Сергей Зверев
Тельняшка – наш бронежилет

События, описанные автором в романе, являются вымыслом. Совпадения с реальными событиями – случайность.

«На географической карте мира Аденский залив – это узкая полоска голубого цвета, расположенная между треугольником Африканского Рога и нависшим над ним Аравийским полуостровом. В реальности этот залив – один из самых оживленных морских путей. Через него проходят маршруты пассажирских лайнеров, танкеров, груженных нефтью и нефтепродуктами, сухогрузов с разнообразным сырьем, больших и малых контейнеровозов. Но в последние годы судоходство в этом районе стало весьма небезопасным занятием: в разоренном войной Сомали пиратство – это теперь единственная возможность для местных жителей выбраться из нищеты. Еженедельно, чуть ли не ежедневно, информационные агентства сообщают о все новых захватах не только контейнеровозов, сухогрузов, танкеров, но и скромных научно-исследовательских судов, и роскошных прогулочных яхт. Мировое сообщество все серьезнее задумывается над вопросами безопасности судоходства в Аденском заливе. Многие государства для борьбы с пиратством прислали в эти воды свои военные корабли, но пока существенных результатов мало. Нападения пиратов на торговые суда продолжаются, и их поведение становится все более наглым. Судовладельцам, как и раньше, приходится выкупать у бандитов свои корабли».

Из газетных публикаций

1
16 сентября 2009 года. 2 часа ночи

Купол ночного неба над волнующейся поверхностью моря усеян звездной россыпью. Луны не видно и потому кажется, что моря нет, а под ногами – ежели ты находишься в лодке или на корабле – черная зыбучая бездна. И еще почему-то кажется, что звезды совсем близко – поднимись немного над зыбучей бездной и достанешь самую яркую из них – Полярную звезду из всем известного созвездия Малой Медведицы.

По расположению созвездий, по Большой Медведице у самого горизонта бывалый моряк без труда мог бы определить, что находится он в тропических широтах – сейчас Полярная звезда, как всегда, горела ярче всех звезд и поэтому казалось, что она ближе, чем другие звезды.

Тишина. Жаркий влажный ветер лениво гнал к берегу невысокие, невидимые в темноте волны.

Внезапно в набухшей тишиной темноте послышался непонятный шум. В том месте, откуда раздался этот шум, вода забурлила. Из вспененной воды вынырнула стометровая подводная лодка – сначала высокая рубка, а затем гладкий корпус. Словно черный огромный кит, она вынырнула из черной бездны, казавшейся до этого момента мертвой.

Лодка полностью показалась на поверхности океана. Силуэт громадной рубки просматривался лишь с расстояния пары кабельтовых. Корпус же субмарины растворялся в темноте – он был обшит листами специального материала, который поглощал звук двигателя, что делало лодку невидимой для радарных систем противника.

На палубной надстройке появились мужчины в камуфляжной форме. У каждого из них в руках был короткоствольный автомат с глушителем. Ремни стягивали коренастые мускулистые тела. Переговаривались люди шепотом.

На корпусе подлодки появился десантный плотик, и тут же зашипел сжатый в баллоне воздух.

Деловито и быстро мужчины в камуфляжной форме спустили плотик на воду. На колыхающийся на волнах плотик военные перебрались быстро и молча – по всему было видно, что эти действия ими давно отработаны до мелочей. Усевшись на плот, они тут же стали грести в сторону далекого берега.

Офицер-морпех с загорелым обветренным лицом сказал шепотом:

– По последним данным, которые мною были получены от командира подлодки, сухогруз, вероятнее всего, захвачен пиратами. Не исключено, что пираты будут прикрываться заложниками – в этом заключается вся сложность задания. Наша задача: незаметно подняться на борт сухогруза, ликвидировать пиратов и освободить заложников. Действуем, как и договорились ранее, тремя группами – по трое в каждой. На связь раньше времени не выходить, соблюдать радиомолчание. Старшина Петров остается на плотике.

