Сергей Валерьевич Уткин
Будни завтрашнего дня

– Как так?

– А вот так. Отравление какими-то химикатами. В истории записали что водку пил подвального разлива, там какой-то дряни было намешано, вот и причина. Да только не в водке дело, а в Петьке!

– С чего ты взял? Ведь могли же и действительно "паленую" бутылку подсунуть!

– Могли, но тогда в реанимации вместе со мной вся наша бригада должна была лежать. А отравился я один! И потом – Петьку с той поры никто не видел. Когда я утром на работу не пришел, мастер первым делом домой позвонил. Трубку никто не снял, хотя Петька-то дома обязательно должен был быть – у него последние занятия с учительницей были. Снарядили гонца ко мне домой, а там эта учителка уже вся в слезах стоит – уже полчаса звоню, а никто не открывает. Вызвали милицию, сломали дверь, нашли меня на кровати, а Петьки след простыл.

Витек замолчал, выуживая новую папиросу.

– Ну а как же ты квартиры лишился-то?

– А, обычное дело… Из больницы я полуслепым вышел – отрава по глазам шарахнула, инвалидность дали. Работать я не мог, а жить на что-то надо. Решил свою трехкомнатную на что-нибудь поменьше разменять, с доплатой. Дал объявление в газету, пришел один "деловой", с ним пара бугаев. Посидели, поговорили, его однокомнатную посмотрели, о цене сговорились. Я бумаги-то подписал, да сослепу не разглядел, что это не договор, а дарственная! Не успел я подписаться, меня пинком под зад из квартиры вышибли! Я кричу: "Вы что, а деньги? Ключи?" А они смеются: "Протри гляделки, батя, ты эту квартиру только что нам подарил". Поорал, а что толку-то? Мне же еще по шее и накостыляли… Так вот с той поры и маюсь по белу свету.

– Ну, это бывает… А на моего Петьку ты не греши – спутал ты сослепу.

– Да у меня сейчас зрение лучше, чем у моряков!

– А голова хуже, чем у ребенка! – отбрил Михалыч. – Ты сам подумай – тому пацану уже третий десяток идет! Если не прибил никто, конечно. И на хрена ему тебя убивать?

– Я сам себе уже это тыщу раз говорил… Но кроме него отраву подлить никто не мог! А вдруг он как тот пацан из сказки – не хочет расти и все?

– Питер Пэн, что ли? – усмехнулся Михалыч. – Нет, Вить, ты и впрямь как дите малое, всяким сказкам веришь.

– А ты не регочи раньше времени! – сердито зашипел Витек. – В наше время все что угодно может случиться!

– Ну да, и в наше чокнутое время вдруг появился пацан навроде Питера Пэна? Это же чушь полная! А травить тебя на кой шут ему нужно было? Что он, просто уйти не мог?

– Да я-то откуда знаю?! – возмущенно зашептал Витек. – Он же мне не исповедывался! Может, просто боится, что упихают в какой-нибудь институт и будут изучать его как мартышку! Ведь он же не просто не растет! Карликов вокруг пруд пруди! А он же еще и не стареет, ему всегда будет двенадцать! Всегда!

– Тебе бы, Витек, в университете не на физмат, а на литературный надо было идти. Такой сюжет задвинул, что любой фантаст позавидовал бы! – Михалыч поднял с газеты свой бутерброд, энергично зажевал, но вдруг фыркнул в ладонь и гулко расхохотался. – Петька – Питер Пэн! Да еще убивающий людей! Ну надо же такое придумать!

– Чего придумать? – недовольно забурчал сонный голос.

– Ой, Петька! – спохватился Михалыч. – Разбудил, да? Вот дурак-то старый! Ты меня извини, просто анекдот очень смешной Витек рассказал.

– И мне расскажите! – потребовал Петька, усаживаясь на диване.

– Не, маловат ты еще для таких анекдотов! – решительно запротестовал Михалыч, исподтишка показывая Витьку кулак. – Лучше ложись и еще покемарь.

– Не, не хочу. У вас поесть чего осталось?

– Да всего полно! Только чай поостыл, счас подогрею!

Михалыч вновь пристроил чайник на горелке, вернулся к столу. Петька методично раскладывал на столе принесенную Витьком снедь, организуя некоторое подобие сервировки. Открыл банку с маринованными огурцами, нарезал тонкими ломтиками колбасу, выудил из пакета пару батонов, высыпал на стол горку дешевых карамелек… Придирчиво оглядел стол, и, явно довольный увиденным, спросил у Витька:

– Это что, каждый день тебе столько жратвы дают?

