Сергей Кишларь
Аризона на троих. Самый быстрый

– Судя по всему, этот кусок не так уж и бесполезен, иначе он не волновал бы на протяжении сотен лет умы столь могущественных людей. Насколько я знаю, следы этой карты находили в Испании, Франции, России.

– Да, это так, – подтвердила девушка. – Её столько раз крали из нашего дома, что даже семейные предания сбились со счёта. Она исчезала на целые десятилетия, потом усилиями моих предков возвращалась и снова исчезала. Если бы кто-то достоверно знал весь путь этой карты, материала хватило бы не на один авантюрный роман. Отец полжизни потратил на её поиски. Лет семь назад карта в очередной раз заняла своё законное место в нашем родовом замке, но вскоре снова исчезла. В этот раз отец повёл себя странно – даже пальцем не пошевелил, чтобы вернуть её. Тогда я решила, что он постарел, и пришла моя очередь заняться поисками семейной реликвии.

Алисия замолчала, глядя на красные от закатного света скалы, которые хаотично окружали путников со всех сторон. Генри деликатно не нарушал молчания. Через минуту девушка снова заговорила:

– Я могла бы долго рассказывать, как искала следы этой карты: платила деньги за любую информацию о ней, нанимала частных сыщиков, сама пускалась на поиски, и вот теперь, когда карта вернулась к своей законной хозяйке, вы предъявляете свои требования на неё.

– Я не предъявляю никаких требований, но какая вам польза от этой карты, если на ней нет самого главного? А у меня есть разгадка. Сам Бог велел нам стать компаньонами.

– Вы неправильно меня поняли: моя цель не найти сокровища Сиболы, а вернуть семейную реликвию.

– Судя по тем пристрастным вопросам, которые вы мне задавали, интерес к сокровищам у вас есть.

– Возможно. Но не столько сокровища влекут меня, сколько неразгаданные тайны.

– В мире столько неразгаданных тайн, что это грозит превратить вашу жизнь в сплошное беспокойство.

– Я не считаю беспокойство той вещью, которая мешает жить. Меня больше пугает обыденность. Стоит ли рождаться, чтобы тихо тлеть в каком-нибудь тёмном углу?

– Мысль глубокая, – ответил Генри, оглядывая открывающийся перед ними пейзаж. – Среди этих древних и грандиозных скал она приобретает особое звучание.

Но девушка не была склонна философствовать − решительно перевела на молодого человека пристальный взгляд.

– Вы покажете очки, компаньон?

Генри вынул из кармана кожаный футляр старинной работы, глянул на заходящее солнце.

– Вы должны знать – они действуют только при ярком солнечном свете. Сегодня уже может быть поздно.

Алисия взяла футляр, вынула из него лежащее поверх очков старинное украшение: три овальных камня бирюзы и коготь орла, скреплённые между собой металлическими кольцами.

– Что это?

Генри протянул руку, прося отдать ему безделушку.

– Старинный ацтекский амулет.

– Похоже на какое-то украшение. На подвеску. – Алисия вернула украшение. – И что? Приносит удачу?

– Скорее наоборот.

– Зачем же вы его носите с собой?

– Хочется прояснить кое-какие обстоятельства, связанные с этой вещью, но это не имеет отношения к сокровищам.

– Ещё одна тайна?

– Нет, не тайна, – Генри небрежно пошевелил пальцами. – Так… Дурацкая история.

Алисия не стала расспрашивать подробности, ей не терпелось взглянуть на карту. Она надела очки, но не успела развернуть карту, как едущий впереди Джед, обернулся в седле. Девушка порывисто сорвала с носа очки, делая невинные глаза.

– Здесь заночуем, – крикнул аризонец, останавливая коня у небольшого утёса.

В каменном углублении поблёскивала вода; агавы и юкка росли прямо из скальных расселин. За скалой простиралось оранжевое поле, сплошь поросшее калифорнийскими маками и негусто утыканное кактусами.

Спешившись, первым делом напились и напоили лошадей.

– Генри, расседлайте мою лошадь, – попросила Алисия. – А я займусь костром.

Услышав о том, что девушка собирается собственноручно заняться костром, Джед недоверчиво посмотрел на неё, но смолчал. Когда они вместе с Генри расседлали лошадей, у Алисии уже был сложен из камней очаг, в центре которого весело потрескивал огонь.

Джед кинул в песок у костра седельные сумки.

– Где научилась этому девушка из аристократического семейства? В Европе, в институте благородных девиц?

