Сергей Зверев
Солнечное сплетение

Вот только Плешивый Ахмед все больше хрипит, кашляет кровью. Загибается, сволочь!

Если он сейчас откинет копыта, то наши великолепные гастроли были зря. И моя выездная труппа отработала впустую. Конечно, стоимость высокоточного оружия из зарплаты не вычтут – это мне лет сто надо пахать, не покладая рук. Но обидно…

– Тормози, – приказал я. – Пора заняться делом.

«Тойота» съехала с дороги, уткнувшись массивным бампером в заросли кустарника. Мотор Рад не глушил.

Плешивого мы аккуратно вытащили из кабины и почти нежно усадили на сухую землю.

Я нагнулся над ним:

– Поговорим, брат?

– Шайтан твой брат, – прохрипел Плешивый. – Позор твое имя!

Он понимал, что умирает, и теперь уже не хотел торговаться – у него возникла идиотская мысль умереть с честью и попасть в райские кущи. И мне предстояло его максимально быстро разубедить в этом пагубном намерении.

– Не надо поэзии, – улыбнулся я. – Ахмед, ты сдохнешь без всякой чести. Твои люди пытались тебя убить. Свой долг ты не выполнил.

– Я зарезал много неверных. Меня будут помнить.

– Твои люди пустят слух, что ты предатель, чтобы оправдаться перед собратьями.

– Возможно и так, – Плешивый скривился. Видимо, он и сам подумывал о таком подлом раскладе.

– На тебе много грехов, Ахмед, – сказал я. – И самый главный, ты связался с гяурами, чтобы убивать мусульман. Из лучших побуждений, но это ничего не меняет. Это большой грех.

Он не ответил. Только застонал и бросил на меня взор, в котором мелькнуло какое-то победное чувство.

Черт, а ведь он все бледнее и бледнее. Князь снова перевязал его и вколол в вену содержимое шприца из прихваченной нами аптечки, но надолго басмача не хватит. Был бы здоров, я бы без проблем выцедил из него всю информацию, до последней капли, как путник в пустыне воду из бурдюка. Есть для этого средства и методы. Но сейчас не поможет ни химия, ни боль. Он уже одной ногой в могиле…

Нужно его расколоть. Сразу.

И вдруг меня как озарило. Как говорят наши военные – у меня есть мысль и я буду ее думать. Так вот думать ее у меня времени не было. И я, присев на колено рядом с Плешивым, как в Ледовитый океан со скалы бросился:

– А ведь ты отказался от их предложения, Ахмед… Почему?

– Потому что ты прав, – неожиданно спокойно произнес Ахмед, выпрямляясь и смотря мне прямо в глаза. – То, что они сказали делать, – это большой грех. Аллах мне не простил бы.

– Разве Аллах не прощает то, что сделано во имя его? – с насмешкой спросил я, понимая, что иду по грани и хрупкая ваза его откровенности может разбиться под напором моих грубых слов, но меня какая-то интуитивная волна несла вперед. Бывает так, что я ловлю эту волну, и, как правило, она возносит меня к успеху.

– Но только не тогда, когда цена – тысячи правоверных, детей и женщин. Аллах не принимает человеческие жертвоприношения. Джихад – путь борьбы с неверными, а не с единоверцами…

– Что тебе предлагали?

– Не знаю точно… Я лишь понял, что цена будет очень, очень велика.

Басмач закашлялся. Что-то он недоговаривал. Знал многое, что не хотел говорить даже перед лицом смерти. Ладно, это лирика. А проза в том, что он должен еще кое-что успеть нам поведать.

– Эти неверные отказались от своих задумок? – спросил я.

– Нет. Они пошли к другим. Они нашли самое грязное животное на свете.

– Кого?

– Песчаного Льва.

– Гаданфар Шараф эль-Дин? – уточнил я. – Имя одного из самых отмороженных полевых командиров с готовностью всплыло в памяти.

– Да. Он согласился. Он давно принадлежит им.

– Англичанам?

– Да… Со всеми потрохами он их.

– А ты?

