Симона Вилар
Майсгрейв

Глава 2. Дом

Отряд Дэвида Майсгрейва выехал из замка Варкворт еще до того, как в местной капелле закончилась утренняя месса. Дэвид ни с кем не попрощался, но в окружении графа Нортумберленда давно свыклись с тем, что он приезжает или отбывает, никого не ставя в известность. Считалось, что Майсгрейв поступает так с соизволения самого графа.

По дороге Дэвид размышлял о том, что на этот раз принесет встреча с супругой. Думал ли он некогда, беря в жены юную Грейс, что из-за нее будет избегать проживать в собственной вотчине?

У леди Грейс Майсгрейв был весьма своеобразный характер. Чтобы она не делала, она считала себя непогрешимой – ведь она из Перси! Зато другие виновные для нее всегда находились. И ей никогда не приходило в голову, что в том, что их с Дэвидом дочь Анна попала к шотландским Армстронгам, есть и ее вина.

Однажды перед очередным отбытием Дэвид отправил свою старшую дочь Анну погостить к ее крестной леди Ависии Герон в укрепленный замок Форд-Касл. Но довольно скоро его супруга Грейс пожелала, чтобы дочь вернули: увечная леди скучала по дочери, которая была ее любимицей и внешне так походила на мать. Причем старая Ависия Герон заметила тогда, что отряд, присланный за Анной, недостаточно велик, но в тот момент на границе царило относительное затишье, да к тому же крестная девочки не сочла разумным перечить родной матери Анны, сестре самого Нортумберленда. Однако вышло, что когда Анна со спутниками уже была в пределах Мидл-Марчез, на них напали люди Армстронгов. Они разделались с охраной и похитили ребенка.

Грейс была в отчаянии. Вернувшийся супруг, успокаивая ее, пообещал сделать все возможное, чтобы ребенка вернули. Но вышло, что Анну оставили у Армстронгов. В почете и с перспективами на удачное замужество, но все же жить она должна была вне дома. Именно это Грейс и не могла простить мужу. Она настаивала на том, чтобы супруг объявил войну всему клану Армстронгов, и, когда он не последовал ее приказам и мольбам, сочла это предательством.

Кроме тревожащих мыслей о встрече с женой Дэвида удручал приказ Перси охотиться за Бастардом Героном. Этот парень был прижит от наложницы лордом из замка Форд, но здесь, на Севере, не так строго следят за законным родством, и рожденные вне брака дети часто занимали в роду высокое положение. Вот и Джонни Бастард был по сути признанным членом семьи Герон, дружил с женой и детьми своего отца. И все же было в его характере нечто бунтарское, из-за чего он оставил родительский кров и ушел в пограничные риверы. И что бы ни говорили жители южных областей Англии, в землях Пограничья это ремесло не считалось столь предосудительным, а угон скота и стычки с соседями-шотландцами казались куда более достойным занятием, чем работа на земле.

Но потом случилось то, что поставило Джонни вне закона по обе стороны границы, и о чем упоминал Перси: Бастард со своими приятелями убил лорда Роберта Керра, вельможу из окружения шотландского короля.

Вообще между английскими Геронами и шотландцами Керрами давно существовала застарелая вражда. Которая резко возобновилась, когда один из Керров похитил сестру Джонни, первую красавицу Пограничья Элен Герон. Девушка вскоре погибла. Это взывало к мести, и месть эту совершил именно Бастард Джон, убив главу клана Керров. И теперь же его ловили все, даже вчерашний покровитель граф Нортумберленд Перси. Но Дэвиду было неприятно сознавать, что и его хотят принудить травить друга детства.

Он отвлекся от мрачных мыслей, окидывая взглядом представшую перед ним картину. Пограничье. Дикий северный край, где так редко бывали представители королевской власти и где каждый считал, что имеет право следовать лишь тем законам, которые сам сумеет отстоять. Может, все это – дикость, простор, свои особые неповторимые краски – и наложило особый отпечаток на эти места.

