Сияние «жеможаха» – София Синицкая

Три повести, собранные под одной обложкой и, объединённые одной темой. И как не странно тема эта, переходящая из года в год, из премии в премию, ужас советского прошлого, а именно сталинского периода. Разбирать насколько творчество госпожи Синицкой соответствует исторической действительности это все равно что историю сталинской эпохи учить по «Детям Арбата» и «Детям моим» , то есть просто не стоит. Синицкая пишет свой мир и сочиняет свою историю. Ну на то она, и писательница, и сочинительница. Поэтому содержание повестей можно отмести в сторону, они убоги. Но вот на стилистику данных произведений внимание, хочешь – не хочешь, обратить приходится. У некоторых читателей манера писательницы Синицкой может вызывать восторг и умиление, как она лихо умеет складывать слова в предложения. У меня это умение не вызывает таких чувств. Наоборот, это вызывает отторжение и неприязнь, избитые приемы, которыми забавляются люди лишенные таланта, но обладающие филологическим образованием. Совместить в одном предложении несовместимое, это литературная игра, но никак не дар. она крепко стояла на ногах – седая, сильная, с прямой спиной и хорошей пенсиейИ таких предложений во всех трех повестях достаточно. Я могу предложить такое же: В его голове, еще с Гражданской войны, засела белогвардейская пуля и идея о Республике Всемирного Счастья. Эти литературоведческие экзерсисы, от большого ума, не добавляют в произведения ни капли души. Весь стиль Синицкой напоминает Хармса, но только напоминает. Зачем восхищаться копировальщиком, когда в любой момент можно насладиться работой мастера. Ощущение после прочтения что все это уже где-то, когда-то и у кого-то читал, какой-то вечный повтор уже прочитанного и слышанного. И тема… Понятно, при Сталине писались произведения восхваляющие Вождя и советский строй, с надеждой получить премии и привилегии. Сейчас пишутся произведения противоположного содержания, но цель остается все та же – деньги и слава. Как тогда свои «нетленные» вещи творили конъюнктурщики, так и сейчас кропают. До народных сказок ни одна повесть не дотягивает, нет в них доброго ни начала, ни конца. В них вообще доброго ничего нет. Это «советская демонология» получается. Персонажи Синицкой четко делятся на простачков-дурачков и монстров-извращенцов из НКВД. Не поставь к своим произведениям жанровые определения «гротеск в 13 частях», «историческая фантасмагория в двух частях» и «феерия», Синицкая рискует быть не понятой, в самом простом случае. А в сложном… «Гриша Недоквасов» содержит сказочный сюжет и элементы жития святых. Повесть «Купчик и Акулька дура, или Искупление грехов Алиеноры Аквитанской» построено на пословице «Что русскому хорошо, то немцу – смерть», но сделано это топорно, в лоб. Немцы-оккупанты, пьют и едет отнятое у русских крестьян, то самогон, то сушеные свиные пяточки, и от этого срутся и дохнут, а русским от такого пития и еды становится только лучше. Если быть честным, положив руку на печень, то не мой это автор. Но опять этот короткий список «Большой книги», который какой сезон читаю и мучаюсь, и склоняюсь к мысли что дело это бесполезное и в некотором смысле не здоровое.

Героев, сюжетных линий, чудес и ужасов в трёх повестях С. Синицкой.

Первая повесть про Гришу Недоквасова зашла хорошо, кроме загадочной дыры и её почитателей, этот момент был непонятен. Напрягло, что важное дело спасения Кости произошло как-то косо и нелогично, автор не знала, как это сделать в соответствии с выбранным сюжетом?

Вторая повесть началась относительно неплохо, но вторая её часть, про войну покойников с немцами на Новгородчине, показала, что автор проиграла войну своей фантазии, и последняя пошла вразнос, не щадя никого и ничего. Это чувство укрепилось при чтении третьей повести про Алиенору, вызывающей у читателя оторопь и желание закрыть книгу, пока голые толстые немцы в форме вермахта с арфами в руках не начали мерещиться во тьме.

Рекомендую читать первую часть, вполне мило.

Итак я начала читать «жеможаху» Синицкой. Уже на пятой-десятой странице оценила ее изысканный стиль: вагончики прекрасных эпитетов, сравнений и метафор гладко покатились по рельсам сюжета вглубь нашей истории. Быстро определила: снова книга филолога и для филологов. Затронуто время военное и предвоенное: убийство Кирова, несправедливые аресты, расстрелы, блокадный Ленинград, бои и сражения или случайная погибель.

Однако роман едва ли ни позитивный: все умирают легко и быстро, никто почти не мучается, а иные трупы и просто лежат десятилетиями в снегах Севера, пока герои – беглые зэки – и читатели не наткнутся на них! «Осмотревшись, Гриша обнаружил, что свёртком одеял, к которому он ночью прижимался, был одетый по-зимнему мертвец. Судя по всему, он был охотник и умер несколько лет назад».

Но сильно печалиться не стоит. Если читатель наберется терпения и, закончив одну повесть (всего их три в книге), продолжит чтение следующих, то он убедится, что многие умершие воскреснут и вновь будет крутится колесо их жизни, как и колесо повествования. Гротеск, фантастическое смешение правды и вымысла отстраняет меня, как читателя, от страданий прошлого времени. Зато остается возможность восхищаться филологическими конструкциями и гадать, доберется ли эта книга до премиального Олимпа «Большой книги»!