– А я… А я уже ничей…

Он снова закашлялся. И прикрыл глаза.

– Когда это будет?

– Осталось немного дней. Они давно готовились.

– Как это будет?

– Не знаю. Не знаю…

Он обмяк – я видел, что жизнь вытекает из него, как вода из треснувшего кувшина. Потом усилием воли он вернулся в подлунный мир. И прошипел:

– Я тебе все сказал. Пообещай мне одно, гяур.

– Что хочешь?

– Когда будешь убивать Песчаного Льва, скажи, что это я отдал вам его. Я хотел бы видеть его лицо при этом. Но не смогу.

– Хорошо.

– Убей его… Убей…

Кровь потоком хлынула изо рта полевого командира. Плешивый дернулся, по его телу прошла судорога. И он замер…

Я поднялся на ноги. Огляделся. И кивнул Раду:

– Готовь связь с Центром. Нам есть что сказать…

Глава 6

Сколько же лет прошло с того момента, как по дороге на Баграм лейтенанта Топилина взрывной волной смело с брони БТРа и кинуло на камни?

Уже много позже, в Москве, он услышал песню:

 
Нет, Афганистан не сон, не обман,
Я память друзей не предам.
Я вижу сквозь даль дорогу в Джабаль
И наш поворот на Баграм.
Ударил фугас, но Бог меня спас,
Не знаю, чужой или свой.
Над грудой брони смерть, повремени,
Я, кажется, снова живой.
 

И такая дрожь пробрала от этих слов. Будто про него спето. Именно в том месте все и произошло. Была и дорога в Джабаль. И груда брони. И странное ощущение, что должен был погибнуть, но получил еще один шанс, чтобы сделать в жизни что-то очень важное.

Это был 1983 год. Другая эпоха. Другая страна. Иногда начальнику ГРУ казалось, что все это было не с ним. Но есть такая особенность сознания – образы в памяти блекнут, воспоминания порой тускнеют настолько, что человек вообще не уверен, было ли все на самом деле или только привиделось. Однако вдруг заноет старая рана, и будто молния высветит прошлое – картинкой, целостным ощущением, а то и почувствуешь снова холодное дуновение смерти, которая тогда прошла стороной.

То ранение Топилин пережил относительно легко и после госпиталя вернулся в строй. Но о той упругой взрывной волне, едва не забравшей его жизнь, все время напоминали боли в поврежденном позвоночнике. Он не любил сидеть за рабочим столом. Совещания ему давались тяжело, поскольку спина начинала нестерпимо ныть. Обычно ближайших помощников он выслушивал, развалившись вальяжно на диване в углу кабинета, предоставив собеседникам не менее удобное кресло. Мягкую мебель для своих кабинетов он всегда выбирал сам и с особой тщательностью.

Его заместителю генерал-лейтенанту Шабанову приходилось порой не один раз в день протирать это мягкое бежевое кожаное кресло, которое стало родным.

Вот так, удобно утонув в мягких подушках, в хмурый мартовский день руководители одной из мощнейших в мире разведывательных структур обсуждали последние данные по операции «Заслон».

– Ну что ж, твой Барс подтвердил звание заслуженного счастливчика вооруженных сил, – отметил Топилин.

– Как посмотреть, – поморщился Шабанов. – Сработали грязно. Источник информации оставил наш бренный мир раньше времени. Не успел сказать все.

