София Лоренцо
Карина

Моей любимой сестре посвящается.

Пусть этот мир всегда заботится о тебе, и невидимая рука ведет тебя по дороге праведности, счастья и справедливости.

Он

«Она была окошечком, крошечным светлым отверстием в темной пещере моего страха. Она была спасением, путем на волю. Она должна была научить меня жить или научить умереть, она должна была коснуться своей твердой и красивой рукой моего окоченевшего сердца, чтобы оно либо расцвело, либо рассыпалось в прах от прикосновения жизни.»

Герман Гессе. «Степной волк»

Я познакомился с ней совершенно случайно. В тот вечер я возвратился в отель после одного торжественного официального приема, на котором, как обычно, давали много несбыточных обещаний, вели беседы ни о чем и были вежливы по поводу и без. Я очень устал от этих показушных пустых разговоров и просто хотел лечь спать. Было уже достаточно поздно.

Она стояла за стойкой администратора и выдавала ключи от номера. Когда я ее увидел, меня поразил отпечаток усталости на лице и какая-то загадочная грусть во всем ее облике. Но также меня поразили ее огромные зеленые глаза, которые сразу меняли первое впечатление. В них горел огонь внутренней силы и жизненной мудрости. Я понял, что передо мной стояла женщина, которая может понять меня с полуслова. Огонь в ее глазах говорил, что дух ее порой можно было согнуть, но сломать его было невозможно. Неожиданно для себя я оказался в плену этой силы и не смог просто взять ключ и уйти. Я заговорил.

«Good evening», было первое ее приветствие на английском. Она говорила с британским акцентом. В тот момент я совершенно не мог себе представить, что она могла быть из России. В ее внешности не было ничего типично русского. Только длинные каштановые волосы, собранные на испанский манер, немного говорили о славянских корнях. Сразу же, когда она узнала, что я живу в Испании, мы, к моему удивлению, перешли на испанский. Мы едва успели обменяться парой фраз, как вдруг погас свет. В прекрасно организованном берлинском мегаполисе такое случается очень редко. Немцы обычно добросовестно следят за порядком во всем. По неизвестным причинам без света остался весь квартал. В отеле включилось экстренное освещение и среди некоторых постояльцев возникла паника. Они спускались из номеров к администратору и задавали возможные и невозможные вопросы. Она старалась всех успокоить и пыталась прояснить ситуацию. У меня появился повод остаться возле нее на следующие пару часов, а, как потом оказалось, на несколько лет…

Наш первый разговор продолжился в длинной цепочке разговоров, которые мы вели в самых неожиданных местах: ночью, сидя на полу в отеле в Вене, на кухне моей квартиры в Мадриде, в еврейском квартале в Париже, в российском посольстве в Берлине… Только к ней, в Россию, я так и не смог доехать. Русские всегда находили повод, чтобы не дать мне визу. Это было связано с моей профессиональной деятельностью.

Для себя я назвал ее Кариной (с итальянского carina – дорогая, также в переносном смысле – мое сокровище), потому что для меня она стала самой дорогой на свете. Я знал, что мое время уже ушло, что разница в возрасте более тридцати лет. Наши семьи, мои дети и обстоятельства никогда не позволили бы нам быть вместе, но когда в тот вечер я посмотрел в ее глаза, я не смог просто взять и уйти. Чувства захлестнули меня и оттеснили все доводы рассудка, которые пытался прокричать мой все анализирующий мозг.

Каждый раз, когда я заговаривал с ней, понятие времени, возраста, да и всего на свете для меня исчезало. Существовала только она и ее обаяние. Оно поглощало меня с головой и не давало закончить нашу историю, которая в действительности существовала только в моем воображении. Остановиться я был уже не в силах.

В тот первый вечер мы проговорили много часов напролет. Оказалось, что мы были в чем-то коллегами. Она только училась в университете по той специальности, по которой я уже был маститым профессором. Мы шутили на предмет нашей общей науки, шутили о жизни. Одинаковое чувство юмора придавало особенный оттенок нашим разговорам. Иногда я вспоминал некоторые его детали уже спустя несколько дней после разговора и смеялся от души, вспоминая наши общие шутки. В тот вечер мне расхотелось спать, однако, вскоре я решил уйти. Не хотелось показаться назойливым. Я уезжал на следующий вечер. Прощай, Карина, прощай, Берлин, прощайте, мечты… Я и не надеялся увидеть ее в другой раз и приложил все усилия, чтобы мы встретились на следующий день.