– Если бы… – вздохнул Витька. – Все от торговли зависит: ежели есть народ, то и мой харч побогаче, а ежели нету, то девчонки не шибко щедрые. Но и тогда жаловаться грешно, голодным спать не ляжешь.

– Счастливый, – вздохнул Петька, делая бутерброд. – А мы тут недавно почти неделю не жрамши сидели. Помнишь, Михалыч?

– Еще бы! – хмыкнул в ответ Михалыч. – Я тогда чуть было не похудел, щеки даже вваливаться начали.

– Ничего, теперь все будет путем, – заверил Витек. – Пока меня из ларьков не гонят харч я вам обеспечу, всем троим хватит.

– Это хорошо, – кивнул головой Петька.

– Только похоже, Витек, что вскоре мы тут с тобой вдвоем останемся, – добавил Михалыч.

– Это почему же? – встрепенулся Витек.

– Да вот нашлась для Петьки опекунша, к себе жить зовет.

– Сплюнь, а то сглазишь, – полушутливо попросил Петька, набивая рот булкой с колбасой.

– А тут плюй, не плюй – все едино, – засмеявшись, отмахнулся Михалыч. – Поверь мне на слово, Петька будешь ты через месяц жить в барских хоромах, ходить в школу и забудешь напрочь про нашу подвальную жизнь. Небось, даже не узнаешь при встрече, а?

– Не бои́сь, узнаю, – усмехнулся и Петька.

– Зато я тебя вряд ли узнаю – оденешься по-человечески, подрастешь…

– А что, сейчас разве плохо растет? – каким-то очень безразличным голосом спросил Витек. Петька стрельнул глазами в его сторону, но ничего не сказал.

– Дак, когда питаешься через пень-колоду, то какой рост? – ничего не заметив, продолжал разглагольствовать Михалыч. – Для нормального роста ребенку…

– Нормальное питание, – раздраженно оборвал Михалыча Петька. – Знаю, слышал уже сегодня.

– Ну и ладно, коли слышал, – миролюбиво ответил Михалыч. – Ты, Петька, не сердись. Я ж не со зла… Давай-ка вот чайку горяченького хлебни, а мы с Витьком по граммулечке за твое будущее выпьем! Не возражаешь?

– Ну, если за будущее… – не поднимая глаз пожал плечами Петька.

– Вот и славно! – шумно обрадовался Михалыч и выставил на стол убранную бутылку. Витек тут же охотно подставил стакан.

"Граммулечкой" дело не кончилось. С тостами за Петьку, за его приемную мать, с шутками Михалыча и под одобрительный Петькин смех, мужики усидели литровую бутылку водки. Щуплый Витек, явно переоценил свои возможности и вырубился прямо за столом, уткнувшись лбом в столешницу. Изрядно захмелевший Михалыч оттащил приятеля на топчан и виновато оглянулся на Петьку:

– Придется тебе сегодня на диване спать. Витек с него просто свалится, а тебе спать рядом с пьяным не годится.

– Ладно, не расстраивайся, переночую как-нибудь. – Петька, дурачась, плюхнулся на диван, устроился поудобнее.

– Вот и славненько. А утречком я еще одну лежанку сооружу…– Михалыч подвинул Витька ближе к стенке, сам улегся рядом с приятелем и почти сразу захрапел.

– Самой собой, – тихо отозвался Петька.

Некоторое время он лежал на спине, заложив обе руки за голову и задумчиво смотрел в потолок, прислушиваясь к дыханию мирно спящих мужиков и давно ставшему привычным равномерному гудению газового котла. Никогда не выключающийся светильник аварийного освещения равнодушно освещал щуплую фигурку мальчишки. Стрелки на круглом циферблате висящих над дверью в операторскую часов мерно отмеряли минуту за минутой. Минутная стрелка успела сделать почти пол-оборота, когда Петька вдруг резко сел на диване и начал торопливо обуваться, стараясь не шуметь. Новенькие сапожки туго влезали на толстые шерстяные носки и Петька тихонько шипел от досады. Обулся, встал, тихонько подошел к топчану и с минуту задумчиво постоял над безмятежно храпящим Михалычем. Затем крадучись двинулся к плитке. Сорвать с вентиля шланг было делом нехитрым и через пару минут вонючий газ с шипением начал расползаться по комнате. Стараясь не дышать, зажимая рот и нос руками, Петька пулей проскочил к двери, не обращая внимания на заворочавшегося Михалыча. Выскочив в коридор, Петька тут же захлопнул дверь и не без труда задвинул массивный засов.