Под бесконечным небом насколько хватало глаз простирались древние Чевиотские горы^[20] – череда лесистых возвышенностей, одна за одной, пока не растворялись в сероватой дымке ненастного зимнего дня. Воздух был стылым, пропитанным сыростью подтаявшего на склонах снега. Вверху медленно плыли нагромождения темных зимних облаков, обещая, что снегопад может начаться в любую минуту. В зимние месяцы эти края считались совершенно отрезанными от остального королевства, а тропы и проходы между болотами и скалами знали только местные жители.

Дэвид расслышал, как ехавший за ним оруженосец Эрик с придыханием воскликнул:

– Господи, сэр, как же хорошо дома!

Эрик, пожалуй, был староват для оруженосца – тридцать пять не тот возраст, когда полагается носить за своим рыцарем оружие. Но на эти мелочи уже давно никто не обращал внимания. К тому же Дэвид всегда мог положиться на этого курносого чернявого парня, шутника и балагура, не очень смекалистого, но преданного и ловкого в схватке. Как мог он положиться и на громадного рыжего Орсона, лохматая шевелюра которого странно смотрелась в сочетании с длинной холеной медно-рыжей бородой, за которой он столь тщательно ухаживал, что даже во время их поездки на юг она привлекла к себе внимание придворных в Гринвиче. И Орсон с важным видом поучал их, как часто надо чесать бороду, чтобы она сверкала, словно начищенная медь.

С Дэвидом ехали еще трое: щербатый крепыш Дикон, красавчик Эдвин и Тони Пустое Брюхо, прозванный так за свое постоянное обжорство, хотя люди и удивлялись, куда все девается в этом длинном худом верзиле. Это были нейуортцы, те, на кого Дэвид Майсгрейв всегда мог положиться, как на самого себя.

– Как думаете, парни, вьюга разразится до того, как мы достигнем долины Бурого Орла или еще в пути? – спросил Дэвид.

Рыжий Орсон, пошевелив кустистыми бровями, взглянул на небо.

– Обойдется. Да и ехать нам осталось уже меньше часа. Главное, чтобы этот вертопрах повар Леонард не всю похлебку отдал вернувшимся с дозора объездчикам и оставил нам горячее хлебалово из перловки с бараниной. Так я говорю, Тони? Что твоя вечно голодная утроба говорит на этот счет?

Они смеялись и обменивались шутками, но при этом то и дело зорко поглядывали по сторонам. Ибо даже тогда, когда между двумя королевствами был мир, напряженность на границе не ослабевала. По традиции в дни рождественских празднеств военные действия прекращались, но никто никогда не забывал, что это спорная земля и здесь можно ожидать чего угодно. Мало ли кто мог вдруг возникнуть за той скалой или выехать из-за терновых зарослей в болотистой низине между холмов. Поэтому все воины Майсгрейва были в доспехах, да и сам он уже распрощался со щегольским придворным нарядом, облачившись в сталь и кожу и надев на голову стальной салад с поднятым забралом. Лорд Нейуорта выглядел сейчас как обычный ривер из Мидл-Марчез, только сбруя его коня, украшенная бляхами с позолотой, указывала на то, что этот всадник – рыцарь.

В пути солдаты держались с господином довольно просто, и, как часто бывает в дороге, их общение было непринужденным. Но едва они миновали болотистую низину и впереди открылась раскинувшаяся между холмами долина с замком на скале в ее центре, спутники рыцаря выстроились за ним шеренгой, а оруженосец Эрик вскинул на копье вымпел своего рыцаря – расправившего крылья орла на голубом фоне.

У Дэвида при виде вотчины защемило сердце. Его дом, его замок, которым несколько поколений владели Майсгрейвы… и который однажды достанется кому-то другому, ибо его сын умер, а жена стала калекой и не сможет больше подарить ему сына. Однажды владения Дэвида будут разделены между его дочерьми – уж Армстронги через Анну Майсгрейв явно получат часть владений, а остальное наследство достанется тому, кто станет мужем его младшей дочери – Матильды, или Тилли, как нежно называл малышку Дэвид. Но само родовое имя Майсгрейв уже никогда не будет звучать тут… и со временем его забудут.