Генералы между собой общались на «ты». Они знали друг друга со времен учебы в одной группе в Академии Советской Армии – так называлось военно-дипломатическое учебное заведение, готовившее сотрудников аппаратов военных атташе, а заодно и оперативников зарубежных резидентур ГРУ. В АСА принимали на учебу офицеров, имевших за своими плечами несколько лет добросовестной службы в войсках. В то время Топилин после окончания Московского высшего военного училища имени Верховного Совета, отличавшегося такой жесткой дисциплиной и муштрой, что им пугали курсантов других военных вузов, послужил в Закавказском округе и в Афганистане, получил контузию и орден Красной Звезды. Бесшабашный, лихой, хулиганистый, но одновременно на удивление интеллигентный и начитанный Шабанов после Рязанского десантного училища тоже немало потопал по афганским горам, заслужил боевые награды и так сжился с войной, что дважды отказывался от замены. Вот эти два бравых боевых капитана сдружились за годы учебы в академии. После окончания они постоянно служили вместе в разных резидентурах – в Индии, Японии, Ливии, под прикрытием посольств, контор «Аэрофлота», внешнеэкономических представительств. При этом то один подчинялся другому, то наоборот. И вот теперь оба достигли максимальных высот в своей организации, и, надо отдать должное, вполне заслуженно. Топилин являлся отличным организатором и дипломатом, а несколько прямолинейный Шабанов был агентурщиком от бога, мастером оперативных комбинаций и фанатиком этого дела, а также очень неплохим аналитиком. Так что с руководством «Аквариуму» наконец-то повезло.

– Теперь мы наверняка знаем несколько моментов, – сказал Топилин. – Косвенно подтверждается версия о готовящемся массовом убийстве мирного населения.

– Можно и так трактовать последние слова полевого командира, – согласился Шабанов.

– Естественно, это преступление запишут в список зверств Сирийской армии, которой потакает Россия.

– Плохо, что ни способа, ни места совершения акции мы не знаем.

– Зато узнали кое-что другое. Главного исполнителя, – Топилин хищно прищурился. – Что у нас есть на него?

– Гаданфар Шараф эль-Дин по кличке Песчаный Лев. Фигура известная своими зверствами, показной набожностью и беспринципностью на грани фантастики. Сорок пять лет. Гражданин Бельгии. Родился в Ираке. Окончил университет в Манчестере, по образованию программист, даже работал по специальности в одной из инновационных компаний в Бельгии, подавал надежды.

Топилин взял протянутую ему папку с досье на Песчаного Льва. Итак, пятнадцать лет своей жизни этот террорист провел в Англии. Там попал в сети радикальных исламских группировок, а затем, поднявшись наверх в иерархии борцов за чистый ислам, стал затягивать в эти сети других. На него обратили внимание британские спецслужбы и сделали ему предложение о сотрудничестве, от которого тот не смог отказаться. В Европе ему дозволялось многое, в том числе собирать вокруг себя стаи бешеных собак, которым в один момент сказали «фас» и кинули раздирать в клочья Ближний Восток. Похоже, тут имела место старая как мир история – спецслужбы искренне полагали, что руководят своим агентом и направляют его. Песчаный Лев считал, что сам использует спецслужбы в своих целях. И все были довольны. До поры до времени.

– Где-то пару лет назад тесное сотрудничество Песчаного Льва с кураторами из британской разведки дало трещину, – проинформировал Шабанов. – Поднявшись до крупного полевого командира, он вообразил себя больше никому ничем не обязанным.

– Думаю, ему убедительно разъяснили, что это заведомо проигрышная позиция, – усмехнулся Топилин.

– Ну да. В мире, где людей могут произвольно назначить или лидером национально-освободительного движения, или кровавым террористом, врагом демократии и огородным пугалом, тебе быстро объяснят, с кем можно ссориться, а с кем ни в коем случае нельзя, – кивнул Шабанов. – Думаю, Песчаный Лев все понял и решил реабилитироваться перед кураторами. А это возможно, только подписавшись на очень грязную работу. Видимо, в итоге он надеется получить свои плюшки и занять более значимое положение в Халифате.

– Хорошо, предположим, исполнителя мы знаем. И перед смертью этот Плешивый сказал правду, а не обвел вокруг пальца неверных, пустив их по ложному пути.

– Барс уверен, что Плешивый не соврал.

– Ладно, доверимся хваленой интуиции командира «Бриза». А что дальше? У нас есть оперативные позиции в окружении этого проклятого программиста-салафита?

– Агентура в окружении Песчаного Льва имеется у сирийских товарищей. Но я не уверен в ее эффективности. Ведь никаких сведений о готовящейся акции от нее не было.