– Петька!.. Кха!.. – сдавленный голос Михалыча еле доносился через дверь. – Петька, ты где?

Дверь дрогнула от массивного удара – видимо, Михалыч попытался весом своего тела высадить засов, но тот был рассчитан на гораздо большие нагрузки.

– Петька, открой! – кашляя и задыхаясь, забарабанил кулаками по двери Михалыч. – Петька, ты что?

– Прости, Михалыч, но… – Сипло проговорил Петька и голос его дрогнул. Уткнувшись лбом в холодное, равнодушное ко всему железо двери Петька быстро заговорил, словно боялся, что его перебьют: – У меня нет другого выхода. Я не хочу опять в институт. Я не урод, я просто не могу вырасти. А меня двадцать лет в стеклянной клетке! И каждый день уколы, анализы, процедуры! Я сбежал, два года жил у одной тетки, а потом она меня опять в институт поволокла!

– Ты это взаправду, Петька?

– Само собой, Михалыч, само собой, – тихо отозвался мальчишка, поднимая мокрое от слез лицо. Задыхающийся Михалыч сквозь шум в ушах расслышал дробный топот маленьких ног, потом хлопок и скрежет еще одного засова – Петька запер наружную дверь, отрезая все, даже самые ничтожные, шансы на спасение. "Витек-то был прав!" – вдруг осенило Михалыча, и эта мысль стала последней в его жизни.

– Мамочка! Мамочка! – невысокий белобрысый мальчишка, задрав голову, стоял под окнами стандартной девятиэтажки. Из окна четвертого этажа выглянула уже немолодая женщина. – Мамочка, брось мне пожалуйста мой пистолет, он в моей комнате на диване лежит.

Женщина, улыбнувшись, кивнула, отошла от окна, почти сразу вернулась и бросила вниз красный пластмассовый пистолет.

– Спасибо, мамочка! – Мальчишка подобрал с жухлой, осенней травы упавшую игрушку, махнул матери рукой и помчался к поджидавшей его компании таких же пацанов.

Несколько минут женщина с легкой улыбкой наблюдала за ним, потом отошла вглубь комнаты. Привычным жестом поправила стоявшую на серванте фотокарточку с прикрепленной к углу деревянной рамки черной лентой. На снимке прислонившись к стволу громадной сосны стоял молоденький парнишка, почти мальчик. В это время зазвенел телефон.

– Алло… Да, Анна Андреевна, я вас слушаю. Спасибо, все хорошо. Петенька? Спасибо, нормально. Сейчас играет во дворе с друзьями. Да, он очень быстро адаптировался. Недавно подружился с двумя братьями-близнецами и теперь их водой не разлить. Вы знаете, я сама не нарадуюсь. Петя быстро забыл свои подвальные привычки и теперь это самый обычный ребенок. Вот только растет плохо. Конечно, эта беспризорная жизнь не могла не сказаться на его здоровье, но ведь уже два года прошло. Нет, врачам не показывала. Впрочем, за ним постоянно следит наш участковый педиатр, но он пока ничего страшного в заторможенности роста не видит. Вы так думаете? Так, секундочку, сейчас ручку возьму. Так, диктуйте. – Шариковая ручка быстро побежала по листку бумаги, записывая телефон знаменитого педиатра. – Говорите, вашей Юлечке помог? Хорошо, я сейчас же ему позвоню. Спасибо. Обязательно передам, само собой! До свидания.

Женщина положила трубку и еще раз перечитала записанный адрес. За окном раздавались ребячьи голоса, среди которых явственно слышался голос ее Пети. Она вновь сняла трубку телефона и стала набирать только что продиктованный номер…

Санкт-Петербург

30 сентября 1999 г

Старый город

– Скажите…

– Нет, Паша, мы же договорились общаться на "ты". Не такая я уж старуха!