Для главы рода это были грустные перспективы. Но сейчас, возвращаясь домой, Дэвид гнал от себя подобные мысли. Он узнавал подъем на скалу, ведущий к воротам, у которых всегда дежурила стража, смотрел на селение в долине и мохнатые дерновые шапки кровель. Местные жители, живя в постоянной опасности, строили себе эти каменно-дерновые жилища с расчетом, что их разрушение в случае набега не будет большой потерей. И все же под надежной охраной замка эта местность в последние годы жила в спокойствии. А вот сам замок, некогда переживший осаду и разрушения, так и не удалось полностью восстановить. Только в верхней части расположенного на скале плато высились две мощные четырехугольные башни, одна из которых даже имела по углам навесные выступы для дозорных. Это смотрелось красиво и внушительно.

Зубчатые защитные ограждения замка тоже имели следы недавней свежей кладки, но в нижнем дворе хозяйские строения уже явно нуждались в ремонте. Зато средств Дэвида хватило, чтобы восстановить крепкие ворота с барбаканом, украшенным гербом владельца – каменным орлом, распростершим широкие крылья.

При приближении оруженосец Эрик затрубил в рог, и ему ответили таким же звуком рога с вершины Нейуортских укреплений. Люди в селении выходили из домов и махали руками, приветствуя господина.

– Бурый Орел вернулся в Гнездо! – радостно кричали они.

Отчего-то это вызвало у Дэвида раздражение. Бурым Орлом называли его отца, барона Филиппа Майсгрейва. И это было достойное прозвище для столь прославленного воина. Он же был скорее Кот, как называл его Перси. Приезжал, уезжал, редко бывал дома, все больше пропадал в отлучках, отчего и чувствовал себя разгуливающим невесть где котом, а не орлом, под сильным крылом которого надежно чувствуют себя те, кто ищет у него покровительства. Громкое же прозвище, как и эмблема раскинувшего крылья орла, достались ему от отца… которого он едва помнил.

И все же видеть приветливые лица своих людей вернувшемуся домой рыцарю было приятно. Он въехал в арку ворот под шум громыхавшей оружием стражи, как исстари было принято встречать господина. Слуги выходили из внутренних построек, женщины улыбались и благословляли его, а выбежавшие ему навстречу дети челядинцев, веселые и чумазые, шумели больше всех. Нейуорт, замок на скале над долиной, являлся житницей, где люди обитали единым кланом, заключали браки и работали на своего господина и его дом.

Дэвид поднял руку в знак приветствия. Во дворе ощущался запах торфяного дыма, курившегося над кровлями, и рабочий дух хлевов. Земля на хозяйственном подворье была раскисшей, но там, где были открыты створки внутренних ворот в верхнее жилище замка, копыта коней зацокали уже по брусчатке. Стражи у вторых ворот были в начищенных касках, выбритые, как и положено ратникам рыцаря. За порядком замка строго следил капитан замковой стражи и одновременно смотритель Нейуорта – старый Оливер Симмел. У Дэвида потеплело на душе, когда он увидел неспешно вышедшего навстречу воина. Этот безземельный рыцарь верой и правдой служил еще родителям Дэвида, и пока он тут, Дэвид был спокоен за Гнездо Орла.

– Доброго дня, старина! – спрыгивая с седла и хлопая служилого рыцаря по плечу, произнес Майсгрейв. – Со светлым Рождеством тебя, друг мой. Ну что, опять начнешь упрекать меня за долгое отсутствие? Хотя, видит Бог, я справился с поручением графа Нортумберленда куда скорее, чем сам рассчитывал. Вернее, не справился… но хотя бы попробовал.

Сэр Оливер, изогнув светлую бровь, взглянул на него.

– Выходит, нам стоит ожидать большой войны?

И, не получив ответа, махнул рукой.

– Ну и ладно. Умереть от стрелы или меча мне будет предпочтительнее, чем стонать от болей в брюшине или ломоты в костях.

