Шапи Казиев
Крах тирана

Глава 10

Когда беженцы прибыли в Согратль, их окружили взволнованные люди. Проклиная шаха и его брата, согратлинцы разобрали прибывших по домам, окружив их теплом и заботой.

За раненых принялись сельские лекари. Раны Мухаммада-Гази были опасными и запущенными, и лекари удивлялись, что Мухаммад-Гази еще жив. Но у них нашлись средства, которые лечили и не такие раны.

Узнав, что произошло в Джаре, встревоженный Пир-Мухаммад послал гонцов во все аулы Андалала, чтобы собрать их кадиев на совет.

Кадии прибыли не мешкая. Многие уже знали о том, что случилось. В их села тоже приходили из Джара люди, у которых были здесь родственники или кунаки. Были получены и письма джарцев с призывами о помощи.

Все новые и новые сведения, сообщавшиеся кадиями со слов джарцев, рисовали угрожающую картину. Ибрагим-хан был силен, кроме самих персов, у него было много наемников. Хан, как и его старший брат, не знал жалости ни к детям, ни к старикам. На девушек велась настоящая охота, и многие предпочли броситься в пропасть, чем попасть в лапы каджарам. Джарские мужчины вели ожесточенную борьбу за свою землю и нанесли врагам несколько поражений, но силы были явно неравны. К тому же Ибрагим-хан применял артиллерию и не жалел ядер.

Говорили, что он просто взбесился, когда узнал об успехах Надира в Индии, о богатствах, которыми он там завладел. Ибрагим-хан принялся выжимать из своих кавказских владений все, что мог, а когда и этого ему показалось мало, начались грабежи. Отбиралось все до последнего зернышка, а недовольным секли головы. Началось с грозди винограда, которую должны были платить с каждого дома, затем счет пошел на скот и лошадей. Но когда начали ловить арканами девушек, на которых был большой спрос на рынках, люди не выдержали.

Восстание охватывало одну область за другой, пока не докатилось и до джарцев, пытавшихся до последней возможности сохранить спокойствие. Они еще не оправились после бесчинств самого Надира. А тут – новая беда. Ибрагим-хан вознамерился превзойти своего брата и покорить джарцев, а затем и весь Дагестан. Следуя примеру свирепого шаха, он поклялся истребить вольнолюбивых горцев, оставшихся выселить в Персию, а на их место прислать верные ему племена.

Однако джарцы покоряться не желали. И, несмотря на тяжелые потери и разрушенные аулы, продолжали сражаться с войсками Ибрагим-хана.

Совет Андалалского общества длился целый день. Мнения расходились. Кто-то считал, что нужно собрать войско и двинуться на помощь джарцам. Другие полагали, что к битве с опасным и сильным врагом нужно основательно подготовиться.

– Можно свалить быка, но как остановить слона? – говорили одни.

– Остановим и погоним обратно, – горячились другие.

– Одной храбрости тут недостаточно, – размышлял Пир-Мухаммад. – Против силы нужна сила.

Потом пришло сообщение, что Ибрагим-хан прекратил наступление и начал переговоры с восставшими. Это давало некоторую надежду на то, что хан может оставить в покое непокорных джарцев.

Когда стало известно, что Муса-Гаджи и Чупалав отправились в Джар, Пир-Мухаммад предложил дождаться их возвращения, чтобы узнать, как обстоят дела, и тогда принять окончательное решение. А пока послать в Джар отряд добровольцев.

Желающих помочь братьям нашлось много. Наутро отряд, состоявший из джигитов всех сел Андалала, отправился в поход. В самом Андалале были усилены дозоры, в аулах принялись готовить оружие и припасы, в соседние общества были посланы известные люди посоветоваться с тамошними главами.

Проводив джигитов, Пир-Мухаммад решил проведать Мухаммада-Гази.

В селе все было спокойно, только в глазах людей поселилась тревога, а в кузницах по всему аулу запылали горны, зазвенели наковальни.

