Сергей Саканский
Гудвин, великий и ужасный

Тайна рыжей цветочницы

Хорошее стекло в трактире епископа на чертовом стуле – двадцать один градус и тринадцать минут северо-северо-восток главный сук седьмая ветвь восточная сторона – стреляй из левого глаза мертвой головы – прямая от дерева через выстрел на пятьдесят футов.

Эдгар По, «Золотой жук»

– Итак, дорогой друг, наступает традиционный момент, характерный для окончания любого моего расследования. Я закуриваю свою любимую вересковую трубку и рассказываю вам все с самого начала. Удобно ли вы устроились, Ватсон? Не замерзли?

– Отнюдь, – сказал доктор Ватсон простуженным голосом. – Я весьма внимательно вас слушаю.

Два старика сидели в креслах у камина, укрытые одинаковыми клетчатыми пледами. Хрипло потрескивали ольховые поленья, тихо пощелкивала трубка Холмса, дождь в качестве аккомпанемента барабанил о стекло.

– Любое преступление, – проговорил Холмс, глубоко затянувшись, – подобно симптому болезни. Анализ симптомов позволяет произвести диагностику в целом, как вам хорошо известно из вашей недолгой врачебной практики. Изучая историю криминалистики, можно сделать вывод, что человеческое общество давно и неизлечимо больно. Прогресс – есть одна из многочисленных иллюзий самообмана. Ведь даже тяжело больной человек может с каждым годом все лучше одеваться, покупать дорогие вещи и так далее. Мне приходилось бывать на раскопках в Малой Азии. Общий вид культурного слоя толщиной в шестьдесят футов производит удручающее впечатление. Культурный слой – это, грубо говоря, огромная мусорная яма времени. На самом ее дне, в троянских отложениях покоятся черепки удивительных расписных сосудов, каждый из которых был настоящим произведением искусства. Наверху же – современные банки и склянки. У этой стены трудно рассуждать о прогрессе человечества. Ничем иным, как постоянным падением, нельзя объяснить и другие хорошо известные вещи, например, извечный конфликт между отцами и детьми. То же касается и моего поприща – криминалистики. Давайте рассмотрим шаг за шагом наше последнее расследование. Помните, как все началось?

– Разумеется, – сказал Ватсон. – Ваши удивительные способности всегда восхищали меня.

– Ах, оставьте свои комплименты! Месяц назад, когда все это началось, я был в таком же тупике, что и Скотланд-Ярд. Девятнадцать убийств на улицах Лондона, совершенных всего за двое суток, причем, средь бела дня! Одним и тем же способом – удар в затылок тупым тяжелым предметом. Никаких признаков ограбления. Никаких следов убийцы. Тут есть над чем поломать голову, извините за грубый каламбур…

Холмс закусил чубук своей трубки, с намерением глубоко затянуться, но трубка погасла. Он взял с мраморного столика коробок спичек, тряхнул им в воздухе и с досадой зашвырнул в камин.

– Миссис Хадсон! – позвал он. – Не будете ли вы столь любезны, чтобы принести мне спички?

– О да! – сказал Ватсон. – Я никогда бы не придумал ничего подобного.

Холмс внимательно посмотрел на него.

– Да уж чего тут думать… Эти семечки не только скворчат в моей любимой вересковой трубке, но и постоянно тушат ее.

Вошла экономка, тряся на серебряном подносике коробок спичек. Холмс сухо поблагодарил ее и легонько шлепнул по заду.

– Ну и шуточки у вас, мистер Холмс! – сказала она, похлопывая подносиком о бедро.

Она прошла в соседнюю комнату и присела на край стула. В крошечной гостиной, характерной для этого небогатого дома на Бейкер-стрит, уютно сидел молодой человек, невысокий и плотный. Он грыз миндальное печенье и пристально смотрел в дверной проем, где был хорошо виден камин и по обеим его сторонам – два старика в креслах.

– Почему мистер Холмс называет вас «миссис Хадсон»? – спросил он.

– Так звали прежнюю экономку, которая умерла несколько лет назад. Он хочет, чтобы все было по-старому, особенно, если курит свою трубку.

– Кое-что странное сразу бросилось мне в глаза, – продолжал Холмс, и голос его был хорошо слышен в гостиной. – Я имею в виду способ убийства, этот удар… Во всех случаях, удар был, во-первых, один, во-вторых, нанесен сзади, в-третьих – что самое непостижимое – удар был настолько чудовищный, что убийцей мог быть только человек огромной физической силы, человек, которых в Лондоне можно по пальцам пересчитать. С этого конца и начал свое расследование инспектор Лестрейд.

Были проверены все находящиеся в городе силачи: цирковые борцы, угольщики, метальщики ядер и тому подобное. Констебли задерживали всех прохожих подозрительно крупного телосложения. Однако, эти усилия не дали никаких результатов.

Второй путь – поиск связей между жертвами. Поскольку мотив преступления неясен, можно было подумать, что жертвы либо замешены в какой-то тайной организации, либо явились свидетелями некоего вопиющего криминального события.

Скотланд-Ярд тщательно проследил биографии всех девятнадцати жертв, прямо-таки с их рождения на свет. Среди них был один мелкий банкир, два студента, католический священник, два молодых офицера, четверо слуг, четыре служанки, трое рассыльных, один телеграфист и один портье. Что-то странное сразу бросается в глаза в этом списке, не правда ли, Ватсон?

– О да! – прохрипел доктор. – Удивительно!

