Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Серж
Соеласи

Редактор София Сафронова

Редактор Елизавета Сафронова

Редактор Анисья Сафронова

Редактор Ирина Сафронова

Корректор Индира Салихова

Дизайнер обложки Анастасия Карюкова

ISBN 978-5-0060-1129-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сказка о змее

Это случилось в мире, где ещё не появился человек. Солнце щедро дарило своё тепло, облака несли живительную влагу. В лугах паслись олени, ламы, антилопы, дикие овцы и волы. Под землёй жили кроты и суслики. На скалах прыгали горные козлы и барсы. Среди вод плавали рыбы, а по воздуху летали орлы, голуби, вороны. И не существовало ни одного, кто бы поедал других. Все мирно жили и питались лишь дарами земли и вод. Животные полей ели травы, злаки. В лесах кабаны находили жёлуди и ягоды. Кто имел длинную шею как жираф, тот срывал плоды, висящие высоко на деревьях. Птицы слетались на поля и подбирали семена злаков. Рыбам ветер сносил с полей, лесов и гор их пропитание.

В один милый вечер змея лежала на большом плоском камне, нагретом солнцем, широко разинув рот, и к ней случайно залетел туда комар. Змею это позабавило, и она захлопнула свои челюсти. Комар громко зажужжал, щекоча змею изнутри. Она хотела открыть рот, но не успела это сделать, а в этот момент комар запищал громче: «Выпусти меня, змея!» – это развеселило змею, она засмеялась, при этом глубоко вздохнула и случайно проглотила комара.

«Как вкусно, однако! – подумала змея. – Попробую я ещё комаров». И она принялась открывать свою пасть и, когда никто не видел, захлопывать её и поедать невинных насекомых. Со временем она увеличилась в размерах и уже стала крупнее всех своих сородичей. Ей уже не хватало одних комаров, и змея решила есть всех мух, кузнечиков и бабочек, носящихся вокруг неё. Теперь она не просто разевала пасть. Она специально вползала в те места, где летало много насекомых, пряталась и потом внезапно нападала на них из укрытия. Змея ещё сильнее выросла, но ненасытность её увеличилась того больше.

Как-то раз она тайно охотилась на стайку бабочек, среди которых пустилась порезвиться маленькая-маленькая птичка. Стояла ясная, безветренная, но не жаркая погода, бабочки перелетали с одного красивого цветка на другой, ещё более красивый, увлекая пернатую подругу за собой. Змея бросилась в стайку бабочек, но, не разобравшись, схватила маленькую птичку и сильно сжала свои челюсти по привычке. Красная горячая кровь полилась ей в глотку. «Приятная, тёплая и пряная жидкость! Она обволакивает и насыщает! Ах, и какое вкусное мясо! Почему раньше я этого не пробовала?» – подумала змея и тут же начала охотиться на других птиц. Она много съела их в этот день, а ночью у неё выросли два ужасных зуба-жала, которыми она теперь впивалась в каждую новую свою добычу, насыщалась её кровью и, поедая очередную несчастную, приносила её жизнь в жертву роста своего брюха.

Однажды подул сильный холодный ветер. Полевая мышка высунула из-под земли свою головку, так как ей в норку что-то капнуло. «Наверное, начался дождь. Но почему нет облаков? – удивилась она, вылезая на свет. – И что это за огромный ствол дерева? Я здесь никогда не видела его раньше». Но то оказалось не дерево, а тело огромной змеи, с зубов которой и упала одна из капель крови в мышиную норку. Вся морда змеи была в перьях птицы, глаза сверкали, хвост извивался и бился по земле.

«Ты съела друга!» – прокричала смелая мышь. На Земле в то время все общались меж собой следующим образом: птица называла крысу другом, рыба являлась другом выдре, страус также называл другом льва. Слон считал носорога братом; рыба же рыбе или птица птице приходилась сестрой; и все животные звались братьями и сестрами или друзьями.

«Какой она мне друг? И ты не друг мне, ты – моя пища! – гневно прокричала змея, бросилась на мышь и проглотила её. – Теперь я буду охотиться на любую тварь и не стану больше скрываться. Пусть все страшатся меня и служат мне едой». И змея принялась пожирать всех птиц и животных, попадавшихся ей на пути, и не скрывала этого. Со временем превратилась она в огромную гадину, превосходящую по силе любое существо.

