Сергей Серп
Смерть из первых рук
– Ну, сам посуди, как можно зацепиться шарфом или галстуком за проходящий поезд?
– Стоп – Борисов замер, его лицо прояснилось и стало источать какой-то внутренний свет – точно! Поезд был не проходящий. Он стоял где-нибудь на перегоне или на переезде, а наша погибшая, пролезая под вагоном, стоящего, – следователь сделал особый акцент, – поезда, зацепилась, или поезд неожиданно начав движение, испугал ее, в общем, результат в морге, а про убийство не надо ничего говорить.
– Так я и не говорил.
– И намекать не надо.
Борисов довольный расхаживал по комнате. Версия со стоящим поездом казалась ему очень правдоподобной, да и Шилов не нашел к чему придраться. По правде сказать, про убийство Геннадий и не думал, а выдвинул идею скорее, чтобы просто позлить Евгения и снова вывести его на эмоции.
– Гена, дело было так. Мадам собиралась перейти дорогу, а на переходе стоит поезд. Что она делает? Она невысокая, подлезает под него, неожиданно поезд, начинает движение. Она под вагоном в раскорячку, и тут ее подцепляет колесная пара, затягивает шарф или что там у нее на шее, – в этот момент Борисов взял себя за горло и закатил глаза, – и утаскивает с собой. Скорее всего, это был именно товарный состав, так как под электричкой места мало, и с непривычки не пролезешь. Наш круг поиска сильно сужается, а? Что скажете, коллега?
– Красиво, стелешь, начальник, – театрально изображая уголовника, сказал Шилов, и даже сплюнул для пущего сходства с деклассированным элементом, правда, в стоявшую рядом корзину для бумаги.
Тело лежало в холодильнике судебно-медицинского морга. Чтобы сохранить лицо, вернее то, что от него осталось, голову завернули в целлофановый пакет. По закону невостребованный труп, подлежит захоронению за счет района, где было найдено тело после десяти дней с момента проведения экспертизы. Вместо гроба, обычно, используется плотный полиэтиленовый мешок, как для перевозки, а над местом захоронения устанавливается табличка с номером. В дальнейшем, если родственники найдутся, можно произвести экспертизу ДНК, чтобы убедиться и облагородить могилу. Для экспертизы не обязательно эксгумировать тело, в морге, хранятся образцы, подходящие для анализа.
Иногда трупы в морге лежат очень долго, особенно, если родственникам по какой-либо причине удалось получить свидетельство о смерти, а тело они так и не собираются забирать. Еще бывают случаи, когда привозят людей без документов, в основном нищих, а потом не торопятся забирать обратно, так как у муниципальной администрации, якобы нет денег на захоронение.
Следствием, взявшим курс на поиск поезда, в ходе оперативно-розыскных мероприятий, было установлено, что в интервале с двадцати трех до часу ночи, по участку дороги, включающем в себя место обнаружение тела плюс двадцать два километра железнодорожного полотна в сторону Москвы, прошло два товарных состава и электричка, а также два поезда дальнего следования. Расстояние двадцать два километра взялось за максимально возможное, как расстояние от Клина до Солнечногорска. Если бы девушка была подцеплена до Солнечногорска, ее наверняка бы зажало между стрелками или затормозило на переезде. Электричку и дальние тоже включили в разработку, на всякий случай. Параллельно продолжались поиски вещей и документов погибшей. Заявлений о пропавших подходящих под описание по-прежнему не поступало. Отпечатки, снятые с больших пальцев не дали никаких совпадений по базе.
– Оба товарных шли в Питер, и сейчас еще должны быть там. Я звонил местным, они обещали все проверить, но, может, стоит и самим в командировку смотаться? – Борисову давно хотелось сменить осточертевший Клин на культурную столицу, и он никогда не понимал Шилова, мечтающего жить в Москве.
– А электричка что?
– Тверская, но вряд ли она что-то даст. Так, может, это, в Питер рванем? Кстати, два дальних тоже питерские, но они, обратно в Москву уже поехали, так что их проще тут осмотреть.