Навстречу Пир-Мухаммаду попался Дервиш-Али. Он куда-то торопился, вооружившись луком, за ним вприпрыжку бежал облезлый петух.

– Не на войну ли собрался, сынок? – спросил его Пир-Мухаммад.

– А куда же еще? – удивился Дервиш-Али. – Скоро шах придет.

– Ты-то откуда знаешь?

– Петух сказал.

– Как это? – удивился Пир-Мухаммад.

– А очень просто. Стоит мне произнести имя этого разбойника, как он начинает кукарекать и царапать землю когтями, – объяснил Дервиш-Али, а затем крикнул: – Надир-шах!

Петух покосился на своего хозяина, сердито прокукарекал и оставил на земле глубокую царапину.

– Видишь? – сказал довольный Дервиш-Али. – Это он ему могилу роет.

– Вижу, сынок, – согласился Пир-Мухаммад.

– Одно плохо – лук у меня есть, а стрел никто не дает, – пожаловался Дервиш-Али. – Скажи им, чтобы дали, и поострее! А то как я Надир-шаха убью, если у меня даже кинжала нет?

Петух снова прокукарекал и копнул землю еще глубже.

– С таким петухом тебе и стрелы ни к чему, – улыбнулся Пир-Мухаммад.

– Если он сам заклюет шаха, люди будут надо мной смеяться, – махнул рукой Дервиш-Али и пошел дальше. – Ничего, стрелы я отниму у каджаров!

В родительском доме Мухаммада-Гази оказалась лишь его сестра.

Пир-Мухаммад поздоровался с ней и спросил:

– А где же Мухаммад-Гази?

– Ушел, – ответила женщина.

– Ушел? – не поверил Пир-Мухаммад. – Он же едва дышал.

– Сами удивляемся, – вскинула руки женщина. – Разве так бывает?

– Что же случилось?

– Наши лекари что только ни делали, каких только лекарств ни употребляли. А он все просил, чтобы, когда умрет, похоронили его рядом с отцом. Мол, ослушался его, остался в Джаре, пусть хоть в земле рядом лежать буду.

– Рано ему умирать, – сказал Пир-Мухаммад.

– Выходит так, слава Аллаху, – согласилась сестра Мухаммада-Гази. – Вчера умирал, а сегодня встал и ушел.

– Куда? – все еще не верил Пир-Мухаммад.

– К соседу, в кузницу.

Пир-Мухаммад вышел из дома и направился в дом по соседству, где громко стучали по наковальне молотки.

Мухаммад-Гази лежал в углу кузницы на овчинной шубе, опершись о здоровое плечо. Лекарства ему помогли, но душа болела сильнее, чем раненое плечо. Во сне он видел свою дочь, веселую и расторопную, помогавшую ему в кузнице. Ему не хотелось просыпаться и возвращаться в мир, где ее уже не было рядом с ним. Но разбудил знакомый перестук молотков. Это подействовало лучше всяких лекарств. Ему показалось, что большой молот не поспевает за маленькими молотками, а от этого клинок мог получиться недостаточно крепким. Потом до него донесся запах дыма от разожженного горна, и ему подумалось, что и горн разожгли не так, как надо. Тут уж было не до ран. Он приподнялся, выпил воды и, сказав, что лекари его уже вылечили, спустился вниз.

Увидев будто воскресшего Мухаммада-Гази, сосед-кузнец едва не выронил от удивления молот. Это тоже пришлось Мухаммаду-Гази не по душе. Выяснив, что тут куют и из чего, он принялся давать советы и зорко следил за каждым движением кузнеца, которому помогали неопытные еще сыновья.

Ему говорили, что лучше бы он лежал в своей постели, чем здесь, в чаду кузницы, но для Мухаммада-Гази дым этот был целебным снадобьем. Здесь он мог хоть немного отвлечься от тяжких мыслей о своей потерянной семье. И ему было совсем не безразлично, каким оружием горцы будут мстить обнаглевшим псам Надира.

– Бейте сильнее, – наставлял Мухаммад-Гази. – А теперь по краю пройдитесь. Кинжал должен быть крепким, крепче, чем кольчуги персов.