Он заковылял вперед – крепкий, но уже сутулый; шел, поводя плечами и по привычке засунув оканчивающуюся стальным крюком руку за пояс, с которого свешивался меч.

– Идем переговорим, мальчик мой, – произнес сэр Оливер, начав подъем по лестнице, ведущей в донжон – более крупную из башен и более древнюю.

Для Оливера Симмела Дэвид всегда будет мальчиком, как и он для Дэвида всегда будет образцом верности и достоинства. И хотя было известно, что Оливер рожден простолюдином, мало кто из опоясанных рыцарей в Пограничье не знал капитана Нейуорта как смелого воина, достойного всяческого уважения.

Они вошли в зал донжона – узнаваемо выступили из полумрака развешанные по стенам охотничьи трофеи и ряды начищенного оружия. Здесь уже зажгли факелы в настенных стойках, служанка спешно раздувала маленьким мехом угли в камине, один из слуг предупредительно пододвинул к огню два тяжелых кресла. Оруженосец Эрик принял от господина салад, перевязь с мечом и теперь расстегивал застежки его стальных наплечников.

Оливер, опустившись в кресло, ожидал, пока он управится, и в нетерпении постукивал ногой в тяжелом башмаке по расстеленной на плитах медвежьей шкуре, уже изрядно потертой.

– Эрик, долго будешь возиться? – проворчал он. – Клянусь святыми угодниками, когда я был оруженосцем у сэра Филиппа, то справлялся куда ловчее. Вижу, пора подыскивать тебе замену, парень, если ты стал так неповоротлив и больше перемигиваешься с горничной Дженни, нежели стараешься услужить своему рыцарю.

– Одно другому не мешает, – весело отозвался Эрик, принимая у рыцаря нагрудный панцирь.

Старый капитан лишь что-то проворчал в усы. При свете вспыхнувшего в камине огня его морщины стали казаться глубже, а светлые волосы – белые или седые? – Оливер всегда был светловолосым, – ниспадая вдоль острых скул почти до кольчужного ворота, резко контрастировали с темной задубелой кожей. Глядя на него, Дэвид подумал, что Оливер Симмел уже глубокий старик и что он возлагает на него слишком большую ношу, оставляя в должности смотрителя крепости Нейуорт. И все же лишать старого рыцаря этого поста нельзя: для Оливера Симмела этот замок был всей его жизнью и судьбой. И заявить ему, что его время прошло, означало бы смертельно ранить этого верного человека.

Оливер покосился в сторону находившихся в зале и махнул в их сторону крюком на руке.

– А ну разошлись по своим делам! Чего тут толпиться? Дальше отойдите, дальше. Мне надо с глазу на глаз переговорить с милордом.

– Может, лучше мы сами перейдем в сокольничью или маленькую караульную на башне? – предложил Дэвид.

Оливер замотал головой. И оглянулся, словно опасался, что за ним наблюдают.

– Если я хочу говорить с вами о важном, мне надо видеть, на каком расстоянии находятся те, кто может нас подслушать.

Дэвид вздохнул. Старый Оливер был убежден, что леди Грейс посылает своих поверенных шпионить за ним. Верный рыцарь Нейуорта так и не сжился с женой Дэвида и откровенно ее недолюбливал. Дэвид понимал: так сложилось потому, что Оливер считал леди Грейс не такой хозяйкой для его обожаемого замка, какой была мать Дэвида, леди Анна. Но справедливости ради надо отметить, что и Грейс едва выносила старого капитана. Она даже требовала одно время, чтобы супруг услал Оливера из замка. Дэвид отказался и это стало поводом для очередной их ссоры. Но, увы, ссорились они всегда легко.

– Сперва ты поделись новостями, мой мальчик. И сдается мне, что от них зависит многое в Гнезде Орла.

Майсгрейв и его капитан долго разговаривали, склонившись друг к другу, и Оливер совсем загрустил, узнав, что король отзывает Нортумберленда с войсками на юг.

– Без Перси тут будет совсем плохо, мальчик мой. И хотя я не всех из этого семейства жалую, – он чуть покосился в сторону лестницы, уводившей в верхние покои леди Грейс, – однако Перси на Севере все же главная сила.