– Вы правы, образование я получила в Европе, но до отъезда туда я мало, чем отличалась от мальчишки. – Сидя на корточках, Алисия подбросила в костёр пучок сухих веток. – Отец часто отлучался из дома по делам, а мне как дочери хозяина в его отсутствие никто не мог перечить, и я делала всё, что мне нравится: ходила в штанах с чапсами, устраивала с ковбоями скачки на лошадях, ночевала в ковбойских лагерях. Мне ещё и четырнадцати не было, а я уже могла в два счёта заарканить бычка и спутать ему ноги.

Джед присел на корточки и, вынимая из седельных сумок закопчённый кофейник, котелок, жестяную кружку, с интересом поглядывал на девушку.

– Похоже, Европа сильно изменила вас.

– Костёр, как видите, я ещё не разучилась разжигать, – поправляя спадающую на лицо прядь волос, Алисия обернулась: – Генри, наберите воды.

Взяв кофейник и котелок, молодой человек спустился к источнику. На ходу непроизвольно оглянулся. Ему явно не хотелось оставлять девушку один на один с этим аризонцем. Да – грубиян! Сухарь! Невежда! Но кто поймёт этих женщин? Они непредсказуемы в своих симпатиях. Чем больше Генри узнавал их, тем меньше понимал, чего они хотят. А аризонец, – несмотря на грубость манер, – внешне привлекателен, смел, уверен в себе.

От долгой езды в седле Генри с непривычки чувствовал себя совсем разбитым. Со стоном выгнув назад спину, он склонился вправо-влево и после короткой разминки присел у источника. Глянул на своё отражение в воде, досадливо провёл ладонью по небритому подбородку. На его мальчишеском лице светлая щетина выглядела неопрятно и была совсем не похожа на густую чёрную щетину Джеда, придающую лицу аризонца особую мужественность.

От такого невольного сравнения Генри обиженно шмыгнул носом, оглядел свой измятый и пыльный костюм. Попытался отряхнуться, − пыль летела из короткого сюртука облаками, но меньше её не становилось. Бросив тщетные попытки, он умылся и наполнив водой котелок и кофейник, поднялся к костру.

Девушка о чём-то так увлечённо беседовала с аризонским грубияном, что Генри почувствовал неожиданную и необъяснимую обиду на неё.

– Алисия, – досадливо окликнул он. – Куда поставить воду?

– Так вас Алисией зовут? – спросил Джед.

– Ну вот, – иронично усмехнулась девушка, протягивая руку за котелком. – И суток нашего знакомства не прошло, как вы наконец-то узнали моё имя.

– Я не любопытен, – пожал плечами аризонец.

– Это заметно. – Алисия пристроила на огне котелок, отвернула голову от потянувшегося в её сторону дыма.

Чувствуя, что остаётся вне разговора, Генри присел на лежащий у костра ствол сухого дерева. Он двое суток думал, как подступиться к этой строптивой девчонке, а самонадеянный аризонец решил, что сумеет заарканить её с первого раза.

Генри криво усмехнулся… Ладно, пусть попробует. Этот Джед, несомненно, быстрый стрелок, но в словесных поединках можно дать ему фору. Пусть поговорит.

Джед пристроил рядом с котелком кофейник, сел в песок у костра, по-турецки сложив ноги.

– Отец не ищет вас?

Прежде чем ответить, девушка села на плоский валун, поворошила палкой угли в костре.

– Я сказала ему, что уезжаю к тётушке. У неё ранчо на границе с Мексикой, неподалёку от Ногалеса. Все сроки уже минули и теперь он наверняка знает, что меня у тётушки не было. К сожалению, это не первое моё исчезновение из дома. Надо признаться, я и раньше заставляла его волноваться.

Генри решил, что самое время увести разговор в другое русло, туда, где этот аризонский грубиян почувствует себя неловко и будет вынужден помалкивать.

– Выходит, когда вы были в Европе, – спросил он. – Ему было спокойнее?

Алисия ответила не сразу – смотрела вдаль так долго, что Генри и Джед вынуждены были проследить за её взглядом.

В узкую щель между горизонтом и плоской лиловой тучей пробивался последний луч солнца, заполняя сочным красно-оранжевым светом длинные косые полосы между тенями кактусов и скал.

Закатный свет лежал не только на земле: он отражался в облаках, застревал в густых иглах кактусов чойя, очерчивая их светящимся контуром, а порой будто висел золотистой пылью в воздухе. Даже тень от небольшого валуна тянулась на несколько ярдов, а тени огромных сагуаро дотягивались почти до самого горизонта и именно там, у слияния этих теней остановился взгляд Алисии.