Слух о том, что гигантский змей поедает всё живое, быстро распространился по лицу земли. Звери, пытаясь спастись, бежали прочь и передавали встречающимся то, что они видели и слышали. В этих рассказах жил страх. И все пошли к своим царям: звери – ко льву, птицы – к орлу, рыбы – к киту-кашалоту, насекомые – к чёрному муравью. И просили четырёх царей пойти к змею и умолять его перестать есть их братьев и друзей. В обмен на что они обяжутся приносить змею самые вкусные фрукты, лакомые орехи, сладкий мёд диких пчёл и сытные полные зёрна.

Четыре царя пришли к Змею: «Мы тебе обещаем приносить самые вкусные фрукты, лакомые орехи, сладкий мёд диких пчёл и сытные полные зёрна. Ты же не ешь наших братьев и друзей». Змей же громко рассмеялся над словами четырёх царей: «Ни вкусные фрукты, ни лакомые орехи, ни сладкий мёд диких пчёл и ни сытные полные зёрна не заменят мне вкуса крови и разорванной плоти. Но мне надо много, ещё больше, и вы будете сами своими царскими родами убивать и приносить мне пищу. Так велю я вам, иначе сожру вас и весь ваш род!»

И пошли цари, стали во главе своего рода и начали убивать других и приносить их Змею. Львы убивали свиней и козлов, орлы – голубей и уток, киты—кашалоты – морских обитателей, а муравьи – насекомых. Полилась кровь округ земли, крики животных доносились до Змея, а он лишь радовался, зная, сколько много выпьет крови и съест мяса сегодня. Более того, выбрали себе цари помощников для убийства, так как велик был аппетит у Змея и не успевали они. Пришлось охотиться волкам и лисам, акулам и щукам, соколам да совам и другим на безропотных добрых животных.

Собрались мирные звери, продолжавшие есть травы и злаки, плоды и листья. «Как же нам избавиться от Змея, чтобы он перестал заставлять львов, орлов, китов, муравьёв и других убивать нас?» Тогда старый Сизый Голубь громко проворковал: «Я помню те времена, когда кровь не проливалась на земле и все были друзьями и братьями. Я хочу, чтобы так и сохранялось. Послушайте же меня, о звери. Возьми же, носорог, разбегись и ударь огромный камень своим рогом, и расколи его».

Носорог так и сделал. Нашёл огромный круглый камень, больше, чем он сам, отошёл, разбежался и ударил своим белым рогом в центр его и расколол камень на две равные части.

«Теперь пусть соберутся все звери, имеющие копыта, и бьют в середину каждой части камня, чтобы получились как бы две огромные чаши», – распорядился Голубь. И пришли лошади, антилопы, козлы. Стали они вместе бить своими копытами от центра камней к краям, пока не получились две огромные каменные чаши.

Сказал старый Голубь тогда бегемотам: «Возьмите одну из чаш и несите её к Змею. Вы же, слоны, возьмите другую чашу и несите поодаль. Вы же, буйволы, соберите глину белую, которая затвердевает на воздухе, сложите её в большую, плетённую из ивы корзину и идите вслед за слонами. Я же полечу к Змею и поприветствую его. Делайте, как буду говорить вам».

Полетел Сизый Голубь, сел на дерево возле Змея и восхвалил его: «Ты, Змей, поедатель всей твари земной, морской, подземной и воздушной. Зачем ползать тебе на твоём сытом брюхе, пусть лучше бегемоты возьмутся носить тебя на каменной чаше, а буйволы начнут подавать еду в корзине, плетённой из ивы».

«Хорошо, – согласился Змей. – Это очень ты хорошо придумал».

Залез Змей на каменную чашу, понесли его бегемоты. Но пошёл сильный дождь, стал он капать на Змея, и чаша наполнялась водой. Подлетел Голубь к Змею и прошептал: «Змей, чтобы дождь не мочил тебя и не наполнял каменную чашу, позволь слонам держать над тобой другую чашу, пусть она защищает тебя, как широкие листья защищают укрывающихся под ними».

«Это тоже ты хорошо придумал, – изумился Змей. – Пусть слоны закроют надо мной небо от дождя, бегемоты пусть носят меня, а буйволы пусть подадут мне корзину с едой», – утвердил Змей.