Я сидел у окна в старинном кафе на берегу Шпрее и пил виски, чтобы набраться храбрости и сказать ей, что не могу себе позволить увидеть ее сегодня в последний раз. Я уже понял, что должен был видеться с ней снова и снова. Был серый весенний берлинский день. Сыро и неуютно. Затянутое бесцветными облаками небо и витающая в воздухе пробирающая до костей влажность портили настроение. Ее улыбка при входе в кафе осветила всю улицу и мое сердце. Сразу стало тепло и уютно. Да и виски сделал свое дело. Ее синее весеннее пальто до колен и красный с синим шарф, ее зеленые глаза и каштановые волосы напомнили мне цвета рисунков Марка Шагалла. Мы мило поздоровались. Она села напротив и заказала чай с круассанами. Так началась моя с ней история…

Тогда ей было всего лишь 24, но по моим ощущениям между нами не было никакой разницы в возрасте. Ее дух был настолько крепок и зрел, что у меня иногда возникало чувство, будто она старше меня. Все дело в истории ее жизни. Карина рассказывала мне много о себе, история ее жизни поражала меня каждый раз все больше и больше. Она никогда не жаловалась на свою жизнь. Просто рассказывала, когда возникал повод или когда я задавал ей вопросы. За свои двадцать с небольшим она уже пережила столько, сколько многим не доводилось повидать за всю долгую жизнь. Больше всего меня поразила история о том, что привело ее в Европу и оставило здесь. Тогда для меня слово «Россия» ассоциировалось с понятием «темный лес». Из-за работы мне, естественно, приходилось сталкиваться с русскими. Но я никогда тесно с ними не общался, как-то не приходилось. Я начал открывать для себя новый мир, начиная с русской меланхолии, выражающейся уже в тональности «ля минор», с трагичности бытия и заканчивая огромным теплым русским сердцем, согревавшим меня везде и повсюду, независимо от того, сколько времени проходило между нашими встречами. На всех, кто не знал ее истории, она производила впечатление успешной молодой девушки с хорошим образованием, из замечательной семьи. Многие завидовали ей, думая, что ей все давалось очень легко и просто. Она улыбалась и ничего на это не отвечала. Только тень глубокой печали на мгновение пробегала по ее лицу.

В принципе, было абсолютно неважно, что я был итальянец, проведший большую часть своей жизни в странствиях и осевший в конце концов в Мадриде. Мой старший сын, когда был еще совсем маленьким, сообщал с гордостью своим сверстникам, что его отец работает в аэропорту. Он сделал этот вывод, потому что ему вместе с матерью постоянно приходилось встречать или провожать меня там. А Карина была русской, она тоже искала свое счастье в испаноговорящих странах и нашла свой приют в Берлине. Мы оба были странниками, встретившимися на пути туда, куда в начале нашего знакомства мы и не представляли себе дойти. Наши жизни были похожи на движущийся поезд. На станциях по пути следования в поезд заходили временные пассажиры, сопровождавшие нас какое-то время в пути. Затем они выходили на тех станциях жизни, где, по их мнению, было их настоящее место. Заходили новые. Движение продолжалось. Я, так же, как и она, надеялся выйти когда-то на своей, только для меня предопределенной станции и остаться там навсегда. Итак, мы стали пассажирами одного и того же поезда жизни, несущего нас, как нам казалось, к назначенной цели.

* * *

Я встретил ее на том этапе моей жизни, когда мой второй сын только родился, а моя «вторая половина», как ее потом называли в суде, заболела раком и была не в состоянии заботиться о детях. Тогда еще я сам не осознавал, что болезнь, как правило, нам дается, чтобы что-то понять в жизни, чтобы осознать, что мы делаем не так, чтобы повернуть свой корабль в правильное жизненное русло и плыть не к туманному миражу, куда мы держали курс, чуть не разбившись о скалы, а к своему берегу. В случае же с моей «второй половиной» все произошло наоборот. Она обозлилась на мир, стала капризной и вела себя по отношению ко мне и детям просто невыносимо, как это к сожалению случается со многими в болезненном состоянии. Очень часто вместо того, чтобы заняться самим собой и осознать, что делаешь неправильно, люди начинают искать «внешнего виновника». А когда найдут жертву, начинают вымещать на ней все свое недовольство и пытаются сбежать от осознания своих собственных жизненных ошибок. Гораздо легче сказать, что кто-то виноват, чем поработать над собой. Внутренняя работа подразумевает осознание и признание своих собственных ошибок. Эта ситуация осложнялась еще и тем, что из-за моего высокого поста международного уровня мне приходилось постоянно уезжать в командировки и поэтому я не мог ежедневно участвовать в жизни моей семьи. В итоге той самой жертвой выбран был я.

