Сергей Семенович Монастырский
Тихий двор с зеленой скамейкой
Потом и его родители перестали отправлять к бабушке.
Увиделись они только через десять лет.
Наступила перестройка, вместе со всей страной зашатался и Север, к тому же умерла бабушка, и тяжело больной дед остался один в квартире.
Родители вернулись в отчий дом. Осенью Вовке предстояло пойти в десятый класс уже новой школы. Но это – осенью. А переехали они летом. Двор ничуть не изменился.
Все те же зеленые, уже облезлые скамейки, свесившееся белье, сохнущее на бельевых площадках, только березы выросли уже почти до неба, да траву на газонах, в отличие от прежних времен никто не косил.
О Галке Вовка не то что бы забыл, то детское чувство, конечно, прошло, но встретить ее было любопытно.
От парней во дворе, и бывших мальчишек из их дворовых компаний, он знал, что Галка никуда не уехала, жила здесь же, на третьем этаже углового дома, замыкавшего двор.
Но во дворе ее не было. Да сам он не проводил во дворе время, все-таки было ему уже семнадцать лет.
И лишь однажды вечером, возвращаясь, домой, увидел он удаляющейся от него силуэт девушки, и непонятно каким чутьем угадал он Галку, где шесть лет, а где семнадцать, но он угадал. Хотя и сомневался. И все же решился. Приблизившись к ней, он сказал в спину девушке, боясь, впрочем, в случае ошибки, получить по морде:
–Эй! У тебя трусы из-под платья торчат!
Девушка остановилась, и, не поворачиваясь, и еще не веря своим ушам, вдруг ответила:
– Ну и что?! Трусов что ли не видел? Хочешь, покажу?!
– Хочу! – заорал Вовка, и Галка повернулась.
– Вовка! – она бросилась ему на шею.
– Привет, Галь! – так же обнял ее Вовка, и шутливо добавил:
– А трусы будешь показывать?
– Теперь уже не буду! – засмеялась Галка.
И странно – вдруг словно и не было этих десяти лет.
Что-то прекрасное детское, родное и любимое вернулось к ним с этой встречи.
Конечно, они не сидели больше на дворовой лавочке, ходили гулять в парк, ездили с друзьями на речку, сидели в затемненных залах кинотеатров, держа друг друга в теплых ладонях.
Утром, перед встречей с ней, Вовка бежал к дворовым клумбам, или убегал до ближайшей нескошенной лужайке за сараями и сочинял для нее экзотические букетики из травинок, репейника и нескольких цветков.
Она важно выходила из подъезда и, не замечая его, медленно проходила мимо.
– Эй, девушка! – кричал ей вслед Вовка, – у вас трусы…
– Мистер, – надменно, не поворачиваясь, отвечала она, – не могли бы вы что-нибудь посвежее сморозить?!
– Могли бы! – кричал Вовка, догонял ее и дарил очередной букет.
Однажды, когда ей действительно надоело слушать про трусы, она надела длинные до колен, видимо найденные в сундуке у бабушки трусы, и коротенькое платьице, и в таком виде вышла к Вовке. Оба хохотали до упада. Вовка хотел эти трусы надеть поверх шорт и в таком виде пойти с Галкой гулять, но она не разрешила.
– Матери скажут, она меня из дома выгонит!
– Вов! А у нас любовь, или что? – спросила она как-то Вовку.
– Какая любовь, когда мы еще ни разу не целовались? – засомневался Вовка.
Решили, что это еще не любовь, а нежная дружба, потому что надо сначала школу закончить, потом институт…
– А потом мы постареем, устанем ждать и разойдемся – грустно сказала Галка.
Но договорились, что пока так и будет.
… Осенью Вовка дарил ей букет из оранжевых клиновых листьев, которые они собирали, гуляя в парке.
Зимой, утром первого января, он свалял во дворе снежную бабу, надел на нее для узнаваемости свою шапку, и вытоптал на снегу:
– С новым годом!-
Учились они в разных школах, потому встречались только по выходным.
… Год пролетел быстро. Быстро прошла и выпускная ночь.
В первое утро своей взрослой жизни, после выпускной гулянки, они под рассветными лучами июньского солнца встретились на своей заветной лавочке во дворе.
– Грустно! – сказала Галя, – Вот и детство кончилось…
Вовка, наоборот, был в каком – то радостном полете.