Подошли слоны и подняли вторую каменную чашу над Змеем и закрыли его сверху от дождя. Вытащил Змей голову из неплотно прилегавшего места в крае чаши и прокричал: «Пододвиньте же мне скорее мою трапезу». Но Сизый Голубь подлетел и воскликнул: «Вы, бегемоты, ставьте чашу со Змеем на землю; вы, слоны, наступите на верхнюю чашу; а вы, обезьяны, и все звери, мажьте края чаш белой глиной, чтобы, когда она высохнет, не смог Змей вылезти изнутри чаш».

Сделали всё так, как советовал Голубь. Чаши, поставленные на землю, обмазали белой глиной по краям, и слоны стояли на чаше до тех пор, пока глина не высохла, и не скрепились обе чаши, став одним целым.

В ярости Змей пытался вырваться из каменной скорлупы, ничего у него не получилось, ибо слишком жирный он был и огромное брюхо отъел себе. Только голова его могла высовываться наружу да кончик хвоста с другой стороны. Ушли все звери от Змея, а он злился и злился от своего бессилия. Мог он теперь есть только траву, которая росла у него перед мордой, слетавшие с кустов листья да плоды, падающие изредка с деревьев. Старался змей раскачивать свою каменную темницу, чтобы перекатиться с места на место, и иногда ему это удавалось. От постоянных этих усилий со временем через небольшие отверстия между каменными чашами даже вылезли у него маленькие лапы, так, что смог он теперь потихоньку переползать, поедая свежую травку.

Увидела это когда-то обезьяна и закричала: «Ах, как голый череп ползёт, ах, как череп, череп ах, ах, а!..» И стали теперь звать его черепаха. Никогда теперь змей в каменной скорлупе, то есть черепаха не ела чьей-либо плоти, только траву. Оттого все последующие поколения черепах рождались всё меньше и меньше, пока не стали такими же, как теперь. Но кровь, пролитая змеем на земле, не была забыта. Львы, орлы, киты-кашалоты и другие меньшие, убивая для змея, сами вкусили крови и уже не смогли отказаться от поедания плоти. Поэтому с тех пор так и повелось: что по-прежнему траву и листья едят одни, другие же охотятся на них.

* * *

Белый кот

Абсолютно белого кота вынесли в первый раз в его жизни погулять на улицу. Это был уже не котёнок, нет, – взрослый красивый кот с чистейшей белоснежной шёрсткой и необычным именем Ажёрес. Молодая травка зелёными волнами покрывала газон возле дома, а жёлтые одуванчики выделялись на нём весёлыми островками. Кот шёл по абсолютно новой для него поверхности этаким кораблём, прямо, ни на что не обращая внимания; так же, как корабль гудит, он громко мяукал, даже не мяукал, а будто бы лаял, нёс вертикально хвост-трубу и раздувал покрасневшие ноздри. Сделавшимися розовыми ушами он беспрестанно водил словно локаторами, а глаза, с также порозовевшими веками, поражённо смотрели на неизвестно откуда взявшийся огромный незнакомый и неведомый мир.

Но если для него всё было впервой, то вот для воробьёв, сидевших на невысокой яблоньке-дичке, необычным выглядел только кот, выделяющийся белым пятном на привычном травяном покрове, ничуть не прячущийся, не крадущийся, не охотящийся ни на них, ни на кого-либо ещё, да к тому же и громко мяукающий при этом. И так им стало весело и забавно от необыкновенного кота, такой поднялся переполох и громкий гомон на ветках яблоньки, точно воробьям вынесли вкуснейшего корма, но на всех не хватило. Мало того, отдельные молодые, самые озорные и нахальные пернатые прыгали с ветки, проносились над котом, едва не задевая его шкуру, подлетали к нему и зависали прямо возле ушастой головы, как бы насмехаясь над ним, демонстрируя своим поведением: «Что, белянка, теперь-то мы тебя видим, и ничего-то ты нам не сделаешь, и не боимся мы тебя ни капельки, так-то вот!» Кота эти летающие существа ещё больше заводили, и он ещё сильнее начинал орать.

Выправила ситуацию хозяйка, взявшая своего любимца на руки: «Ну, хватит на первый раз, гляди-ка ты, осмелели. Пойдём, Ажёрес, домой, а то эти воробьи совсем распоясались».

* * *

Вечер из жизни мамы

Помните те осенние вечера, когда дни уже стали короче и сумерки наступают неожиданно, без длинных летних теней? Кажется, вот он, ясный день, и вдруг неожиданно подкатил вечер. С тоской вспоминаешь о жарком лете при порывах осеннего прохладного ветра, ёжишься в предчувствии долгой холодной сибирской зимы. И тот вечер ничем бы не отличался от других таких поздних вечеров, если бы не одно происшествие. Мама пошла выгулять собаку по аллее, ведущей к реке.