Наверняка так же будут думать и многие другие в Пограничье. Люди тут привыкли к набегам, но если грядет большое наступление, то всем было бы спокойнее, если бы Англию защищали войска Перси, а не слишком популярного тут Дакра.

– Как моя жена? – спросил, чтобы отвлечься от горьких мыслей, через время Дэвид.

– Как, как? – хмыкнул старый рыцарь. – Я не духовник миледи, да и люди уже давно свыклись, что она считает их чернью и держится особняком. Все как прежде, все как прежде… – вздохнул он.

Дэвид тоже не смог удержать тяжелого вздоха. После того, как жена Дэвида потеряла способность передвигаться самостоятельно, она заявила, что не желает, чтобы ее сносили в большой зал, и потребовала, чтобы супруг, дети, а также ее ближайшие поверенные собирались у нее в верхнем покое. Дэвид возразил против этого: на Севере Англии исстари придерживались обычая, когда господа и слуги трапезничали вместе, – в этом краю непрестанных войн подобное указывало, что они едины, они сплоченная группа и так им легче противостоять опасностям. Но леди Грейс не желала с этим считаться, даже после того, как по приказу Майсгрейва местный плотник смастерил для его увечной жены особое кресло, в котором ее можно было сносить в большой зал, где собирались обитатели замка. Супруга Дэвида возомнила, что это будет умалять ее достоинство. Будучи гордой и непримиримой, она создала наверху нечто вроде своего маленького царства, куда поднимались домочадцы замка, когда ей угодно было отдать распоряжения.

Дэвид смирился с ее прихотями, учитывая ее увечье. Она и так несчастна, вот пусть получает радости хотя бы от своих странных приказов. И все же его не покидало ощущение, что жена озлобилась даже на то, что он уступает ее прихотям. Но спорить с ней, проявить свою волю мужа он не хотел.

Сейчас, сидя в своем доме у камина, он уже видел посланцев от Грейс. Оба они приехали с ней, когда она еще невестой приехала в Нейуорт. Один из них, сухощавый и властный Дерик Пойтон, был ученым клириком из Йорка, а второй, Клемент, или же просто Клем Молчун, как его тут называли, служил ее стражем и личным телохранителем. Причем Клем обычно изъяснялся с нейуортцами жестами, редко подавая голос, за что и получил свое прозвище. Другое дело Дерик, взявшийся исполнять в замке должность капеллана. Властный клирик всех донимал, поэтому неудивительно, что большинство обитателей замка предпочитали ходить на службу в церковь Святого Кутберта в селение, хотя ученость Дерика все уважали.

Был при леди Грейс и ее личный повар толстяк Леонард, или просто Лео. Причем Лео вскоре понял, что в Нейуорте все живут единой семьей, а потому стал готовить не только специальные изысканные блюда для миледи, но и следить за готовкой для общего стола. А поскольку он был добродушен и общителен, то в итоге вполне тут прижился. После того, как Лео женился на местной уроженке и наплодил детей, его в Нейуорте считали своим, в отличие от молчуна Клема и вечно капризного и въедливого капеллана Дерика.

Сейчас именно Дерик подошел к господину и, произнеся обычное приветствие, сообщил, что миледи справляется, когда сэр Дэвид изволит навестить ее. Дэвид не спешил с ответом, так как видел, что к нему приближается толстяк Лео с подогретым вином, приправленным пряностями. После долгой зимней дороги это было так кстати! И пока рыцарь неторопливо попивал ароматный напиток, капеллан стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, и даже слегка покашливал в кулак, словно желая привлечь к себе внимание. Согласно своему положению он был в длиннополом одеянии, голову его покрывала облегающая шапочка со свисающими вдоль шеи завязками, которые то и дело колыхались, когда Дерик нервно подергивал головой. Сухенький и невзрачный, он всем своим видом выражал неудовольствие, что господин заставляет его ждать, пока Дэвид довольно сурово не заметил:

– Держитесь спокойнее, святой отец. А то у меня сложится впечатление, что вы принесли мне не приветствие от супруги, а ее приказ и теперь недоумеваете, как это я смею медлить.