– То есть агентурной подсветки у нас нет. И времени на внедрение и оперативные комбинации тоже нет, – подвел итог Топилин. – Что отсюда следует?

– Против лома нет приема. Нам остается только захватить Песчаного Льва и выбить из него информацию.

– По твоему тону я понял, что на этом тернистом пути нас ждут немалые трудности.

– Именно. Песчаный Лев помешан на своей безопасности. Никогда не ездит одним маршрутом. Всегда появляется на позициях внезапно. Передвигается в основном по территории, плотно контролируемой Халифатом. Конечно, рано или поздно мы его поймаем. Но поздно нас не устраивает, не так ли?

– Не устраивает, – кивнул Топилин.

– Мы сориентировали наши ДРГ, заброшенные на территорию Халифата, на получение информации о нем, его розыск и захват.

– Надеюсь, ты не забыл уведомить, что он нужен нам только живым.

– Соответствующий приказ имеется. Но, если честно, ситуация куда проще и категоричнее. Конечно, наши диверсионные группы в поиске, преисполнены энтузиазма, отлично подготовлены и готовы рвать зубами врага. Но реально наших оперативных и агентурных возможностей хватит только на один серьезный удар. И ближе всех к цели группа «Бриз». Ее боевая подготовка, вживаемость в местную среду неизмеримо выше, чем у других. Предлагаю сосредоточить все ресурсы на них. Будем наводить на цель Барса с его волкодавами.

– А что, эти ребята еще недостаточно засветились? – с сомнением произнес начальник ГРУ. – Такой шум подняли.

– Не думаю, что гибель Плешивого и его банды будет предметом какого-либо расследования. Эта шайка всем поперек горла давно стояла, даже их друзьям-салафитам. Так что грохнули – и ладно. А мы создадим «Бризу» железное прикрытие… Степан Климентьевич, поверь. Эти ребята уже взяли след. И они своего не упустят…

Начальник ГРУ задумался. Потом без особого энтузиазма кивнул:

– Ладно… Это какое-то Монте-Карло получается. Когда на рулетке все деньги ставят на одну клетку.

– Бывает, что это единственный способ получить достойный выигрыш…

Глава 7

Я положил ладонь на теплый камень древних стен. Прикрыл глаза, ощущая, как по телу пробегает горячая волна. На миг ощутил отголосок страстей и чувств, которые напитывали эти стены больше тысячи лет. Здесь были и надежда, и отчаяние, и благоговение. И печать боли поверх всего. Недавней безумной боли и безмерного отчаяния…

Монастырь был небольшой, на полтора десятка монахов, и очень древний. Его окаймляли трехметровые крепостные стены из песчаника. Скромный храм, переживший полтора тысячелетия, напоминал обычный дом с островерхой черепичной крышей. Вычурная колоколенка, выкрашенная в голубой цвет, придавала ансамблю некоторую легкость – построенная в девятнадцатом веке, она являлась подарком русского царя Александра Третьего Антиохийской православной церкви, паствой которой являлось почти десять процентов населения Сирии.

В монастыре хранились уникальные книги и иконы – древние, почитаемые, некоторые были скрыты от посторонних глаз. Здесь, на благословенной сирийской земле, монахи пытались нащупать узкую тропинку между материальным и духовным миром, между людьми и Богом.

Монахи больше тысячи лет жили мирно и с мусульманами, и с язычниками, и с атеистами-материалистами. Их уважали и почитали все. Пролетели Средние века, эпоха Возрождения, мировые войны. Грозные завоеватели ступали тяжелой поступью близ этого вырванного из потока времени места. И, как правило, обходили стороной эти стены, не тревожа монастырский покой. До той поры, пока в двадцать первом веке не пришел Халифат. И монастыря не стало. Теперь это были пустые стены, в которых угас священный огонь.

Князь присел на колено, посмотрел на засохшие коричневые пятна, пропитавшие песок перед распахнутыми тяжелыми монастырскими воротами.

– Место казни, – отметил он. – Здесь божьи люди приняли страшную смерть.