Но сказать «собаку» – это не сказать ни о чём. Во-первых, это пудель. Во-вторых – карликовый. Вообще-то, пуделя подразделяются на королевских – это самые большие, красивые, они часто выступают в цирке – очень они нарядные; потом идут средние пуделя, и только затем – карликовые. Наш – абрикосового цвета. Это весёлый, подвижный, звонкий, постоянно прыгающий и игривый дружок, никогда никого не обижавший и в каждой собаке или ином животном видевший только товарища и участника своих игр. Правда, иногда он мог закатиться лаем на неожиданно появившегося и, как правило, высокого мужчину, но только в качестве охраны мамы или меня, Светланы. Маму он обожал! Она ему казалась чем-то святым, и защищал он её беззаветно и самоотверженно. Однако все лишь только улыбались над его решительными попытками отстоять своих хозяек, но он всегда получал от них похвалу и, конечно, пару лакомых кусочков во время обеда.

Чаще всего выгуливала его я, потому что это моя собака, я купила её сама. Но пудель являлся любимцем всей семьи. В тот вечер мне надо было к бабушке, и вывести его отправилась мама. Итак, вот с этим самым абрикосовым маленьким пуделем мама вечером оказалась на аллее. Чип – да, я забыла его представить – бежал от дерева к дереву, обнюхивал по дороге всё подряд и делал это с тем важным видом и заинтересованностью, как это делают все собаки.

Кстати о собаках. За миг короче времени, за которое я пишу слово «собака», другой представитель этого отряда четвероногих подскочил к Чипу и попытался сходу схватить его. А мы помним, что уже наступили сумерки. О себе эта собака заявила только глухим топотом и тяжёлым дыханием. Мама инстинктивно автоматически дёрнула за поводок к себе и спасла пуделя от опасности, исходящей от неизвестной разъярённой собаки. Чип повис в воздухе и, казалось, был спасён, но на свою беду он проскальзывает головой сквозь ошейник и падает прямиком в широко открытую пасть, оснащённую, что сразу было видно даже при тусклом свете фонарей, ужасными зубами и особенно выделявшимися огромными клыками. Чип беспомощно обмяк в пасти этой собаки, которая перехватила его ровно посередине и, глухо рыча от удовольствия, замотала головой. Серьёзность ситуации, в которую попал Чип, всю сложность и критичность положения, отягощало то, что челюсти, которыми он был схвачен, принадлежали одной из самых свирепых бойцовых пород собак – истребителю себе подобных, стаффордширскому терьеру, или как его у нас с опаской называют – стаффорду.

Я не знаю, думала ли мама о смертельной угрозе, что представляла данная особь в тот момент для неё самой; наверное, нет. Она решительно бросилась на защиту пуделя! В тревоге за его жизнь она била по злобной морде бойцовской собаки, всё сильнее и сильнее сжимавшей Чипа своими неумолимыми, бесчувственными, жаждущими лишь крови челюстями. Ничего не помогало. Мама о себе не заботилась в тот момент, перед ней стояла одна лишь цель – спасти своего пуделя из пасти этого чудовища. Вдруг её осенило! Она вспомнила, как надо освобождаться от хватки таких собак, где-то она это читала. Мама забежала со спины стаффа, просунула ему правую руку под челюстью, схватила за локоть свою левую руку, а кистью левой руки надавила на затылок агрессора. Таким образом она могла придавить ему горло и заставить раскрыть пасть, но для этого надо было его передние лапы оторвать от земли. Мама попыталась это сделать, но кобель был очень крупный, тяжёлый, и мама вместе с ним повалилась на землю, продолжая давить ему на горло. Стафф делал своё дело: почувствовав вкус крови, он, закрыв глаза, не обращал ни на что внимание, всё сжимал и сжимал бедного Чипа. Из последних сил мама, перекатившись с бока на живот, навалилась всем телом на убийцу. Пытаясь огрызнуться и схватить уже человека, стафф разомкнул пасть, и Чип безвольно и мягко упал на пожухшую траву.

