Сергей Носачев
Усталость

Первым вернулось зрение. Мир просто и разом ударил по спутанному не оттаявшему сознанию, а потому ужаснул. «Что это? Почему я здесь?» То, что было до,  казалось уютнее, проще и добрее. Захотелось вернуться в прошлую секунду, где не было овеществлённого пространства, только тёплая колыбель из непостижимого и бесконечного. Но вот дёрнулись уже обнаруженные мозгом, но ещё безжизненно-ломкие конечности – одна лапка, за ней другая, дрогнули крылья, перевернув облегчённое спячкой тельце на бок.

Тепло разогревало тело, ускоряя сердцебиение, и вот кровь уже насытила конечности. Несколько раз осторожно разогнулись и согнулись лапки, нерешительно ударили по поверхности крылья. Резко и гулко жукнув, муха впервые за долгое время встала. Мир, незнакомый и мутный, колебался, как если бы муха летела. Но крылышки бездвижно лежали на ворсистой спинке. Лапки нестройно переступали, пытаясь поймать равновесие. Свет, обильно питавший муху теплом, стал слишком щедрым, недружелюбным. Спасаясь от жара муха ударила по воздуху крыльями. И началось. Мир затрясся, ударяя её вертикалями и горизонталями, верхом и низом, смешавшимися в единую непреодолимую преграду. От страха она замахала крылышками быстрее. Плафон настенной лампы, где она проснулась, наполнился паническим тяжёлым гулом, разбавленным звоном столкновений. Скоро сил не осталось. Муха наугад вцепилась в поверхность; в тот же момент успокоился и мир. Видно, и ему эта схватка далась нелегко. Было слишком ярко и жарко, и муха отбежала от света и ещё раз махнула крыльями, избавляясь от остатков жара, налипшего на спину.

В воздухе висели несколько смутно знакомых манящих запахов. Она заметила их только сейчас. А заметив, почувствовала страшный, сводящий с ума голод. Но с едой надо было подождать. Что-то всё ещё было не так. Но что? Раньше бы она быстро нашла ответ, но сейчас… Муха замерла. Как давно было это раньше, раз контакт между телом и мозгом разладился? Но вдруг лапки сами собой без внятного приказа быстро и ловко потянулись к глазам и смахнули с них поволоку из мелкой въедливой пыли. Мир преобразился. Муха постояла ещё немного, затем немного прошлась. Всё было в порядке. С осторожностью она выбралась из своего убежища на гораздо больший, но всё же замкнутый простор. Здесь было холоднее, и она подумала было вернуться в тепло, но дурманящие запахи стали сильнее. Сопротивляться им было невозможно. Крылья сами забились за спиной и понесли её к тому, что казалось самым притягательным. Зрение изменилось. Она летела словно по тёмному тоннелю в конце которого на горизонтальном холодном глянце блестела огромная янтарная капля.

Муха приземлилась поодаль. Выждала. Запах манил, но торопиться было нельзя. Почему? Нельзя, и всё! Вот, что-то внутри подсказало, что условности соблюдены и можно приблизиться. Не так быстро! Снова стоп. Можно. Стоп. Вперёд. Пей! Ешь! И муха вонзилась хоботком в вязкую питательную каплю. Мир снова развернулся из тоннеля в пространство. Насытившись, муха влезла в каплю всеми лапками, чтобы потом, когда снова захочется есть, не пришлось бы никуда лететь. Походный запас снеди.

Захотелось осмотреться. Муха перелетела на более высокую площадку, откуда было видно всё пространство. Место показалось знакомым, как будто она уже была здесь и не раз. Предметы и формы, поверхности, запахи, цвета. Даже запах того, кто сидел в углу, распространяя густой едкий дым, – он тоже был знаком. Она уже была здесь раньше. В том самом раньше, откуда звучал Голос, знавший больше, чем она сама. Он звучал иначе, чем жужжание крыльев, он наполнял ее, но не мир. Значит, он – тоже она. Но как это возможно? Знать и не знать одновременно, быть одной снаружи и двумя внутри?