Моя «вторая половина» была из очень богатой испанской семьи, которой принадлежало много недвижимости и антикварных ценностей. Но, как это было не парадоксально, ей всегда всего было недостаточно в материальном плане. Когда она потом ушла от меня, то забрала практически все: мой мерседес, мои ценные картины в оригинале, сняв их со стен моей квартиры, деньги и все, что смогла унести с собой. В начале я пытался сопротивляться, но она пригрозила, что навсегда заберет детей. По испанским законам это наверняка могло случиться, поэтому я смирился со своей судьбой и решил идти по пути наименьшего сопротивления.

Вообще-то я не хотел иметь детей: не потому что я их не любил, я просто настолько серьезно к этому относился, что боялся совершить какую-то ошибку. Я все время спрашивал себя, смогу ли я стать настоящим отцом, дать все то, что было нужно ребенку. Этот страх полностью меня сковывал. Я был профессионалом по уводу жен и подруг у моих друзей. С моей внешностью у меня никогда не было проблем с женщинами. Итальянский темперамент и необычное чувство юмора всегда привлекали ко мне красоток. Среди женщин я был знаменит моей нежной кожей, которую они называли женской и тем, что я мог вытворять с ними в постели. Однако, я не мог представить своего ребенка ни с одной из них. Я очень следил за тем, чтобы этого не произошло, поэтому мой первый сын родился, когда мне уже было 54 года. Мой первый ребенок. Это случилось только потому, что, уведя у моего очень хорошего друга его женщину, я не мог не сдаться ее уговорам иметь ребенка. Мой возраст и чувство вины из-за друга сказали мне: «Сейчас или никогда». Поэтому я сдался. Наверное, из-за того, что я слишком все идеализировал, Бог сыграл со мной злую шутку, и жизнь предоставила мне мать моих детей, абсолютно противоположную той, которую я им желал. Она страстно хотела родить. В ее 32 года это было уже «самое время». Дети были тем, чего от нее хотело общество и ее родственники. Я не думаю, что она действительно желала этого в глубине души. Переняв чужие идеи, она надела их на свою жизнь, как маску, под которой скрыла свою неспособность заботиться о других и идти на компромиссы. Вся ее жизнь была просто декорацией для окружающего общества. Родив, она абсолютно не могла обращаться с детьми. Уже в роддоме я стал сам пеленать и ухаживать за ними, а она своим безразличным поведением шокировала нянек и медсестер. Так началась жизнь обоих моих детей. Отец автоматически стал еще и матерью. Но я не жаловался на жизнь. Наоборот. Дети стали моей отдушиной. Единственно, что меня угнетало, было то, что мое время утекало. Я хоть и выглядел моложе своего возраста, время брало свое. Иногда бессонными ночами, я лежал в кровати и думал о том, что не успею дать моим детям все то, о чем мечтал. Когда же я встретил Карину, то увидел в ней все, чего мне так не хватало в женщине, которая была матерью моих детей.

* * *

Я часто думал о том, в чем же была причина моей странной жизни, что привело меня туда, где я был сейчас и физически, и эмоционально. А начиналось все с корней – с семьи моих родителей. Мой отец во времена Муссолини стал не на «ту сторону» и после победы над фашистской Германией и фашизмом в Италии ему пришлось бежать в Бразилию, чтобы не попасть под нож победителей. К счастью, в его голове были не только фашистские идеи, но и коммерческие. У отца было 12 братьев и сестер, которые разбрелись по всему свету. В те времена Бразилия не была земным раем, и мы через полгода переехали в Аргентину, где уже обосновались два моих дяди. В течение полугода я ходил в бразильскую школу, вообще не зная португальского, и был вынужден объясняться на пальцах с этим абсолютно новым для меня миром. Когда я уже почти нормально говорил на португальском, меня вырвали из этой среды и бросили в новую, испаноговорящую, где пришлось повторить ту же историю с самого начала. Но в моем тогдашнем возрасте я быстро учился, и в общем это помогло мне быстро подстраиваться под новые обстоятельства.