Да, старухой Приму назвать было сложно – стройной фигурке позавидовали бы многие молодые девчонки, глаза горели юным задором. И при всем этом Прима старше моей матери – это она сама сказала. Не мне, маме. Я окинул взглядом зал ожидания – матушка пристроилась к компании скучающих туристов, таращившихся в громадный экран на стене и увлеченно обсуждала героиню какого-то сериала с миловидной блондинкой бальзаковского возраста. Все правильно, песни Примы ей никогда не нравились. Мне, впрочем, тоже.

– Паш, ты спросить что-то хотел?

– А?.. А-а-а, да… – Я задумчиво помешал соломинкой ледяной коктейль. – Скажи, а тебе никогда не надоедала вся эта рутина?

– Какая рутина? – Прима удивленно глянула на меня.

– Ну… – слегка замялся я. – Вот представь обыкновенную девчонку или даже меня.

– Представила – окинула меня взглядом Прима.

– Талантов никаких никогда не было, хотя амбиции проступали. Но Комиссия рассмотрела, проанализировала и выдала предписание – программист.

– Кстати, очень почетная профессия.

– Единственное утешение. А на деле – сидит программист весь рабочий день в своем кресле, тупо пялится на экран визора, давит нужные кнопки и все больше напоминает органический придаток к компьютеру. Торчит такой вот бедолага в кабинете изо дня в день и мечтает о чем–то несбыточном: путешествиях, полетах в глубокий космос, о сцене…

– А, поняла. Какая–нибудь девочка сидит за клавиатурой и мечтает стать Примой, так?

– Ну, вроде того…

Прима жестом подозвала робобармена и тот вновь наполнил бокалы.

– Пей, Паша, не смущайся. – Я послушно глотнул пьянящий коктейль с каким-то неземным вкусом. Смотреть цену напитка я даже не пытался: моего месячного жалованья вряд ли хватит.

– Знаешь, ты задал вопрос, который я сама себе уже лет двадцать боюсь задавать…

– Прости, я не хотел тебя огорчить.

– Да пустяки… Но ответ будет очень печальный: мы ничего не сможем изменить. Я очень люблю петь, и до Аттестации мечтала стать мегазвездой, ездить по всей Земле с концертами! Дурочка наивная… А потом, лет через десять, когда моими афишами были оклеены самые дальние уголки Галактики, как я все возненавидела!!! Двадцать концертов в месяц, двести сорок концертов в год – и никуда от этого не сбежать! Даже заболеть нельзя – медицина сейчас мертвого на ноги поставит и на сцену выгонит… Потом я стала жутко ненавидеть тех, кто пришел на мои концерты.

– А зрителей-то за что?

– А чего они приперлись? Не купили бы билеты и мне бы петь не пришлось!

Прима звонко расхохоталась – видимо, мы здорово набрались. Впрочем, ее рейс опять задерживается – Лос-Анджелес не принимает. А я вообще никуда не еду – межконтинетальные путешествия для служащих моего класса полагаются раз в шесть лет и мне своей очереди ждать еще два года. А пока очередной отпуск я проведу в доме отдыха на Побережье. Как, впрочем, и всегда…

– Пашенька, нам домой не пора?

– Мам, я бы еще посидел немного, ладно? Или ты устала?

– Нет, я как раз хотела в маркет заглянуть, а то дома пусто.

– А, ну сходи. Кредитка с собой?

– Ну, конечно! Только не уходи никуда, ладно? Я через полчасика приду.

Мама взъерошила мне волосы, улыбнулась и медленно пошла вглубь вокзала. Обыкновенная семидесятилетняя женщина, каких было полно и в начале прошлого века, когда не было ни Комиссии, ни долгой и нудной Аттестации, а Океан еще разделяли на моря… Тогда были корабли… У мамы сохранилась старинная книга – в самодельном картонном переплете, с пожелтевшими страницами и контуром парусного корабля на титульной странице. Александр Грин, "Алые паруса"… Как я завидовал Грею – он мог с а м решать свою судьбу, мог стать капитаном и приплыть к своей Ассоль! Сейчас бы он в лучшем случае прикатил бы в вагоне межконтинентальной подземки…

– Вниманию пассажиров! Объявляется посадка на рейс 2661 Санкт-Петербург – Лос-Анджелес! Просьба отъезжающим пройти на регистрацию!

– О, даже получаса не прошло! – усмехнулась Прима. Она небрежно и изящно бросила недокуренную сигарету в пепельницу, кивнула сидящему за соседним столиком охраннику и нехотя поднялась:

– Ладно, Паша, мне пора. Спасибо за компанию и передавай привет маме.