Таинственная субмарина снова ушла под воду – будто растворилась в темноте, и только поднявшиеся высокие волны, раскачавшие плотик, свидетельствовали о том, что это был не мираж.

Вскоре плотик с морскими десантниками приблизился к замершему на банке сухогрузу – черной громадине, на которой не было ни сигнальных огней, ни государственного флага, ни вымпела, ни какого другого принятого в нейтральных водах обозначения. В темноте надписи на бортах сухогруза не было видно, но днем те, кто проплывал мимо сухогруза, могли различить на его борту белые большие буквы: МИХАИЛ ШОЛОХОВ. Ниже, под названием судна, был обозначен порт приписки – Калининград. Этот сухогруз был одним из многоцелевых сухогрузов 5700 ДВТ.

Бесшумно десантный плотик приблизился к сухогрузу вплотную. Морпехи пришвартовались к массивной якорной цепи, отвесно уходящей в черную воду. На какое-то мгновение морпехи замерли – каждый силился услышать хоть какой-то звук.

На сухогрузе было тихо. Бортовые иллюминаторы были задраены. Создавалось впечатление, что ни на палубе, ни в огромной утробе сухогруза, ни в трехэтажной надпалубной надстройке не было ни единой живой души. Еле слышно плескались о борт невидимые волны.

Командир группы уже готов был отдать приказ на подъем на судно, но неожиданно там, вверху, послышались шаркающие шаги и невнятные выкрики. Что кричали вначале, понять было невозможно, но вскоре выкрики стали более отчетливыми.

– Коз-злы! Ур-роды! – по-русски прохрипел кто-то прямо над головами морских пехотинцев – где-то в районе ходовой рубки.

– Ур-роды, мать вашу! – вслед за этими словами зазвучала отборная матерная ругань. Эти крики прервали два громких хлопка, похожих на выстрелы из пистолета с глушителем. Наверху, на сухогрузе, просвистели пули, цокнули о металл.

Рефлекторно люди на плотике тут же схватились за автоматы.

Но тишина снова окутала сухогруз.

Командир молча рукой показал старшине Петрову оставаться на плотике, а остальным кивнул на черные звенья огромной толстой цепи. По одному морпехи стали подниматься по цепи на борт корабля.

Прошло пять минут. Тишина, нарушаемая еле слышным всхлипыванием волн, все более и более наполняла душу Петрова непонятной тревогой. Сейчас для него было бы гораздо спокойнее услышать наверху звуки борьбы и выстрелы. Но там, наверху, царила гробовая тишина.

Петрова мучило недоброе предчувствие надвигающейся беды. Не раз и не два приходилось ему попадать в подобные переделки, но такого тревожного чувства, как сегодня, он еще никогда не испытывал. Почему-то ни с того ни с сего ему вспомнилось, как бывалые офицеры рассказывали о похожих предчувствиях, которые, как правило, предшествовали трагедии. Говорят, чаще всего подобные предчувствия посещали бойцов перед атакой. Бывало, что в такие минуты человек начинает плакать. Тоска, жестокая и непонятная тоска охватывает душу бойца в эти минуты.

Почему так тихо?..

Что это были за крики? Что произошло и происходит сейчас там, на сухогрузе?

Не выдержав, старшина Петров щелкнул тумблером портативной рации и, поднеся ко рту микрофон, негромко произнес:

– Первый! Я Второй! Первый, отвечайте...

Но первый молчал.

Петров поднял голову, силясь рассмотреть хоть какое-то движение на борту нависающего над его головой сухогруза, куда только что поднялись его друзья.

Последнее, что увидел старшина, была стрела-болт, выпущенная сверху из бесшумного арбалета, которая вонзилась ему прямо в горло как раз туда, где бронежилет не защищал его молодое тело...

Молча старшина упал с плотика в воду.