Спасло маму то, что, привлечённые визгом пуделя, рычанием крупной собаки и звуками борьбы, подбежали двое мужчин и стали отгонять разъярённого пса. Это оказались строители, они заканчивали делать неподалёку металлический забор, и вот эти самые прутья от забора и помогли отогнать свирепого терьера от мамы. А она, лишь успев крикнуть «спасибо!» строителям, уже бежала с бездыханным телом Чипа в ветеринарную клинику, которая располагалась неподалёку и работала круглосуточно. Забежав туда, мама только просила человека в белом халате: «Спасите собаку, спасите собаку!» А тот, пожилой человек, ветеринарный врач, увидев маму, лишь ахнул: «Голубушка, вас саму надо спасать, как минимум ваши руки!» Только сейчас мама заметила, что на обеих кистях имелись проколы от клыков и другие рваные раны, из которых текла кровь, а она до этого думала, что это кровь Чипа.

Врачи трудились на двух столах. На одном занимались мамиными руками, на другом пытались спасти Чипа – ему удалили ребро, обработали сквозную рану правого лёгкого, причём, когда он дышал, слышался лёгкий свист, исходящий из неё, наложили шов на живот и так далее. Лишь глубокой ночью маму привезли домой. Долго потом у неё заживали кисти. У пуделя теперь осталась ямка между рёбрами, явственно ощущаемая при пальпации. И от всего случившегося до сих пор живёт страх перед стаффами. Он их теперь чётко различает и не подбегает к ним, а лишь напряжённо облаивает издалека, как бы показывая всем: «Глядите, смотрите, вот он, хищник! Вот он, убийца!» При этом пудель готов в любой момент сорваться и спрятаться от этой страшной собаки. А мама продолжает любить нашего питомца. Только мне кажется, что Чип ещё больше привязался к ней после этого происшествия, что он по-своему, по-собачьи её боготворит. Её, свою спасительницу – мою маму.

* * *

Ящерица

Весна – царица природы! Что-то рождается впервые, что-то пробуждается. Яркие свежие цвета, запахи, ощущения. Радостные звуки птиц, суета насекомых. Все составляющие природы, каждая её клеточка, весело освобождаясь от зимнего сна, созидают продолжение жизни. В Сибири это происходит особенно бурно и выразительно. Жизнь стремится успеть за несколько летних месяцев сделать свои дела, так как затем её захолодит, сожмёт, закуёт в ледяные кандалы и усыпит, словно мертвящим сном, мороз. Чтобы насладиться весной, необязательно стремиться за сотни километров от какого-либо сибирского поселения, но, уже отъехав на десять-двадцать километров даже от города-миллионника, можно окунуться в тишину и запахи леса или бора, особенно прозрачного и благоухающего, прогреваемого мягкими лучами весеннего солнца, которое пока ещё не вошло в полную силу после долгой зимы, а лишь ласкает своими лучами.

Вот в такой прекрасный апрельский день семья Хорошеньковых решила съездить на природу – побродить по лесу. Состав отдыхающих формировался пятью членами: отец с матерью и три дочери – пятнадцати, тринадцати и четырёх лет – Светлана, Екатерина, Анфиса. Все в радостном, приподнятом настроении ожидали встречи с давно знакомыми местами, где уже неоднократно совершали прогулки, тем не менее всегда наполненные чем-то новым, интересным.

Ах да, я совсем забыл! Был с ними и сопровождающий – абрикосовый пудель шести лет. Но вот он почему-то именно в этот раз проявлял какую-то нервозность, настороженность даже в машине, поскуливал и жался в ногах. Над ним шутили и подтрунивали, дескать, Чип – а так звали пса – не хочет больше приключений на свою голову, а вернее сказать, на весь свой небольшой – а он был карликовым пуделем – организм. Дело в том, что, несмотря на всегда позитивный настрой и мирный характер, конкретно этот пудель являлся настоящим страдальцем. То он попал в пасть к стаффордширскому терьеру, чудом спасся, хотя чудом в этом случае явилась мама, вступившаяся в схватку с бойцовской собакой. Пудель отделался пробитым лёгким и укороченным хирургом ребром. То после укуса клещей у него отказывали почки, то слепая, но всё же сторожевая собака, словно компостером, пробила ему своим клыком дырку в ухе. Но все, абсолютно все бродячие собаки почему-то люто ненавидели его. Может быть, потому что Чип им был полный антипод: маленький, чистенький, не имеющий запаха домашний любимец.