Мой отец открыл свою фабрику в Буенос Айресе. Убегая из Италии после победы над фашизмом, он, естественно, забрал с собой все нажитое и награбленное. Деньги были. Его фабрика пошла в рост, и после эмоционального кризиса из-за «неправильных политических идей» и вынужденной смены не только страны, но и континента, единственной отдушиной в жизни для него стала работа. Родив троих детей, он был рад, что его жена была занята отпрысками и, пока он давал ей деньги, не высказывала никаких особых желаний. Он выполнял все ее капризы, потому что просто хотел, чтобы она оставила его в покое и не мешала заниматься делом. Дети были лишь приложением к его жизни. Их можно было демонстрировать в обществе, но в действительности они мало его интересовали и были всего лишь способом занять свою жену. Кроме денег я особо ничего и не получал от своего отца. Он редко бывал дома и давал денег столько, сколько надо, лишь бы не заниматься вопросом, на который просили деньги.

В душе я ненавидел свою мать. Она была эмоционально холодной женщиной и поэтому, демонстрируя свои эмоции, часто перегибала палку, стараясь всем доказать, что она полна эмоциями. Будучи очень интеллигентной и образованной, она выбрала жизнь, где все крутилось только вокруг ее мужа. Она абсолютно себя не реализовывала. Она была просто женой, и все. Я не мог ей простить этого. Постоянно отсутствующий и все время занятый, не интересующийся детьми отец в комбинации с живущей по течению, сюсюкающей и фальшиво эмоциональной матерью часто приводили меня в бешенство. Я хотел бежать от них. Как можно дальше. Это привело к тому, что я за свою жизнь поменял семь стран. Родившись в Италии, я потом жил в Бразилии, Аргентине, Чили, Франции, Австрии, США, пока, наконец, не осел в Испании. Мой первый побег от родителей был в Чили, страну по соседству. Побег на «короткую дистанцию», пока я не решился сбежать еще дальше и навсегда. В Чили я начал свою университетскую карьеру. Выбрал архитектуру. Это был предмет, включающий в себя все, что меня интересовало в жизни: точные науки, сочетающиеся с рисованием и черчением, возможность проявить талант и фантазию. Закончив свой факультет архитектуры, я понял, что нужно было пользоваться уникальным моментом и использовать политические изменения в Чили для продвижения в науке. Я был там как раз в то время, когда назревал путч Августа Пиночета и стал очевидцем всех событий. В университете среди студентов были свои политические движения, дававшие мне материал для исследований. Так из архитектора я стал доктором наук по социологии, написав докторскую о влиянии среднего класса на военный путч и политический переворот в Чили. Моя научная карьера пошла в гору. Позже мои профессора и знакомые продвинулись настолько высоко, что я даже мог гордиться тем, что один из моих друзей стал президентом Чили.

Когда я жил в Аргентине, я был в том возрасте, когда я еще не озадачивался такими понятиями, как красота природы или что-то в этом роде. Это было юношество. Я был постоянно занят разногласиями родителей, учебой в школе и играми со сверстниками. Переехав жить в Чили, у меня началось становление личности, в процессе которого я начал открывать новый для себя мир, в который входила также окружающая меня природа. Я полюбил Чили за эту безумную длину прибрежной линии в 6435 км, за «миллион озер», пустыню на севере и айсберги на юге Патагонии, за пляжи с белым песком и за потерянный в океане Остров Пасхи, происхождение коренных жителей которого до сих пор является загадкой нашей планеты.

* * *

Когда я познакомился с Кариной, она только начинала открывать для себя Европу. Она была примерно в том возрасте, когда я начал раскрывать для себя этот необъятный мир и смотрел на все глазами первооткрывателя. Она перенесла меня в воспоминания о Чили, где я начал свою сознательную взрослую жизнь. Тогда я, как и она, находился вдалеке от своей родины.

