Сергей Михайлович Кулагин
«Хроники мёртвых городов – 2». Сборник рассказов
– Это бесполезно, – голос был бесцветным, лишённым интонаций.
– Что? – растерялся Артём.
– Швырять в них песок, – точно так же продолжил разговор Савва.
Артём, готовый к любым неожиданностям, уже ни о чём не задумываясь, протянул неопределённое:
– Но…
– Что «но»?
– Но ведь ты швыряешь?
– Я швыряю, чтобы успокоиться. Меня успокаивают повторяющиеся действия. А ты зачем это делаешь?
– Я? – переспросил Артём и задумался. – Я просто хотел понять.
– Что?
– Тебя. Понять тебя. Понять, зачем ты это сделал?
– Что сделал?
– Что? И ты ещё спрашиваешь, что?!
Нет, больше сдерживаться, ломать комедию Артём не мог. Аутист. Невменяемый. Особенный… Ага, как же! Вот он сидит и вполне себе вменяемо задаёт вопросы. Правда они идиотские. Нет. Не так. Они наглые. Возмутительные. Он действительно особенный. Так пятилетние дети не говорят. И не думают. Так говорят двадцатипятилетние циники.
– Ты прав!
– Что?!
– Ты прав, так пятилетние не говорят.
Артём замер с открытым ртом. Нет, он не мог сказать это вслух.
– А ты и не говорил, – спокойно ответил мальчишка. – Ты подумал. И да, это я тоже могу. Так что ты хотел понять?
– Вот оно как? Ну, раз ты читаешь мысли, значит уже всё…
– Да я-то понял, просто мне хочется, чтобы ты сам это сказал.
– Хочется? То есть, тебе ещё и хочется услышать? Что ж, слушай, засранец! Уж, не знаю, как тебе это удалось, но ты в лёгкую уничтожил весь город. Да что там, ты весь мир засунул черту в задницу. Не знаю, как у тебя это получилось, и знать не хочу. Просто скажи, зачем?
– Не скажу!
– Ах так! Ну тогда я просто вынужден закопать тебя прямо здесь. И пусть это не исправит ситуацию, но хоть в какой-то версии, ты, поганец, сдохнешь. Узнаешь, как это. Каково мне вот так, каждый раз!
– Я знаю.
– С чего бы? Откуда тебе знать? Особенный… Гений! Доигрался? Натворил делов, ещё и потешается он.
Артём уже плохо контролировал себя. Ему хотелось ухватить мелкого подонка за тонкую шейку, сжать, глядя прямо в глаза, почувствовать, как под сильными пальцами хрустит и ломается трахея.
– Не делай этого!
– А кто мне помешает?
Артём кинулся к Савве, но тот успел запустить полную пригоршню песка ему в разъярённое лицо.
Песчинки тут же попали в выпученные в гневе глаза, в разинутый рот. Артём захрипел, закашлялся, завыл, отплёвываясь, растирая глаза.
Вдруг голос Саввы зазвучал теперь прямо у него в голове.
– Это не я. Не я сделал дыру. Это дворник. Он начертил пентаграмму, открыл проход. Он не дворник вовсе. Он служитель культа Иблиса. Много раз пытался открыть Врата для Повелителя и вот… У него получилось.
Артём замер, он даже перестал отплёвываться и тереть глаза. Звёзды, загогулины, рисунки… На снегу, на песке… Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт…
– А ты?
– А что я? Я просто вырос, перевёл зашифрованные суфийские тексты. Там описан ход обратных действий и артефакт – совок из сплава семи металлов. И у меня даже получилось его отлить, но как передать его себе сюда? Поэтому я и сделал портал. И послал тебя с ним сюда. Просто отдай его мне.
Артёму казалось, что он сходит с ума. Но куда уж больше? Он посреди ожившего ада в кольце живых мертвецов сидит в песочнице и мысленно спорит с ребёнком-аутистом.
– Не тяни. Делай, что говорю.
Это было почти смешно. Пятилетний ненормальный отдавал приказы капитану полиции. Вот только посылал он их прямо в мозг. И ослушаться не получалось.
Артём засунул руку в карман брюк. Пальцы ощутили холод металла. Путаясь в штанине, Артём вынул маленький детский совочек. Он помещался на его ладони, поблёскивал и переливался зеркальной поверхностью.
– И ты не мог сказать?! – возмущению Артёма не было предела.
– Конечно, не мог. Я же – аутист. Я не могу разговаривать с нормальными.
– А сейчас? Сейчас, что ты делаешь?
– А ты считаешь себя нормальным? Здоровый мужик сидит в песочнице с совочком в руках. Ты, как ненормальный, требуешь снова и снова вернуть себя в прошлое, туда, где ты привык быть. И тебя даже не смущает развернувшийся вокруг ад. Ты готов сидеть в самом его центре и швырять в бездну песок.
Савва взял из рук ошарашенного Артёма совочек, ковырнул им песок, зачерпнутую порцию швырнул в центр дыры.
Дальше произошло невероятное. Хотя, что может быть невероятнее дыры в пространстве из которой лезут оголодавшие мертвецы? Пожалуй, только это: песок завис в середине, песчинки выстроились в спираль, напоминающую галактику, медленно поплыли вокруг своего центра. Спираль ширилась, затягивала собой дыру, пока та полностью не закрылась песком. Исчезла бесследно.
Артём сидел в песочнице, набирал песок в кулак и пересыпал его из ладони в ладонь. Рядом, свернувшись калачиком, беззвучно рыдал Савка.
– Да сколько можно!
Измученная Инга колотила кулаком в стену.
– С ума сошла? – проснувшийся Артём приподнялся на локте. Даже после стука плач за стенкой не прекратился.
– Ты хоть знаешь, сколько время? – стонала жена.
– Без четверти шесть. Дальше что? Головой об стенку биться?
– Я не могу! Слышишь? Не могу больше выносить это! Он до двух ночи орал и с полшестого опять. Идиот!
– Он особенный, – вздохнул Артём. – Он совок потерял. В песке играл и… Ну, что ты смотришь?
– Мне кажется, что это всё уже…
– …Было? Это дежавю. Говорят, мельчайший сбой во времени. Ну, не смотри ты так. Сейчас встанем, кофе выпьем, пойдём с тобой перероем песочницу. Найдём пацану его игрушку. Поможешь?
Инга кивнула.
– Вот и славно. А то мне ещё с Каримычем разбираться.
– А с тем что? Тихий дядька.
– Тихий-то он тихий, только в тихом омуте… Да не хмурься. Лучше иди сюда.
Она мягко, по-кошачьи, скользнула Артёму под бок. Он нежно, но крепко обнял жену единственной рукой.
Жан Кристобаль Рене, Анастасия Венецианова ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
До чего же несправедлива человеческая осень! Жизнь, отплясав бабочкой-однодневкой в лучах молодости, забивается в потрескавшиеся оконные щели старости, выпрашивая у неё ещё один вздох, ещё один часик, ещё одну возможность взглянуть на остылый, но не опостылевший мир. Старость – старая прижимистая бабка, недовольно цыкает единственным зубом, ворчит под нос и иногда (о счастье!) бросает надоевшей подопечной ещё парочку дней, а то и месяцев. Просительница цепляется за эти, часто полные боли мгновения, словно за спасательный круг. Глупое обречённое насекомое с иссохшими крыльями, никак не желающее верить в смерть…
* * *
Серый вечерний сумрак грязным саваном укрывал город. На улице раздавались негромкие голоса – пара местных выпивох оккупировала скамейку на детской площадке. Марина отвернулась от окна и недовольно фыркнула. Утром снова по всей округе будет разноситься трескучий голос бабы Вали – старой дворничихи, которая больше всего не любила беспорядок во дворе, а больше работы любила всех строить да командовать.
– Ты готова?
Голос Нади раздался неожиданно, и девушка вздрогнула.
– Неужели испугалась? – хихикнула подруга. – Трусиха.
– Ничего я не испугалась, – передёрнула плечами Марина, – просто задумалась.
– Тогда садись.
Девушки – Марина рыжая, словно огонь, обладательница таких тёмных карих глаз, что не разглядеть зрачка, Надя белокурая и синеглазая, взгляд, будто озёрная гладь – уселись за круглый дубовый стол. Обе ладные, стройные, красивые. И одинокие. Почему так случилось – неизвестно. Только парни с ними серьёзных отношений не заводили. Погулять, в кино сходить, в гости пригласить… Но ни один из них не предложил жить вместе, познакомить с родителями, замуж…
Марина тяжело вздохнула.
