Сергей Ходосевич
Краски года времен. Сборник поэзии и прозы
Басня лев и его охота
Во время засухи великой-
лев перемирие объявил.
Всем хищникам любую он охоту
до ливней первых запретил.
Деревьев сок и пальмову кору,
ну и пожухлую трав
у велел всем мясоедам в пищу брать-
Чтоб с голода большого уж сильно не страдать!
Сам повелел
,сам начал боле всех страдать…
Решил, что царственной особе
с пустым желудком пребывать-
то неприличие наверно
и свой же сан не уважать.
Проснувшись рано поутру-
к святому поспешил ручью
и бедну лань подкараулив-
задрал и уволок —
Закрывшись в замке на засов-
откушал он однако,
но кости вот теперь-
куда девать, ребята!
С своей казны Орлу отсыпав злата-
Царь с длинной гривой заявил;
Брат выручит ведь брата!
У остроносого орла-
ума была палата-
он кости тигру подложил,
что жил не так богато
и джунглям тут же раструбил,
что парень полосатый-
убийца изо всех убийц-
сатанаголовый.
Все звери ринулись
к царю-спаси и слово молви!
И вот летит царя указ-
быстрее всяких молний-
На род тигриный собирай,
зверье скорее войско-
и разберёмся с ним скорей-
мы силою, по- свойски!
Тигр не был трус,
но в раз сбежал-
против толпы не возражал —
И тот час в миг его позора-орёл за ним вдруг поспешал;
Эй, полосатый, мой дружище,
смотрю укрытие -ты ищещь!
Тебе, я быстро помогу-
не с кем я не веду войну-
твоя вот думаю, что шубка-ты,
знаешь будет, мне к лицу.
Вот так богатство загребая
чужою трусостью в войне-
орлов подобных волчья стая
жар загребает весь себе,
Ничем поверьте не скупиться-
на лесть, постыдное вранье,
чтоб в одночасье на чужое-
воскликнуть радостно мое!
Таким, увы, не до морали-
был б рядом лев,
а сделать он найдет
кого назвать врагами
И правду знать-
народу лишне-темны
магнатов скромные делишки,
мой долг-воскликнуть тут не лишне-
что сколь веревочке не виться-
все ж найден будет ей конец,
но тут, друзья, увы простите —
был басни золотой венец!
Заяц во хмелю
Косой в селе хмельного пива
где то поднабравшись-
Цепного пса не испугавшись,
за лапы с Полканом тем взявшись,
О жизни вдруг повёл рассказ;
Все зайцы трусы-это раз!
И два, я брат, сказу до коле,
на всем большом лесном просторе-
стращать меня и даже Вас-
Медведя будет страшный глаз,
До коль скажи мне человек-
тобою правит с века в век!
Мы не свободны ли с рожденья!
Три-я имею откровенья;
Всех зайцев вон-
с лица земли, они без мозгов ведь и тупы!
Медведя со свету сживём,
а уж потом на человека
пойдем с победную войной.
Полкан с ушастым зелье досушив-
в грудь постучал,
страшнейший поднял крик;
И правда ведь,
скажи доколе жизнь нам прозябать
всем псам в неволе!
Ох, поохотиться мне что ли!
Стальную цепь клыками разорвав,
всех шавок местных по округе
вокруг себя он вмиг собрав,
кивнул на зайца и сказал;
Псы верные-вот это генерал,
И к жизни сытой и безбедной-
дорогу он укажет нам!
И ломанулась стая с лаем,
в лес ближний, сокрушать врага!
Косой кричал; Свобода, братья!
Она вам очень дорога!
Три дня творилось там убийство-
В лесу исчезли зайцы быстро…
Псы сыты на поляне разлеглись-
на генерала все косясь,
задумавшись, что дело тут нечисто-
Ушастый протрезвел и весь дрожа-
шептал: теперь скорее к Мишке…
Сам получай-
вскричал Полкан-от люта зверя шишки
иль дурь-как вон,
так наложил-глядим в штанишки…
И лапы, двигая едва
косой побрёл к берлоге-
медвежий рык,
услышавши едва-
стал ловкий, быстроногий,..