– Если командировку оформят, я бы хоть в Африку поехал, хоть куда. Пошли к начальнику, но вряд ли нас обоих отпустят. Скажет, мол, и одному можно вагоны осмотреть, тем более местные есть, которым можно выслать ориентировки, сказать, чтобы шарф или что-то похожее искали, и пускай ползают. Правда, с бумагами пока все оформят, уже составы могут уйти.
– Могут, вполне, но, если найдем поезд, узнаем, где он стоял, и тогда будет проще личность установить, документы наверняка, где-то рядом должны оказаться.
– Я вот еще что подумал, – медленно проговорил Шилов, – почему тело заметили только утром, тем более машинист встречного направления? Если там всю ночь и товарные и дальние ходят.
– Да туман там ночами низкий, вполне могли не заметить, тем более фонари еле светят, а прожектора у локомотива далеко бьют. Погибшая, как ты мог заметить, сама по себе небольшая, в общем, все одно к одному. У первой утренней электрички в этом месте скорость маленькая, так как после станции она еще набрать не успевает, а все остальные, если семафор зеленый, проносятся через переезд, как сумасшедшие.
Кабинет следователей находился на втором этаже, окна выходили на тихую улицу, с противоположной стороны которой стоял старой постройки трехэтажный кирпичный дом. На первом этаже дома, располагался детский сад, в который когда-то водили маленького Евгения. Детский сад, в отличие от жилых подъездов, имел вход не с улицы, а со двора и небольшую огороженную площадку для прогулок. Борисов хорошо помнил, как детей, которые плохо себя вели, воспитатели обещали отвести в милицию.
Раскладывая по полочкам свою, как ему казалось, стопроцентную версию, Борисов мерил ширину комнаты, вышагивая вдоль окна, попутно бросая на улицу косые взгляды.
– А что-то у нас все еще пятница, Ген. – Следователь подошел к висевшему на стене календарю и передвинул красную рамочку. – Пошли к Гончарову.
Начальник отделения полковник Гончаров Владимир Сергеевич был человеком решительным и резким. Лавина широкого лба, замершая перед лесополосой густых бровей, поблескивала в свете ярких потолочных лампочек. Глаза, посаженные глубоко разделял толстый у основания нос. Полковник был высокий, а его фигура всегда поданная вперед, выдавала в нем человека действия. Гончарова назначили начальником отделения полтора года назад, и всеми силами он старался удержаться в своем кресле, порой даже перегибая палку. До обеда начальник был явно не в духе, и, услышав предложение Борисова, Владимир Сергеевич категорически отказался отпускать сотрудников в командировку.
– Нет, нет и думать нечего. Из-за несчастного случая столько шума. У нас, что не день, то приезжего ограбят, а вчера ночью дилера грохнули в соседнем районе. Раскрываемость нулевая, а вам в Питер запрягай, шарф на поезде ищи, да будь он трижды проклят тот шарф! – Как аппетит приходит во время еды, так и самые яркие эпитеты приходили к подполковнику уже в процессе муштры подчиненных. – Может вам на сапсан билеты заказать и баню с девками на Невском? А работать, кто будет? На счет установления личности ищите другой способ, а лучше вообще, ждать заяву о пропавшей, рано или поздно всплывет, сегодня только второй день! Все, совещание окончено!
Полицейские тихо вышли в коридор.
– Что и требовалось доказать, – сказал следователь, оказавшись с криминалистом наедине, – Попытка не пытка, пошумит и остынет, говоря по-русски: хрен с ним, – после чего, вздохнув, добавил, – так кофе хочу.
Вернувшись в кабинет, Шилов сразу включил чайник, а Борисов, медленно приземлившись в кресло, закрыл глаза и, опустив подбородок на сложенные поверх груди руки, неспешно заговорил:
– Представляешь, Ген, как порой мало надо человеку. Вот, например, девушке нужно было просто перейти железную дорогу, а какой результат. Не перестаю удивляться, почему мы сами стремимся усложнить себе жизнь, а в идеале так и вообще, – сложив средний и указательный палец, Борисов имитировал выстрел в висок.
– Что конкретно ты имеешь в виду? – заварив кофе, Шилов был совсем не против послушать околофилософские рассуждения напарника.
