сервировала блюда, пока Михаил умывался и вернувшись в комнату. Он был приятно удивлен её умением и хозяйственностью.
Несмотря на утреннюю близость, разговор за столом поначалу не клеился. Чтобы не молчать, Михаил коротко рассказал о своей жизни в Москве после уничтожения страны – СССР, как он бился за выживание и в надежде разбогатеть, но ничего не получилось – он так и остался жить в этой комнате, куда его выселила бывшая жена Сана.
– Как интересно, – заметил Михаил, – жену звали Сана, а тебя – Оксана, может быть это примета такая. Ты мне нравишься: и пригожая, и хозяйственная. Оставайся у меня: работу тебе подыщем, и будешь жить здесь – сколько хочешь.
Оксана усмехнулась: «Ещё бы не нравиться! Поимел девушку бесплатно, что ещё надо? Конечно, я сама согласилась, но мог бы и подождать с денёк, пока познакомимся ближе – так нет, одним махом подмял меня под себя и оглянуться не успела».
– Прости, Оксана: давно женщины не имел, вот и набросился,– стал оправдываться Михаил.
– Ладно, ладно, – миролюбиво ответила Оксана, – я сразу поняла, что ты изголодался, а дальше посмотрим, что будет. Я у тебя поживу некоторое время, может и останусь. По крайней мере, ты мне не противен, а это для женщины главное.
На том и договорились. Оксана убрала со стола, прибралась в комнате и квартире, почистила ванную и туалет – видно было, что привыкла к уборке, проживая у хозяев, и эта работа ей не в тягость.
Пришла соседка, недовольно посмотрела на Оксану, но Михаил сразу предупредил её, что это его подруга и в понедельник он зарегистрирует Оксану в своей комнате.
Оксана удивленно вскинула брови, но промолчала и, подойдя к соседке, предложила мир и дружбу, поскольку придется жить вместе в квартире, а худой мир лучше хорошей ссоры.
От этого предложения злость у соседки прошла и, поворчав немного, она удалилась в свою комнату, а Михаил, радуясь такому исходу, предложил Оксане вместе сходить в кино, что открыли недавно в торговом центре.
Это было развлечением и Оксана, как и любая женщина охочая до развлечений, с радостью согласилась. Порывшись в своей сумке, она подобрала платье и туфли, прошла в ванную навести макияж и когда вернулась, то Михаил не узнал свою случайную женщину: перед ним стояла статная молодая дама с правильными чертами свежего лица, в меру подкрашенного косметикой, одетая в простое, но элегантное платье.
– Здорово мне повезло с этой Оксаной, – подумал Михаил, надевая привычный рабочий костюм. – Может у тебя есть, что попроще надеть? – спросила Оксана, – чтобы не так официально выглядеть и помоложе.
Михаил открыл шкаф, взял там джинсы, цветную рубашку и джемпер, который не носил уже много лет и быстро переоделся.
– Теперь другое дело: ты выглядишь моложе и спортивнее, чем в костюме, – одобрительно заметила Оксана, незаметно перейдя на «ты». – Кстати, сколько тебе лет?
– пятьдесят с хвостиком, – ответил Михаил, причесываясь перед зеркалом в шкафу.
– Видно, этот хвостик небольшой, как и твой собственный, но меня устраивает, – быстро поправилась она, заметив его смущение.
Поход в кино удался. Видимо, Оксана, как и Михаил, давно не отдыхала с развлечением, а потому была весела и оживленна, быстро забыв свои невзгоды. Она шла по торговому центру свободно, опираясь на руку мужчины, которого ещё вчера не знала и не ведала, разглядывая на витринах вещи и украшения.
Михаил решил устроить ей женский праздник. Он предложил Оксане выбрать платье, бельё, пару блузок, туфли и юбку, что она и сделала, тактично подобрав недорогие, но приличные вещи.
Потом, с покупками, они посмотрели в кино американский фильм, попивая кока-колу и хрустя попкорном. После кинотеатра перекусили в экспресс-кафе, прогулялись по парку и к вечеру вернулись домой.
Оксана, уже как хозяйка, собрала ужин, выпила вина и стала примерять свои обновы. Михаилу было жаль сгоряча потраченных денег, но видя радость этой молодой женщины, он простил себе своё транжирство.
