Скорбачевская
Триптих: о воде
Картина №2
Пар
Я нерешительно подхожу к его комнате. Пальцы все еще в копоти, я тянусь к ручке, боясь спугнуть тех, кто сидит там.
Дверь чуть приоткрывается, и до меня доходят спокойные голоса. Ненапряженная, усталая беседа матери с этим отморозком, которого она называет сыном. Пацан уже совсем большой, семнадцать лет… В этом возрасте его отец…
Она обнимает его за плечи, и они рассматривают какие-то картинки… ЧТО?! Какого черта? Я чувствую, снова встает ком в горле. Она целует его в макушку, гладит по волосам. Я ненавижу его. Боюсь, мою ненависть улавливают оба.
Ира резко разворачивается, уставившись на меня по-звериному. Она подрывается и стремительно настигает меня, переваливаясь плечами. В домашнем белом платье… Меня мутит от моих дрянных и предательских мыслей насчет моей пантеры.
– Что за дерьмо? – шепчет, немного толкая меня в грудь, и прикрывает дверь в комнату Вадима. И меня снова накрывает безвольное бешенство:
– Вы опять смотрели его фотографии?
– Это его отец, которого ты никогда не заменишь, – бесстрастно заговаривает жена. – Я не имею права просто взять и вырезать его ДНК, Степ.
– Но свои чувства и воспоминания?
– Мои чувства и воспоминания не твое дело! – как-то непривычно кричит Ира, не опасаясь, что Вадим услышит. Наверняка сидит у двери и глумится надо мной. – Он мой первый и единственный мужчина, ты прекрасно знаешь, что он для меня значит даже сейчас.
Мне больно и гадко. Я смотрю в ее глаза, которые теперь немного блестят.
– Ты буквально признаешь, что до сих пор он – твой муж, а не я.
Ира нервно смеется, показывая кривые зубы, и стыдливо вытирает уголки глаз. Так быстро и резко, надеясь, что я не разгадал ее чувств, но это не так.
– Это из-за квартиры? – спрашиваю я, дрогнув от собственного голоса.
Она молчит.
– Ты даже не представляешь, насколько ты меня изматываешь, – продолжаю, – насколько я полюбил тебя. У нас есть один общий ребенок, и ты все еще не поверила в меня?
Молчит. Я касаюсь ее оголенных плеч, ее потертой татуировки, которой раньше сладострастно любовался. Теперь же мне хочется убить ее. Хватаю и поворачиваю лицом на себя.
– Ты любишь меня? Ты любишь нашего сына?
Она сурово сжимает губы в тонкую полоску, подбородок скомкан в неровностях и слегка вздрагивает. Она запрещает себе слезы при мне, я знаю.
– Ир?..
– Боже… – Она срывается, толкая меня. – Хватит трахать мне мозг!
И уходит.
***
Он разгоняется, размозжая колесами лишайников по дороге. Но тупая головная боль не проходит. А это гребучее небо только сильнее действует на нервы! Кружится и кружится… топит в себе. Ночной небосклон сейчас черный с ультрамариновыми вращающимися волнами. Рай для тварей.
Вдруг по встречке летит безбашенный фольксваген, сигналя Степану.
– Блять, уроды! – Тот инстинктивно разворачивает руль и резко тормозит. Тонированное стекло фольксвагена медленно опускается, и на всю улицу разлетаются оглушительные биты и хмельной смех.
– Ха, Степка, волосатая домохозяйка?! – кряхтит бородатый мужик в грязной, засаленной бандане и смеется.
– Серый, ты? – Мужчина присматривается и узнает в сумеречной тьме заросшее лицо старого знакомого. – Ё-моё, братан!
Он протягивает ему руку через окно.
– Хеллоу, – машет второй друг с пассажирского сидения. – Ты куда это на ночь глядя?
– Да… – Степа чешет затылок.
– А давай с нами на футбольчик, а? – предлагает бородач, и весь салон одобрительно лает.
– Э… не могу, – Мужчина разводит руками и сочувственно цокает уголком рта, – дела.
Бородач отпивает пива из бутылки, смотря сощуренными глаза на старого друга. С асфальта слышится надрывное дыхание… Оба кинули взгляд вниз…
– Потеряли мужика, – завершает бородач чуть оскорбленно и с какой-то жестокостью швыряет пустую бутылку вниз, разбивая ее о лишайник.