– К сожалению, это правда, – наконец, вздохнула она. – Я никудышная дочь.

– Я тоже в прошлом году был в Старом Свете, – как бы невзначай бросил Генри, переводя взгляд от горизонта к девушке.

Алисия охотно откликнулась на новую тему.

– Где именно?

– Лондон, Париж, Мадрид.

Глаза девушки загорелись неподдельным интересом.

– В Старом Свете много прекрасных городов, но Мадрид – моя особая любовь.

– Почему именно Мадрид?

– Это родина моих предков. Я ведь испанка.

– Вы хотели сказать – мексиканка.

– Нет, испанка. Мой предок, о котором я вам говорила… – Алисия осеклась, понимая, что едва не проговорилась и, натянуто улыбнувшись, пояснила Джеду: – Я уже начинала рассказывать Генри о нашем древнем роде. Так вот, мой предок, конкистадор Аугусто Азеведо не вернулся в Испанию, а остался жить на этих землях. Женился на индианке, чем вызвал гнев не только своих родителей, но и всех многочисленных родственников. После смерти Аугусто родственники отняли у его жены обоих сыновей и увезли в Испанию, где воспитали их в духе нетерпимости к тому смешению кровей, которое ввёл на этих землях Кортес. Старший сын со временем вернулся в Америку и продолжал жить в замке, построенном его отцом, но с тех пор все наследники рода привозили себе жён либо из Испании, либо брали их из тех проживающих в Мексике древних родов, которые сохранили чистоту испанской крови.

– Слышал я про эти чудачества, – усмехнулся Джед.

– Любовь к родине предков вы называете чудачеством? – в голосе Алисии прозвучало искреннее непонимание.

– Мои родители тоже были переселенцами из Европы. Отец ирландец, мать француженка, а Джед у них американец. Что мне теперь до той Европы, если я вырос в диких уголках Аризоны и Нью-Мексико. Нет, – чем ни мани меня, а с этой земли я никуда не уеду. И страдать по другой земле не буду. А у вас… Я же говорю – чудачества.

– А язык своей матери вы знаете?

– Французский? Ну разве что здравствуйте и до свидания.

– А я знаю английский и испанский в совершенстве. И на французском, кстати, тоже неплохо говорю, и это при всём при том, что Аризону я люблю не меньше вашего. Поэтому я никогда не понимала людей, которые забывают свои корни.

Джед пожал плечами.

– Здесь и понимать нечего – смотреть в будущее всегда лучше, чем в прошлое.

Генри кусал от досады губы… Уму непостижимо! Этот неотёсанный аризонец увёл у него нить разговора. Но не на него злился молодой человек, а на Алисию, которая охотно поддерживала разговор. Так охотно, что в ту минуту это показалось Генри настоящим предательством.

– А ваши предки, откуда родом? – девушка наконец вспомнила о существовании Генри. – Готова поклясться, откуда-нибудь из Скандинавии.

– Из России.

Ещё минуту назад Генри триумфально перехватил бы нить разговора, но теперь от ощущения предательства он говорил без энтузиазма, желая быстрее прекратить этот разговор:

– Мой дед был полковником русской армии. Тяга к новым неведомым землям заставила его уйти в отставку и отправиться в Америку. Взял себе имя Джон, в фамилии изменил только одну букву: был Шелдов, стал Шелдон и превратился в американца. Во время войны дослужился до чина бригадного генерала федеральной армии. Вы, должно быть, слышали это имя: Джон Бэзил Шелдон, командующий восьмой бригадой дивизии Митчелла.

– Если я ещё что-то помню из истории Гражданской войны, девушка напряжённо сдвинула брови. – Это имя связано с битвой при Чикамоге.

– Да, это был он.

Не дослушав репортёра, Джед сплюнул между ног, неторопливо поднялся, взял флягу.

– Пойду, наберу воды.

Когда он бесшумной индейской походкой спустился к источнику, Алисия пересела к Генри на ствол дерева.

– Наши дела процветают, − прошептала она, провожая Джеда взглядом.

– В чём же вы видите их процветание? – уныло спросил Генри.

– Мне кажется, я начинаю иметь влияние на нашего незнакомца, а нам нужно контролировать его поведение.

– Никогда не одобрял этих женских игр. – С обиженным видом Генри за цепочку потянул из жилетного кармана часы, посмотрел на циферблат. – Почему женщины всегда пользуются хитростью?