Впрочем, я отвлёкся. Пока мы рассуждали о пуделе, машина уже доставила семью в лес. Оставив авто у дороги, путники двинулись по тропинке. Встречала аллея строгих лиственниц, за ней начинались сосны со своим весёлым, пронизанным солнцем пространством. Тем не менее, весенний бор отличался от разогретого, яркого, с усыпляющим воздухом июня леса, когда в жару сосна испаряет смолу. Сейчас веяло лишь свежестью. Пройдя участок бора, вышли к началу берёзового околка, светлого и нарядного. Но, оглянувшись назад, мама вдруг вскрикнула: «Смотрите, смотрите! На нас кто-то смотрит! Что это на сосне?!»

Все молча повернулись и стали вглядываться. Подойдя большими, но осторожными шагами ближе, увидели: да это сова! Огромная белая сова! Она, вцепившись когтями, сидела на толстой сосне примерно в двух-трёх метрах от земли. Дети попытались подойти ещё ближе; сова несколько раз повернула туда-сюда свою голову, которая двигалась, казалось, на каких-то шарнирах; но птицу вспугнули. Оттолкнувшись от дерева, сова полетела вглубь бора совершенно беззвучно; крылья – пушистые, огромные – тихо рассекали воздух. Она как будто плыла, но при этом резко меняя траекторию движения среди сосен. Только лесные ночные хищники могут так бесшумно летать.

Процессия двинулась дальше в берёзовый лес. Здесь их ждала тоже неожиданная встреча. «Заяц прыгнул!» – аж застыв от восторга, прошептала средняя сестра Екатерина. И действительно, огромный серо-коричневый заяц перебежками двигался среди берёз. Анфиса, младшенькая, попыталась его догнать, но тот, резко сделав петлю вокруг куста, видимо, желая запутать преследователя, высоко-далеко прыгнул в сухостой и скрылся из виду. Все затем долго выглядывали, надеясь вновь заметить скачущий силуэт, но тщетно. Заяц – мастер по пряткам.

А высоко с неба раздавались протяжные крики – это парили в поднимающихся воздушных потоках степные ястребы, три-четыре особи. Они своим криком наводили страх на всех других представителей пернатых, за исключением, наверное, сов. Ястребы не просто парили, казалось, они активно что-то выцеливают: то делая большой круг, то опускаясь и планируя в полянах среди берёз. Один из них неожиданно кинулся вниз, метров на пять; словно брызги, полетели в разные стороны перья какой-то небольшой птички; а хищник, ещё немного пролетев по инерции вниз, развернулся и, медленно взмахивая крыльями, понёс свою жертву прочь, двигаясь в направлении аллеи лиственниц.

«Надо же! – Хорошеньков-старший стоял неподвижно. – Ты, видела Анфиса, как ястреб схватил птичку?» – сказал он, обращаясь к младшей дочери.

«Да! Вот так, вот так!» – согнув руки в локтях и растопырив пальцы, изобразила Анфиса нападение. При этом она прижала подбородок к груди, открыла рот и напряглась. Нос её немного загнулся вниз – она показывала клюв хищника. Была такая похожая пантомима, что все рассмеялись.

Однако мы забыли о Чипе. Он тоже по-своему деятельно принимал участие в происходящем: при появлении любой живности замирал, вытягивал шею в сторону непонятного объекта, пытался направить туда свои висячие уши, а главное, взгляд. Чип обладал отличным зрением, но тут он как будто всматривался в бинокль, желая разобрать, что это представляет собой. И так каждый раз.

Остальной путь прошёл без происшествий. Погуляв часа два, путешественники повернули назад. Они уже шли не спеша, рассматривая жёлтые нарядные цветы, суетящихся муравьев, громко жужжащих тяжёлых шмелей. Старшая, Светлана, хотела понюхать растущий неподалёку от тропинки цветок, но остановилась на полдороге к нему и поманила остальных к себе. «Ящерица!» – тихо сказала Света.

«Где, где?» – так же тихо зашептали остальные.

«Вот! Она зелёная, затаилась среди травы».

Еле заметная, различимо проглядывалась только её головка. Младшая не могла рассмотреть, лишь нетерпеливо трогала маму и спрашивала: «Где она? Кто там?» Тогда глава семейства произнёс негромко: «Ловите, ловите!» – Анфиса бросилась за ящерицей, но та, сделав быструю перебежку в сторону дерева, снова затаилась. Отец снял кепку и приготовился накрыть земноводное. С другой стороны подкрадывалась Екатерина. Ящерица от их шагов кинулась прочь.