Какое-то время его тело, удерживаемое на воде пробковым жилетом, покачивалось на волнах возле плотика. Затем ленивые, безразличные к судьбе человека волны стали медленно относить его в сторону берега – все дальше и дальше от корабля. После падения мертвого тела Петрова в воду ничто больше не нарушало ночной тишины Аденского залива.

2
16 сентября 2009 года. 10 часов утра

Москва. Смоленская площадь. Здание МИДа. С восьмого этажа этого здания открывается унылый вид на площадь, запруженную машинами и людьми. Когда наблюдаешь отсюда, с высоты, за людьми, снующими по площади, вечно озабоченными, не обращающими никакого внимания на окружающих, – они кажутся какими-то ненастоящими, игрушечными. Это ощущение нереальности той жизни за окнами усиливалось еще и тем, что сюда, на восьмой этаж, в уютные кабинеты, не проникали никакие звуки с улицы.

В одном из кабинетов все того же восьмого этажа находились трое: хозяин кабинета Сорокин Илья Петрович и двое его гостей.

Илья Петрович был человеком пожилого возраста, имел редкие волосы и большие залысины, широкий мясистый нос, круглые старомодные очки, одет он был не по моде чиновника – без галстука, в легкой светлой рубашке с короткими рукавами. И было даже странно, как этот человек очутился здесь – в строгом солидном заведении, куда люди приходят на работу в одинаково сшитых костюмах, при обязательных галстуках и в одинаковых рубашках...

Глядя на полноватое, обрюзгшее лицо Ильи Петровича, даже как-то и не верилось, что когда-то он был стройным симпатягой, работавшим в основном за границей то под прикрытием посольства, то представителем торгпредства, а то и в качестве спецкорреспондента центральной московской газеты. В свое время, как писатель и журналист, Сорокин даже издал книгу о нравах и обычаях в странах, где ему удалось побывать. В этой увлекательной книге он писал о львах и тиграх, о громадных анакондах, которые могут запросто проглотить олененка или дикого кабана, он красочно описывал дикие джунгли, в которых живут последние представители диких племен, по-настоящему так и не познавших благ цивилизации. Книга Сорокина пользовалась огромной популярностью у читателей. Читая ее, люди представляли автора отважным путешественником, любителем дикой природы, рискующим своей жизнью ради одной цели – познакомить людей с неизведанными странами и народами, их населяющими.

И никто из них даже и не догадывался, какие аферы в свое время проворачивал Илья Петрович.

Много лет назад за границей на одном из приемов торгпредства Сорокин случайно толкнул жену премьер-министра той страны, в которой он тогда работал. Извинившись перед дамой, он тут же представился и с улыбкой, глядя ей в глаза, рассказал пару русских анекдотов. Один анекдот был о неуклюжих русских чекистах, пытающихся выведать военные секреты у прекрасных дам, а другой – типичный анекдот о еврейской жизни, о вечно неунывающих Саре и Абраме...

Пожилая жена премьер-министра весело, от всей души посмеялась и потом, вернувшись с мужем домой, еще долго вспоминала этого вежливого симпатичного работника торгпредства – его ненавязчивую улыбку, его деликатность...

Вскоре после этого, во время дружественного визита этой дамы и ее мужа в Москву, она случайно встретила Сорокина в вестибюле «Метрополя», где, как оказалось, этот весельчак и балагур снимал номер. Теперь они встретились как старые знакомые...

Сорокин буквально обворожил пожилую даму своей галантностью. Пока премьер-министр познавал красоты Кавказа и Самарканда, его жена также не скучала. Сидя в ресторане и ловя на себе восхищенные взгляды Сорокина, она и сама не заметила, как влюбилась в этого веселого русского.

Не зря говорят: любовь зла, полюбишь и козла...

Сорокин не был козлом, а жена премьер-министра, как и всякая жена чиновника высокого ранга, была одинока, и теперь, очутившись за пределами своей страны, избавленная от преследования вездесущих папарацци, освободившись от пристального внимания охранников, ощутив себя снова молодой и свободной, она потеряла голову...