вмиг сердце труса провалилось в пятки-
бежал куда глаза глядят и без оглядки…
Приметив беглеца собачья свора,
пустилась вслед, залаяв злобно хором.
Инстинкт охотничий-догнать,
у них, скажу вам не отнять!
Своих, кто хаит во хмелю
и мания величия набравшись-
сбирает псову свору на войну-
все знайте!
так именно закончиться едва начавшись!
Мораль тут каждому ясна:
Коль храбрости в себе набравшись
псов на охоту повели
и над себе подобными
изрядно надругавшись-
возмездие негаданно придет-
вас в мир иной прибравши!
Медведя коли вы боитесь
,зачем над зайцами дразнитесь!
Охота дело ведь такое-
на чьи то когти угодите вскоре!
Охота, ежели война-
смотри ведет куда тропа,
проснётся коли как Медведь-
ох, убежать, дай бог-успеть!
Хорёк и соловей
В село сходив, нажравшись до
отвала
хорёк разлёгся, тяжко стало…
Над полусонным вдруг-откуда
не возьмись-сорока громко так
застрекотала:
Премьера оперы сегодня!
Солист известнейший и модный-
маэстро Соловей исполнит там
Лесную трель!
Хорек поднялся недовольно и
заорал:
Пернатая, довольно!
В лесу культура-хорошо!
Но ваша опера про что?
Опять про солнце, про цветы?
Иль хуже даже про любовь,
из за неё прольётся кровь?
А ваш солист горластый-совсем
и не прекрасный,
петь то поёт, но вот артист
ужасный!
Глаза на выкате и морда красна!
Опять особая тут раса? -на
ветку севший Соловей подметил
очень страстно-
Слыхали ли мои работы,
проведший этот день в
заботах?
Бывали в театре-то когда?
– Отстань, певец, все это ерунда!
Театры, живопись, искусство-
гнусно!
– Да! обыватель вы искуссный!
Красноречив, но вот в душонке
пусто и ума вам вижу не хватает
никогда!
Искусство чтоб критиковать-
О
НЕМ БЫ НАДОБНО БЫ ЗНАТЬ!
И быть ценителем труда
любого…
Кому всё говорю! я-лежебоке и
невеже! горе!
Маэстро упорхнул в башке
хорька родив эмоций злобных
море…
Мораль двойная такова: Не
обсуждай того не знаешь что
сполна!
Не доказать тупому сути-их это
злит и нервы крутит!
Искусства ж сила такова, что
музыка всегда права!
Восстание шакала
Шакалу как то сон приснился,
Что с львицей он уединился.
Застукав лев изменницу взбесился,
На жизнь шакала покусился.
А тот, проснувшись весь в поту,
Завыл: Мол сон сей не пойму.
И к толкователю всех снов-ослу,
вдруг пулей взвился,
В толстенной книге мудрым мыслям удивился,
И тут ученым просвящен,
как будто заново родился…
Коль страшный сон-наоборот,
В судьбе моей случится может,
как в сказке новый оборот…
Готовить в джунглях срочно надо восстание, переворот…
Нужна мне армия и флот!
Неделю в прериях метался
И к воскресенью наконец шакал вдруг мыслями собрался,
За дело сразу яро взялся…
Пустил он слух, его мол лев,
что на охоте испугался
Лань не догнал и растерялся
И подкупить его старался,
Что у царя прыжок не тот
и что состарился никто бы не дознался…
И всех детенышей, едва глаза открывших,
Кормил он вдоволь якобы у льва,
отнятой пищей,
Потом поднялся и сказал:
Царем меня кто назовет,
тот славы вечной верно сыщет,
Ведь воин джунглей плох,
её, что с малых лет не ищет.