Когда я поступил в чилийский университет, естественно, сначала познакомился со всеми интересными уголками Сантьяго де Чили. Этот город находится в зоне повышенной сейсмичности. Центр города выглядит довольно современно и местами однообразно из-за стекла, бетона и прямоугольников современных зданий. Иногда, правда, среди них встречаются барочные дома колониальной эпохи, но ощущения цельного архитектурного ансамбля нет. Немногочисленные интересные сооружения, пережившие множество землетрясений, находятся, в основном, недалеко от площади Пласа-де-Армас. Моим любимым местом там стал квартал Беллависта, который находится у подножья холма Сан-Кристобаль, который более всего оживлен по вечерам. Это настоящий «чилийский Soho» с бесчисленными барами, кафе, модными ночными клубами. Особый колорит ему придают яркий стрит-арт и звуки сальсы и румбы, рвущиеся из распахнутых дверей. Я провел там с друзьями много ночей в поисках развлечений. Но страстным танцором сальсы так и не стал. С холма Санта-Лусия открывается бесподобный вид на Сантьяго и окружающие его горы. Иногда я поднимался туда и размышлял о жизни и науке, смотрел на кипевшую, как в муравейнике, жизнь этого города, расстилающегося внизу передо мной. Я ездил и на холм Сан-Кристобаль, откуда вид был еще более потрясающим.

Мне так же нравилось гулять по парку Лос Доминикос, названного так по имени католического ордена доминиканцев. Иногда я там заходил в церковь Сан-Висенте Феррер, которая нравилась мне своим архитектурным стилем, но не для молитвы. Я во все глаза смотрел на местных красоток, которые наряжались в свои лучшие платья, чтобы во время службы пощеголять одна перед другой. Позже, уже в Испании, я повторял такие же походы по святым местам с целью поглазеть на красоток и никак не мог представить себе, что это могло бы быть грехом.

Еще я любил смотреть на клоунов, заполонивших этот город. Это была удивительная традиция, напоминающая мне скорее трагикомедию, чем комедию. Люди переодевались, кто просто так, чтобы выйти из повседневности и надеть на себя другую маску, кто для заработка денег. Когда я бродил по Сантьяго, я часто натыкался на кого-то одетого в пестрый костюм клоуна, пытающегося развлечь прохожих. Карина как-то рассказывала мне, что ей нравилось выступать на сцене и вживаться в другой образ, сбегая от реальности. Наверно, эти люди, в жестокие времена политических событий тоже хотели примерить на себя какой-то совсем другой образ, переместиться в другой мир, в котором все было легко и понятно.

Из-за учебы в университете я не мог много путешествовать по всей стране. На следующий год я полетел на юг, в Пуэрто Монт, который считают «воротами» в Чилийскую Патагонию и «воротами» в Озерный край. Я уехал туда на все каникулы. Там было много интересного. Деньги отец давал, на все с лихвой хватало. Я там провел пару месяцев, осматривая далекие уголки Патагонии. Туда, куда сумел добраться. Пуэрто Монт был построен немецкими переселенцами, и это чувствовалось в его архитектуре и в чистоте улиц. Чили не зря считается самой европейской страной Южной Америки. Это ощущается во многих вещах, более всего в уровне образования жителей, который достаточно высок. Европеизированный пейзаж удачно дополняется заснеженным пиком идеальной формы – вулканом Осорно. Он располагается на другом берегу озера, и вид просто потрясающий. В окрестностях Пуэрто Монта расположены горные пики, ледниковые долины, озера и водопады, одни из самых красивых в мире. На юге Чили земля как бы частично проваливается под воду и из нее торчат невероятной формы заснеженные пики гор.

Я смотрел на эти горы, и у меня было впечатление, что кто-то разбил огромное стекло и воткнул его осколки в землю. Многие пики гор выглядели, как сюрреалистичные осколки стекла невероятных размеров, возвышающиеся над землей своими неровными, острыми гребнями. Когда я поехал еще южнее, больше всего на меня произвела впечатление гора Фицрой – главная вершина Патагонии. Рядом с этой вершиной расположены пики Серро Поинсенот, Рафаель и Сент Экзюпери, а неподалеку находится другая всемирно известная группа вершин – группа Серро-Торре. Их необычные формы «обломков стекла» отложились у меня в памяти на всю жизнь. Неподалеку находятся безумной красоты озера. В их кристально чистой воде отражаются эти самые заснеженные вершины и пролетающие мимо облака. В этой местности уже достаточно холодно и часто встречаются айсберги. Чтобы попасть в горы, я долго плыл на пароме, который пробирался через фьорды, как будто проходил через лабиринт. Я спрашивал себя, как можно было не заблудиться в этом несметном количестве островков, гор, озер и «разломов земли». Ближайший порт был Тортель, откуда можно было попасть сразу и на озера, окруженные горами со снежными шапками, которые были севернее, и, проехав южнее до Лагуна Верде, взять лодку и подобраться как можно ближе к Фицрою. В этих огромных озерах уже встречались айсберги. Наверно, находящиеся рядом холодные горные ледники способствовали их образованию.