Мчавшийся на своих чертовых «тачанках» мобильный отряд Халифата под настроение решил заглянуть сюда. Живых басмачи не оставили. С их точки зрения, они совершили воистину благое дело. Тот, кто не почитает Аллаха, притом только так, как этого требует ваххабитская вера, должен быть убит или стать рабом. Проповедники чужих религиозных учений должны быть однозначно уничтожены, а их имущество разграблено. Все просто, ясно и никаких нюансов.

– Это не мусульмане. Это дети Сатаны! – прошипел Утес, сжимая кулаки.

Мы прошли через ворота. Во дворике на каменных плитах тоже были засохшие коричневые следы крови. Месяц с момента казни здесь не было дождей. Они хлынут и смоют эту кровь. Но сейчас казалось, что она будет здесь вечно, как напоминание о жутком и совершенно противоестественном человеческой природе действе. Утес прав – это могли сотворить лишь люди, чью душу сожрали демоны…

Направив сообщение в Центр, я ожидал дальнейших указаний. Вариантов было два – эвакуация, если руководство посчитает, что свою часть задания мы выполнили. Или новое целеуказание, приказ доделать работу. Второй вариант меня устраивал больше, поскольку я не любил оставлять недоделанные дела.

Какое решение по нам принял Центр, так и не было ясно. Нам велели выдвигаться на точку, где можно спокойно отлежаться, и там ожидать приказа. Путь наш пролегал немножко в стороне от знаменитого монастыря.

Зачем я приказал свернуть сюда? Набраться ненависти? Нет, мы и так прекрасно знаем, с какой чудовищной силой сражаемся. Но я просто не мог проехать мимо. Может быть, эти вибрации разрушения, исходящие от нашего врага, помогут лучше понять его суть. Понять дракона, мечтающего утвердиться на этой земле на века. И вогнать ему осиновый кол в глотку.

Мы вошли в гулкое, пустое помещение монастырского храма. Пули изуродовали древние фрески. Осколками от гранат были посечены колонны, резная конструкция царских врат, алтарь. К стене была прислонена большая икона Спасителя, и в самом ее центре зияли пулевые пробоины – древний мудрый лик использовали как мишень. В углу были свалены обугленные старинные книги. Но костер из них не задался и потух сам собой.

Большая часть икон из иконостаса была выломана. Разграбление культурных ценностей и их реализация на западном «черном рынке» с самого начала были одной из видных статей дохода Халифата. Тут с басмачами могла соревноваться только американская военщина, знатно поживившаяся древними артефактами в Ираке. Ну что же, у них одна школа…

Князь взял обугленный фолиант и стал его перелистывать. При этом пальцы его подрагивали. Потом он осторожно положил его на скамейку. И перекрестился истово.

Когда мы вышли из храма, я видел, что лицо его окаменело.

Для справки: Князь по гражданской специальности востоковед. При этом фанатично влюблен в эти земли, в историю, памятники культуры. Влюблен в народы, которые здесь проживают, в их обычаи, мировоззрение. Давно уже он рассказывал нам с придыханием об этом монастыре – оплоте христианского духа, одном из тех, что никогда не дадут погаснуть лампаде христианской веры. И вид разбитой святыни ударил его в самое сердце.

Мертвых тел нигде не было видно. Вряд ли бандиты были озабочены похоронами. Эти нелюди могли просто вывезти убитых и бросить их в горах.

– Пусть ждут ответки, шакалы, – произнес Князь угрюмо. – Сегодня счет к ним потяжелел очень сильно.

Да, счета все растут. Нужно только, чтобы была возможность выставить их и заставить оплатить по высшему разряду. А для этого надо шевелиться.

– Пора! – прикрикнул я…

«Тойота» тронулась с места. В салоне царило подавленное молчание.

Мы привыкли ко всему. И нас не назовешь впечатлительными людьми, но сейчас каждого из нас будто тянула к земле тройная сила притяжения. Все-таки осквернение святынь, святотатство – это действо, обладающее настолько мощной темной энергетикой, что оно может раздавить человека.