– Спасибо тебе за коктейль, – улыбнулся я в ответ. – И передавай привет друзьям и дочке.

– Обязательно передам! – хохотнула Прима. – Слушай, а дай–ка мне номер своего телефона, а? Мой администратор вроде искал программиста для светотехники, может еще не нашел, так я…

– Спасибо, Прима, но я забыл свою трубку дома.

– Жаль, – почти искренне опечалилась Прима. – Ну ладно, тогда встретимся здесь через месяц, ага? Ты же каждый день здесь гуляешь?

– Почти.

– Ну вот ровно через месяц будь обязательно! Ну, пока!

Прима умчалась, сопровождаемая телохранителем, а я остался допивать свой коктейль. Все-таки интересное место этот новый вокзал! Пусть я никуда не еду, но зато каждый день встречается кто-то, с кем можно посидеть, поболтать. Правда, с артистами до сих пор судьба не сводила… Угораздило же Приму наступить на ногу моей маме! А матушка тут же выговор ей устроила – дескать, молодежь совсем ходить разучилась. Прима и выдала в том смысле, что еще неизвестно кто здесь молодежь…

В кармане куртки тоненько запитюкал зуммер и я выудил дешевенькую "трубку" – сам не знаю, зачем наврал Приме… Даже если бы и забыл я ее дома, то назвать номера телефонов для программиста пара пустяков – профессиональная память на числовые величины емкостью до тридцати знаков позволяет обходиться без записных книжек.

– Павлик, уехала эта Примадонна?

– Да, мам. Ты где?

– Я купила все необходимое и иду сейчас к тебе. Пора домой идти. О чем вы поговорили?

– Да так, ни о чем конкретно. Правда, под конец она предложила мне поработать у нее.

– И что ты ответил?

– Отказался. Нет смысла менять одну рутину на другую… К тому же обойти Единую Тарифную систему оплаты не удавалось никому, даже Приме.

– Да она просто врала, эта регенерированная дура. Я тебя вижу, сейчас подойду.

– Может быть и врала… – Уже в отключившуюся трубку проговорил я. Матушка затарилась по полной программе – катившаяся сзади тележка поскрипывала от перегрузки. Я подхватил маму под руку, и мы чинно прошествовали к выходу, сопровождаемые удивленными взглядами – в наше время ходить за покупками?.. Проще заказать и получить все необходимое не выходя из дома… На улице я не торопясь перекидал свертки, пакетики и коробочки в багажник такси, пока мама расплачивалась с тележкой.

– Садись, ма.

– Паш, а давай прогуляемся пешком! А? Мы с тобой еще ни разу не гуляли пешком! К тому же тебе нужно освежиться. Сколько коктейлей ты выпил?

– Ну, ма… Я уже довольно большой мальчик!

– Тем более!

И мы пошли. Я отправил такси с грузом домой, предварительно оплатив поездку, подхватил маму под руку и мы не спеша двинулись вдоль здания вокзала по направлению к дому.

– Кстати, Паша, а ты знаешь, что это здание – точная копия Николаевского вокзала из Старого города?

– Николаевского? А в честь какого Николая он так назван?

– Не помню, кажется в честь императора Николая Первого, который основал русскую железную дорогу. Тогда поезда еще не ездили под землей и топливом служили обыкновенные дрова. А локомотив назывался "паровоз"!

– Почти как "пароход" в нашей книге.

– Да, Грин был моряком и плавал на пароходах. Тогда еще не было дурацкого запрета плавать по Океану. А паровозы бегали по стальным рельсам почти также, как сейчас бегают современные поезда по антиграву.

– Вот грохоту–то было!.. Мам, а что стало со Старым городом? Ну, когда все перебрались жить сюда, под Купол?

– Не знаю, наверное, разрушился со временем. Хотя, конечно, глупо было бросать памятники, дворцы, Петропавловку на произвол судьбы.

– Но ведь их же тоже перенесли под Купол!

