Сергей Семенович Монастырский
Простая жизнь
– Римма, с работой заканчивай!
Разве узнать в нем теперь было когда-то вечно хмурого, сурового подполковника, когда сидя у него на коленях и поедая блины, внучка вытирала масляные ладошки о его волосы, приговаривая:
– У, волосики- хоросики!
Бабка и дед, сидя рядом, умиленно улыбались, и Римма подставляла к радости девочки и свою голову.
Счастье длилось лет пятнадцать. Последнее счастье их жизни, а Семиной последнее. Он, слава богу, так и умер счастливым дедом.
Сразу, после его смерти внучку у Риммы как-то незаметно отобрали. Девочка становилась уже взрослой, и ей нужно было не бабкино сю–сю, а современное воспитание.
Да и Римма после смерти Семена как-то сразу подряхлела, год не могла привыкнуть к его уходу. Вообщем, молодые родители внучку забрали. Нет, конечно, и они с ней и она сама приходила к Римме в выходные, всегда были в праздники, но внучка постепенно отделялась от нее, от ее жизни, да и занимала девочку ее собственная жизнь.
Потом она уехала в Москву в институт, потом вышла, замуж и из Москвы теперь приезжала редко. Да и не посадишь теперь сорокалетнюю женщину на коленях и не посюсюкаешь. Все, что было главным и важным в жизни Риммы – закончилось…
Потом привыкла она и к этой жизни. Но была эта жизнь какой–то пустой и тянучей.
Сидела в уже давно просиженном кресле, смотрела телевизор, часами теперь готовила себе немудреный обед, долго спала …
Как–то странно жизнь прошла, впереди уже ничего не было, но нужно было прожить очередной день, конечно еще очередной …
Самым большим счастьем, думалось ей, было бы умереть.
Ей все чаще стал сниться сон, будто бы она уже освободилась от этой жизни, встретилась там, на том свете с Семой, и во сне она счастливо понимала, что жизнь их теперь будет вечной, навсегда. И во сне они шли с Семой, по какой–то голубой дороге, шли и разговаривали. Она не знала, о чем, но они шли и разговаривали. Шли и разговаривали…