– Салам алейкум! – приветствовал кузнецов Пир-Мухаммад.

– Ва алейкум салам, – отвечали кузнецы, собираясь отложить работу.

– Не прерывайте свое дело, да будет оно удачным, – сказал Пир-Мухаммад.

Разглядев через дым Андалалского кади, Мухаммад-Гази попытался встать. Но Пир-Мухаммад сам подошел к нему и, пожав руку, удержал его на месте.

– Дай Аллах тебе долгой жизни, – улыбнулся Пир-Мухаммад. – Не слишком ли быстро ты поправился?

– Разве они дадут спокойно умереть? – ответил Мухаммад-Гази. – Я мотыги лучше ковал, чем они – кинжалы.

– Дома тебе было бы лучше.

– Умереть я всегда успею, – говорил Мухаммад-Гази, не спуская глаз с наковальни. – Сначала надо вооружить живых.

Позже Мухаммад-Гази рассказал Пир-Мухаммаду то, что не хотел говорить другим. Кади Андалала должен был знать, какая опасность надвигается на Дагестан. Войска Ибрагим-хана были бесчисленны, хорошо вооружены и безжалостны. Свирепые воины шаха громили села и топтали конями младенцев. Возводили курганы из отрезанных голов и кормили собак вырванными глазами. Уводили в рабство девушек, а стариков сбрасывали в пропасть. Но они были слабы духом, воевали лишь для наживы и из страха перед Надир-шахом. Их можно было побеждать, и джарцы вместе с азербайджанцами не раз наводили на персов ужас. Не говоря уже о Сурхай-хане Кази-Кумухском, которого персы с большим трудом вытеснили из Ширвана, и то лишь когда за дело взялся сам Надир-шах. О Надир-шахе Мухаммад-Гази говорил с презрением, но признавал его воинские таланты, иначе бы он не смог освободить Персию и покорить столько прочих земель. Джарцы, хотя лишились многих насиженных мест и понесли большие потери, не думали склонять головы. Они будут драться и мстить, не дадут каджарам покоя, но победить вряд ли смогут – врагов слишком много.

Старый Сагитав волновался за сына, который ушел в Джар с Мусой-Гаджи, но втайне им гордился. То, что Чупалав когда-то ослушался отца, было серьезным проступком, но оставить друга в беде – это стало бы несмываемым позором. Сагитав не подавал виду, но по утрам выходил на крышу, вглядываясь слабеющими глазами в дорогу – не едут ли Муса-Гаджи с Чупалавом? Но их все не было, и вестей от них не приходило. Только на соседней крыше появлялась мать Мусы-Гаджи, которой тоже не спалось: она тоже ждала своего сына.

Наконец, Сагитав не выдержал и послал людей в Наказух, чтобы привезли его невестку и внуков. Так всем будет спокойнее.

Глава 11

Чупалав с Мусой-Гаджи уходили все дальше. Оставив позади Андалал, они миновали земли соседних обществ, не давая отдыха ни себе, ни коням. И чем дальше они уходили, тем больше встречали беженцев, спасавшихся от войны за Кавказским хребтом. Это были женщины с детьми, согбенные старики и раненые.

Если бы не кони, которых нужно было кормить и поить, друзья бы и не подумали останавливаться. Они и сами были голодны, но почти все отдали беженцам и перебивались комочками толокна, смоченными в воде.

Чупалав старался успокоить друга, говоря, что войны всегда полны превратностей, и приводя примеры необыкновенного спасения даже тех, кого считали погибшими.

– А твоя ненаглядная Фируза, наверное, давно уже дома, – утешал Мусу-Гаджи Чупалав.

– Дай Аллах, – вздыхал Муса-Гаджи, сердце которого сжималось от тоски и тревожных предчувствий.

– Или в Ахтах у родственников, – строил предположения Чупалав. – Туда ближе, чем до Согратля.

– Там ее нет, – мотал головой Муса-Гаджи.