И когда они улеглись на диван, Оксана ответила ему полной взаимностью, слабо вскрикнув и содрогнувшись вместе с ним в экстазе интимных чувств, чему искренне удивилась:
– Никогда не думала, что смогу почувствовать себя женщиной в случайной связи с малознакомым мужчиной, – смущенно сказала Оксана, отдыхая от уходящих чувств, на что Михаил ответил ей благодарным пожатием руки.
– Кажется, что моя жизнь налаживается с появлением этой женщины, – думал Михаил в полудреме, ощущая горячее тело прижавшейся к нему Оксаны.
XXXIII
Оксана осталась жить и хозяйничать у Михаила в комнате на правах подруги. Он сделал ей регистрацию в Москве, и она начала поиски работы, чтобы помочь деньгами своим безработным родителям, проживающим с её десятилетним сыном – опять Михаилу досталась женщина с ребенком.
Если бы Оксана была без ребенка, он не задумываясь оформил с ней брачные отношения, тем более, что по новым законам Оксана не имела бы никаких прав на его драгоценное жильё. Опять ребенок и опять Михаил не решился на поступок ради женщины.
Через месяц подвернулась и работа для Оксаны. В банке Михаила потребовалась уборщица взамен ушедшей на повышение, после окончания института, молодой девушки.
Эта девушка была протеже управляющего отделением банка и оказывала ему интимные услуги, что не являлось тайной для охранников, дежуривших в офисе, когда вечерами, та девушка уединялась в кабинете с управляющим. Удобно: работа и интим в одном флаконе.
Управляющий осмотрел Оксану, которую привел Михаил, и признав её внешность подходящей для уборщицы банка, милостиво разрешил ей приступить к работе: под поручительство Михаила, представившего Оксану своей племянницей.
К уборке помещений Оксане было не привыкать и вскоре, всё в офисе сверкало и блестело, она прошла испытательный срок и была принята на работу уборщицей с хорошей зарплатой – больше, чем у профессора ВУЗа, за что выразила Михаилу свою благодарность на диване.
Незаметно прошел год их совместной жизни: в работе по добыванию денег и с редкими выходами в торгово – развлекательный центр с посещением магазинов и кино. Пару раз они посетили театр, где посмотрели какие-то современные пьесы, которые не понравились ни Михаилу, ни Оксане: халтурная постановка со скабрезными шутками и откровенным матом артистов со сцены – поэтому, театров больше не посещали.
Оксана приоделась и похорошела от спокойной и обеспеченной, как ей казалось, жизни, а Михаил привык к чистоте и уюту в своей комнате, что навела Оксана, и к домашним блюдам. Особенно ей удавались борщи, которые она готовила в большой кастрюле на всю неделю – оставалось только разогреть.
Михаил, в очередной раз подкопил денег на квартиру: в Москве их не хватало, но в Подмосковье вполне можно было купить приличную квартиру, продав комнату – что он и собирался сделать.
Он изложил свои планы Оксане и предложил ей оформить брак после покупки квартиры. К его удивлению, Оксана отказалась и объяснила: «Живем мы хорошо, но ты староват для женитьбы, да и средств у тебя нет, чтобы содержать молодую жену. Ребенок у меня есть, второго я не хочу, да и ты не сможешь его содержать, и пусть всё остается как есть и не надо ничего менять.
Если что, я тебя предупрежу о своём уходе, – и, заметив , что Михаил помрачнел, добавила,– может я ещё и передумаю: мы, женщины, легко меняем свои решения. Стань бизнесменом с солидными деньгами, тогда я точно соглашусь,– пошутила она и, впервые за год их совместной жизни, сама предложила: – Пойдем на диван, я утешу тебя своей лаской. – на что, Михаил немедленно согласился.
Дело в том, что Оксана охотно принимала его ласки и отвечала взаимностью, но никогда сама не предлагала заняться любовью. На вопрос Михаила – почему? – она отвечала, что предлагать себя будет только мужу, которого у неё никогда не было, а ребенок был прижит от любовника, который бросил её и уехал на заработки в Европу.
Приняв ласки от Оксаны, Михаил успокоился и, надеясь на будущее, занялся устройством своих жилищных дел, после которых он надеялся уговорить Оксану на замужество.
Но человек предполагает, а судьба располагает, и банковский офис Михаила закрылся, ввиду убыточности его деятельности и Михаил снова, уже вместе с Оксаной, оказался безработным.
Жилищные дела отложились в сторону, и в поисках работы Михаил днями не бывал дома, как и Оксана. Встречались они вечерами, перекидывались несколькими фразами и ложились спать, изредка и по привычке, занимаясь сексом: житейские заботы и невзгоды быстро разрушают любовные отношения, заменяя их, в лучшем случае – привычкой, а в худшем – обязанностью.