Мартышки мелкие, слонята,
жиравчики и дикие свинята —
чьих сил на шалости всегда богато,
Ура! -воскликнув за вождем пошли,
Сносили пальмы, джунгли жгли,
Топтали зелень и цветы
И льву кричали: Уходи!
Лев поначалу умилялся,
Как веселы детишки в царстве,
От криков все же их устал
И с места царского поднялся:
Страшнейшим рыком заревел,
Мощнейшей лапою за розги взялся…
А тут шакал истошно заскулил:
Смотрите, дети! Царь огромный с вами дрался!
Он видно совесть потерял
и от величия зазнался!
И тут царицы слышит глас:
Шакал! Так это, ты, в лучах здесь славы детской всей купался!
И не меня, не мужа не боялся!
Смотрю, ты-смелый оказался!
А ну-ка, брат сразись со мной,
Бузить, ты в джунглях, коль не убоялся…
Детишек крик в сей миг унялся,
Шакал поник и тихо оправдался:
Что взять с детей, царица, царь…
Они не слушали нас встарь!
Шумят, шумят, но поколение такое…
Я лишь не вышло бы чего плохое!
Я с ними для порядка,
от наказания предостеречь…
А львица на своем: Твоя мне сладка речь…
Сражаться знаю, ты, со мной не взялся б,
Так ради них, с ближайшей со скалы,
За жизнь хоть одного, чрез омут постарался б…
– Прости, царица, я уж наигрался,
Фекалии свои обнюхав,
Шакал с восстанья места убирался…
Мораль истории проста,
Не надо умных книг осла,
Шакалов бредней изо сна,
Чтоб молодежь с умом у нас росла,
Ей надо дело, не слова,
Нужна ей сила, голова,
Направить, чтоб на добрая могла
И даже «розги» иногда,
Меж поколеньями, чтоб в свете,
Ввысь не росла огромная стена!
На политическом Олимпе-их бой вести, вам не игра,
Особо как, у их на бунт ведущих —
штаны в фекалиях и душа
часть четвертая
мысли в слух
В мерзкую погоду о стране, которой нет
Утро в черных тучах,
Ветер, снег в лицо.
В спящих здесь кварталах,
Я ищу крыльцо…
Прячется, где детство
И всегда тепло.
В той стране, что нету,
Но всегда жива!
Где тянулись к свету,
Но настигла тьма,
Где любви вдруг первой-
Я сказал слова…
Магазинов модных в инее стекло
Мысли, как в тумане,
Маяки такси.,
Улиц проплывают гордо фонари!
Если это-счастье,
Что ж так много слез!
Та страна из детства-
Быль или курьез!
Ветер бьется в стекла,
То ли дождь, то ль снег.
Мы живем в рекламы-
Яркой бурный век.
Сыро и морозно
И черно вокруг…
Глупо и серьезно-
Ты огней всех друг!
В прошлое уплыли лучшие года
И к крылечку с детства-дорога заросла…
Счастья иль несчастья лучшая страна,
К тебе приспособленцам дорога не видна!
Магазинов модных в инее стекло,
Мысли, как в тумане,
Маяки такси,
Улиц проплывают гордо фонари,
За ваучер продали дельцам свои мечты,
И к раю иль не раю мы тянем корабли…
Страны что оболгали-
Держа все черепки!
Владимиру Высоцкому
На одном из аккордов-
жизнь порвалась, как струны
И река понесла в мир холодный и лунный.
На гитару толпа горьки слезы роняла,
Как молитва слова песни мужа звучала.
С хрипотцой голосок и душа на надрыве,
И огонь из стихов, что не стынет поныне.
Ты сгорел, как свеча до конца без остатка,
Не стелил пред собой, чтобы падалось мягко,
Дураков не любил щебетали, что сладко.