– Навряд ли, скорее всего это просто копии…

Мама замолчала. Наверное, ей было жаль Старый город, несмотря на его неустроенность. У нас сохранились старый открытки с видами Санкт–Петербурга – того Санкт-Петербурга. Узкие заасфальтированные улицы, опутанные проводами, в которых запутается первый же флаер. Нелепые коробки блочных домов и чахлая растительность на узких газонах. Никаких систем коммуникаций, кроме самых примитивных, даже телесигнал получали не по кабелю… Зимой в этом городе шел мокрый снег, летом постоянно шли дожди – люди еще не умели управлять погодой. И все–таки в Старом городе осталось что-то такое, чего маме не хватает здесь… Москве повезло больше – Купол накрыл добрую половину Старого города, включая Кремль…

– Павлик, посмотри!

– Что?

– Глянь вон туда, за деревья!

Я послушно уставился на ничем не примечательные березки. Ничего особенного, на углу Невского и Садовой рощу эвкалиптов посадили – под Куполом и не такое возможно…

– Тебе ничего не кажется странным?

– Н-нет. Хотя…

Наконец–то и я увидел: березы, стоявшие позади, не шевелились.

Вообще.

– Пойдем, посмотрим, ма?

– Вообще–то, домой давно пора. И ты голодный, наверное…

– Не, не голодный. Мы только посмотрим, а потом я такси вызову, хорошо?

– Ну, хорошо, только недолго…

Березки оказались голограммой – самой примитивной, даже не очень-то старательно прорисованной. Видимо, от вокзала еще никто не ходил домой пешком, а из быстро мчащегося флаера такой пустяк, как не прорисованная листва, заметить нереально.

– Пашка, ты слышишь?

– Листья шумят…

– Нет, это не листья, это… Куда ты?!

А я никуда, просто пошел сквозь эту "растительность". Ощущение – словно входишь в плотный желтоватый туман. Непривычно, но несмертельно…

– Пашка, где ты там? Немедленно назад!

– Мама!!! Река!!!

Голограмма кончилась внезапно, словно занавес раскрылся, и я увидел стенку Купола – стальные толстенные стойки с прозрачным пластиком между ними. А за стеной бушевал ветер! Деревья, дикие и не прилизанные садовниками разномастные липы, клены, дубы, березы склонялись под ударами шквального ветра. А дальше, за деревьями – я столько воды сразу даже на картинке не видел! Под Куполом вокруг Петропавловки не Нева, а сплошная иллюзия спокойно текущей реки. А тут!.. Река вздыбилась громадными волнами, на которых качались белые птицы.

– Чайки…

Я оглянулся – мама стояла рядом и зачарованно смотрела т у д а, не замечая бегущих по щекам слез…

– Мам, что это?

– Это Нева, Пашенька. А там дальше – Старый город. Вон, видишь вдалеке мост через реку, а рядом с ним дома…

Я жадно всматривался в серые пятна домов, в висящую над Невой ниточку моста и никак не мог поверить, что действительно вижу все это. Казалось, что все это сон и сейчас меня разбудит незатейливая мелодия будильника…

Тр–рах!!! Старое дерево, не выдержав напора ветра, надломилось и рухнуло на стену Купола. Пластик хрустнул, и возле стойки образовалась узкая щель. Меня обдало струей холодного, какого-то чужого воздуха – с мелкими брызгами воды и странными запахами. Я дышал и не мог надышаться этим странным, не профильтрованным и, наверное, опасным воздухом. Сам того не замечая, я подходил все ближе к щели. Она оказалась не такой уж и маленькой – метра полтора в высоту и около полуметра в ширину.

– Смотри, мам, я могу пролезть туда.

– Не надо, сынок, вдруг это опасно?

– Да ничего страшного! Смотри!

Я лихо протиснулся в щель и почему–то возникло ощущение, что я попал д о м о й.

– Мам, иди сюда!

Ветер заглушал мои слова, но мама услышала и кое–как пробралась ко мне. Сразу зябко поежилась – здесь климат не регулировался и было довольно холодно. Но сразу лезть обратно под Купол я не хотел.

– Мам, пойдем к реке! Ну, пожалуйста!

– Идем, только куртку застегни, простудишься.

Вы когда-нибудь трогали воду? Не ту жалкую струйку, текущую из крана, а огромную бурлящую груду воды, которая называется "река"? Я лежал на каменном парапете пузом вниз и вода, холодная и настоящая, окатывала меня брызгами и хватала мои руки.

– Пашка, ты же весь промок! Вставай сейчас же!

– Да пустяки, мам, сейчас просохну!

– Идем, уже темнеет!