Однажды, Михаил, вернувшись домой, обнаружил отсутствие всех вещей Оксаны и записку на столе, следующего содержания:
«Уважаемый Михаил Ефимович!
Я глубоко благодарна Вам за ту заботу и участие, что вы приняли в моей судьбе, о чем буду помнить всю жизнь. Обстоятельства сложились так, что я встретила мужчину, который предложил мне отношения и я согласилась. Он купил мне квартиру, обеспечил материально, обещает сделать российское гражданство и получить образование.
Поймите меня правильно, дядя, такое предложение бывает раз в жизни. Спасибо вам за всё, что вы для меня сделали и простите, если что не так. Не ищите меня, чтобы случайно не испортить мою судьбу.
Ваша племянница Оксана».
Михаил недоуменно повертел записку в руках, осмотрелся в комнате, опустевшей без мелких женских вещей, обычно разбросанных тут и там, и снова перечитал записку.
Наконец он понял, что Оксана обращалась к нему как к дяде, которым он числился в банковском офисе, где не знали об их сожительстве.
– Наверное, этот мужчина – клиент банка, там и приклеился к моей Оксане и она не хочет, даже в записке, признавать наши отношения, чтобы я не смог её вернуть, – понял Михаил и присел на диван, который теперь не надо будет раскладывать для двоих. Он набрал номер мобильного телефона, который завела себе Оксана на деньги, подаренные Михаилом к её дню рождения, но номер оказался выключенным.
Михаил выскочил на улицу и поспешил к офису банка, где работал прежде: там должен был дежурить сторожем его соратник по охране до закрытия офиса.
Подбежав к двери, Михаил постучал, и дверь отворил тот самый охранник. Михаил спросил его: не видел ли он Оксану в последние дни перед увольнением и не приставал ли кто к ней? Охранник ответил утвердительно: действительно, какой-то клиент банка говорил с ней, потом пару раз увозил её на машине, в дни, когда Михаил не дежурил, а что случилось?
Михаил коротко сказал, что Оксана ушла из дома, и он озаботился – не случилось ли чего с племянницей. Он понял, наконец, что Оксана ушла навсегда, и пошел прочь, сразу осунувшись и сгорбившись: подобно матери в дни его отъезда из родного дома.
На город надвигалась гроза. Тяжелая туча с запада наползала на небо, начинающее темнеть в закатных сумерках. Шквалистый ветер редкими порывами взметал с мостовой пыль, листья и обрывки бумаг и бросал их ему в лицо.
Туча закрыла небо над головой Михаила, напряглась, вздрогнула от разрыва молний и оглушительным грохотом известила о начале ненастья. Редкие капли дождя со стуком упали на мостовую, их стук участился, потом слился в единый гул, и сплошная стена дождя обрушилась на землю под победоносные раскаты грома и сверкание молний.
Михаил торопливо проскочил в дверь своего подъезда и оглянулся. Видимое пространство сузилось до ближайшего дома – всё остальное скрылось за пеленой дождя. Струи воды пульсировали, усиливаясь и ослабевая, чтобы снова и снова промыть эту землю от накопившейся скверны и грязи, но они не могли промыть душу Михаила, почерневшую от внезапной потери близкой женщины: неожиданно появившейся в его жизни и также неожиданно исчезнувшей.
– А обещала предупредить, если надумает уходить и вот обманула, ушла внезапно, – тоскливо подумал Михаил, закрывая за собою дверь с таким видом, будто задвигал крышку гроба над своей Оксаной.
– Нет у меня, теперь, цели купить квартиру: ни к чему она мне одному. Продам, к черту, эту комнату и уеду к матери доживать свой век. Напрасно прожитые годы – здесь, в Москве, не дали мне ни семьи, ни друзей, ни достойной работы. Вот и Оксана, покинула меня ради какого-то удачливого прощелыги, который, наверняка, не приютил бы её – встретив на остановке, где я встретил её: будь прокляты эти богачи, которые наворовав денег, покупают женщин и покупают им квартиры.
Михаил вошел в свою комнату. Не раздеваясь, лег на диван и уснул, тяжело ворочаясь и бормоча во сне. Ночью он проснулся, разделся, попил воды из чайника, стоявшего в углу на тумбочке, где хранились хлеб, печенье и сахар – для чаепития не выходя из комнаты: так придумала Оксана, снова лег и проспал до утра спокойным сном усталого от жизни человека.