– Откуда ты знаешь? – удивился Чупалав.

– Помнишь людей, которых мы встретили у родника? – спросил Муса-Гаджи.

– Мы многих встречали, – пожал плечами Чупалав.

– Ну, когда мы старикам бурки отдали.

– А… – протянул Чупалав, вспомнив, что они действительно остались без бурок, а на перевале было холодно.

– Там были женщины из Ахтов. Сказали, что каджары перекрыли туда дороги.

– Мало ли в горах дорог и тропинок, – разводил руками Чупалав.

– Даже если бы они были открыты, по ним нельзя пройти, – ответил Муса-Гаджи. – Там дорога через Шахдаг – намного выше, чем здесь. Сплошной лед.

– А я все равно думаю, что твоя Фируза уже в безопасности, – стоял на своем Чупалав. – У такого барса – отца и дочь – не ягненок. Сама любого каджара загрызет.

– Это так, – продолжал вздыхать Муса-Гаджи. – Только пока не увижу ее – не поверю.

– Увидишь, – обещал Чупалав. – Когда вернемся.

– Я один не вернусь, – мотал головой Муса-Гаджи.

– Так все равно надо было ехать, – рассуждал Чупалав. – Пора проучить этих каджаров, чтобы не совались, куда не просят.

Уже приближаясь к перевалу Халахуркац у вершины Гутон, откуда дорога вела в Джар, друзья стали замечать, что не одни они идут на помощь восставшим. На перевале лежал снег, но дорога и тропы были глубоко протоптаны. Отсюда Чупалав и Муса-Гаджи могли видеть, как с разных сторон к перевалу тянутся большие и малые отряды горцев, спешивших поддержать своих братьев и отомстить за бедствия, которые принес им Надир, когда являлся в Дагестан.

У самого перевала они остановились, чтобы дать отдых уставшим коням, от которых валил пар. Чтобы обсушить коней и согреться самим, они собрали сучьев и развели костер.

Отсюда перед друзьями открылась величественная панорама. Гора Гутон была как бы узлом, от которого расходилось сразу несколько отрогов Главного Кавказского хребта. Множась и разветвляясь, они уходили в глубь Дагестана, пока не скрывались за горизонтом. В чистом морозном воздухе были далеко видны горные долины, но едва можно было различить несколько аулов, почти слившихся с суровыми горами. Здесь, у вершин Кавказского хребта, брали свое начало несколько рек, потому и назвали эту часть Большого Кавказа Водораздельным хребтом. Рождаясь небольшими ручейками, они текли через Дагестан, вбирая в себя многочисленные притоки, пока не вливались в море полноводными реками Самур и Сулак.

Речка Тлейсерух, давшая название вольному обществу, тоже начиналась здесь. По ее руслу можно было добраться и до Андалала. Только чтобы сделать это, нужно было превратиться в рыбу – русло реки представляло собой глубокие ущелья, водопады и непроходимые для людей теснины.

Но Чупалава тянуло в другую сторону, где за крутыми южными склонами открывалась взору обширная долина реки Алазани. Там, куда стекали другие реки, у подошвы хребта располагались вольные Джаро-Белоканские общества, сильнейшим из которых был Джар. Справа общества граничили с Грузией, к которой относился и невысокий хребет, обнимавший долину с запада. Слева располагались цахурские и рутульские села и множество лезгинских, которые тянулись до берегов Каспийского моря.

По узкой дороге, змеившейся по крутому склону, к перевалу поднималось несколько человек. Это были женщины с детьми на руках. Дети плакали, а увидев Чупалава с Мусой-Гаджи, одни испуганно замолчали, другие заплакали еще громче.

– Не бойтесь! – поднялся им навстречу Чупалав.

– Кто вы? – спросила женщина, прижимая к себе младенца.

– Андалалцы, – сказал Чупалав.

– Мы идем на помощь джарцам, – добавил Муса-Гаджи, улыбаясь малышам.

Дети на мгновение притихли, но затем младшие снова заплакали.

– Скажите им, что нас не надо бояться, – попросил Чупалав.