Была ночь, был полумрак в уютном метрополевском номере, было легкое шипучее шампанское, были тихие нежные признания в любви, которых так не хватает в обыденной жизни, где из года в год все одно и то же: светские приемы, посещения театров, замкнутый круг знакомых, из которого жене премьер-министра вырваться невозможно, да еще – холодный, безразличный к ее тревогам муж, вечно занятый заседаниями, светскими приемами и зарубежными командировками... Были обнаженные тела на белых простынях, были страстные объятия.

Все было таким ярким и запоминающимся, как никогда еще не было в жизни жены премьер-министра.

Потом, счастливая и веселая, она уехала домой, унося в душе образ своего любовника – страстного симпатяги Ильи, Ильюшеньки, как она его называла перед прощанием.

А через пару месяцев жене премьер-министра вручили конверт с фотографиями, на которых была запечатлена она в объятиях своего Ильюшеньки. Женщина сразу все поняла – кем на самом деле был ее молодой русский любовник. Все...

Остальное, как говорили коллеги Ильи Петровича, было делом техники – более десяти лет после этого жена премьер-министра поставляла КГБ нужную информацию. Но это уже Сорокина не касалось – он в эти годы мотался по другим странам, выполняя другие задания.

Сейчас Сорокин, как сам шутил, готовился идти на побывку. Но, хотя он и шутил о пенсии, взгляд его умных глаз говорил об ином. В организации, где он служил, как известно, бывших не бывает...

Один из гостей Сорокина был гораздо моложе его. Одет он был в строгий элегантный костюм темного цвета, в один из тех костюмов, которые шьются по спецзаказу в спецателье и которые обычно носят чиновники высокого ранга. Его неяркий языкастый галстук, подобранный под цвет шелковой серой рубашки, его неброские, но явно дорогие запонки, поблескивающие на рукавах рубашки, его аккуратная короткая прическа, его неторопливые жесты – все это указывало на то, что их обладатель был персоной значимой. Посторонний наблюдатель, глядя на его почти юношеское, гладко выбритое лицо, мог только дивиться тому, как человек в столь молодые годы мог взобраться на такую высокую ступень карьерной лестницы.

Но дивиться тут было нечему – в последнее время, стремясь избавиться от вездесущей коррупции, раковой опухолью разъедающей не только властные структуры, но и всю страну, администрация набирала молодые кадры, которые не были бы отягощены ни старыми связями, ни старыми привычками, а были заняты только работой и рады тем грандиозным перспективам, что открывались им в новые послеперестроечные времена...

Третьим человеком в кабинете Сорокина был контр-адмирал Прохоров. Черный китель с золотыми погонами, штаны с генеральскими лампасами – все на нем сидело как влитое; у него были четкие, резкие черты лица и седые коротко остриженные волосы, которые, как ни странно, не старили Прохорова, а наоборот – молодили...

Троица сидела не за рабочим столом, а за небольшим круглым и низким столиком из красного дерева, стоявшим возле окна. Большое окно открывало вид на площадь. Однако если кто-нибудь из здания напротив надумал бы рассмотреть, что происходит внутри кабинета, то он вряд ли бы что-нибудь увидел – пуленепробиваемое спецстекло, изготовленное по секретной нанотехнологии, называемой в среде специалистов «я тебя вижу и слышу, а ты меня – нет», полностью скрывало не только от любопытствующего постороннего взгляда, но и от электромагнитных волн различной частоты все, что происходило в кабинете.

Большой рабочий стол был практически пуст, на нем стоял только огромный жидкокристаллический монитор и лежали пара папок с корреспонденцией, да еще недалеко от монитора находилась квадратная коробка – связь. За высоким массивным стулом хозяина кабинета на ровной серой стене висел портрет президента в продолговатой рамочке. С него на присутствующих в кабинете взирал еще молодой мужчина с мягкой, добродушной полуулыбкой.