Утром, уход Оксаны уже не показался ему такой потерей, как накануне. Рано или поздно это должно было случиться: она молодая женщина, ей надо устроить свою жизнь и жизнь своего сына, а что ей мог предложить Михаил, кроме московской регистрации и российского гражданства?
Квартиры нет, работы нет, да и что это за работа: охранником? Непрестижно и малоденежно. Надо было продолжать деятельность предпринимателя по стопам тестя, Семена Ильича, но он испугался бандитов – вот и оказался в охранниках. Смешно! Другие воруют, а он охраняет воровское добро.
Банк – это узаконенное воровство денег у населения путем начисления процентов за кредиты, но всё по закону, а возьми батон хлеба в магазине, не заплатив, и получишь тюремный срок за воровство: пусть и мелкое, но незаконное.
Успокаивая себя неизбежностью ухода Оксаны, он провалялся весь день на диване и только на следующий день собрался с силами и пошел добывать еду – в магазине грузчиком.
Месяц шел за месяцем, минули лето осень и зима, прошел год, а Михаил так никуда и не пристроился: везде ему отказывали или предлагали смешную зарплату, на которую в Москве, даже одинокому человеку с жильём, прожить невозможно.
Надо сказать, что Михаил Ефимович был негеройского вида: среднего роста, сложения тоже среднего, поэтому он не годился на роль держиморды – охранника в магазине и прочих торговых заведениях, а в банки и офисы его уже не брали по возрасту, предпочитая молодых и подтянутых мужчин.
Вскоре грянул очередной кризис и множество клерков и охранников лишились работы по сокращению штатов и банкротству предприятий: торговых и посреднических.
Хорошо, что магазин продолжал работать, обеспечивая Михаила едой, но свои сбережения он постепенно тратил, не помышляя больше об отдельной квартире.
Демократическая свобода, о которой мечтал Михаил, получив бесплатное высшее образование, и бездельничая в своём НИИ тоталитарного периода в ожидании бесплатной квартиры, обернулась хищным оскалом безработицы и нищеты для него и большинства людей. Единственной целью населения страны стало добывание средств к выживанию, когда за всё приходиться платить: за жильё, образование, медицину и прочие услуги, на которые при советской власти не обращали внимания ввиду их бесплатности или копеечной стоимости, например, городской транспорт и оплата коммунальных услуг за жильё.
Прошел ещё год бессмысленной жизни Михаила в столице он всерьёз задумался о переезде домой к матери: продать квартиру и переехать в поселок, где в достатке можно прожить несколько лет на вырученные деньги, а там уже и пенсия замаячит на вечернем горизонте его жизни.
Михаил позвонил соседке матери, спросив, как там мать и, сказав, что он хочет вернуться домой.
– Приезжай, Миша скорей, совсем твоя мать плоха стала. Редко выходит из дома, всё больше лежит, почти не ест и высохла вся. Я спрашиваю, когда захожу: ела ли? А она и не помнит. Приезжай, как сможешь, при тебе мать оживает, подкормишь её – глядишь, и поживет ещё с сыном. И то сказать: восьмой десяток твоя мать донашивает –дай бог каждому такую длинную жизнь, да и не болела она сильно никогда. Поторопись Миша, уж так она скучает по тебе, – закончила соседка своё известие об его матери.
Михаил решил ускорить продажу комнаты дал объявление о продаже со своим телефоном в газету бесплатных объявлений. Сразу объявился риэлтор, который предложил продать комнату ему, но цену предложил много меньше, чем в объявлениях. Михаил понял, что продажей надо заниматься самому и всерьёз, к тому же – после кризиса, цены на жильё ещё не поднялись, и он решил немного выждать для своей выгоды.
Ждать долго не пришлось, потому что позвонила соседка матери и сообщила об её смерти. Это известие ошеломило Михаила. О своей матери он вспоминал редко, почти не писал ей и не звонил через соседку, но инстинктивно чувствовал материнское участие в своей судьбе, которое незримыми нитями связывало сына и мать и помогало ему продолжать своё существование в Москве. Вот эта связь оборвалась, и он почувствовал себя полностью одиноким на всем белом свете.