Комната Ненависти
Я подхожу к стойке, сильнее натягиваю капюшон. Вокруг все металлическое, люди толпятся и прячут лица друг от друга, прямо как я. Атмосфера уныния…
Никогда бы не подумал, что решусь на такое. Хотя и пережил на своей шкуре все мучительные эксперименты жены, обнажался в самом нагом смысле, на который способно такое животное, как человек.
Но почему-то этого предстоящего обнажения я боюсь как никогда.
– Фамилия.
Бесцветный голос работника выводит меня из транса, и ноги трясутся сильнее.
– А?
– Бронь на какую фамилию?
Мешкаю, забыв все и вся на пару мгновений, и шепотом сообщаю:
– Варлыгин.
Работник что-то выбивает на клавиатуре. Ждет и бросает мне:
– Минуточку. – Он отходит за угол, и я слышу выдвижение тумбочек.
В помещении становится душно, я вдыхаю воздух через рот, но никак не надышусь. В горле неприятно стягивает, губы пересохли – облизываюсь.
«Надеюсь, меня никто не узнает… Городок маленький, черт, такой маленький…», – звенят мысли в голове, чувствую, как паника уже сочится из ушей, ноздрей и задницы. Тут меня кто-то задевает в спину, и я буквально готов швырнуть им кошелек, поднять руки вверх и закричать: «Я не виновен!»
– Вы?!
Мои глаза распахиваются в ужасном удивлении. Думаю, щеки белеют… Передо мной стоит соседка, хмуря брови, и вражески пучит полные губы.
– Теть Слав, вы?..
Она отворачивается, но, как мне кажется, совершенно не смущенная нашей внезапной встречей. Чего не скажешь про меня…
– Фамилия? – спрашивает ее другой работник.
– Слава Заруцкая, – громко отвечает женщина, уверенно смахнув волосы с лица.
Я пялюсь на нее как баран, сраженный ее бесстыдством. Я злюсь на нее! Злюсь, что я не такой…
Тут передо мной на стойку громко крадут ключ с подписью, и я вздрагиваю.
– Отдадите контролеру.
– Спасибо… – мямлю, крутя в пальцах ключ. – А куда?..
– Вперед и налево.
Медленно иду по направлению. Коридор в красных огнях и приглушенных голосах за стенами. Длиннющий ковер тоже красный, в зеленые полосы. Чтобы успокоиться, я рассматриваю его.
– Ключ, – низко требует мужчина в костюме и с изогнутым микрофоном у уха.
Я отдаю. Он внимательно смотрит.
– Вам сюда.
Контролер открывает дверь, и передо мной в упор встает стеной красная штора. Ее края смыкаются рюшами, напоминая женскую вульву.
Захожу, поворачиваю голову назад и замечаю краем глаза соседку Славу, которая отдает свой ключ другому контролеру.
«Ха, где бы мы еще встретились, кроме как не здесь? Хоть и живем, разделенные несчастным куском бетона…»
Я раздвигаю красную вульву и вхожу в комнату.
***
Перед Славой открывается назначенная дверь, и женщина смело заходит внутрь. Инструкция по обмундированию – она знает ее наизусть. Трясущимися руками надевает очки виртуальной реальности, минуя провода, и нервно сглатывает. Слюна размеренно, будто дразняще, скатывается по сухому горлу-наждачке. Нет больше сил терпеть. Особенно когда этот придурок через стену от нее.
Аппарат включается, и комната расплывается густым молоком. Посередине из пикселей рождается он – Степан. Рожа искажена остервенением, глаза горят по-бесовски… На минуту ее сковывает страх.
«Какого хрена? Ты делала это сто раз! Позволишь в сто первый?..» – Тут помогает осознание своей всеобъемлющей и непоколебимой власти.
Она ударяет его рукой по щеке и быстро отступает на шаг. Сегодня он более реалистичный, чем обычно.
«А все из-за того, что этот урод приперся в мое время».
Женщина смелеет и со всей силы врезает ему кулаком в челюсть. Голограмма перекашивается, электронная кровь вытекает слабой струйкой. Он начинает смеяться и осыпать такими знакомыми ругательствами:
