Сергей Семенович Монастырский
Дом сумасшедших
– Кать! Это твоя дочь! – на всякий случай пояснила ей Клава.
– У меня никогда не было детей, – пробубнила Катерина.
– Она пошутила, – поспешила успокоить мать Саша.
– А давайте пока попьем чай! – разрядила обстановку Клава.
… Пили чай и говорили о пустяках.
Зазвонил телефон Клавы.
– Я забыла код квартиры Геннадия, – позвонила откуда-то с улицы Марина.
– Квартира Кати! – поправила Клава.
– Вы все там? – уточнила Марина, – или я уже все на свете позабыла!?
… Обняв Катю, Марина заплакала.
– Бедняжка моя!
– Не трогайте меня, – тревожно произнесла Катя.
– Она уже не здесь! – пояснил Геннадий. – Привет, Марин!
– А чаю дадите, – спросила Марина, явно оттягивая серьезный разговор.
Саша принесла чай, еще одно пирожное.
Наконец, после неловкой паузы, перешли к делу.
– Давайте я! – предложил Геннадий. – В общем, как я из всей вашей семьи самый далекий от Катерины человек…
– Ты муж! – напомнила Клава.
– Да, муж! Десять лет муж из моих шестидесяти пяти! А вы сестры с самого рождения до сегодняшнего дня. И простите меня за жестокость, но Катя уже не только не жена, но и не женщина. Практически посторонний уже мне человек. Которого я, как вы считаете, должен и теперь нянчить до конца своих дней. А что у нас впереди двадцать, или может быть тридцать?
Но их не будет. И другой жизни у меня уже не будет. Только нянька у инвалида!
Да, если бы вас не было, ей светило бы только одиночество или инвалидный дом.
Уверяю вас, если бы вас не было, я бы ее не оставил!
Но вы же есть!
Почему же вы хотите выехать из этой беды за счет меня!
– В общем, – нет! – подвела итог Клава.
Геннадий молчал.
– В конце концов, у нее есть дочь. Взрослая! – добавил.
– Все, все -не надо дальше – перебила Клава, понимая, что сейчас будет припадок.
– Нет уж, я скажу! – Так вот: взрослой дочери только двадцать с небольшим! И вы хотите, чтобы в ее жизни никогда не было тридцать, сорок … не было мужчин, личной жизни, – мужа, детей, чтобы она только видела глаза своей сумасшедшей матери!
– Саша, что ты говоришь! – закричала Марина.
– То, что есть! У меня никогда не было этой матери. Была бабушка, была тетя Клава. Кто угодно только не мать! Мама, прости ее, господи, всегда устраивала свою судьбу за счет меня! А теперь я за счет себя буду устраивать ее жизнь. В общем, нет! Мы же сумасшедшие, еще поубиваем, друг друга! – закончила она.
Подошла к Кате, обняла, поцеловала:
– Прости, мамулечка!
Катя передернулась:
– Отстаньте от меня!
Наступило молчание. Все ожидали, что Марина является последней надеждой, ведь она была свободная с отдельной квартирой.
– Да, я свободная, и у меня есть жилищные условия, – угадала их мысли Марина. – Но прошло только два года, как я вступила в такую жизнь! Как вы знаете, почти двадцать лет я выхаживала другого инвалида. Из-за этого я потеряла карьеру, талант, свое счастье – музыку! Потеряла жизнь! Теперь вы хотите, чтобы я потеряла и этот остаток жизни, который мне отпущен, в котором еще может быть счастье! Да, Катюша, ты моя сестра! Но я не подписывалась, чтобы быть нянькой, прости меня, в никчемной твоей жизни!
Молчали, пили чай.
– Если я тоже скажу, а у меня, кажется, есть что сказать, – произнесла, наконец, Клава, остается только одно – отвезти Катю в дом инвалидов! Вы же этого хотите?!
– Ладно, – заканчиваем это,– и подошла к Кате. – Собирайся, Катюш! Поедем.
– В Питер? – встрепенулась Катя, – поезд пришел?!
– Пришел. Поедем ко мне жить поживать, а может даже добра наживать!
– Катя! – обняла ее Марина, – я с тобой. Пустишь переночевать?
– Да, уж с Геннадием не оставлю! Мало ли что!– улыбнулась Клава.