– Женской хитростью, – поправила его Алисия. – Заметьте, Генри, это не то же самое, что хитрость лавочника.

Не поднимая головы, Генри раздражённо застрекотал заводным механизмом часов.

– Хитрость лавочника не принесла человечеству столько бед, сколько хитрость женская.

Алисия не собиралась вступать в дискуссию по этому поводу. Поглядывая, как Джед с наполненной флягой возвращается к костру, она заботливо попыталась снять со щеки Генри упавшую ресницу.

– Улыбнитесь мне. Пусть он позлиться.

– Не честная игра, – Генри возмущённым жестом отстранил от её руки голову.

– Ну, вот – в вас заговорила мужская солидарность. Не забывайте, что я стараюсь для нас двоих. Или вы хотите навсегда остаться в этой пустыне?

– Лучше остаться здесь на съедение грифам и койотам, чем видеть, как вы заигрываете с этим мужланом.

– Это всего лишь тактический ход, – успокоила девушка.

У молодого человека возмущённо раздулись ноздри, но аризонец был уже рядом и Генри сердито поднялся, так и не высказавшись. Он пересел на одно из сёдел, лежащих в песке по другую сторону костра, достал блокнот и, наклоняя его к бордовому мерцающему свету пламени, по давней привычке принялся записывать впечатления прошедшего дня.

Он любил наблюдать окружающую жизнь: людские характеры, бытовые мелочи, особенности природы, поэтому и выбрал профессию репортёра, позволяющую увидеть жизнь во всех её нюансах. Сын богатых родителей, он мог строить карьеру в любой сфере деятельности, но сделал выбор, который вызвал недовольство родителей.

Конечно, можно было успокоить отца и мать тем, что столь непрестижная, с точки зрения нью-йоркского высшего света, работа временна и призвана помочь ему набраться жизненного опыта, но как можно было признаться в том, что кроме опыта ему нужен был материал для своих будущих книг. И уж совсем невозможно было признаться в том, что он твёрдо решил стать не просто писателем, а американским Вальтером Скоттом. Чтобы в светских салонах Нью-Йорка не было больше этих вечных вздохов: «Ах, где наш американский Вальтер Скотт». Чтобы всем было понятно – вот он! Наш! Американский!

Боялся он не насмешки, а той снисходительности с какой родители гладили его по голове, когда он в далёком детстве с непоколебимым убеждением заявлял, что станет американским президентом.

Из пустыни повеяло холодом – перепады ночных и дневных температур в здешних местах бывали разительными. К счастью, позади сёдел на бандитских лошадях нашлась пара тёплых мексиканских пончо. Надев после ужина одно из них, Алисия снова пыталась разговорить Джеда, но тот отвечал односложно, и вскоре расстелил ко сну цветастое мексиканское одеяло, пристроил в изголовье седло.

– На рассвете выступаем, – сказал он. – Советую хорошенько выспаться.

Обойдя костёр, Алисия присела на корточки возле своего саквояжа, достала щётку для волос, шепнула сидящему рядом Генри:

– Будьте джентльменом, постелите мне одеяло, да поближе к своему.

– Не люблю, когда меня используют, – шепнул в ответ молодой человек.

– Что за глупости Генри, кто вас использует? Мы должны действовать сообща. Так ведь, компаньон?

Генри отложил блокнот, сердито вздыхая, поднялся, раскатал одеяла. Поглядывая на его работу, Джед крикнул:

– Я бы на вашем месте лёг поближе ко мне, мистер Нью-Йорк.

– Нет уж, мы как-нибудь здесь, – недружелюбно ответил молодой человек.

– Как знаете, – бесстрастно сказал Джед, разворачивая лассо.

Он кольцом проложил верёвку вокруг своего одеяла, сел, стаскивая ковбойские сапоги. Заинтригованный Генри не осилил репортёрского любопытства.

– Зачем лассо? Это какой-то ритуал?

– Защита от змей, – лаконично ответил Джед.

– Змея не переползёт через верёвку? – Генри фыркнул от возмущения. – Я конечно, человек на Западе новый, не опытный, но это не значит, что мне можно скармливать детские небылицы.

Джед в ответ только пожал плечами, мол, как знаете.

– Змей отпугивает запах верёвки, – пояснила Алисия и, повысив голос, спросила Джеда. – А здесь много змей?

– Пустыня – это их территория, но место, где мы находимся, даже по меркам пустыни претендует зваться логовом ползучих гадов.

Алисия озадачено глянула на Генри.