– Ты чего? – Надя замерла с горящей спичкой в руках, которой зажигала свечи.
– Да не верю я во всё это, – девушка махнула рукой.
– Эй, подруга, с таким настроем никакое гадание не получится, – светлые брови Надюши устремились к переносице. – Или ты веришь, или… Ай!
Марина встрепенулась, а белокурая девица затрясла рукой, выронив потухшую спичку.
– Сильно обожглась? – непонятно откуда взявшаяся тревога когтём царапнула сердце.
– До свадьбы заживёт, – улыбнулась Надя. – И я хочу увидеть, с кем у меня эта свадьба будет!
Расставив свечи перед старинным зеркалом, подруги замерли в ожидании полночи. Именно в это время, если верить древним поверьям, луна входила в силу и открывала замки потусторонних врат. В ночь на Ивана-купала магия становилась во сто крат сильнее. И пусть прошло уже несколько столетий, на дворе стоял двадцать первый век, а барышни устраивали гадания в «хрущёвках» – желание узнать свою судьбу оставалось по-прежнему велико.
– Хорошее зеркало тебе от бабки досталось, – прошептала над ухом Надя. – Как раз для нашего ритуала. Оно словно само магическое.
Марина всмотрелась в сверкающую гладь. Она не увидела там ничего, кроме своего отражения и задорного личика подруги, но сердце вдруг сорвалось в галоп, понеслось, словно загнанный зверь.
– Кто первый гадать будет? Ты или я? – через зеркало девушка следила, как шевелятся губы Нади.
– Давай, ты сначала.
– Всё-таки боишься? – Надежда прищурилась.
– Я ещё не до конца поверила, – парировала Марина. – Не хочу всё испортить.
– Ладно, – кивнула подруга.
Часы в гостиной пробили полночь. Надя устремила взор в зеркало и зашептала слова гадания, а Марина слегка отклонилась, чтобы не мешать.
Девушка рассматривала комнату, которая в свете свечей совсем не походила на её спальню – тёмные углы пугали неизвестностью, а разводы на модных обоях казались чьими-то тенями. Вдруг взгляд её остановился на светловолосом мальчике лет шести-семи. Одетый в полосатую футболочку и тёмные шорты, малец сидел за одним столом с девушками и с интересом наблюдал за происходящим. Глаза Марины сделались огромными, рот беззвучно открывался, глотая воздух.
Надя продолжала смотреть в зеркало, на её лице отразилось восхищение.
– Какой хорошенький! – подруга причмокнула губами. – Такой ладный, красивый, светловолосый! Слышишь, Марин, я его вижу! – наманикюренный пальчик ткнул в зеркало.
– Я тоже… – девушка не могла отвести взгляд от непонятного существа, неизвестно как появившегося в её квартире. – А, это, наверно, твой суженый в детстве, – Марина хихикнула. – Точно! Блондин! Только я бы не сказала, что красавец.
Лишь на первый взгляд он казался ребёнком. Но стоило только присмотреться, чтобы увидеть морщинистое лицо жёлтого, словно восковая маска, оттенка. В широко распахнутых глазах мелькали красные огоньки, а толстые розовые мальчишечьи губки слегка причмокивали. «Малыш» улыбнулся, щеря острые чуть гниловатые зубы.
– Кого ты видишь? Вдвоём же нельзя в зеркало глядеть! Куда ты смотришь? – Надя затрясла подругу, схватив за хрупкие плечи.
Марина всего на мгновение перевела взгляд, а, когда снова повернула голову, мальца за столом уже не было.
– Он же был здесь! – голос сорвался на пронзительный визг.
– Кто? О чём ты? – не понимала Надя.
– Здесь только что сидел мальчик, – дрожащей рукой Марина указала на пустой стул. – Но не совсем мальчик…
– О, подруга, я так понимаю, ты гадать не будешь?
Всё ещё чувствуя в теле ошмётки страха, девушка отрицательно покачала головой.
* * *
Разменяв пятый десяток, Игорь привык относиться философски к перипетиям судьбы. Ушли куда-то в прошлое обиды на несправедливость, злость на начальство, возмущение… тут можно вписать массу всего, от низкой зарплаты до цен на ЖКХ.