– Они не боятся, – ответила женщина, которая была старше других. – Они голодны.

– Что у нас было, мы уже отдали, – растерянно развел руками Чупалав.

– Разве что это, – предложил Муса-Гаджи, доставая из седельной сумки горсть толокна.

– Да сохранит вас Аллах, – сказала женщина, подставляя ладони. – Эти проклятые каджары отняли у нас все. Мы сами еле спаслись.

– Разве там не осталось наших воинов? – недоумевал Чупалав.

– Они дерутся, как настоящие мужчины, – сказала женщина. – Но им тоже надо есть. Мы оставили им все, что было, а сами положились на Аллаха, и вот он послал нам вас.

Муса-Гаджи разглядывал женщин, надеясь увидеть знакомое лицо. А затем спросил:

– Не знаете ли вы Фирузу, дочь оружейника Мухаммада-Гази?

– Нет, – переглядывались женщины.

– А про Мухаммада-Гази слышали, люди говорили.

– Что говорили? – насторожился Муса-Гаджи.

– Говорили, сабли хорошие делает.

– И щиты у него самые крепкие…

– А про дочь? – напомнил Муса-Гаджи. – Про Фирузу?

Женщины понимающе переглянулись, но было ясно, что они ничего о Фирузе не слышали.

– Найдется твоя Фируза, – улыбнулась одна из беженок.

– Она еще не моя, – смутился Муса-Гаджи.

– Значит, будет твоей, – уверяла женщина. – Помяни мое слово.

Матери принялись кормить детей смоченным в воде толокном, но Муса-Гаджи видел, что дети едят лишь от голода и им бы хотелось чего-нибудь по-вкуснее.

– Отдохните пока, – сказал Муса-Гаджи, доставая свой лук.

– Нам надо идти, – ответила женщина.

– И согрейтесь, – настаивал Муса-Гаджи. – А я пока пойду поищу тура.

– Тура? – переспросил Чупалав, который был бы не прочь отведать поджаренной на вертеле дичи. – Тут они есть?

– Однажды я их здесь видел, – сказал Муса-Гаджи, доставая из колчана стрелы. – А от войны и все остальные, наверное, сюда забрались.

– Не легче ли просто подстрелить? – предложил Чупалав, доставая из чехла свое ружье.

– Легче, – согласился Муса-Гаджи. – Но, если промахнешься, туры разбегутся, и больше мы их не увидим.

Муса-Гаджи прогрел над огнем свой лук, чтобы не сломался, когда будет гнуться, и друзья отправились на охоту.

– Возвращайтесь скорее, – попросила женщина. – Мы и без мяса обойдемся!

– Мы скоро, – пообещал Муса-Гаджи. – Не беспокойтесь.

Они двинулись по гребню горы. Идти приходилось осторожно, потому что трудно было определить что под снегом – камень или лед.

– Все-таки взял ружье? – оглянулся на друга Муса-Гаджи.

– На случай, если ты промахнешься, – сказал Чупалав.

– Я не промахнусь. А выстрел их распугает, – повторил Муса-Гаджи, всматриваясь в выступы скал, то проступавших, то исчезавших в тумане.

– Покажи мне тура, а я покажу тебе, как надо стрелять, – ответил Чупалав.

Они уже начали замерзать, когда Муса-Гаджи настороженно поднял руку. Чупалав вгляделся туда, куда показывал Муса-Гаджи, и увидел на краю скалы целое турье стадо. Красивые животные с огромными изогнутыми рогами легко перескакивали по едва заметным выступам, поднимаясь туда, где притаились Чупалав и Муса-Гаджи.

Муса-Гаджи медленно достал стрелу, вставил ее в лук и натянул тетиву. Чупалав тоже взял на мушку крупного вожака, но не стрелял, ожидая своей очереди.

Стрела просвистела в воздухе и вонзилась в шею тура под самой его бородкой. Тур на мгновение замер, копыта его судорожно забили по камню. Затем тур осел, соскользнул с уступа и покатился вниз. Остальные в страхе разбегались, преодолевая головокружительные подъемы как на крыльях.