Когда я рассказывал Карине об айсбергах в Патагонии, она вруг вспомнила песню известной российской певицы под названием «Айсберг». «Ледяной горою айсберг из тумана выплывает… А ты такой холодный, как айсберг в океане, и все твои печали под черною водой». Мы сразу вспомнили свои «вторые половинки», которые были в тот момент где-то там, дома. И вместе погрустили над несправедливостью жизни…

Я удивился тому, что когда я рассказывал Карине о моих походах в горы, она мне вдруг призналась, что ей и это было знакомо. Горы вылечили ее не так давно. Она провела там несколько лет, когда искала эликсир здоровья и собственного счастья. В итоге в горах нашла Бога. Я слушал с удивлением и спрашивал себя, в чем еще было сходство наших разных и одновременно одинаковых жизней.

Карина как-то рассказала мне, что изучив «castellano» в университете, у нее были небольшие проблемы с испанским, когда она попала в Мексику. Я сразу вспомнил, что в самом начале у меня тоже были трудности с чилийским испанским. Даже сами местные жители признают, что их язык не испанский, а чилийский, в нем очень много слов и оборотов, не используемых больше нигде – так называемых modismos, многие из которых пришли из языка индейцев мапуче, с которыми волей-неволей пришлось общаться и налаживать отношения чилийцам. Помимо этого чилийцы говорят очень быстро, «глотая» окончания и бессовестно искажая испанские слова. Поэтому, после того, как я думал, что был асом в испанском, изучив его в Аргентине, мне почти пришлось учиться заново для того, чтобы адаптироваться в новой языковой среде.

* * *

Итак, я оторвался от моей семьи и пошел своей дорогой в науку, в новый, еще неизведанный мною мир. С моей внешностью, итальянским темпераментом и необычным чувством юмора я был предметом искушения для многих красоток. Они сами искали моего общества. Все знакомые тогда считали меня авангардистом, потому что у меня не было длительных отношений с женщинами. Я никогда не женился и не заводил детей. В семидесятые меня считали одним из самых продвинутых носителей новых идей, которые на самом деле не имели со мной ничего общего. Я наблюдал карикатурные отношения между моими родителями и поэтому боялся потерпеть крах в семье. Я боялся травмировать своих будущих детей так же, как был травмирован родителями я сам. Я сбегал в тот момент, когда понимал, что отношения принимали серьезный характер. Я хотел, чтобы все было идеально и правильно. Страх перед фиаско и привел меня к краху, когда я наконец встретил свою «вторую половину». Именно страхом я создал свою ситуацию, и жизнь мне преподнесла как раз то, чего я больше всего боялся. Вместо того, чтобы распахнуть свою дверь женщинам, которые могли бы сделать меня счастливым и быть прекрасными матерями моим детям, я выбирал тех, кто был на это совершенно не способен.

В моей жизни было много «любовных связей». Времена хиппи и свободной любви проглотили меня с головой. Мои карие глаза и итальянская улыбка, итальянский акцент в испанском, мой французский и английский, а также моя кожа, которая была настолько нежной, что напоминала кожу молодой девушки, сводили с ума многих. Я никогда не бросал их. Они просто уходили сами, когда я переставал их любить. Даже сейчас, когда мне было уже за 60, единственное, что выдавало мой возраст, были мои немного поседевшие волосы и небольшие морщинки на лице. Мое тело оставалось молодым, а кожа на теле такой же нежной и привлекательной, без единой морщинки. Я прекрасно знал, чего хочет женщина в постели, и мог свести с ума своими прикосновениями и ласками. Я любил наслаждаться дамами. В начале мне всегда нужно было время, чтобы «войти в роль». Я по-своему влюблялся в каждую из них. Женщинам хотелось продолжать связь со мной, потому что я влюблялся и умел тонко чувствовать желания их тела. Да, я любил их, даже если это было только одно мгновение. Но после того, как влюбленность улетучивалась, мне было все равно, куда они уходили.