Как Победы дитя слово молвил солдату,
А романтикам всем стал, ты, другом и братом.
Но эпохи ветра вдруг порвали твой парус
И истлела душа, струны лопнули в клочья,
Сгинул с грешной земли, будто в отпуск бессрочный.
Бродит Гамлет во тьме,
слышен возглас Жеглова,
В каждом сердце слова,
что написаны кровью…
Как металл нашу грудь
рифмы режут так больно!
Гений умер, но жив,
Наш великий крамольный!
Молитва о мире
О, Господи! Бог справедливый!
Прими молитву
и выполни её своей небесной силой!
Грехи усердно отпусти,
не допустивши
беззаконий, больные головы уйми-
войны, несут, которых кони.
Царей всех самозваных клику
рукою гневной покарай,
на свой народ войска ведущих с шиком!
Безумных и завравшихся рабов-
на суд свой строгий-призови к ответу!
Сойди на землю-наш владыка!
Народ не хочет взрывов,
смерти крика-фашизм,
что снова на земле-
твоего пусть побоится лика!
И пусть не будет нечисти прощенья…
Помилуй тех-
в душе есть у кого-
сей светлый мир любить стремление!
Помилуй женщин и детей-
к ним проявивши уважение!
Всех режиссёров сечи сей-
метлою в ад-смети, ТЫ, со старанием!
Любви и кротости-посей, Бог, новы всходы,
чтоб только в счастье на земле
отныне жили все народы, Забыв страдания,
разрушения.
имели люди бы терпенье!
Вселенной мир и тишину,
любовь-несла проникновенна,
и чтоб любое лихо,
зло-здесь умирали бы мгновенно!
Старик, ты-помнишь?
Война-сколь страшно это слово,
Война-борьба идеологий!
Старик, ты-помнишь это горе…
Сражений жарких море крови!
Снарядов грохот,
взрывы пули-
Сухие губы фрица матюгнули!
И под свинцовым градом-ноги в бой рванули!
За Родину! -истошный крик
И рукопашной схватки миг!
Вас, как снопы -косило в чистом поле…
Героям лишь досталась доля-
Геройски выжить в том аду, чрез не могу!
Потомком будет не забыто,
Твоя, что молодость зарыта-
В могилах братских по Европе,
Что много так,
как снега хлопьев!
А мир спасён благодаря-солдата русского отваги-
над нами голубого неба ради!
Пускай огнём горят, твои, награды на параде
и о таких, как ТЫ поют в балладе
проза
Переправа в гетто
Прохладное июльское утро 1942 года. Солнце только поднималось из-за леса, превращая капельки, холодной росы на травах, в сверкающее в розовых лучах ожерелье.
Возле берега Западной Двины вспохнула и застрекотала сорока. Лесной голубь далеко в зелёном массиве затянул свое: Ку- КУ- ку до бесконечности. Стефан, бородатый старик и Петро, мальчуган лет пятнадцати, с автоматами наперевес подходили к лесной опушке. «Так я сам дзядзька Стэфан ўчора бачыў як немцы каля ракі штук пяцьдзесят плытоў з груэовиков выгружалі… Напэўна харчаатрад чакаюць» – сказал по -белорусски юнец и указал пальцем в сторону берега: Вон де они, а командир с товарищем Артамоновым мне не верят!
Стефан в знак одобрения кивнул головой и насторожился. Со стороны проселочной дороги послышался шум моторов. Оба партизана залегли возле кустов орешника, откуда хорошо открывался обзор и сняли со своих поясов по связке гранат. Минут через пять шум усилился и на полном ходу на заросшее травой поле вокзал немецкий тигр. Вслед за ним показалась колонна из нескольких десятков крытых грузовиков. Танк остановился почти прямо у воды, развернув пушку в сторону другого берега. Чуть выше один за одним стали останавливаться грузовики.