Тот факт, что хозяин кабинета усадил гостей не за рабочим столом, а за низким круглым столиком из красного дерева, стоящим недалеко от рабочего стола, свидетельствовал о важности разговора. Рядом со столиком на стене висела карта. Недалеко от нее находилась потайная дверь в кабинет помощника. Карту от посторонних глаз скрывала аккуратная, под цвет стены штора. Возле круглого низкого столика стояли уютные кожаные кресла – в них и сидели беседующие.

То, что хозяин кабинета вел разговор с гостями не за рабочим столом, свидетельствовало не только о важности разговора, но и о том, что его посетители по рангу ничуть не ниже его.

Как ни странно, но вел беседу не хозяин кабинета, а молодой человек в штатском.

– Итак, Алексеевич, – обращение было адресовано контр-адмиралу, – обрисуйте ситуацию. Что все-таки у нас происходит? Сами понимаете, к кому попала на контроль данная ситуация. Так что мне в скорости придется ответ держать, – при этих словах молодой человек кивнул головой в сторону портрета на стене.

Будто по команде, его собеседники посмотрели на портрет на стене. И им вдруг показалось, что умный взгляд человека на портрете изменился – стал жестким и колючим, а полуулыбка на его полноватых добродушных губах исчезла, им показалось, что этот человек мог вот-вот появиться в кабинете и тихо, но жестко произнести: «Отвечать придется. Никуда не денетесь. Контроль есть контроль, он каждого касается. Так что, дорогие мои, готовьтесь к разбору полетов».

Военный помолчал. Затем, кашлянув в кулак, стал говорить. И по тому, как он говорил, можно было догадаться, что все они, находящиеся сейчас в кабинете, знают друг друга давным-давно, что всех их связывает что-то общее: то ли дружба, то ли работа...

Как и большинство чиновников, они знали возможности друг друга, знали, кто под кем и над кем ходит, и потому жестко выполняли основной закон службы: не зарываться и не терять связи со своими собратьями, ибо чиновничество при любой власти – вечно, а высокое начальство – временно, ибо власть может менять название, а сущность чиновника неизменна...

– Викторович, – сказанное контр-адмиралом звучало взвешенно и спокойно, – сухогруз «Михаил Шолохов» изначально приписан в Калининградском порту, принадлежит российско-немецкому судооператору и находится в долгом фрахте ^[1].

Из Калининграда «Шолохов» отправился в Амстердам. По официальным данным, судно в Калининграде было загружено лесом, в Роттердаме произведена дозагрузка. Что за груз был принят на борт – неясно. Офис фирмы, которой принадлежал груз, внезапно сгорел. Хозяин груза – бывший российский гражданин – исчез. По линии Интерпола мы объявили розыск хозяина груза, но результатов пока нет. Фирма была создана, по нашему мнению, именно под эту загадочную дозагрузку – типичная однодневка. Копии судовых деклараций исчезли. Вскоре «Шолохов» встал на стоянку у берегов Сомали. Сломался дизель-генератор. Поломка серьезная. Даже простая нехватка электричества приводит к частичному, а то и полному отключению электросистем, обеспечивающих нормальную работу холодильных камер. Если на сухогрузе в контейнерах находится так называемый скоропорт и вдруг отключатся холодильные установки, то сами понимаете, к чему это может привести...

Последнюю информацию мы получили от капитана судна. Потом связь неожиданно прервалась. Проходящие российские суда пытались связаться с земляками, но безуспешно. Сейчас судно стоит на банке с заглушенными двигателями. Признаков жизнедеятельности на нем не обнаружено. Сухогрузом, естественно, заинтересовались международные силы по обеспечению безопасности судоходства. Фактически «Шолохов» превратился в летучий голландец. Мы послали запрос в порт приписки. Информация оттуда ушла в Минторговли, а оттуда – сюда. – Контр-адмирал кивнул головой на Сорокина. Помолчав, Прохоров добавил: – По нашему мнению, это дело пиратов. Вчера ночью мы отправили на судно группу захвата. Но, – контр-адмирал развел руками, – операция провалилась. Сейчас выясняем причины. Операция была просчитана до мелочей. Проблема усугубляется тем, что вблизи судна нет наших кораблей обеспечения. Единственное, что нам доступно, – это спутниковый мониторинг. И он показывает, что на судне никого нет.