Он не стал ворчливей с годами, как думал в молодости. Наоборот. Пропитался здоровым пофигизмом, помогающем перековать хандру в аморфное состояние покоя. Так удобней жить, хоть и скучней.
Впрочем, был один нюанс…
Звук, больше всего похожий на поскрипывание колёс детского велосипедика, вырвал из объятий сна. Игорь некоторое время ошалело озирался вокруг, потом, когда звук повторился, чертыхнулся под нос и затопал в коридор. Мама стояла, опираясь на ходунок. После инсульта ей трудно было передвигаться без этой конструкции, издающей тот самый скрип.
– Мам, третий час. Ты что тут ходишь?
Женщина неопределённо махнула рукой, опустила взгляд, сосредотачиваясь на следующем шаге. Сердце Игоря сжалось. Вот она – та самая слабинка, которая вносила диссонанс в стройную систему целенаправленного пофигизма. Он помнил мать совсем другой. Молодой, деятельной, активной.
– Мам?
Взгляд сквозь сына. Постепенное появление осмысленности в глазах. Даже голос изменился после инсульта. Стал хриплым, с визгливыми нотками.
– Он мне мешает спать…
– Кто «он»? Мы одни, мам!
Снова неопределённый взмах рукой.
– Он…
Игорь возвёл очи горе, а когда вновь взглянул на мать – похолодел. Рядом, крепко ухватившись за подол маминой ночнушки, стоял мальчик. Это было такое неожиданное и нелогичное зрелище, что мозг некоторое время не мог его воспринять. Равномерно тикали часы на стене, капала вода из неплотно прикрытого крана на кухне. А Игорь застыл, как вкопанный и всё смотрел на светлые волосы мальчишки, на его футболку в бело-красную полоску и синие шорты. Что-то смутно знакомое. Испугаться мужчина не успел. Вспомнил и вздрогнул от воспоминания. Давным-давно, в стране, которая осталась в позабытом прошлом, мама расчёсывала ему вот такие же точно непослушные светлые патлы, а он, одетый в точно такую же одежду, нетерпеливо притоптывал, стремясь побыстрее выйти из-под маминой опеки и сбежать во двор, к друзьям.
Мама сделала шаг вперёд, лицо мальчишки исказила злобная гримаса, он оскалил совсем не человеческие зубы, зашипел, между остриями зубов замелькал раздвоенный язык, а Игорь стоял и смотрел сквозь видение. По его щекам текли слёзы. Не было ни страха, ни удивления, ни пофигизма. Только горькая боль утраты.
Мальчишка захлопнул акулью пасть, озадаченно склонил голову на бок и… исчез.
* * *
Лиза безумно любила своего пса по кличке Джек. Он появился в жизни девушки пять лет назад, в переломный момент, когда она рассталась с парнем и попала в больницу с кровотечением – из-за переживаний произошёл выкидыш. Нетрудно догадаться, что разрыв отношений произошёл после того, как Лиза «обрадовала» своего возлюбленного. Молодой человек заявил, что не готов к созданию семьи, пелёнкам, памперсам и вечным крикам младенца.
Пролежав несколько дней в палате с белыми стенами, девушка решила начать всё с чистого листа.
Новый виток жизни встретил её холодом и пургой. С самого начала зимы не прекращало вьюжить, а к Новому году так хотелось хорошей погоды!
Лиза почти бежала, время от времени скользя по наледи – колкий снег, ветер и всё ещё подавленное состояние совсем не располагали к прогулке. Но вдруг где-то неподалёку раздался скулёж. Девушка застыла, оглянулась. На стоянке, под старым ржавым «жигулёнком», на котором уже давно никто не ездил, притулился щенок. Почти такой же белый, как сугроб, который постепенно разрастался вокруг него. Лиза поманила к себе пса, сложив пальцы щепоткой и делая вид, что хочет угостить его чем-то вкусненьким. Но, то ли щенок попался не слишком доверчивый, то ли просто не видел её, только вылезать из своего укрытия малыш не спешил. Пришлось осторожно, чтобы не спугнуть, подойти поближе и присесть.
– Не бойся, маленький, – Лиза протянула руку и ухватилась за шерстяной комочек.