Муса-Гаджи бросился за подстреленным туром, который повис на своих рогах, зацепившихся за острый камень. И Чупалав не успел опомниться, как его друг пропал из виду. Чупалав пошел следом и увидел, что Муса-Гаджи слезает вниз. Но когда Муса-Гаджи оказался на том же камне, за который зацепился тур, камень вдруг зашевелился. Чупалав понял, что он не выдержит и вот-вот рухнет вниз вместе с туром и Мусой-Гаджи.

– Прижмись к скале! – крикнул другу Чупалав и вскинул винтовку.

Он прицелился и отстрелил край камня, на котором висел тур. Тот соскользнул и полетел в пропасть.

– Что ты наделал? – кричал снизу Муса-Гаджи. – Он был у меня в руках!

– А ты был в руках смерти, – ответил Чупалав, протягивая Мусе-Гаджи ствол своей винтовки. – Хватай, если жить хочешь!

Они вернулись обратно и сели у костра, стараясь не смотреть в глаза тем, кто их ждал.

– Мы слышали выстрел, – сказала женщина.

– Я промахнулся, – сказал Чупалав, протягивая к огню замерзшие руки.

– А твой друг – нет, – улыбнулась женщина, показывая куда-то в сторону.

Друзья оглянулись и увидели появившихся на перевале всадников. Один из них тащил за рога тура, из шеи которого торчала стрела.

– Ваша работа? – улыбался молодой джигит, бросая у костра тушу. – Мы едем, а он с неба падает.

– Стрела моя, – кивнул Муса-Гаджи.

– А мясо общее, – обрадованно сказал Чупалав и принялся разделывать тура.

Вскоре на перевал поднялось еще несколько отрядов. Здесь были лезгины, аварцы, табасаранцы, рутульцы, агулы, лакцы… Среди них Чупалав и Муса-Гаджи встретили старых знакомых – бывалых воинов, с которыми они и прежде ходили в походы. Большинство же составляла молодежь, горевшая жаждой расквитаться с врагами, но еще не видавшая настоящих битв.

Поджарив на костре душистое турье мясо и хорошенько подкрепившись, джигиты двинулись дальше, а женщины с детьми пошли в Дагестан по протоптанной конями дороге.

Муса-Гаджи, хорошо знавший дороги, повел теперь уже довольно большой отряд вниз по крутым склонам.

Здесь, на южной стороне хребта, было намного теплее. Горы вокруг были укрыты еще зелеными лесами. Дубы, грабы, буки, ореховые деревья поднимали в небо свои пышные кроны, в садах дозревали яблоки и хурма. Здешняя природа напоминала андалалцам их родину, хотя осень там была холоднее и наступала раньше.

Приближаясь к своей цели, горцы сначала увидели высокие оборонительные башни джарцев, а затем и то, как все кругом готовились к серьезным сражениям. В Закаталах, которые стояли на бегущей от хребта реке Талачай, люди рыли окопы и укрепляли позиции на подступах к селу. Вместо прежних крепких мостов были устроены другие, которые можно было легко разрушить, отрезав путь неприятелю. Сами же села, и без того всегда готовые к обороне, превращались в настоящие крепости. Улицы перегораживались каменными стенами, повсюду устраивались «волчьи ямы», на стенах и крышах собирались пирамиды из камней, готовых обрушиться на головы врагов. В тайных местах делались запасы воды, пороха и свинца, без которых долгая оборона была невозможна.

Прибывших на подмогу дагестанцев тут встретили с радостью. Каджары были сильны, и восставшим был дорог каждый человек, встававший на их сторону. Вдали дымились сожженные аулы, и разведчики доносили, что Ибрагим-хан строит укрепления на захваченных позициях.

Пока Чупалав выяснял, как обстоят дела, Муса-Гаджи с тоской вглядывался вдаль, туда, где теперь выжидали чего-то каджары и где остался аул, в котором еще недавно жила его любимая Фируза.