Военный замолчал.

– Какие у вас соображения по этому поводу? – обратился молодой человек к хозяину кабинета. Судя по всему, здесь он чувствовал себя главным.

– Думаю, – отвечал Илья Петрович, – что вышеозначенные контр-адмиралом события не похожи на деятельность пиратов. Возможно, последними пользуются как прикрытием для совсем иных целей. Как правило, пираты себя так не ведут. Их практика и тактика – вооруженный захват, за которым тут же следует требование выкупа за заложников и груз. Затем следуют угрозы затопить судно и убить заложников. В большинстве своем торговые суда принадлежат частным компаниям. Застрахованы фрахты в частных страховых компаниях. По этой причине государство как таковое к освобождению кораблей отношения не имеет. К тому же нападения пиратов на корабли происходят в международных водах. Силовая операция в данных случаях – это большой риск. Хорошо если на судне находится лес. А если нефтепродукты? Кому нужны экологические катастрофы мирового значения? Да и рисковать жизнями мирных, ни в чем не повинных людей никому не хочется. Пираты этим пользуются. Вообще фантастика какая-то, утопия – двадцать первый век, а пиратство, как в семнадцатом веке... Дикость несусветная! Цивилизация будто по кругу ходит.

– Не будем обсуждать судьбы цивилизации, – деликатно оборвал Илью Петровича молодой человек. – Скажу следующее. Не хотелось бы с вами делиться информацией, но придется. По нашей, пока закрытой информации, груз, находящийся на «Шолохове» и загруженный в Роттердаме, не совсем обычный... Дело попахивает международным скандалом. А тут еще одна радость на наши головы свалилась. В районе Африканского Рога формируется мощный циклон, вызванный муссонными ветрами. Вероятнее всего, он захватит и «Шолохов». Судно будет или выброшено на берег, или унесено в море. А оно, заметьте, неисправно. При том что груз, который на нем находится, крайне и крайне опасен... Счет идет на сутки. Нужно срочно принимать решение.

В кабинете воцарилось молчание.

И снова, так уж получилось, беседующие взглянули на портрет – теперь с надеждой, как на избавление от всех надвигающихся трагедий. И опять, как показалось присутствующим, глаза человека, внимательно смотревшего на них, изменились. А его полные губы стали вдруг сжатыми и узкими, какими они бывают у людей злых и мстительных...

Им казалось, что человек на портрете хотел сказать: «Думайте, думайте – и принимайте решение. Здесь дело государственной важности, нечего фантазировать и рассуждать о судьбах цивилизации. Без вас для этого умники найдутся. По телевизору в телешоу каждый день трещат до головной боли...»

– Что вы предлагаете, Алексеевич? Посылать еще одну группу захвата? – снова обратился молодой человек к контр-адмиралу.

Прохоров закивал головой:

– Вряд ли успеем. Подлодка ушла на боевое дежурство. Да и есть ли смысл рисковать моряками, если мы не знаем ситуацию на судне? Где гарантия, что все снова не пойдет кувырком. Но, и это главное, как быстро мы сможем доставить туда людей?

Все замолчали. Молчал и Илья Петрович. Он напряженно думал о том, как можно достойно и с честью выйти из сложной ситуации. Но так и не смог придумать ничего дельного.

Наконец представитель администрации медленно и взвешенно заговорил. И по тому, как он говорил, его собеседникам стало ясно: сказанное было припасено им заранее, это была его домашняя заготовка. И затеял он весь этот разговор лишь с целью выяснить, есть ли иные, более подходящие и лучшие способы выхода из сложной ситуации:

– Есть мнение о решении данной проблемы...