Один, два, три- начал их считать Петро. Из первой машины выскочили два эсэсовских офицера, а рядовые, коих было человек двадцать выгрузили несколько пулеметов. Офицер зарядил ленту в один из них и сделал выстрел очередью куда то в середину реки. С того берега немедленно ответили такой же очередью.
Стефан с Петро переглянулись, не понимая что происходит и затаили дыхание. невооруженные эсэсовцы, поочередно открывали машины и помогали спускаться людям, которых строили в колонну по четыре недалеко от того места, где в траве лежали плоты. Когда построение было закончено к ним обратился офицер на немецком языке, а после самый первый в первом ряду колонны сделал шаг вперед и перевел: Немецкое командование обещает нам жизни, если мы обещаем трудиться во благо Вермахта. Свободное еврейское поселение расположено в километре от того берега в самом центре Глубокого… Он говорил еще долго, но всего было не раслышать двум партизанам.
Вскоре погружив на плот один пулемет и прихватив несколько автоматов от берега отчалила немногочисленная немецкая команда, оттолкнувшись самым большим багром, за ним синхронно отбыли еще два экипажа с немцами.
Schneller, lebendiger- слышалось у уст тех, кто остался на берегу, подгоняя евреев, собранных по всем уголкам Белоруссии.
Те же немцы на плотах, что к этому времени достигли середины реки вдруг притормозили, дожидаясь, когда первые еврейские плоты, поравняются с ними. Как только это произошло, довольные немцы сблизились с ним и перевернули своими баграми, хохоча и крича: Wer nicht schwimmen kann, kann nicht Leben. Wer wird das gest; rkte Wohlergehen aus der F; hrung Deutschlands retten.
С немецкого плота и обоих берегов раздались пулементные очереди. Среди тех, кто еще не успел спуститься на воду началась паника. Несколько десятков человек, бросив плоты ринулись в сторону леса. В сторону беглецов очень быстро танк развернул свою пушку и произвел выстрел. Люди падали, крася зеленую траву в красный цвет. Река давно уже была красной от крови, а перекрестный огонь с берегов не прекращался. Офицер, стоящий около танка дико хохотал, что то пританцовывая и изображая руками стрельбу из пулемёта.
Вось сволачы! Гады, гады! Рожы фашысцкія! – заорал Петро и выпустил из укрытия автоматную очередь.
Вообщем так, дурень! Давай мне свой автомат, буду отсекать вас огнем! Помоги тем, кто доберется до леса и уходите в отряд! – скомандовал Стефан, силой вырвал у парня оружие, почесал бороду и откатился траве от того метров на десять в сторону и сделал прицельный выстрел по немцу, что еще продолжал хохотать, как конь. Танк сдвинулся с места и медленно стал двигаться в сторону Стефана. Стефан сменил позицию и выпустил еще одну очередь. Паника на берегу продолжалась. Еще десятка два человек предприняли попытку бежать к тому месту, откуда руками подавал сигнал Петро. Один из пулеметов немцы развернули туда же и палили беспрерывно. Несколько автоматчиков бежали за танком и хаотично выпускали патроны, срубая ветви орешника, в которых укрылся Петро. Остальные немцы, что были без оружия, ломали еще не спущенные на воду плоты и этими ьревнами загоняли людей в воду, без всякого разбора: детей, женщин и стариков.
Не надо, дяденька! Не надо! Я воды боюсь! Я плавать не умею! – с мольбой в голосе голосила черноволосая девчушка лет семи. Раненый в шею, недавно хохотавший офицер, глотая воздух подлетел к ней и с криком: Юда! -вцепился в ее горло.
К этому моменту около пятнадцати человек добежали до Петра. Тот рукой указал им, что бежать надо в чащу к оврагу и вовремя успел пригнуться. Пуля только чиркнула по его голове и вонзилась в ствол дерева. Юный партизан схватился за голову, которая была рассечена и ручьем лилась кровь хотел было ринуться в сторону Стефана. Но тот увидел это и выпуская патроны один за одним заорал: Бяжы дурань!