Вытащив бедолагу, который едва дышал и потому не сопротивлялся, девушка прижала щенка к груди и поспешила к дому.
Этот Новый год они встречали вместе – Лиза и Джек. И впервые за долгие дни на душе, как и на улице, засияло солнце…
Каждое утро неразлучные друзья вместе шли в ближайший парк, чтобы размять косточки. Хозяйка гордилась своим питомцем, ведь пёс мог исполнить любую команду и всегда отличался послушным нравом. А каким острым умом обладал! Не собака, а одна только радость!
В то утро моросил противный дождь. Небо скрыл тяжёлый занавес туч, а по улицам разгуливала промозглая сырость, на цыпочках подбираясь к прохожим и хватая их ледяными пальцами за руки, носы и шеи. Но девушку это совершенно не пугало. За всё то время, что прошло с той нелепой зимы, Джек научил свою спасительницу радоваться и принимать с улыбкой любую погоду.
Вот и теперь, одевшись потеплее, Лиза разминалась перед пробежкой, наблюдая, как её любимец резвится среди опавших листьев. Внезапно пёс замер в стойке, словно к чему-то прислушиваясь. Лиза повернулась, проследив за взглядом собаки.
За аккуратно постриженными кустами на детской площадке, где обычно резвилась малышня, сидел маленький мальчик и что-то раскапывал в песке. Одет он был не по погоде – в полосатую футболку, синие шортики и лёгкие ботики. Волосы, цвета застывшего воска, промокли и прилипли к голове.
Хрупкая детская фигурка вызывала жалость, и девушка не понимала, почему Джек нервно рычит и скалится, обнажая клыки.
На душе стало сыро, словно её пропитали капли осеннего дождя. «А ведь у меня сейчас мог быть такой малыш…» – грусть цедила чувства по капле, и от этого становилось только больнее, – «Маленький мальчик. Мой маленький принц…»
– Эй, кто потерял ребёнка? – Лиза оглянулась, но в парке, кроме неё и Джека никого не было. – Чей ребёнок? – повторила еле слышно.
Девушка снова обернулась к мальчику, тронула его рукой за плечо.
– Ты чей?
Тут он посмотрел на неё, и Лиза невольно вскрикнула. Сухое, потресканное морщинами желтоватое лицо, глаза с красными зрачками и пухлые детские губы. Незнакомец шмыгал курносым носом.
Девушка моргнула, чувствуя, как по щекам побежали слёзы.
– Простите, вам плохо? – раздался рядом тяжёлый мужской голос, и чья-то рука коснулась плеча.
Лиза посмотрела на пожелтевшую траву возле кустов – ни следа.
– Всё в порядке, – грустно улыбнулась она, взглянув на седого мужчину в очках и длинном чёрном пальто. – Джек, идём домой!
Пёс подбежал к хозяйке, подождал пока на ошейнике застегнут поводок и повёл девушку прочь из парка…
* * *
Человеческая осень полна надежды. И пусть солнце жизненного цикла склоняется к горизонту, пропитывая мысли багрянцем безнадёжности, но за окном раздаётся задорный детский смех, звучат признания в любви, шумят машины и спешат на работу люди. Жизнь продолжается. Листья, пожелтевшие к осени, устилают пёстрым ковром подножие дерева под названием Человечество. А на нём, на этом дереве, ждут весны нераскрывшиеся почки. Цикл продолжается.
* * *
Исследователь внимательно вгляделся в смоделированный эпизод. Талантом воссоздавать из пепла виртуальные образы обладали немногие представители его расы. Зуд познания привёл его на планету, давным-давно сгоревшую в суицидальном огне последней войны. Вокруг высились обломки зданий, улицы были усеяны осколками бетона и искорёженной арматурой. Тем не менее городу досталось меньше всего на планете. В других местах было только оплавленное стекло. Из него не почерпнуть информацию.
Исследователь повертел в руке полусгоревший поводок, вновь взглянул на эпизод. Девушка шагала, время от времени останавливаясь и тормоша своего пса. Зачем она это делала он не знал. Вообще, очень многое в поведении погибшей цивилизации было непонятным. Странные, непредсказуемые поступки, эмоции, чуждые расе, к которой он принадлежал.