Я никому ничего не обещал и никогда не хотел иметь детей. С некоторыми я поддерживал дружеские отношения. Некоторые уходили, не оставляя следов ни в моем сердце, ни в моей памяти. Я не разбивал сердец. Я был известен тем, что разбивал не сердца, а пары. Завязанные мною любовные треугольники меня прекрасно устраивали. Всегда можно было сказать: «Извини, дорогая, у тебя же есть муж или парень» и уйти, когда это было мне удобно. Мое стремление сделать блестящую карьеру и нежелание иметь детей всегда в моих глазах оправдывали мое поведение. Я умудрился увести у нескольких друзей и знакомых их жен и подруг, а потом разорвать эту связь, когда понимал, что отношения не имели смысла. С моей «второй половиной», как ее потом называли в суде, я тоже встретился в отпуске, когда она была девушкой моего друга. Он приехал провести свой отпуск вместе со мной. Мне было стыдно перед другом, но потом, по ходу событий, он был мне безмерно благодарен, что я отвел от него такое несчастье.

Женщины, которых я себе выбирал, всегда имели какую-то проблему. Они напоминали мою мать. Все это было похоже на запрограммированную матрицу, которая повторялась каждый раз, и из которой я никак не мог выбраться. Мое подсознание каждый раз тянуло к той же самой схеме отношений. В каждой истории я видел сначала лишь ее части, затем пытался понять их смысл, искал значение. Но мои размышления ни к чему не приводили. Только, когда история заканчивалась, и я имел возможность от нее отстраниться и как бы посмотреть со стороны, начинал понимать весь смысл происходящего. Начинал понимать все уроки, которые давала мне жизнь. Я пытался помочь этим женщинам, пытался изменить их жизнь, как мне казалось, к лучшему. Но жизнь мне показала, что невозможно кого-то изменить, что-то доказать. Я всегда подсознательно безуспешно пытался что-то доказать моей матери этими людьми. В какой-то момент нужно было просто набраться сил и уйти, если не можешь больше жить с тем, что тебя не устраивает в другом человеке. Когда-то я понял, что единственное, что я мог изменить – это себя, что само по себе уже является достаточно сложным. У других индивидов свой путь в жизни, и каждый имеет полное право идти только своей дорогой и получать свои уроки. В конечном итоге я все это понял. Но было слишком поздно. Ошибки, не сложившиеся отношения, дети, болезнь – все это уже присутствовало и шло своим чередом. Я постепенно двигался к концу, расхлебывая промахи своей молодости…

* * *

В тот осенний день меня принудительно отправили с работы на медицинское обследование. К тому времени мы уже несколько лет были знакомы с Кариной и я всегда хвастался ей своим замечательным здоровьем. Каждый год нас заставляли проходить медосмотр. Из-за огромного количества поездок, деловых встреч и нехватки времени мы часто забывали о своем благосостоянии. Я сдал все необходимые анализы с полной уверенностью, что был абсолютно здоров. Через некоторое время мне позвонил врач и сказал, что я должен срочно прийти на прием. На все мои возражения он ответил, что это не телефонный разговор. Даже у врача я все еще не думал, что все могло быть серьезно. Я прекрасно себя чувствовал и не мог себе представить что-то страшное. Когда врач сообщил мой диагноз: «рак простаты», я думал, что это была ошибка. Болезнь никак не отражалась ни на моем самочувствии, ни на потенции. Но анализы были настолько плохие, что люди с такими показателями обычно уже не живут.

Я сразу подумал о детях. Едва их мать успела оправиться от рака, как отец загремел в ту же историю. Я запаниковал. Мне оставалось только бороться против разъедающей меня болезни и надеяться на чудо. В первый раз я серьезно задумался о своей жизни. Лишь узнав диагноз, я начал анализировать, что я делал не так. До того жизнь шла своим чередом и я как бы плыл по течению, лишь иногда незначительно сворачивая «немного вправо или влево» по течению. Я начал читать разные книги на эту тему и пришел к выводу, что несчастная история с моей «второй половиной» стала основной причиной моего нездоровья. Она была красивой молодой женщиной, которая отвергла меня и ударила по моей мужественности. Этот энергетический удар был настолько силен, что мое «мужское достоинство» заболело раком. Я не мог ей простить, что в какой-то момент она стала отказываться от близости со мной, а потом совсем ушла. Я сомневался в себе, думал о том, что возможно из-за возраста я в постели уже не был таким, как раньше, что, возможно, во мне уже чего-то недоставало… Все это было лишь мыслями. И вот результат…