Петро побежал и за ним еще с десяток спасшихся. Кто то на бегу отодрал кусок рукава от своей рубашки и перевезал ему голову. Автоматчики еще с час прочесывали лес, но далеко углубляться не собирались. Автоматная очередь Стефана стихла
Через пару часов умолкли и немецкие пулеметы на этом берегу. Выплывших и уцелевших после переправы евреев строили уже на другом берегу. Всех мужчин от пятнадцати до пятидесяти растреляли на месте, скинув их тела в реку. Женщинам, старикам и детям опять что то долго говорили о величии Германии и о том, что среди недостойных достойно жить смогут сильнейшие, которые будут хорошо работать…
Далее в еврейское гетто в Глубокое немногочисленный немецкий отряд повел тысячную толпу пешком.
Грузовики с того берега, куда привезли людей для переправы разъехались. Недалеко от орешника стоял пустой «Тигр» с пробитой гусеницей. А недалеко от него виселица в которой болталось, изрешеченное тело Стефана. Фашисты выкололи ему глаза и отрезали оба уха.
Свое «ку-Ку-ку» твердил лесной голубь, а малиновое солнце уже с другого берега на закате садилось в огненно-краснуюот крови Западную Двину.
В такое же красной траве зашевелилось подавая признаки жизни старческое тело. Подняв одну руку к небу, а другое положив на сердце, лежа на спине оно полушепотом пело на польском, со свойственным евреям акцентом.
А в партизанском отряде, что в двух верстах, принимали пополнение в двадцать восемь бойцов, который привел безусый мальчишка.
В то время еще не думали о Победе, но она жила в сердце каждого советского человека, с нарастанием ненависти к фашисткой заразе.
Гетто в Глубоком просуществовало до лета 1944, где безжалостно было уничтожено великое множество человеческих жизней
часть пятая любовь и фэнтази
Не говори мне об этом…
Малиновое солнце вставало над первозданным лесом, предавая белоснежному убранству богатств в виде искрящих в лучах драгоценных жемчугов. Дед Егор, лез по проселочной дороге по сугробам, что были ему выше колена. Тридцати градусный мороз мешал дыханию, градус внутри уже не грел, а ноги едва волочили.
Вон она его деревушка Тетерино, совсем рукой подать, всего то каких то триста метров. Но ему, изрядно погулявшему у свата в соседнем селе, еле волочивщего домой ноги, это расстояние казалось вечностью.
Покачиваясь в сугробе он стал нащупывать в своих карманах душегрейки сигареты и не мог понять куда их «окоянные» с пьяну засунул.
От досады хотел плюнуть, да не успел…
Прямо перед ним из оврага выпрыгнула лосиха, дыхнув ему в лицо горячим паром и помчалась прыжками в сторону его деревни.
И пока старик приходил в себя, огромный лось выскочил и с опушки леса и издав страшное мычание понесся прямо на бедолагу. Но в метре от него задев рогами сугроб, ударив его потом задним копытом прыжками исполина помчался за самкой.
«Вот это любовь!» -воскликнул замерзающий Егор и рухнул в снег лицом.
Сколько так пролежал старый бедокур ему было не ведано. Сон в котором супруга Евдокия Федоровна подчевала его горячими щами из печи прервал гул мотора трактора. Приподняв свое небритое лицо, к которому прилип снег он тут же ощутил чей то горячий поцелуй в щеку. Затем как ему показалось все лицо своим дыханием обжег сатана. Егор открыл наконец глаза и увидел над собой знакомую парочку лесных великанов, которая пыталась его согреть…
Трактор приближался все ближе и ближе. Подняв голову и поведя рогами мужская особь сделала прыжок в овраг и жалобно позвала подругу за собой.