– Вурдалаки идут к успеху. Храм за храмом – так и отформатируют всю историческую память, – прервал молчание Рад, крутящий баранку. – И будет тут одна загрузочная программа – исламский фундаментализм.

– Это не ислам! – горячо возразил правоверный мусульманин Утес. – Это собачье бешенство!

– А ведь уничтожено еще одно сакральное место, – продолжил Рад. – Мне кажется, эти макаки отлично знают, что делают. Испокон веков люди искали энергетические места силы, откуда ближе до Бога. И строили там храмы. Теперь варвары их сносят. Идет целенаправленное разрушение цивилизации и духовности. А дальше – привет, пещеры.

– Ничего они не уничтожили, – уверенно произнес Князь. – Монастырь возродится. Только сначала мы выметем отсюда весь мусор.

– Выметем, – кивнул я. – Чего все скисли?! Рад, не спи за рулем. Прибавь хода. Мы выходим из графика.

Все виденное нашло свое место в какой-то ячейке моей памяти. Я этого не забуду никогда. Но и горевать времени нет. Впереди выполнение задания. И нам оставалось проехать еще два десятка километров до пункта назначения…

Глава 8

Машина крутилась по узкой дороге среди поросших колючкой красноватых холмов и камней. Мартовский жесткий ветер поднимал песок и гнал вперед шары перекати-поля, бегущие по иссушенной земле весело, как футбольные мячи по стадиону. Постепенно растительности становилось больше. И вдруг природа взорвалась зеленью.

Мы въезжали в долину, которую рассекала быстрая река с десятками ответвлений притоков и каналов. Почвы здесь очень плодородные, и при орошении все расцветает пышным цветом. Затаившаяся жизнь ждет живительной влаги, чтобы показать свою мощь.

Земля была расчерчена зеленеющими полями, финиковыми плантациями. То тут, то там были видны белоснежные домики и серые хозяйственные постройки, сооруженные из камней и валунов.

Все население этого района жалось к реке и занималось земледелием. Местные племена отличались замкнутостью, с официальными властями у них отношения были всегда по типу: «Мы вас всех любим, но держитесь от нас подальше». Теперь эти земли находились под контролем Халифата. Но басмачи бывали здесь набегами, основные свои гарнизоны держали южнее, в городах. Это было нам на руку – пока мы продвигались вперед беспрепятственно, не натыкаясь на заслоны, блокпосты и засады. Один раз только пересеклись с колонной бензовозов, которые сопровождали желтый бронированный «Хамвэй» и два пикапа. Слава богу, разошлись краями – тихо и мирно. У каждого своя дорога, и выяснять, кто есть кто, желания ни у кого не было.

Мы на скорости проскочили небольшой поселок из десятка одноэтажных домиков и хозяйственных построек. Все было сожжено дотла. Судя по всему, тут новые власти наглядно объяснили жителям свою политику.

Дороги стали ветвиться, и Князь, державший в руках компьютерный планшет с системой спутниковой ориентации, указывал Раду, куда вертеть руль.

«Тойота Хайлюкс» резко подпрыгивала на неровностях дороги, но бежала бодро – двигатель и ходовая часть были в отличном состоянии. Чего не скажешь о салоне – пластик исцарапан, обивка сидений местами порвана. Пахло застарелым моджахедским потом, бензином и какими-то травами – туго набитый ими мешок лежал за задним сиденьем, и Бек уверял, что они целебные. Весь салон был завешан амулетами, на зеркале заднего вида болтались четки – это типично для таких шахид-машин, чьи водители обычно до крайности суеверны.

Я извлек из бардачка и пролистнул брошюру, в которой популярно излагалось ваххабитское виденье ислама. Грамотным бойцам Халифата выдавали такие книженции, а на вечных политинформациях те же истины вбивались в голову и неграмотным. Зачем басмачу Коран? Книга эта толстая, да и некоторые фразы пророка могут вызвать когнитивный диссонанс, поскольку приходят в противоречие с такими вот брошюрками. «Аллах не любит злодействующих», «истинные мусульмане те, кто сдерживает гнев и являет снисходительность к людям». Ну куда это годится? Нет, спокойнее, когда моджахед читает брошюрку. А еще лучше пусть ничего не читает, а только слушает муллу и командира…

Мы обогнули очередной холм, на вершине которого проемами бойниц устало смотрела на вечное мельтешение человеческих существ полуразвалившаяся крепость античных времен. У подножия холма раскинулась ухоженная ферма с просторным двухэтажным домом. На огороженной проволочным ограждением территории был парк техники, виднелись сеялка, трактор, старый грузовичок, два мотоцикла. Да, хозяйство из богатых. Как только все это уцелело?