– Учитывая, что в нашей экипировке нет ни одного лассо, разумно было бы принять это предложение.

С этими словами она собрала своё одеяло, вошла в очерченный верёвкой круг.

– Я вас не потесню?

Джед лёг, пристроив на седле голову.

– Места всем хватит.

– Генри, идите к нам, – крикнула Алисия.

Но Генри не мог поступиться гордостью, – презрительно усмехнувшись, он лёг, положил рядом с собой винчестер, завернулся в одеяло.

Джед спал или делал вид, что спит. Расчесав волосы, Алисия тоже улеглась, а к Генри сон всё не шёл. Осторожно привстав на локте, он испуганно прислушивался к вою койота, порывисто поворачивался на ночной шорох, вскидывал голову на крик пересмешника. Вскоре этих криков и шорохов стало так много, что Генри решил перебраться поближе к своим спутникам.

Он перетянул одеяло на середину расстояния отделяющего его от раскинутого лассо, но и здесь сна не было. Нащупав рукой винчестер, он долго и напряжённо вглядывался в лежащую на песке палку, принимая её за притаившуюся змею, прислушивался к едва слышному журчанию пересыпающегося песка и, поступившись гордостью, перетянул одеяло ещё ближе к Джеду и Алисии.

Под утро, когда сон наконец сморил его, одеяло лежало рядом с лассо, но постелить его внутрь круга он так и не осмелился. Генри снились серые глаза Алисии – то смеющиеся, то строгие, то лукавые. А потом девушка придвинулась к нему, её рука неторопливо, но страстно заскользила по его телу снизу-вверх…

От этого скользящего движения Генри проснулся.

Первый солнечный луч сочился в просвет между скалами, радужными искрами рассыпаясь в сонно смежённых ресницах молодого человека. На грани между сном и явью, Генри видел Алисию, спящую спиной к нему, а скользящее движение руки не прекращалось.

"Как жаль, что это не Алисия", – сонно подумал он и вдруг похолодел от ужаса, – на его груди кольцами сворачивалась гремучая змея. Генри замер, боясь дышать. Нестерпимо щекотливая капля пота ползла от виска к уху.

Змея подняла кончик хвоста, затарахтела им, будто кто-то быстрым взмахом пальцев запустил вращаться разболтанный револьверный барабан. В ту же секунду грохнул выстрел. Голова змеи разлетелась в клочья, и весь первобытный ужас выплеснулся наружу, – Генри панически отшвырнул одеяло, вскочил, заплясал около безголовой, но всё ещё извивающейся змеи, будто ему стреляли под ноги, а он спасался этим нелепым подпрыгиванием от пуль.

– Успокойтесь, – раздался бесстрастный голос Джеда.

Аризонец стоял, прижимая одной рукой к груди охапку хвороста, а второй неторопливо опуская в кобуру курящийся пороховым дымком револьвер. Рывком севшая Алисия вскинула револьвер, взятый ею вчера из запасов бандитского оружия; озиралась, ничего не понимая со сна.

– Э-эй, сеньорита, – предупредил Джед, кидая у костра охапку хвороста. – Полегче с револьвером, у вас курок взведён.

Облизывая пересохшие губы, заспанная девушка большим пальцем плавно сняла револьвер с боевого взвода.

– Было бы глупо вскидывать револьвер, не взведя курок.

– Я смотрю, вы кое-что в этом понимаете.

– Кое-что, – согласилась девушка, поднимаясь на ноги.

Джед поддел острым носком сапога безголовую змею, отшвырнул её в сторону, принялся разжигать потухший костёр. С трудом укротив сердцебиение, Генри утёр взопревшее лицо, потянулся за ботинками.

– На вашем месте я бы вытряхнул их прежде чем обуть, – посоветовал Джед, не оборачиваясь от костра и снова заставляя заподозрить себя в том, что у него есть ещё одна пара глаз на затылке. – Не один беспечный путешественник погиб оттого, что поленился вытряхнуть сапоги.

Генри недоверчиво посмотрел аризонцу в спину, но совету всё же последовал, – перевернул ботинок подошвой кверху, пристукнул ладонью по каблуку. Из ботинка выпал на песок скорпион. Молодому человеку снова пришлось отскакивать на безопасное расстояние. Пристраивая на разгорающемся огне кофейник, Джед иронично усмехнулся:

– Добро пожаловать на Дальний Запад, мистер Нью-Йорк.

Генри не ответил, старательно выколачивая ботинок о скалу и подозрительно заглядывая в него.