Иногда Исследователь вмешивался в эпизоды, добиваясь реакции. И каждый раз получал совсем другой результат. Вот и сейчас девушка совсем не по плану отреагировала. Пришелец вздохнул (ему нравилось принимать образ мальчика из чьих-то воспоминаний), небрежно махнул рукой, сворачивая эпизод в архив-сферу и отправляя на одну из полок корабля. Потом разберёмся. Дома. Уже пора, наверно. Материала хватит очень надолго.
* * *
Последняя осень – это высохшее дерево. Листья желтеют, словно при листопаде, но упрямо держатся черенками за ветки. Только высохнув до белизны они падают. Дерево больше не вернёт весенний наряд. Не будет ни собачьего лая, ни отражения в зеркалах, ни звона капель из неприкрытого крана. Последняя осень – это безнадёжность.
Холодный ветер гонит сухие листья, сбивает их под стену. Возле стены сидит на корточках мальчишка. Рука ворошит пригнанные ветром остатки того, что дышало жизнью. Ребёнок хмурится, морщит лоб, двигает ладошки вправо-влево, шурша листьями. Ему не дано понять красоту весны, безумный восторг, горе, любовь, предательство, пофигизм. Он никогда не видел зелёной листвы…
Татьяна Осипова
ИГРЫ ЯРОСТИ
Солнечный майский день подходил к концу. Субботний вечер немного усталый и тёплый, предвкушал сладкий сон. Взрослые и дети гуляли в школьном парке, любовались алой полоской заката, которая расчертила весеннее небо оттенками красного.
Тишину нарушил громкий хлопок. Земля вздрогнула. Люди испуганно переглянулись, страх рисовал причудливые образы, толчок повторился. Девушки взвизгнули, резво спрыгнули со скамейки, отбегая в сторону кустарника. Из-под здания городской школы поползли трещины, асфальт вздыбился. Старое кирпичное здание задрожало, запахло горелой проводкой, из окон повалил дым. Кто-то крикнул:
– Пожар!
Из-за усиливающихся толчков девушки упали лицом вниз, испугано охнули. Мальчик прижался к падающей бабушке, закричал пронзительно, вцепился в неё. На асфальте поползли трещины, они разъезжались, образуя огромные дыры. Дрожь земли походила на пульсацию. Цвет небо стал пурпурным, неестественно ярким и жутким.
Здание школы закачалось. Кирпичная кладка, как будто сделанная из гипса крошилась, и строение сложилось, словно карточный домик за несколько минут. Клубы пыли вырвались из-под фундамента. Когда пыль осела, очевидцы: мальчишки и несколько мужчин осторожно подошли к развалинам, увидели провал, а потом их отбросило новым толчком, уронило навзничь, словно взрывной волной. Из ямы вырвался фонтан грязи. Земля задрожала снова, а потом когда шум стих, в парке повисла гнетущая тишина. Люди с опаской подходили к руинам, заглядывали в образовавшийся провал, кто-то вызвал МЧС, полицию. Говорили – «хорошо, что суббота и учащихся не придавило».
Глава администрации как обычно притащился с кучей помощников, взъерошенный и красный, бегал по оцепленному ментами квадрату и орал в телефон.
К ночи на город опустился жёлтый туман. Никто сразу и не понял, что ядовитый морок уничтожил большую часть населения. Люди корчились в судорогах, медленно и мучительно умирали.
* * *
– Всем проверить защитное снаряжение, – скомандовал Ворон. – Выходим по одному.
Гарик и Жёлудь незамедлительно последовали приказу командира – нацепили противогазы, на случай, если «ядовитый туман» решит кого-нибудь прикончить. Сняли оружие с предохранителя, проверили батареи в рациях и в фонарях. Долговязый Костя Желудев потёр влажные ладони и натянул перчатки. Игорь, которого друзья звали Гарик, покусывал губы. Ему было двадцать три, взрослый парень, мужик, как говорил отец, но ему было страшно. «Жаль, что тебя нет рядом, – пронеслось в голове, – я бы тебе столько всего мог рассказать!»