Процедура похорон прошла словно в тумане. Он приехал вечером накануне похорон, переночевал у соседки и на следующий день принял участие в ритуальной церемонии. Наблюдая сухими глазами, словно со стороны, как гроб с телом матери, которую он не узнал – так она изменилась за эти последние годы одинокой жизни и так изменила её смерть, опустили в могилу, вырытую именно там, где она и указала Михаилу в его последний приезд: справа от могилы отца и быстро забросали землей.
Эта земля скрыла под собой останки единственного человека, которому Михаил был нужен и дорог сам по себе: самим фактом своего существования – плоть от плоти матери.
Потом соседи собрались во дворе у пустой квартиры матери на поминальную тризну, пили горькую водку и говорили хорошие слова о Марии – так они называли, по-соседски, мать Михаила: что жила скромно и тихо, никогда и ни с кем не ругалась, всегда выручала деньгами – если нужно, хотя и сама жила на небольшую пенсию.
Все поминальщики, вспоминая мать и говоря хорошие слова о ней, поглядывали в сторону Михаила с немым укором за одинокую жизнь его матери, умершей в пустой квартире, где её и обнаружила соседка на третий день, заметив, что Мария не выходит из дома даже во двор.
Эта же соседка сказала, что смерть Марии была легкой, дай бог каждому: она умерла во сне – рядом с ней, на кровати, лежала открытая книга, про любовь и очки – видимо, мать читала, устала, отложила книгу и очки и уснула, а проснуться уже не хватило жизненных сил.
Соседи выпили водки от души – как и положено на поминках хорошего человека, разговорились о сельских новостях и о своей тяжелой жизни, где у каждого из них были беды и обиды на власть, на детей и родственников, а то и просто знакомых и Михаил вышел из ограды дома. Он присел на скамейку и долго и неподвижно смотрел на двор своего детства, на знакомую улицу и на заходящее солнце: на всё то, чего никогда уже не увидит его мать.
Возможно, он сидел бы так до глубокой ночи, но люди начали расходиться: две соседки прибрали со стола и, вымыв посуду, позвали Михаила в дом, чтобы он прилег и отдохнул, а они тоже пойдут по домам.
Ближайшая соседка, что звонила Михаилу о смерти матери, подала ему бумажку с записями о расходах на похороны, сказав, что деньги Мария отложила уже давно, показала, где они лежат и распорядилась: что и как нужно сделать, провожая её в последний путь – так, чтобы сыну не о чем было заботиться.
В этом была вся его мать: она жила и умерла так, чтобы никому не доставлять хлопот и никого не обременять своим присутствием при жизни и после смерти. Ещё соседка подала ему свидетельство о смерти матери и сказала, чтобы он зашел завтра к нотариусу и написал заявление о наследстве на квартиру, которую ему завещала мать.
Михаил молча выслушал наставления соседки, запер за нею дверь, прошел в комнату своего детства и, не раздеваясь, плюхнулся на старый диван, служивший ему кроватью.
Было уже поздно. Но ночная тьма никак не могла одолеть вечерние летние сумерки и в комнате явственно просматривались все предметы, знакомые Михаилу с детства. Отец и мать были не охочи до мебели, не обставляли квартиру разными предметами быта и комфорта, а довольствовались однажды приобретенной утварью и потому в комнате были только диван, платяной шкаф-шифоньер, трюмо с зеркалом и стол с четырьмя стульями.
Стол раздвигался, при необходимости, и ещё днем на нем стоял гроб с телом матери, после за этим столом сидели соседи, проводившие мать в последний путь. А сейчас стол был пуст и поблескивал в сумерках темной лаковой поверхностью, в которой отражался свет уличного фонаря на столбе под окном.
– Мать ушла навсегда, а в квартире всё осталось на своих местах, как и было последние тридцать лет, что мать прожила здесь в одиночестве, будто отбывая тюремный срок, к которому её приговорил он, Михаил, оставив мать одну доживать свой век – который оказался таким долгим. И она жила здесь в заточении, ожидая и надеясь на его возвращение, но так и не дождалась.
Жизненные силы кончились, и сейчас она лежит там, в сырой земле, рядом со своим мужем – моим отцом, который оставил её давно и равнодушно поселился вдали от живых, в городе мертвых, – эти мысли кружились в голове у Михаила, на исходе трудного дня прощания с матерью. Потом кружение мыслей замедлилось, и он погрузился в омут небытия, которое наступает с приходом сна.
Утром он проснулся совершенно разбитым физически и опустошенным духовно. Встал, одеваться не пришлось, поскольку заснул одетым, и привычно, как и при матери, принялся готовить свой завтрак из оставшихся после поминок, закусок.