– Я имею в виду конкретный парадокс. Почему, когда мы чего-то очень хотим прямо сейчас, то не задумываемся о последствиях, и как после этого можно искать панацею, если тупо не мыть руки, приходя в кафе. В этом я и вижу программу самоуничтожения, в подсознательном не желании жить, которое мы, тем не менее, тщательно скрываем. – Борисов неожиданно открыл глаза, – я вообще иногда думаю, что человек подсознательно хочет умереть, чтобы не жить в ожидании, и не думать, что же его ждет там, после смерти.
В комнате повисла задумчивая тишина. Следователь кивнул и адресовал собеседнику вопросительный взгляд, ожидая ответной реакции.
– Я в очередной раз убеждаюсь, – Шилов отхлебнул кофе, – что тебе надо жениться, Жень.
Несколько секунд Евгений ждал еще каких-то слов, но потом не выдержал и, наклонив голову в бок, будто готовясь вцепиться напарнику в горло, вскипел:
– Да что ты заладил с этой женитьбой! – но быстро остыл и, откинувшись обратно на мягкую спинку, добавил хорошо заученную фразу, – все бабы ведьмы, так еще Гоголь говорил.
– Писал – это, во-первых, а во-вторых – это я тебе говорю, Жень. Мне жена уже раз пять напоминала, что у нее на работе, девушка есть одинокая, симпатичная, все познакомить вас хочет.
У Шиловской жены, Галины, на работе действительно была одинокая девушка. Борисов не раз слышал про нее и даже видел фотографии. Сам же ответного интереса не проявлял и все время отнекивался. Следователь был твердо убежден, что лишь самостоятельно сможет решить вопрос личной жизни и никого не хотел впутывать в эти дела.
– К черту, с этим я сам как-нибудь разберусь, давай с поездами думать.
Хороша осень до первого снега, пока золотое полотно листвы еще шуршит под ногами. Снег же подводит черту, и нет обратной дороги к лету. Только вперед, через долгие зимние месяцы, темные ночи, метель, ветер, который набрасывается из-за угла и, как бешеная собака, с самозабвением преследует и рвет. Каждый новый порыв, как укус или удар когтями. И нет у ран ни времени, ни шанса затянуться, покоя нет, есть только постоянный холод.
Глава седьмая
Экономическая ситуация в стране ухудшалась день ото дня, постоянно увеличивая межклассовый разрыв и деля общество на тех, кто может позволить себе проездной и спокойный сон, сидя в вагоне, и тех, кто добираясь до Москвы, каждое утро совершает несколько пробежек. Билетный контроль. На старт, внимание, марш. К последним относилась и Екатерина, женщина без определенного места жительства, но с твердыми убеждениями, одним из которых являлось принципиальное нежелание платить за проезд. Не имея постоянного жилья, холодное время года, Екатерина проводила в глухих дачных кооперативах, подыскивая заброшенный дом. На жизнь, как и девяносто процентов жителей Подмосковья, зарабатывала в столице. Последние два года она собирала и сортировала мусор, в случае успеха – вечерами пила. Длинная и грустная история ее жизни помогла бы скоротать дорогу от Твери до первопрестольной, только слушателей давно уже не было.
Есть люди, которых легко вывести из равновесия и целый день невозможно загнать в колею. Утро Екатерины не задалось. Даже у человека, не имеющего собственного угла, семьи, и социального статуса, может остаться здоровье, но именно оно и подвело безбилетницу. С самого утра, она ощущала резь в глазах и ужасную усталость. Спасаясь от контролеров в тамбуре, Екатерина вместе с другими зайцами жалась к двери и ожидала остановку. По результатам отборочной пробежки по вагонам, она была первая на выход. Лязг и шипение дверей для безбилетника, как стартовый выстрел. Толкаясь и распихивая друг друга, толпа вырывается на улицу, оттаптывая ноги не успевшим отскочить. Возглавлявшая колонну Екатерина, первой заметила, что в ближнем из тамбуров соседнего вагона, еще работают контролеры с транспортной полицией, а значит бежать необходимо до следующего выхода. Станция Клин превратилась в полосу препятствий, где, то там, то здесь, путь преграждают пассажиры. Чувствуя, что может не успеть, Екатерина, решила проскочить напрямик сквозь толпу, но оступилась. На полной скорости она влетела в черную спину, сбив с ног сержанта полиции, вместе с которым жестко приземлилась на мокрый асфальт. Послышался смешок. Двери поезда закрылись.