– Приехали, – уведомил Князь, когда наша машина остановилась перед деревянным шлагбаумом, заменявшим ворота. – Нежданный гость хуже татарина…

Я распахнул дверцу и ступил на землю.

Тут же нас обступили люди – дети, молодые ребята, женщины. У меня возникло ощущение, что со стороны одной из построек на нас смотрит ствол чего-то смертельно-огнестрельного.

Появился хозяин этого имения – важный, полнотелый и статный, в длинной, до щиколоток, серой бедуинской рубахе и шароварах. Его борода была седа, а голос глухой и глубокий. Это был Зейдар аль-Мухтар – тот человек, который даст нам убежище. Во всяком случае, я на это надеялся. Но пока он по отношению к нам был насторожен, неприветлив и напуган.

После произнесения положенных в таких случаях паролей и отзывов он расслабился и выдохнул с облегчением:

– Да будет мой дом вашим домом. Загоняйте машину на территорию…

Ближе к вечеру был щедрый прием гостей. Мелькали за нашими спинами женщины и девочки, разнося еду и напитки. Стол ломился от обильных яств. Домашние лепешки, которые готовились во дворе в глиняной печи с овальной топкой, просто таяли во рту. Отменно были состряпаны и пшеничная каша бургуль, политая оливковым маслом, и ляхм-мигиви – баранина, жаренная на вертеле, и овощи, фаршированные мясом.

– Вот он какой, праздник живота, – объявил Рад, уминая лепешку с бараниной.

Текла неторопливая доброжелательная беседа. Миром овладел хрустальный теплый покой, когда на небо высыпают мириады дальних светил, и ты чувствуешь себя песчинкой перед лицом бесконечного звездного мира.

Вот только полностью разомлеть права у нас не было. Мы нашли лучшую точку для наблюдения за окрестностями и определили порядок дежурства, хотя хозяин имения и заверял, что бандиты сюда не сунутся – у них договоренность.

– Мы им заплатили звонкой монетой, – пояснил Зейдар, сыто оглядывая стол. – Бандиты сказали, что они теперь новая власть.

– Давно они здесь? – спросил я.

– Первый раз пришли года полтора назад. Объявили, что освободили нас от проклятого владычества ненавистного президента. В городе как раз была свадьба. Командиру боевиков понравилась невеста. Он сказал три раза «Аллах Акбар» и забрал ее себе. Больше ее никто не видел. Потом они расстреляли несколько человек. Мы никогда не любили президента, но при нем мы могли говорить, могли не только просить, но и требовать. Сейчас лишнее слово – это смерть.

– Им недолго осталось, – заверил я.

– Хорошо, если так. Мы уже и не надеялись на лучшее. У нас было чувство, что шайтан пришел навсегда. И что спасение только на небесах.

– Кто-нибудь из местных поддерживает их?

– Мало кто. Только самые нищие и никчемные бездельники. Бандитам люди не верят. Бандиты прикрываются исламом, но не знают Коран. Или трактуют слова Пророка так глупо, что с ними смешно спорить. По сути, они просто хотят грабить и властвовать. Их Халифат – это пустышка. Только потомки Пророка Мухаммеда могут быть халифами, а не самозванцы. Значит, в основе ложь. И всем это известно!

– Но кто-то верит им.

– Со всего мира они собрали тех, кто любит грабить и убивать. Им не нужен Пророк. Им нужно убивать. Они во власти смерти. Единственный их бог – смерть. Они служат ему. Готовы убивать. Готовы сами погибать. Смерть наполняет их силой.