– То-то и оно. Правда, вряд ли вы сможете сказать, что именно. То же и наша прославленная полиция. Все эти люди, кроме двоих, не были даже знакомы между собой. Я имею в виду офицеров, которые служили в одном полку и ухаживали за одной и той же дамой. Полиция сразу уцепилась за этот ложный след и ухлопала два дня. А я скажу другое: эти люди и не должны были знать друг друга. Лестрейд просмотрел главное. Большинство жертв из списка были ничем иным, как служащими, именно – курьерами. А курьеры, дорогой друг, часто что-то носят с собой… Миссис Хадсон! Лапушка… Будьте добры, приготовьте мне пожалуйста еще одну трубку. Только прошу вас, пробейте хорошенько, а то спасу нет от этих семечек.

Держась на почтительном расстоянии от старика, экономка приняла из его рук длинную трубку, протянутую мундштуком вперед, и вернулась в гостиную. Она отделила чубук от мундштука, устроила его в специальном зажиме и принялась готовить курительную смесь. Сняв с деревянного крючка крупное сито, бросила в него пучок сухой травы. Словно Гингема в ее юные годы, она принялась растирать траву круговыми пассами. Гость с интересом наблюдал за ее работой.

– Простите, мисс Марпл, – деликатным голосом проговорил он, – разве то, что вы делаете, не противозаконно?

– Почему это вас так интересует, мистер? Вы что – служите в полиции?

– Никоим образом, леди. Но я учусь на юриста. Если бы вы совершили на моих глазах, скажем, убийство, то в каком бы положении оказался я? В положении соучастника. Следовательно, если с помощью наркотиков вы совершаете медленное убийство этого господина, то…

– Допустим, в его положении убийством было бы не давать ему наркотиков. Мистер Холмс употреблял кокаин в течение десяти лет. Ему удалось сойти с этого зелья путем перехода на опиум, с которого, в свою очередь, мистер Холмс слезает с помощью марихуаны.

– А что будет потом?

– Вероятно, виски.

– А дальше?

– Дальше ничего не будет, сэр.

Номер «Таймс», развернутый на столе, стал быстро покрываться слоем зеленого порошка.

– Это марихуана? – спросил гость.

– Нет, лопух.

– Вы хотите сказать, что обманываете своего хозяина, вместо губительного зелья подсовывая ему безобидную траву? О, теперь я начинаю вас понимать!

– Ничего вы не начинаете. Я произнесла не – нет, лопух – с многоточием, а – нет, лопух – с точкой. Слово относилось к вашей персоне. Потому что вы не следите за беседой и задаете глупые вопросы. О, мой шеф любит сложные коктейли! Я добавляю несколько листьев яга, щепотку молотого кофе и немного птичьего гуано с Багамских островов.

– Что ж! Это любопытно… Но ради всего святого, мисс Марпл! Я пришел сюда, чтобы встретиться с величайшим детективом в истории человечества, и что же в итоге? Лично к нему вы меня не допускаете, и все, что я вижу – почти неподвижный старик, который наркотически бредит перед этой еще более неподвижной куклой Ватсоном.

– Должна вам сказать, что вы недалеки от истины, когда употребляете слово кукла, сэр. Мистер Холмс разменял восьмой десяток и давно оставил следственную практику. Он сейчас пишет книги по криминалистике: детективные рассказы, воспоминания… Он сочинил серию рассказов, опубликовав их под нарочито смешным, вымышленным именем. Этот писатель – одна из многочисленных мистификаций мистера Холмса, причем, мистификация двойная: рассказы-то написаны якобы от лица доктора Ватсона… Впрочем, мистер Холмс не пишет, а наговаривает. Вы как раз и присутствуете при таком сеансе звукозаписи.

– Почему же я не вижу фонографа?

– Фонограф спрятан. По замыслу мистера Холмса, даже он сам не должен его видеть. Он хочет забыть о том, что ведется запись. Я ее расшифровываю и даю ему для редактирования. Иногда мистер Холмс думает, что все это пишу я сама.

– И где же спрятан фонограф?

– А вы догадайтесь.

Мисс Марпл собрала набитую трубку и, удалившись в кабинет, вручила ее Холмсу, который до сих пор пребывал в задумчивости, может быть, даже спал, но, закурив, сразу же и заговорил:

– Итак, Ватсон, два дня – суббота и воскресенье. В понедельник все стихло. У полиции создалось впечатление, что убийца затаился, поскольку улицы стали усиленно охраняться. Но не прошло и недели, как все повторилось. Снова два дня – суббота и воскресенье. На сей раз – двадцать четыре трупа! И теперь полиция, похоже, напала на след. Сличая показания людей, оказавшихся поблизости, Лестрейд заметил, что в целых трех случаях упоминается одна и та же особа, а именно: девушка цветочница, которую свидетели видели неподалеку от мест преступлений. Знаете, такие юные соблазнительные девушки на грузовых велосипедах, с огромной корзиной цветов?

– О да! – воскликнул Ватсон. – Это просто нечто эксклюзивное.

– Эксклюзивное? Что-то не припомню подобного слова. Впрочем, не важно… Девушку нашли, задержали и подвергли допросу. Было ясно, что она каким-то образом связана с преступлениями. Кстати, она работала именно по субботам и воскресеньям, когда цветы пользуются особым спросом… Сама она, тщедушное слабое создание, разумеется, не способна нанести удар такой чудовищной силы. Может быть, некто сильный и ловкий ходит по Лондону, засунув руки в карманы, а девушка просто возит орудие убийства, пряча его среди цветов? Пусть так, но каков мотив? Ведь новые жертвы также не были ограблены, и по-прежнему на мостовой не осталось никаких следов, кроме отпечатков шин велосипеда. Во всяком случае, девушку отпустили за недостатком улик. Версия маньяка отпадает: у маньяка не может быть сообщника. Разве реальна такая девушка-цветочница, вполне вменяемая, которая возит по городу оружие маньяка? Не правда ли, доктор?