Лицо капеллана вытянулось, он вновь дернул головой и сказал, что ему, видимо, следует прийти попозже.

Удалился и слава Всевышнему. Зато сверху со степеней лестницы за вернувшим хозяином наблюдал Клем Молчун. Взгляд его был тяжелым и недружелюбным, но иначе этот огромный детина с резким грубым лицом и не умел смотреть. Подобное отношение слуги к хозяину могло и раздражать, однако Дэвид знал, что Клем неплохой воин, и даже Оливер отмечал, что, когда он отправляет Клема в дозор вдоль владений Майсгрейвов или поручает ему охранять стада, тот справляется отменно. Другое дело, что всегда требовалось, чтобы леди Грейс подтвердила приказ капитана. Иначе Клем будет по-прежнему полировать свою секиру, сидя в приемной у госпожи, словно ее цепной пес.

– А вон и Клем топчется со своей секирой, – тоже заметил Оливер сурового богатыря наверху лестницы. – Иди, поздоровайся с хозяином, парень. Ничего, не измажешь его своими соплями.

О соплях он сказал с добродушной насмешкой, пояснив, что Клем сильно простудился после недавней поездки в Йорк. Это госпожа его отправляла, пожелав украсить к Рождеству свои покои новым гобеленом. Старик говорил это ворчливо, считая подобное желание ненужной расточительностью, но сам Дэвид не имел ничего против: он никогда не отказывал Грейс в ее прихотях.

Повар Лео наоборот стремился добиться расположения именно хозяина: он сообщил, что кухарки уже разогрели похлебку с бараниной и справлялся подать ли милорду горячее варево сюда, в зал донжона, или господин пройдет в кухню, чтобы присоединиться к своим ратникам. Кухня располагалась в отдельном доме, в стороне от других строений, как и полагалось во избежание пожаров, и к ней надо было идти через двор, а на улице завывал ветер и стало припорашивать.

– Я поем позже, старина Лео, – сказал рыцарь, похлопав кухаря по плечу.

– Позвольте еще спросить, милорд, – не отступал Леонард. – Могу ли я отнести пару горячих булочек нашей малышке Матильде. Госпожа наказала ее, лишив завтрака, но девочка наверняка голодна, сидя столько времени в холодном помещении.

Дэвид сначала не понял, о чем он, но Оливер пояснил, что его младшую дочь Тилли по приказу хозяйки заперли в холодном чулане возле сокольничьей…

Дэвид резко поднялся и кинулся вверх по лестнице. Запереть его младшую дочь в холодном чулане! Да еще голодной! Он почувствовал, как в нем нарастает гнев. Столь строгое отношение леди Грейс к их младшей девятилетней дочери всегда вызывало у него недоумение. Конечно, Матильда, или Тилли, как он ее называл, нуждается в строгости, будучи своевольной девочкой, да еще и избалованной дворней, которая обожала ее. Но надо же кому-то баловать малышку, если родная мать так сурова с ней!

– Тилли! – Он резко отбросил засов и открыл дверь.

Матильда тут же прыгнула ему в объятия, обхватив отца руками и ногами. Она была холодная, как ледышка, растрепанные темные пряди падали на такие же зеленые, как у Дэвида, чуть раскосые глаза.

– Как хорошо, что ты приехал, отец! Не уезжай больше! Обещаю, что стану послушной и не буду больше бросаться комьями грязи со стены в отца Дерика, если ты пообещаешь остаться в Нейуорте.

Она заплакала. Дэвиду казалось, что и он сейчас растрогается до слез. Его Тилли! Маленький, вечно что-то вытворяющий сорванец! Грейс считала, что он излишне мягок с их младшей дочерью, а на его взгляд именно строгость матери вызывала в девочке столь бурное непокорство. Ведь другим было так несложно поладить с Тилли! Что он и продемонстрировал во время вечерней трапезы, доверив дочери роль хозяйки за столом в зале. Раз уж сама леди Грейс не может – или не желает – выполнять эту обязанность.