Отец погиб, как и мама, как многие в первое нашествие тумана. Гарику повезло, он как раз уехал из города, только жалел, что Настя осталась там. «Где сейчас она, что стало с ней?» – спрашивал себя. В первые дни после Разлома он отправился в город с поисковой группой, но всякий раз аномалии выгоняли бойцов за пределы района, где жила Настя. Никаких известий от неё не было, сотовая связь вырубилась, даже радиосвязь не везде работала. Некоторые рации справлялись, в основном те, что были у военных. Простенькие из магазинов типа «Рыбак-охотник» часто «фонили», и в них быстро разряжались батарейки.
Покидать бункер парням не хотелось. Внутри сухо, тепло, а главное безопасно. На поверхности неразбериха – аномалии, призраки и смерть. Сидишь глубоко под землёй, и «по барабану», что там наверху творится. Люди, в большинстве своём, так вообще старались забыть первый день Разлома. Воспоминания о смерти близких и ужасах болезненны до сих пор. Выживших мучили кошмары, некоторые, так, вообще, «слетели с катушек». Надежда на спасение оставалась, и ради неё жители новой реальности справлялись с трудностями и пытались понять странные явления, которые происходили на поверхности.
Бункер – отличное убежище, к тому же перед самой катастрофой был подготовлен, словно его хозяева ждали третью мировую. «Укрытие наверняка строили на случай ядерной войны, в нём были противогазы, костюмы ОЗК и запасы продовольствия, лекарства – всё для того, чтобы выжить», – думал Гарик, осматривая оружие. Парень жил в двух кварталах от бункера, но, как и все местные, ничего не знал о нём. Помнил только, что сверху находился заброшенный долгострой и недовольных пайщиков, на поверку оказавшихся легендой для отвода глаз.
Сейчас мало кто рассуждал, что бункер нашли случайно. Кроме, конечно же, Ворона. Два года прошло. Именно он рассказал парням про первые дни после Разлома. Капитан Дмитрий Петрович Воронов служил на секретной базе, неподалёку от Армавира. Командовал взводом связи. Его ребята первыми перехватили сигнал о Чрезвычайной Ситуации, в котором содержались координаты убежища.
Воронов перенёс данные на карту, и уже собирался идти с докладом к командованию, но не успел, началось землетрясение. Планшет с картой капитан потерял, почти все сослуживцы погибли. Позже, выбравшись из туманного ада, он по памяти нанёс координаты на карту, которую» нашёл в одном из магазинов покинутого города. Вот только попасть в бункер военные так и не смогли – Зона запустила щупальца в посёлки и города, расползалась как спрут. Искать бункер бросили, надо было учиться выживать.
К моменту встречи с Гариком и Жёлудем Ворон сколотил небольшой отряд, и к немногочисленным воякам примкнули местные жители. Команда получилась разношёрстной, но каждый старался пригодиться – учился новому, искал не только выживших, но и ответы на вопросы, что же стало причиной возникновения аномальной Зоны. Группа бойцов неоднократно совершала попытки выбраться из Зоны Разлома, но безуспешно. Единственное, что удалось через месяц – наладить связь с Большой Землёй. Тогда-то начальник секретного подразделения ФСО президента и передал Воронову коды доступа в бункер. Капитан знал, что Федералы держали его для высокопоставленных лиц и их семей. Говорил о своих предположениях с какой-то обидой и праведной злостью, что убежище не для простых смертных, а тут, когда Зона стала закрытой территорией, другого способа избавить местных от смерти не представлялось. «Надо же, решили наконец-то людей спасти, за свой счёт», – горько посмеивался он. «Вот и пригодилось укрытие обычным людям, а не местным олигархам».
Именно бункер оказался форпостом борьбы с исковерканным миром. Бойцы прочёсывали посёлки, искали живых. Спасли несколько преподавателей университета, которые первыми исследовали аномалии, используя лабораторию в бункере. Воронов был отличным организатором и всем застрявшим в Зоне Разлома нашёл применение.
Вокруг территории Зоны возвели укреплённую стену, даже ров выкопали. СМИ вещали о страшном землетрясении и аварии на химическом предприятии «Триумф» в Армавире. Врали нещадно о заражении местности, о неизвестном веществе, об эвакуации, которой не было. Что же творилось на самом деле в аномальной Зоне, командование узнавало от группы Воронова. Приезжали «важные лица» на чёрных «лексусах», качали головой, причмокивали губами и разводили руками. Говорили: «Работайте, Родина вас не забудет». «Но, и не вспомнит», – сквозь зубы отвечал капитан Воронов и снова рисовал планы, ломал голову, как найти выход, как жить дальше.