Действительно, вокруг заметно стемнело. Странно, ведь еще только шесть часов… Ах да, ведь сейчас осень, под Куполом наверняка искусственное освещение включают! Я оглянулся – так и есть, громада Купола мягко светилась изнутри.

– Подожди, мам, давай еще чуть-чуть постоим! Или нет, давай пройдемся к мосту!

– Ты с ума сошел, до него не меньше часа идти!

– Ну и что, все равно я завтра выходной!

– Но ты же весь мокрый, простудишься!

– Да ерунда! Сейчас такая медицина, что мертвого поднимут и петь заставят, – вспомнил я слова Примы.

Почему-то мама согласилась – наверное, ей не меньше меня хотелось подойти поближе к Старому городу. А город оказался ближе, чем мост – первый дом мы увидели минут через десять. Серая, составленная из маленьких прямоугольных камней, коробка, уныло смотрела на нас пятью рядами темных окон. Из-за него выглядывали еще два таких же дома, а дальше начиналась неширокая улица – с провалившимся асфальтом и буйной зеленью по бокам. Мы прошли мимо дома – изнутри пахнуло сыростью и плесенью – и пошли по улице, обходя трещины и провалы.

– "Промтовары"… "Молоко"… "Дальневосточный проспект"…

Дома стали нас окружать, появились высокие девятиэтажные монстры, от проспекта в сторону реки убежала маленькая улочка, впереди виднелась еще одна, пошире…

– Мам, смотри – кинотеатр…

– А вон там – библиотека! Пойдем, поглядим?

Здание библиотеки ничем не отличалось от домов с магазинами – такая же пятиэтажная коробка с огромными окнами первого этажа. Некоторые стекла разбиты, дверь нараспашку… И запах, унылый запах заброшенности и запустения.

– Пойдем отсюда, мам, все равно темно, ничего не разглядим…

– Подожди–ка… – Мама протянула руку к беленькой коробочке на стене. Щелк! – и под потолком зажглось несколько тусклых лампочек.

– Вот и разглядим теперь что тут есть! – рассмеялась мама и пошла вглубь большого зала, заставленного стеллажами.

– Как ты догадалась, ма?

– Я где-то слышала, что Старый город и Купол подключены к одной энергосети. Иди сюда, посмотри!

Я прошел за стеллаж и обомлел – по полкам были разбросаны книги (настоящие, не электронные!), штук двадцать! Один коллекционер, увидев наш томик Грина, сперва дар речи потерял, а потом целый год уговаривал продать книгу за сумасшедшие деньги. Затащить бы его сюда – наверное, с ума бы сошел…

– Ты только посмотри – "Сказки" Шварца! А это? Артур Конан Дойль, "Записки о Шерлоке Холмсе"! Боже мой, Диккенс!

– Пойдем, мам…

– Подожди, лучше поищи какую–нибудь коробку или мешок. Нельзя же так просто бросить книги!

– Давай сложим их на стеллаже и заберем на обратном пути. Они столько лет пролежали здесь, пусть полежат еще немного.

Мама нехотя выпустила обтрепанный том с полуистлевшей обложкой и побрела к выходу.

– Пойдем, мам, может быть найдем что-нибудь, чтобы сложить книги!

На улице совсем стемнело, ветер совсем стих и на небе появились первые звездочки. Из-за домов возвышалась светящаяся гора Купола, а из-за нее медленно выплывала луна.

– Господи, до чего же красиво!.. Пашка, ты знаешь, мне часто снился именно такой вот вечер!

– Берегись!

Я не успел удивиться незнакомому голосу, как чья–то сильная рука втолкнула меня в дом – другой, тоже пятиэтажный, но без магазина внизу. Я больно ударился о стену, тут же в меня впечаталась мама, следом влетел незнакомец и с треском захлопнул за собой дверь.

– Тихо! Пригнитесь!

Часть двери когда–то была застеклена, теперь же на месте стекла была квадратная дыра. Сквозь эту дыру я увидел медленно летящий флаер, обшаривающий лучом света пустые дома.

– Не высовывайся, засекут!

На мгновенье луч прожектора мазнул по двери, высветив нутро дома и едва не зацепив мою ногу.

– Быстро в подвал! – слабенький луч карманного фонарика выхватил из тьмы лестницу, ведущую куда-то вниз. Я послушно скатился по ступенькам, помог спуститься маме, тут же спрыгнул сверху высокий бородатый мужик:

– За мной! Они сейчас поймут что к чему и полезут следом!