В тот момент, когда фермер Василий усадил деревенского гуляку в кабину сладкая парочка была уже далеко. за соснами леса, что продолжал завораживать своим видом…
«Вот, Василий, кабы не они, то хана бы мне-завел разговор протрезвевший дед Егор: «Ведь за мной баечник в образе бабки моей приходил. И спать бы вечным сном в том сугробе. А они бессловесные твари грели меня дыханием звериным… Слышь, Васька и не говори, ведь зверье иногда нас людей человечней! Только вот мысли не умеют выразить! А любовь у них ты б видел какая! Молчи и ничего в защиту нас людей не говори!
Василий улыбнулся, остановив своего железного коня возле желанной калитки парировал: Значит, старый это они тебя спасли, а не я, что доброе дело для деревни решил сделать…»
Толкнув ногой дверцу трактора дед решительно стоял на своем: «Молчал бы, Вася! Вот он сохатый, небось самочке своей не похваляется, что доброе дело для старого человека сделал и ее к этому привлек! Молчи! Молчи и не говори мне о добре своем! С каждого за чистку дороги ведь по червонцу дерешь! А они- безвозмездно, меня грели…
Но враз как то обмяк и замолк увидев свою жёнушку со скалкой в руке на крылечке.
«Ох, не говори мне, Вася об энтом, не надо! У них душа, у нас эмоции!» -воскликнул дед Егор и шагнул виниться навстречу суженной.
За его спиной затарахтел трактор и сквозь гул мотора, как голос с неба прозвучала ирония тракториста: Кайся, дедушка Егорушка!
«Не буду, Васенька! Не говори, не говори мне об этом! -расставив руки для обьятья жены выдавил полушепотом гуляка, но та подняла скалку и замахнулась на супруга с визгом: «Алкаш окаянный вернулся!
Не говори, Васенька! Звери нас человечнее! -заорал Егор и побежал на таран.
Как та лосиха с лосем, Васенька! Только у них рога, а у бабки скалка! -это последнее, что услушил Василий в момент штурма парадной двери. И он уже хотел тронуться с места, как из сеней дома послышался женский крик: Помогите! Фермер уже было выскочил из трактора, но услышал заливистый смех обоих стариков.
Вцепившись в руль Василий и сам расхохатался, вслед за обитателями. Утерев слезы от смеха Василий дал газа поехал очищать дорогу с другой стороны деревни.» Ах, и не скажу, не скажу, черт, старый! Но любовь то у людей поинтересней звериной будет» -бубнил он весело про себя до самого конца деревни. Прямо на его транспорт медленно шел хромающий с обломанными рогами огромный сохатый, видимо третий, что оказался лишним в поединке за любовь. Он не мычал, а неистово орал, прося человека о помощи…
«Вот и ты мне не говори про любовь! Помолчи, не говори мне никогда об этом! -извлекая из аптечки бинт и йод выпрыгнул из трактора фермер. Раненый в поединке лось остановился в ожидании…
«Что то вас, сегодня многовато, ребята! Эх, селяви! Сложновата у вас с этим, гляжу! -присвистнув пробубнил Василий, увидев глубокую рану на шее животного почти профессионально взявшись за дело. Животное стояло не шевелясь, гордо вскинув голову вверх. Вдалеке тихо. спал лес в зимних шубах. Малиновое солнце закрыли свинцовые тучи и вот должно было снова завьюжить. Эхом на снежных просторах воцарявшееся молчание нарушил угрожающий крик победителя, что продолжал покорять свою даму.
А в теплом доме дед Егор смакуя горячий чай с пирогами все никак не унимался, признаваясь в миллионный раз в любви своей бабке с коей прожил 54 года» Она, любовь то возрасту не помеха, ибо вечна! -словно читая торжественную речь по бумажке степенно говорил он.
А женушка смеялась и твердила: Ох и старый дурак! Никогда боле не говори мне об этом! По нам же уже небеса плачут!