А уж Тилли старалась вовсю. Нарядившись в свое лучшее платье с меховой опушкой, заплетя косички и водрузив на голову кружевную шапочку, она с важным видом восседала по правую руку от отца и следила за подачей блюд, стараясь, чтобы за столом было все, что полагается – достаточно нарезано хлеба, возле каждой из групп трапезничающих стояли супница и солонка, – чтобы бочонки с домашним элем открывали у входа, а уже затем разливали по кувшинам и обносили всех.

Дэвид шепнул дочери, чтобы она спросила у сидевшего подле нее капеллана Дерика, не желает ли он еще кусок мяса. Девочка замялась лишь на миг, потому что побаивалась капеллана с его вечно хмурым и недовольным лицом.

– Преподобный Дерик, вам подложить еще мяса? – осведомилась она с застенчивой любезностью.

Тот отрицательно покачал головой.

– Нет, я сыт. Позволительно ли мне будет вернуться к моей леди?

Дерик смотрел через голову Матильды на ее отца. Но тот посоветовал спросить разрешения у дамы.

Дерик промолчал, сурово поджав тонкие губы, и остался на месте, всем видом выражая неудовольствие. Ему было отчего ворчать: еще час назад он пришел к сэру Дэвиду сообщить, что леди Грейс велела накрыть ужин в своих покоях и ждет, чтобы супруг присоединился к ней. Это было любезно с ее стороны, но рыцарь ответил, что, как и обычно, предпочитает трапезничать вместе со своими людьми. На самом деле Дэвид не хотел встречаться с супругой, пока не остынет его гнев за Тилли.

Сидевшего за высоким столом рядом с господами Оливера вся эту ситуация только веселила.

– Матильда, дитя, ты прекрасно справилась, – заверил он девочку. – Думаю, когда ты станешь взрослой леди и будешь заправлять хозяйством, ты не вызовешь ни у кого нареканий.

Тилли просияла и велела кравчему еще добавить в кружку капитана эля. Оливер поднял ее в знак приветствия, и девочка тоже подняла свой кубок.

Дэвид улыбался. Сейчас, когда за стенами замка сыпал снег, в каминах пылал жаркий огонь и в зале стоял веселый гомон, он наконец-то расслабился и ощутил, как хорошо быть дома. И ничего, что без присмотра увечной хозяйки тут не так часто меняли тростник на полах, а ставни на окнах давно не натирали воском и они были в сырых потеках. Все равно это был его замок, его люди, которые всегда ждали и встречали своего сеньора. Вот только Дэвиду было горько, оттого что у его жены не сложились такие же отношения со славными обитателями Нейуорта.

Наконец, ближе к концу общей трапезы, он счет, что будет даже жестоко заставлять и дальше заставлять Грей ожидать его.

Капеллан Дерик сам вызвался посветить милорду факелом, когда они поднимались по винтовой лестнице, проходя мимо подрагивавших от разразившейся снежной бури деревянных ставен. Зато в покое Грейс было тепло и уютно. В камине горел огонь, половицы покрывали светлые овечьи шкуры, напротив двери Дэвид увидел новый яркий гобелен с изображением среди листвы и кавалеров с лютнями в руках. Угрюмый Клем хорошо постарался для госпожи, приобретя такое украшения в ее покой. Хотя сам он и простудился в поездке, выполняя поручение. Но этот слуга так предан Грейс Перси, что явно не будет в обиде, что его гоняли в зимнее ненастье до самого Йорка.

Сама леди Грейс сидела у стены под новым гобеленом в удобном кресле на колесиках. Ее увечные ноги покрывала меховая полость, в руках она держала небольшой молитвенник, который передала одной из служанок, когда протянула мужу рук для поцелуя.

– Со светлым Рождеством вас, Дэвид, супруг мой. Я не садилась ужинать, пока вы не придете.