– Послушайте… – попробовала было возмутиться мама, но мужик схватил ее за руку:

– Потом! Сейчас нам нужно уйти подальще отсюда! Поверьте, так будет лучше!

Шли мы очень быстро и довольно долго. Плутали между толстыми трубами и протискивались в узкие проходы, поднимались наверх, перебегали через дворы и вновь спускались в подвалы. Дома, такие похожие издали и столь различные вблизи, сменяли друг друга. Я шел последним и только диву давался – мама словно помолодела. Я давно уже выдохся и обливался потом, а матушка бодро шла за незнакомцем, изредка подбадривая меня.

– Терпи, паря, – хриплым басом проговорил бородач. – Лучше сейчас полчаса побегать, чем потом в "дурке" полжизни просидеть!

Наконец мы оказались в громадном дворе, посреди которого стояло небольшое каменное строение с табличкой "РЭУ–5" на двери.

– Ну вот, теперь можно и отдохнуть немного, – прохрипел незнакомец, затаскивая нас внутрь и запирая за собой дверь. Мы прошли в одну из маленьких комнатушек, щелкнул выключатель и под потолком засветилась желтая допотопная лампочка.

– Располагайтесь, – кивнул бородач на пару продавленных кожаных диванов.

Я тут же свалился на ближайший – сил уже совсем не оставалось. Мама села рядом, настороженно глядя на бородача.

– Скажите, а что все это значит? Почему мы бежали? И кто вы такой?

– Зовут меня Андреем Сергеевичем, я житель Санкт–Петербурга – настоящего Санкт–Петербурга. А бежали мы потому, что выходы из-под Купола в Старый город не только не приветствуются, но и наказываются. Вот что, нам тут придется пересидеть с пару часиков, поэтому предлагаю заварить чайку. Не возражаете? Ну и отлично.

Андрей Сергеевич вышел за дверь. Я оглядел комнату – кроме двух диванов в ней стоял письменный стол, книжный шкаф и три разномастных стула. Окно комнаты было тщательно завешено тяжелой черной шторой.

– Вот, сейчас включим чайник и через десять минут прошу к столу!

Чайник, блестящая стальная посудина, был торжественно установлен на столе и включен в розетку. Вокруг него появились стеклянные бокалы с ребристыми стенками – "стаканы". Из шкафа Андрей Сергеевич вытащил пару тарелок – старинных, из фаянса. Потом из кармана просторной куртки выудил знакомые бумажные пакеты – точно такие же, с логотипом Межконтинентальной подземной дороги, я отправил домой в багажнике такси… Раскладывая аппетитные пирожки и бутерброды, Андрей Сергеевич продолжал:

– Вы думаете, что Купола стали строить ради простых людей? Как бы не так! Под Куполом гораздо легче людьми управлять! Можно решать кому кем работать, придумав Аттестацию. Можно заранее определить уровень доходов каждого конкретного человека, создав Единую Тарифную Сетку. Можно подкорректировать историю, искусство, природу… Каждый имеет свою пайку – в зависимости от тарифа, каждый должен проработать сорок пять лет и прожить не меньше восьмидесяти, но и не больше ста десяти лет. А чтобы, не дай Бог, народ обратно из этого руколепного рая не побежал, ему страшненькие сказочки будут рассказывать – дескать, за стеной Купола вредные бактерии, страшные болезни, отравленный воздух! А уж если и это не помогает, то сбежавших нужно объявить сумасшедшими.

– Значит, вы – сумасшедший? – пролепетал я.

– Паша! – ахнула мать. – Как тебе не стыдно!

– Ну а как же, конечно сумасшедший! – усмехнулся Андрей Сергеевич. – А теперь и ты, Павлик, и вы, уважаемая…

– Вера Александровна.

– …уважаемая Вера Александровна, тоже стали сумасшедшими. Привыкайте к этому, как и к мысли, что вернуться назад вы уже не сможете. Точнее, сможете, вот только вместо вашего дома вас будут ждать одиночные палаты в одном из изоляторов. Ведь только психи могут удрать из-под Купола, где всегда замечательный климат и каждому гарантирован кусок хлеба сюда, в Старый город. Только психи могут вообразить себя художниками и поэтами вопреки вердикту Комиссии.