Сержант не сразу понял, что с ним произошло и почему он, секунду назад сойдя на платформу, так быстро принял горизонтальное положение. Ссадины на ладонях горели, кто-то схватил его под руку и помог подняться. Екатерина, не успев даже испугаться, самостоятельно вскочила на ноги, но сделав шаг, почувствовала боль в колене и лодыжке.
– Вы вообще, что?! – закричал полицейский, вперив взгляд в лицо растерянной безбилетницы. От природы интеллигент, он не мог оскорбить женщину, – за мной, в это, в отделение!
– Я свидетелем могу быть, как она на вас налетела и чуть не зашибла, – тыкая пальцем в нарушительницу, голосила пожилая женщина.
Сержант смутился поднявшимся шумом и, заверив свидетельницу, что самостоятельно разберется, добавил уже тише, обращаясь к Екатерине:
– В отделение, пройдемте.
– Да я … – осеклась растерянная женщина и медленно похромала вместе с сержантом, так неудачно оказавшимся на ее пути.
Полицейский шел, попутно вытирая лицо влажными салфетками, затем обтер руки, достал носовой платок и высморкался. Одежду почистить решил в отделении, благо идти недалеко. Опорный пункт размещался рядом со станцией и частично занимал первый этаж соседнего дома. Войдя внутрь, полицейский указал горе-нарушительнице на лавку, стоявшую в небольшом коридоре.
– Климов! Это ты? – из-за двери кабинета участкового раздался крик.
– Я, товарищ лейтенант, – ответил сержант, – задержанную доставил.
– Чего? Какую задержанную? А ты чего такой грязный? – выйдя из комнаты, Кошкин окинул сержанта придирчивым взглядом.
– Виноват!
– Бывает. Так это, кто там у тебя?
Екатерина сидела в коридоре. Сквозь порванные брюки женщина изучала ссадины, попутно думая, как выкрутиться из сложившейся ситуации. В голове вертелись банальные идеи: давить на жалость, сказать, что спешила на поезд, а не убегала от контролеров и прочие.
Собравшись в коридоре втроем, сержант стал описывать произошедшее, озвучивая свои догадки об истинных мотивах безбилетницы. Екатерина попыталась возразить, но участковый одним взглядом отбил у нее всякую охоту спорить. Будь что будет, решили Екатерина, и на вопрос о наличии документов отрицательно покачала головой.
Участковый пришел в натуральное бешенство и прежде, чем сказать нечто вразумительное, выдал длинную матерную тираду.
– Сержант, ищи бабку – свидетельницу, будем протокол оформлять!
Екатерина сжалась в комок, надеясь провалиться в щель между стеной и скамейкой. Сержант и сам был обескуражен произошедшим. Климов знал о вспыльчивости участкового, но еще ни разу не видел, чтобы человек менялся за долю секунды столь коренным образом.
– Так, а это у нас откуда? Сперла?
Екатерина не сразу поняла, что речь идет о ее сумке, висевшей через плечо. Новая вещица ярким акцентом выделялась на разноцветном фоне грязной, местами рваной и дурно-пахнущей, что особенно чувствовалось в маленьком коридоре, одежды. Блестящие золотом вставки, добротная кожа и меховой брелок: все это бросилось в неискушенные глаза очень внимательного участкового.
– Откуда у тебя сумка кожаная?
– Н-н-н-нашла, – заикаясь, неожиданно для себя самой, тихо начала Екатерина
– Епт, еще бы. Давай говори, откуда сумка?! – взревел Кошкин, – не ее ли ты стащила в давке перед налетом на сержанта?!
Екатерина не могла больше сдержать слез. Ее лицо все исказилось, нижняя губа задрожала, глаза сощурились и, издав вой, похожий на хрип, Екатерина заревела.