Постепенно мы втянулись в этот тяжелый разговор. Хозяин имения одно время был муллой, потом отошел от этого, посвятив себя сельскому хозяйству и бизнесу, в чем преуспел. Дискутировать он любил не меньше, чем сладко трапезничать.

– А как получилось с монастырем? – спросил я.

Зейдар помрачнел. И рассказал, что басмачи три недели назад приехали на нескольких машинах в расположенный рядом городок Шаххат на несколько сот жителей. Согнали горожан на базарную площадь. Расстреляли нескольких человек для острастки. Притом в жертвы безошибочно выбрали тех, кто открыто высказывался против Халифата или имел связь с государственными органами – это означало, что в городе у них были глаза и уши. Потом взяли самых уважаемых людей, среди которых был и Зейдар, и повезли в грузовике к христианскому монастырю. Там на их глазах расстреляли монахов, возвестив, что отныне эта земля истинной веры, больше нет места компромиссам, и кровь должна смыть скверну. И запретили трогать трупы – их должны обглодать дикие животные.

– И что дальше? – спросил я.

– Эти шайтаны уехали, забрав из храма все ценное. А мы похоронили монахов со всеми почестями. Когда в монастырь вернутся христиане, они проведут обряд как положено.

– И вы не боитесь, что бандиты спросят с вас за самовольство?

– Мы всего боимся, – горестно вздохнул хозяин имения. – Но мы должны были это сделать. Мы слишком уважали этих людей, пусть у нас и разные вероисповедания…

На ферме в ожидании приказа мы зависли на долгих три дня. Получили возможность расслабиться, как солдаты, которые используют каждое мгновение, чтобы поесть и поспать.

Мы и расслаблялись, пользуясь щедрым гостеприимством хозяев. Кормили нас от пуза. Особым номером программы было свершаемое Зейдаром священнодействие приготовления кофе с помощью старинного кофейного прибора. И по традиции поздним вечером хозяин предлагал нам на сон грядущий отведывать арак – крепкий финиковый спирт, настоянный на анисе.

В общем, устроились мы неплохо. Жить бы так и жить в экзотическом месте. Благо, погода стояли благодатная – днем не жарче двадцати трех градусов. Прямо курорт.

Хотя, конечно, никакого курорта не было и в помине. А было растущее нервное напряжение. Недаром говорят, что лучше быстрый бой, чем долгое ожидание боя. Но спецназ умеет ждать. Это один из залогов выживания и успеха в нашей хитрой беспокойной профессии. И мы терпеливо ждали.

Почему все-таки молчит Москва? Мы готовы перетрясти здесь все, чтобы выполнить задание. А она молчит… Но у Москвы свои резоны.

В имении жила большая семья – сыновья, племянницы и племянники, сестра Зейдара, еще какая-то малопонятная его родня. Все мельтешили, вращались. Глава фамилии объявил осадное положение – то есть попросту запретил своим близким выходить без особой необходимости в город, чтобы кто-нибудь сдуру не проболтался о странных гостях.

Одним прекрасным ранним утром сам Зейдар заправил свой вызывающе-красный, расписанный изящным орнаментом мотоцикл «Кавасаки», пожелал мне хорошего дня и отправился по своим делам в Шаххат. Надо отметить, рассекал он по дороге азартно, с ветерком.

А где-то через час мы услышали отдаленный взрыв.

– Со стороны городка, – определил Князь.

– Точно, – кивнул я, ощущая, как во мне нарастает беспокойство. – Так, гвардейцы кардинала! Боевая готовность номер один.

Группа пришла в движение. Ребята приводили в порядок оружие, занимали заранее подготовленные позиции, всматривались вдаль, где в любой момент могла возникнуть колонна с проклятыми «тачанками». Мы их, конечно, встретим, честь по чести. И, может быть, даже выживем. Но это было нам совершенно ни к чему.

Послышался нарастающий стрекот.

Утес навел ствол крупнокалиберного пулемета, приготовившись открыть огонь.

Из-за холма появился красный «Кавасаки».