София Эс
Осторожно! Двери закрываются!
Даже чувствую, как он пахнет.
Спелой ежевикой и шоколадом.
– Привет. Вы сдаете квартиру?
Поезд метрополитена на ура отрабатывает свою репутацию – несётся вперёд, глотая остановки, я же – в ауте.
Полное оглушение.
Тахикардия, тремор, резко выскочившее из берегов давление, дезориентация в пространстве. Порог восприятия внешних раздражителей повышен, словесный контакт временно утерян.
Может, у меня бред с галлюцинациями?
Смотрю на телефон: принятый входящий, неизвестный номер, двадцать первая секунда разговора… Двадцать вторая… Двадцать третья…
Тот же самый день.
Время движется.
Я в текущем моменте.
Что. За жесть. Происходит?
– Алё? – зло бросаю в трубку, уже сильно сомневаясь в своей адекватности. Видимо, депрессия меня-таки добила: левое полушарие мозга отказало, а правое – выпустило из закромов моей памяти истосковавшихся чертей и демонов.
Память – она такая, может согреть, а может и огреть, и хорошо, если отделаешься легкой формой черепно-мозговой травмы.
– Я Вас слышу, – отвечает спокойным тоном все тот же голос, вышибая из меня по новой дух, душу и всю дичь, что копилась годами разлуки. – Извините, если не вовремя. Вы сдаёте квартиру?
Что?..
Что?!.
– Ч-что? – вопрос выдирается из горла с мясом.
– Вы сдаёте квартиру на Третьем транспортном кольце?
Твою ж Матрёну за батоны!
Да, я сдаю квартиру на Третьем транспортном. Но почему она, когда мы впервые говорим за столь долгий период молчания, спрашивает меня об этом?!
Терпеть, дышать, слушать и одуплять происходящее!
– Да… – сип раздирает связки.
– Что? – уточняет голос в телефоне, перебивая стучащий в виски пульс. – Извините, Вас плохо слышно. Сильный шум. Я перезвоню позже…
– Нет! – ору на сверхзвуке, впиваясь до скрипа в тупой пластик важного, как никогда, сейчас телефона.
Смешно, но сильнее всего я опасаюсь, что нарастающий бред вдруг прервётся. Меня шлёпнут по щекам, заставив очнуться, и в очередной раз спросят: "Вы выходите?"
А фоном, как приговор, будет звучать беспристрастное "Осторожно, двери закрываются!"
– Нет! – повторяю я снова, отвечая единым мигом и всем своим тревожностям, и девчонке, что невидимым эфиром просочилась сквозь толщи земли и пробудила мое сердце в летящем во мраке вагоне.
Лёгкие горят, душа горит, а я вынужден сдерживать адский ужас от невозможности контролировать диалог. Напугать собеседницу своим надрывом нельзя, поэтому приходится мотать истерику в узлы и глушить ее крики на корню.
– Повеси на связи, я выберусь в место потише.
И, активно работая руками, ногами, головой, я сдаю от дверей назад, протискиваясь сквозь недовольный народ поглубже в вагон.
Ничего, добрые люди, потерпите меня, пожалуйста. Мне сейчас очень надо. А простить или обматерить вы сможете меня и потом.
Только бы не оборвался звонок!
Только бы это была действительно она…
Сколько там уже прошло? Минута? Две?
Добрые люди пихаются, стопорят моё движение, а мне в сознание пискливыми комарами долбятся памятные картины девичьих улыбок, моих содроганий от общих касаний и замершее в перехваченном дыхании юное сердце.