– Твою мать. Климов, закрой ее в обезьяннике. Пусть там сопли утрет. Видеть эту гадость не могу!
Как таковой камеры для задержанных в участке не было, и роль обезьянника исполняла маленькая комната, бывшая кладовка, с вырезанным в двери окошком, которое закрывалось и открывалось из коридора. Этот недокарцер с привинченной к полу маленькой скамейкой, использовали очень редко, для особо буйных, ожидающих переезда в отделение.
– Я ничего не воровала, – сквозь всхлипы, сморкаясь в рукава, мямлила задержанная, – я правда нашла, вчера, у-у-у-уууутром. – Екатерину забила сильная дрожь, и будто ком встал поперек горла.
– И где нашла? При каких обстоятельствах? Давай сочиняй! – участковый явно не доверял словам и слезам задержанной.
– В Редкино. У платформы, утром нашла. Вчера, – слезы невольно продолжали течь, туманя карие глаза, – я честно, я правда нашла, когда на первый поезд спешила.
– Шла-шла и нашла! Что в сумке было?
Задержанная замялась. Она прекрасно помнила содержимое, но боялась, что ей за это может грозить.
– Давай, что было? – участковый продолжал напирать на Екатерину.
– Документы и денег немного, я все верну-у-у-у-ууу-уу – новая волна рыданий обрушилась, на уши участкового.
– Документы где?
– Выкинула-а-а-а-а
– Твою мать, документы где?! – Участковый был готов взорваться в любую секунду и перейти к рукоприкладству.
– Выкинула, честно, под станцию. Мне они не нужны, товарищ полицейский, все равно я не похожа. Они, небось, и сейчас там лежат, в Редкино, – широко открыв поднятые на полицейских глаза, и стараясь не плакать, лепетала задержанная. Про деньги Екатерина решила больше не вспоминать, пока не спрашивают.
Не смотря на то, что процедура досмотра должна производиться в присутствии понятых, это правило соблюдается не всегда. Кошкин отобрал у задержанной сумку, вытряхнул содержимое и сам досмотрел, так ничего не найдя. Екатерина действительно нашла вещь, лежащую на рельсах и, как настоящая женщина, не смогла отказать себе в удовольствии дополнить скудный гардероб красивым аксессуаром. Открыв сумку, она обнаружила в ней документы, кошелек с деньгами, немного косметики, салфетки, ключи и прочие мелочи. Ключи и документы она сразу выбросила, разумно посчитав, что они ей не пригодятся, косметику же еще вечером оставила дома.
– В Редкино, говоришь, выбросила? – Участковый поднял глаза от пустой сумки и заметил, как Екатерина быстро кивнула. – Ну, поехали, покажешь.
Глава восьмая
Вернувшись из столовой, полицейские раскинулись в креслах. Евгений зевнул, в то время, как его друг просто покачивался с закрытыми глазами. Шилов, которого ночью в очередной раз пытались убить, к счастью только во сне, прочитал, что на качество сна влияет атмосфера и общее самочувствие. Кошмары не снятся, если человек спокоен, чувствует защищенность и уверенность в завтрашнем дне, когда его постель свежая и приятная для тела. Все это, по мнению криминалиста, у него было, разве что…
Треск телефонного звонка, мгновенно вырвал напарников из приятной, послеполуденной дремы. Шилов, резко дернулся, возвращаясь в реальность, а Борисов, не открывая глаз, едва шевеля губами, как школьник, не желающий вставать и просящий маму о пяти минуточках покоя, промурлыкал:
– Гена, это наверняка тебя, возьми.
Помрачневший от внезапной головной боли, Шилов поднял трубку, стоящего на столе спаренного телефона. На другом конце провода послышался знакомый и резкий голос:
– Але, это участковый Кошкин, с кем я говорю?
– Шилов. Что случилось?
– Есть любопытная находка по вчерашнему телу. Приезжайте в морг. Я там буду минут через тридцать.
– Что за находка, Сергей Анатольевич?
– Паспорт, Шилов, паспорт, ну и так, шмотки по мелочи. Самое интересное при встрече.