При этом леди Грейс улыбнулась, но в ее улыбке было больше сарказма, нежели приветливости – она прекрасно знала, что он уже оттрапезничал в зале донжона, и теперь своим приглашением как бы намекала: я, ваша увечная жена, оставалась все это время голодной и в ожидании, пока вы пренебрегали мной. Но Дэвид уже научился не испытывать вину по каждому ее намеку, как было вначале, когда он горячо жалел ее.

Приблизившись, он поцеловал ей руку, а потом коснулся губами чела. В этот момент, когда она сидела так прямо и гордо, можно было и не догадаться, что нижняя часть ее туловища неподвижна. Одета она была роскошно, в темно-бордовый бархат по последней моде. Голову ее голову над расчесанными на прямой пробор волосами венчал округлый бархатный валик, обвитый серебристой сеткой, а рукава платья от локтей были широкими и ниспадающими, насколько это было возможно.

Принарядилась для мужа. И Дэвид мягко улыбнулся ей, заявив, что она выглядит цветущей и привлекательной.

Грейс стала его женой в пятнадцать лет, сейчас ей было двадцать восемь. Восемь лет назад с ней случилось несчастье, за эти годы она просто истаяла и выглядела старше своего возраста. Ее скуластое личико в форме сердечка было обтянуто бледной кожей, светло-серые глаза глубоко сидели под едва обозначенными белесыми бровями, а нос был истинным носом Перси – тонким, удлиненным, с легкой горбинкой. Грейс была по-своему очаровательна, но теперь, когда она так усохла, этот длинный выступающий нос даже портил ее, придавая некое сходство с грызуном – лаской или хорьком. А может, Дэвиду так стало казаться, когда он понял, какой хитрый и упорный характер у его малышки Грейс Перси?

«Я не должен относиться к ней плохо, – напомнил он себе. – Моя жена не виновата в том, что с ней случилось несчастье».

Дэвид подкатил кресло супруги к сервированному столу, услужливо откинул за локти ее длинные рукава и придвинул прибор.

– Я уже поел в зале, как вам известно, миледи. Но я с удовольствием посижу с вами, пока вы будете вкушать вечернюю трапезу, и отвечу на все ваши вопросы. Вам ведь хочется узнать новости о дворе?

Он сел напротив и стал рассказывать.

Повар Леонард услужливо накладывал леди кушанья: парную телятину под мятным соусом, гороховое пюре, мелко нарезанное куриное филе с хрустящей корочкой, свежеиспеченные круглые булочки, посыпанные тмином. И вино – сладкую красную мальвазию. Леди Грейс считала эль пойлом простонародья, а она, женщина рода Перси, никогда не опустится, чтобы поглощать этот напиток, даже несмотря на то, что пивоварня в Нейуорте слывет одной из лучших в округе и даже продает бочонки с элем для окрестных монастырей.

Грейс ела красиво, брала еду самыми кончиками пальцев, постоянно промокала бледные губы салфеткой. При этом лицо женщины оставалось невозмутимым, как будто ее не волновало, что ее брат Генри Элджернон лишился звания Хранителя Границы.

В какой-то момент, не дослушав фразу супруга, она обратилась к своей камеристке Одри, справившись, нагрета ли уже постель грелкой с углями? Леди Грейс решила сегодня лечь пораньше и не желает зябнуть.

– Миледи, если вас утомляют мои рассказы, я готов оставить вас, – произнес Дэвид как можно мягче, хотя ее равнодушие к его сообщениям показалось несколько неучтивым.

Жена посмотрела на него своими широко раскрытыми светло-серыми глазами.

– Нет, я слушаю вас. И я поняла, что дела моего брата Перси сейчас не очень хороши. Но какое мне дело до родичей, когда они сами не проявляют интереса ко мне? Ну а ваши новости о возможных военных столкновениях, которые заинтересовали бы какого-нибудь местного лорда или даже разбойника ривера, лично меня мало заботят. О, я бы скорее хотела услышать от вас некое чистосердечное признание в том, как и с какими девками вы предавались увеселениям при дворе. Такой пылкий мужчина, как вы, супруг мой, вряд ли не воспользовался случаем, чтобы задрать подол какой-нибудь из придворных шлюх.