Между тем чёртова Зона разрасталась, захватывая всё новые и новые районы края. Аномалии возникали хаотично, а ещё люди стали видеть призраков – мальчиков, зовущих на помощь. Один парнишка, второй, были они все одинаковые на лицо, как близнецы, в полосатых футболках, не старше трёх лет. Жалостливо звали на помощь. Люди бросались к детям и гибли от «жёлтого тумана», который вырывался столбом из-под земли.
Предугадать появление фантомов оказалось невозможно. Новая реальность перекраивала местность, управляла климатом, сводила людей с ума.
От станицы Первомайской до посёлка Тоннельный раскинулась Зона отчуждения. Захватила и другие области, очерчивала круг по западной стороне, с юга, и на севере пролегала до Кропоткино. Не впускала чужаков и не выпускала никого, кто волею судьбы застрял внутри её сетей.
Мир здесь странный. Шепчущий лес, монотонная морось и серое небо. Тут всегда осень и никак не начнётся лето. Слякоть и пронизывающий ветер делали и без того безрадостную жизнь тусклой, мрачной. Дожди превращали поля в болотистую топь.
О бункере Ворон знал многое, как будто сам его строил, но каждый раз Гарик чувствовал, что капитан что-то не договаривал. Потом стало всё равно, какая разница, откуда у командира информация об устройстве убежища. Главное – укрытие отличное, вода с едой имеются и оружие.
Гарик потерял всех родных. Из знакомых остался только Механик, друг отца. Он вытащил парня из лап ядовитого тумана, поддерживал и помогал словом и делом. Его семья тоже погибла. Каждый невольный пленник Зоны лишился кого-то из близких, но разговоры о смерти старались попусту не заводить. Боль постепенно утихла, со временем стала привычной и не такой острой.
Игорь всё время думал о погибших родителях, о любимой девушке, смотрел в спину товарища, а перед глазами стояли образы близких, они уже не вернуться никогда.
Пора выходить на поверхность. В проёме выхода, где, словно картина постапокалиптического пейзажа, серел пепельный рассвет, начинался новый день. Скрюченные, похожие на паралитиков деревья покачивались, скрипели, шептали на языке мёртвых.
Створки за спиной, напоминающие зубастую пасть, захлопнулись. Одна панель сверху, вторая снизу – стоило Ворону махнуть рукой перед световым датчиком. Кто не знал о расположении бункера, и не понял бы, что здесь за укрытие.
Командир поднял вверх сжатый кулак и замер. Парни остановились, прислушались, но кроме тишины ничего.
«Сегодня непривычно тихо, – насторожился Ворон, – а значит, стоит ждать какой-то подлости от леса и призраков».
До посёлка Тоннельный идти с час, не больше. Командир говорил, надёжная машина нужна. Современные тачки, напичканные электроникой стали бесполезным железом. После инцидента в Армавире такие машины «сдохли» и не подлежали восстановлению. Гарик думал: «Вот оно началось, как в любимой видео игре – лес наводнят твари всех мастей, мутанты». Но там ничего подобного не обитало. Главной опасностью стали призраки, «ядовитый туман», а ещё «пекло», так называли огненные смерчи и внезапные потоки пламени. Они выскакивали, точно из воздуха. Видели «пекло» чаще в Армавире, где открылся Разлом. Из эпицентра аномалии расползались по округе, словно охраняли подступы к городу.
Гарик снова углубился в воспоминания. Про «жёлтый туман» ему рассказывал Механик в день Разлома.
«Я с охоты возвращался, туман уже схлынул. Все почти погибли, кто в городе был. Повезло лишь некоторым, кто догадался окна захлопнуть. Кто тряпками мокрыми щели закрывал, в подвалах прятались. Только большинство так и не поняли, что туман убивает. А ещё мальчонку заметил, плачет, надрывается, помочь ему хотел. Хорошо со мной товарищ был, говорил, не подходи к нему, Миха. Сам видел, как приблизишься к такому, из-под земли столб жёлтого дыма, и всё, нет человека, словно сгорел заживо».