– Понял, сейчас будем. Жень, подъем – последняя фраза была адресована Борисову, уже после того, как криминалист положил трубку.
– Что? Куда? – лицо следователя, только продавшего глаза, выражало крайнее неудовольствие.
– В морг. Кошкин звонил, паспорт нашли.
– Емае, Кошкин- Кошкин, ну хоть нам работы меньше. Он сам-то где?
– Сказал, через полчаса будет. Кофе?
– Давай, а то голова никакая. Ненавижу это состояние, когда в сон клонит, потом ты вроде примиряешься с этим, начинаешь дремать, а тебя, хвать за шиворот, и сновабудят. Китайская пытка, не иначе.
На улице стояло приятное безветрие. О вчерашнем дожде напоминали разве что черные пятна на асфальте да редкие лужи, замершие в дорожных выбоинах. Светло-серая пелена облаков, заштопанная голубыми заплатками неба, была неподвижна. Ни с чем несравнима тишина провинциальных улиц. Где бы ты ни прятался, в большом городе всегда остается ощущение непрекращающегося шума, как будто сердце само подсказывает, что рядом бесконечным потоком пульсирует жизнь. Шум большого города пропитывает воздух и вместе с ним распространяется в каждый дом и двор. Вдыхая «шумный» воздух, кому-то становится спокойнее, в иных же он селит тревогу. Что конкретно произойдет с человеком, впервые ощутившим запах большого города, неизвестно, но с уверенность можно сказать: этот запах останется в памяти на всю жизнь.
Через пять минут после прихода полицейских на аллее появился участковый. Кошкин в гордом одиночестве и с черным целлофановым пакетом широко шагал по дорожке, окруженной извечными воронами.
– Сергей Анатольевич, дорогой ты наш, – раскинув руки, будто готовясь к непременным объятьям, сказал Борисов.
Подобное проявление не могло не вызывать ответной реакции, и Сергей Анатольевич скривил нечто похожее на улыбку. Обменявшись рукопожатиями на пороге, компания направилась внутрь.
Яков Моисеевич сидел в кабинете, заполняя документы и акты. На углу стола лежала стопка толстых справочников, содержащих массу информации о судебной медицине, экспертизах и общей анатомии. Довершал стопку учебник по криминалистике с закладкой в виде номерной бирки для идентификации тела, торчащей из середины книги.
– Да, – ответил Яков Моисеевич на стук в дверь и добавил, – входите.
На пороге стояли Борисов и Шилов, участковый вперед лезть не стал. Вся его сущность источала загадочность. Легкая улыбка и взгляд, говорили о том, что он знает нечто любопытное, а мерное постукивание ногой, указывало на ужасное нетерпение. Сергей Анатольевич чувствовал себя, как на первом свидании.
– Яков Моисеевич, нам бы тело посмотреть, надо сравнить с найденным паспортом, – уверенно начал Борисов.
– Паспорт – это хорошо, правда, лицо сильно изуродовано.
Неожиданно из коридора подал голос участковый.
– Есть сумка и личные вещи, включая мобильный телефон.
Борисов и Шилов оглянулись на Кошкина, поднявшего черный пакет.
– Ну, Сергей Анатольевич, с нас бутылка, – мысленно, Борисов уже закрыл и отправил дело в архив.
Яков Моисеевич встал и, кивнув головой в сторону выхода, сказал:
– Пройдемте к холодильнику, господа.
Заканчивались вторые сутки с момента наступления биологической смерти. Отсутствие трупных пятен свидетельствовало о большой кровопотере. Тело продолжало лежать с головой, упакованной в пакет, чтобы предотвратить преждевременное высыхание. Четверо мужчин стояли вдоль выдвинутой из холодильника полки. По пути от кабинета Кошкин достал из кармана найденный паспорт, и пока Яков Моисеевич снимал пакет, передал его Борисову.
– Ну-ка посмотрим, Миронова Елизавета Васильевна, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, – место выдачи паспорта Борисов промурлыкал себе под нос, резюмировав, – тверская.