«Окружайте! Обходите со всех сторон! Света, хватай её руками!»

Если бы кто со стороны посмотрел на ситуацию или, ещё лучше, услышал бы, то ему точно показалось бы, что идёт охота, и люди загоняют свою добычу. Чип с интересом смотрел за всеми. Он не мог понять, кого ловят, и, высоко выскакивая из травы, прыгал наподобие гигантской лягушки в сторону общего движения. Света, упав на колени, прижала ящерицу к земле.

«Бери её аккуратненько за брюшко!» – сказала мама.

«Она такая мягкая!» – отвечала старшая дочь, держа пресмыкающееся пальцами.

«Смотри Анфиса, какая ящерка! Посади себе на ручку».

Младшая подставила ладонь, и зелёная яркая ящерка коснулась кожи лапками. Девочка поёжилась от страха и восторга!

«И ты посмотри!» – мама, держа на руках любопытствующего Чипа, поднесла его к ящерице. Тот, как обычно, вытянул нос, принялся жадно обнюхивать незнакомое существо, отчего его морда стала казаться ещё длиннее. Неожиданно резко ящерица выскользнула из руки Светы, бросилась на этот самый длинный нос Чипа и, каким-то образом прицепившись, повисла на нём. Все от неожиданности застыли: «Что же будет дальше?» Лишь мама, продолжавшая держать собаку, начала быстро-быстро туда-сюда размахивать Чипом, пытаясь сбросить пресмыкающееся. Видимо, пудель тоже ничего не мог понять. Он в свою очередь кружил головой, желая освободить свой нос от зелёной напасти.

Наконец объединёнными усилиями им удалось это сделать. Ящерица бесшумно скользнула в прошлогоднюю траву и пропала. Никто не проронил ни звука. Проводив взглядом ящерицу, они посмотрели на Чипа, который, казалось, слишком интенсивно облизывался. Но тут мама заметила, что он слизывал с носа кровь. Причём кровь текла очень сильно. На чёрном кончике носа собаки оказались явно различимые две ранки от знакомства с ящерицей.

«Как же так? Разве ящерицы кусаются?» – расстроено спросила мама.

«Я и не знал», – сказал отец.

«Вот дикая мать-ящерица! – низким голосом произнесла Анфиса. – Дурара-мать какая-то!» – повторила она также глухо.

Дело в том, что младшенькая оказалась очень ласковым ребёнком. Встречая на дорожке, например, муравья, она говорила ему: «Иди, иди к маме своей!» Найдя дождевого червяка, она тоже посылала его к маме, представляя её какой-то важной и большой особой, настоящей супермамой – огромной, но доброй. А сегодня она, видимо, выведя своё впечатление по силе воздействия на собаку, и встретилась с такой, только злой. «Дурара» – это значит совсем, сверх всякой меры плохая мать-ящерица.

Дети, мама – все жалели Чипа, у которого морда с левой стороны сильно запачкалась кровью.

«Надо везти ставить ему прививку», – жалобно произнесла мама.

«А он так не хотел ехать в лес, опять Чип пострадал», – вторила Катя.

«Это же надо, напала на беззащитную собаку!» – не унималась младшенькая.

«Хорошо, что на Анфису не кинулась! А ведь на уровне лица находилась! Посмотрите на ящерицу, посмотрите на ящерицу!» – съязвил отец.

«А ты тоже кричал: окружайте, руками берите», – оппонировала Светлана.

«Да! Никто не знал, что ящерицы так кидаются! Жить захочешь – кинешься! Наверное, в Чипе она какого-то зверя признала, – рассуждал Хорошеньков-старший. – Да ничего ему не будет – она же стерильная!»

Все с сомнением посмотрели на пуделя.

«Уже завтра к утру увидим», – и отец решительно зашагал к машине.

«Добрый ты наш», – мама двинулась вслед.

Кровь на морде Чипа перестала бежать сама, или это он её зализал. Но всю дорогу домой собака тихо лежала на ногах у мамы. Дети думали о происшедшем и не произносили ни слова, лишь только Анфиса не могла успокоиться, периодически оглядывая всех и принимая важный вид, медленно повторяла: «Злая ящерица, мать – опасная!»

«Осторожным надо быть с незнакомыми животными, даже маленькими!» – обобщил отец.