Не смотря на многочисленные травмы лицо погибшей удалось соотнести с фотографией в паспорте. Глаза, лоб, линия волосяного покрова и общая геометрия несомненно совпадали.
– Господа, где же вы обнаружили паспорт? – поинтересовался Яков Моисеевич, поочередно обращая взгляд на каждого из полицейских.
– Да, – сказал Борисов, повернувшись к стоящему с края участковому, – паспорт то где нашли? – И, не дождавшись ответа, тут же добавил, – Сергей Анатольевич, вы такой загадочный сегодня, и чует мое сердце, это не к добру.
– В Редкино нашли, около станции.
– Как в Редкино? – Борисова, будто током ударило от сообщения участкового. – Что он делал в Редкино?
Лицо участкового оставалось невозмутимым, лишь тень улыбки скользила по тонким губам:
– Лежал он там, в сумке, вместе с другими вещами. Так бы и лежал, если бы гражданка Сычева не обнаружила.
– Кто? Ничего не понимаю, – следователь пришел в замешательство, – какая Сычева, какое Редкино, это же совсем в другой стороне от пути ее, – Евгений изобразил ладонью волну, словно речь шла о рыбе, – следования. Как сумка проехала дальше, чем ее владелица? – вопрос следователь адресовал скорее самому себе, чем окружающим.
– Сергей Анатольевич, расскажите нам, как вы этот паспорт нашли, – вмешался Шилов.
Участковый Кошкин в подробностях передал сообщение Климова об утреннем "налете" гражданки Сычевой, затем описал диалог в кабинете, после чего последовал рассказ о незабываемой, на этом слове Кошкин сделал особый акцент, поездке на станцию Редкино, закончив словами:
– Такие дела. Выходит, не от Москвы она – кивнув головой в сторону тела, Кошкин спародировал волнообразное движение Борисова, – следовала.
– Сергей Анатольевич, я все понимаю: какая-то ненормальная сбила вашего сержанта, ну по кустам вы лазили, топтали дерьмо, но паспорт, мать его, как паспорт оказался в этом чертовом Редкино! – Борисов вскипел в мгновение ока. Вся его четко выстроенная схема моментально обрушилась, похоронив под собой надежды на скорое закрытие дела. – Как твой паспорт оказался в Редикно?! Скажи мне! – Следователь закричал на мертвую женщину и едва не встряхнул, будто она притворялась спящей. Борисов представил, как кровавая каша из сломанных челюстей начнет ему отвечать, обрывки губ, срезанные до десен, зашевелятся, а грудь, разделенная аккуратным швом, вздрогнет и наполнится воздухом. Но ничего не происходило, более того, голос его, обычно громкий в период вспышек, здесь, в морге, звучал особенно приглушенно, как будто стены здания сдавливали ему горло, запрещая тревожить не упокоенные души.
– Не кричите, Евгений Иванович, – вмешался патологоанатом, – морг не любит шум.
– Прошу прощения, Яков Моисеевич, – как всегда быстро отошел следователь, – вы правы. Тут наоборот надо, тихо. Сядем, подумаем, да, Ген?
– Воистину, сейчас еще с родственниками связаться надо, да и Анатольевичу ты бутылку обещал, – насыпал соли Шилов.
– Помню, – поспешно отмахнулся Борисов, – по дороге в магазин заскочим.
– Я предпочитаю водку, – ненавязчиво намекнул Кошкин.
Вечер неумолимо наползал на провинциальный городок, укутывая маленькие домишки. Трое мужчин вышли из морга. Изо рта вперемежку с сигаретным дымом клубился пар. Дойдя до магазина, Кошкин озвучил предложение, терзавшее Борисова и пугающее Шилова:
– Пошли в участок, думать будем.
– Нам бы в отделение еще надо, да Жень? – криминалист явно выбрал неверную интонацию для вопроса.
– Не надо нам никуда, – с напускной грубостью ответил Борисов, после чего добавил, – здесь стоять, – и скрылся за дверью магазина.
Через две минуты следователь вышел с целлофановым пакетом, из которого при каждом шаге раздавался приятный стеклянный звон.
Глава девятая
– Сычева, сохраняйте спокойствие, вы же слышали, сейчас вернется начальник, а с ним следователи.
– Следователи?
Екатерина Станиславовна уже третий час сидела на банкетке под охраной недремлющего сержанта и ждала участкового. Не боясь, что она сбежит, сержант не стал закрывать ее в обезьяннике, понимая: «Несчастная все-таки женщина».
Екатерина уже со счета сбилась, прикидывая, сколько раз она успела пожалеть о вчерашней находке. Мысленно попрощавшись с сумкой, ей оставалось только тешить себя надеждой, что хоть деньги удастся оставить. Чувство голода отступило, уступив место усталости. Виски сжимало, а раскрасневшиеся, больные глаза, погасшие в полумраке коридора, слезились. Ко всему прочему, еще и нос заложило. Наглухо.
В начале пятого в участок вернулся Кошкин, сопровождаемый коллегами из отделения. Сержант встал и приложил руку к козырьку. Осовевшая Сычева украдкой подняла глаза, мечтая провалиться под лавку, и ясно осознавая, что ничего хорошего от этого разговора не светит.
– Происшествия?
– Никак нет, – отрапортовал сержант, вошедшему начальнику.
Словно комар, учуявший теплую кровь, Борисов инстинктивно впился взглядом в задержанную.
– Мда, ароматы этого сезона оставляют желать лучшего. Вчера Васина блевотня, сегодня – вот, – раскрыв ладони, следователь бесцеремонно указал на сидевшую в лохмотьях женщину. Сычева слегка поежилась, но следователь продолжил, – Гражданка Сычева, где и при каких обстоятельствах вами была обнаружена дамская сумка с документами, с которой вы сегодня были задержаны?
Глаза Екатерины вмиг наполнились слезами. Дезертируя с фронта душевного спокойствия, расшатанные нервы сдали последние рубежи. Кошкин сразу приметил знакомую гримасу и потребовал немедленно пресечь попытки задержанной заполнить участок крокодильими слезами:
– Тихо! Сопли не надо распускать …
Но громкий голос участкового лишь усугубил дело. После короткого нервного всхлипа, Екатерина заревела громче утреннего, и никакие угрозы не действовали на перепуганную безбилетницу. Тащить ее в обезьянник не было никакой возможности. Участковый понимал, что Климову в одиночку не справиться с этой задачей, да и какой смысл. Особенно неприятным было лицо задержанной: красная кожаная неравномерно набитая подушка, залитая всеми возможными жидкостями, которые только способно источать человеческое лицо. Пот с центра лба струился вдоль корней грязных волос, стекая по вискам на щеки, где смешивался со слезами. Жижа из носа, нечто среднее между слизью и водой, бесконтрольно сочилась на губы, из уголков которых пузырями выбивалась белая слюна. Все притоки этой сопливо-слюнявой Амазонки собирались вместе на подбородке, где женщина, по мере скапливания, подтирала их рукавом.
Омерзительное зрелище порой вызывает у наблюдателя целый калейдоскоп чувств и самых противоречивых эмоций, над которыми любопытство всегда старается взять верх. Оно будто шепчет: «Посмотри еще. У тебя крепкие нервы. Ты же не слабак, такого ты еще точно не видел». И поддавшийся наблюдатель украдкой бросает быстрые взгляды на нечто диковинное, мерзкое. Вскользь мы рассматриваем чужие уродства, прекрасно осознавая, что совершаем нечто неприличное, когда вот так, исподлобья пялимся на незнакомого человека. Так и сейчас, в коридоре, как не хотел Борисов отвести в сторону взгляд, он опять возвращался на мокрое, искривленное лицо опухшей Сычевой, пока стоявший до этого в стороне Шилов не протянул женщине пластиковый наполовину налитый стакан.
– Выпейте, – сказал Шилов, обращаясь к задержанной, – легче станет. Пейте-пейте, – после чего вложил стакан в протянутую, трясущуюся руку.
Екатерина медленно поднесла стакан к губам и, слегка запрокинув голову, влила в рот все содержимое, после чего несколько раз дернулась и, подняв на Шилова удивленные глаза, сиплым голосом спросила:
