Сергей Гуреев
Мой удивительный февраль. Том 4. Гражданином быть обязан
Рисунок на обложке и все фотографии в книге автора
© Сергей Гуреев, 2018
ISBN 978-5-4483-7342-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Дорогие друзья!
Я искренне рад новой встрече с вами. В цикле стихов и песен «Мой удивительный февраль», который впервые выходит сразу в пяти томах, собрано лучшее, что мне удалось написать за более, чем 40 лет трудного, но очень интересного творческого пути. Почему февраль, да еще удивительный? Всё очень просто – я родился в феврале, и он для меня самый лучший, самый трогательный и самый увлекательный месяц в году.
В четвёртую книгу «Гражданином быть обязан» объединены стихи и песни патриотического содержания. Причём, это не воинствующий «квасной патриотизм», везде ищущий врагов и «пятую колонну», а честное, часто критическое отношение к тому, что называется Родиной, и к тому, каким вчера и сегодня для меня является современное российское госудасрство. Кроме того, в главу «Пересортица» вошли стихи, которые можно обозначить – понемногу обо всем, прежде всего о вопросах здоровья.
О себе писать всегда не просто. Поэтому предоставлю это право моим друзьям.
«…Как, всё-таки, удивительно и необъяснимо отношение человека к стихам. Ещё в детстве все нормальные люди их недолюбливают, приходят в ужас от поэм и не понимают, для чего в жизни может пригодиться какой-нибудь «ямб» или «хорей»?
Однако с возрастом, нет-нет, да и заглянешь в чей-нибудь зарифмованный томик, а то и сам чего-нибудь этакое натворишь. Поскольку, почти каждый нормальный, тем более ненормальный человек пробовал как минимум поиграть в «буриме» или с трудом придумать рифму на слово «пакля», то большим уважением и почитанием пользуются люди, у которых это получается легче, красивее, точнее, образнее, интереснее, смешнее, остроумнее, актуальнее…, короче, получается.
У Сергея Гуреева это именно так и получается.
Вы никогда не встречали в его стихах или песнях строчки о себе? Значит, Вы пока ещё не были объектом его посвящений. А это так приятно: всё без яда и злобы – и обидеться хочется, и не на что.
А слабо Вам пытаться в одном темпе с ним что-нибудь сочинять? И не пытайтесь. Иначе Вы очень быстро почувствуете себя творческим импотентом. Он же пишет на любую тему, с любой скоростью и в любых условиях!
Поэтому его стихи обижают. Обижают тем, что ты сам так никогда не напишешь и не скажешь. Обижают какой-то своей недосягаемостью и непредсказуемостью. Неожиданные рифмы, не стандартные сюжетные повороты с одновременной легкостью сочинения – дар редкий. Дар, так удачно и своевременно данный очень хорошему человеку».
Сергей Кудряшов
Вадим Кусков
«Друзья! Если вместо привычного тёплого гамбургера Вам в руки случайно попалась книга Сергея Гуреева, то не пытайтесь всё сразу запивать пивом или самим что-то в ответ настрочить. Автор, казалось бы, серьезный человек, полдоктора наук, дед семейства, есть, что обдумать, что постирать, а туда же – ухватился за перо и давай рифмованно выражаться. И было бы понятно, когда бы мы все по стихам с ума сходили. А то ведь большинству из нас любовь к поэтическим словесам ещё в глубоком детстве прищемили.
Затрудните себя взглядом на портрет автора. Что мы видим? – нос накладной, аккуратные борода и усы явно приклеены, и только случайно забытые на носу очки выдают в нём недюжинный талант орнитолога, наделённого поэтическим даром.
Вы что сейчас подумали, что наука потеряла, а поэзия приобрела? Ничего подобного! Никто ничего не приобрёл, а потеряли как раз те, кто ещё не читал, не слышал и не привлекался. Чего отвернулись? Это я вам! Вы что, так и будете стоять на обочине или бродить по тёмным, глухим задворкам? Хлебаните из источника, пока он здесь и недорого. Может быть, потом спохватитесь и будете локти друг у друга кусать.
И ещё. Прежде чем изображать из себя умного розовощёкого критика, морщить нос, закатывать глаза и заламывать руки, пойдите вкопайте дерево, квартиру отремонтируйте, сына отшлёпайте, короче – выполните своё жизненное предназначение. А потом сядьте вечерком с этой книгой, и окунитесь в мудрую, весёлую, ироничную и неожиданную поэзию, чтобы не засохнуть».
Фёдор Краснояров
От себя лишь добавлю, что для того, чтобы каждый смог выбрать что-то для себя и не листать всё подряд, я разбил все произведения на тематические разделы, а внутри разделов расположил от более ранних, к самым поздним, по сути сегодняшним. Впрочем, если Вы всё-таки осмелитесь прочитать или хотя бы полистать эти книги, то прекрасно во всём разберётесь сами.
Я искренне признателен моим друзьям, сподвижникам, соучастникам многих-многих фестивалей Владимиру Трубину, и Виктору Коротченко, любезно предоставившим мне часть своих фотографий для оформления этой книги.
Все люди, в общем, как карандаши —
Кто пишет, кто тупит, как будто спьяну.
А чтобы это было от души,
Затачиваться нужно постоянно!
Всегда ваш,
Сергей Гуреев
Глава 1. Гражданином быть обязан
Юность ХХ века
Парят в небе стаи. Счастливые лица,
Цветы на открытом окошке.
Я тихо листаю седые страницы,
Сверяясь с грохочущим прошлым.
Где сквозь неуютность,
Сквозь тени ушедших навеки,
Сквозь пламя багровых рассветов,
Я вижу как юность шального ХХ века,
Рубала с плеча эполеты.
И в бешеной скачке проносится время,
Винтовка в руке и на выцветшем шлеме
Багряной звездою отважное сердце дрожит.
Отец против сына, и брат против брата,
И кровь на груди у безусых комбатов,
И в жёлтом бурьяне неспетая песня лежит.
Пылили дороги, и яркое солнце всходило,
Прожить бы всё это. Да где там?
Им было немного, семнадцать не каждому было,
Да, в общем-то, дело не в этом.
Оркестр, эстрада, и в скверике Штраус и Моцарт,
Любить бы. Да нет, не успели.
И прямо с парада уходят на фронт добровольцы
В потёртых отцовских шинелях.
И снова разрывами стонут окопы,
И снова война против целой Европы,
И многим уже никогда не прожить этот бой.
Атака, атака – «Я пятый, я ранен!»…
Конверт треугольный в нагрудном кармане
Посмертно подписан горячею алой строкой…
Шары и салюты! И вальсы на старом паркете.
И радость. И песни. И пляски.
Тепло и уютно катаются мамы и дети
В цветастых и модных колясках.
Чтоб сквозь неуютность,
Сквозь тени ушедших навеки,
Сквозь пламя багровых рассветов
И детство, и юность уже ХХI века
Не видели тех эполетов.
Парят в небе стаи. Счастливые лица,
Цветы на открытом окошке.
Я тихо листаю седые страницы,
Сверяясь с грохочущим прошлым…
1975
Вопрос
Приходит время. Наступает зрелость.
Когда же мы опомнимся? Когда
Вновь обретём утраченную смелость,
Чтоб оценить прожитые года?
На праздниках, по планам пятилетним
Учились с детства мы рапортовать.
Что передали нам – двадцатилетним,
Что сами можем мы передавать?
Награды сверху. Снизу только сплетни,
Где правды ото лжи не отличить.
Чему учили нас – тридцатилетних,
Чему мы сами можем научить?
Как научиться? Как расправить плечи?
Как на себя всю боль переложить?
Что нам учить, чтоб больше не калечить
Не нами покалеченную жизнь?
Как ощутить себя из безразличья,
Из скуки, показухи, воровства?
Как отличить гримёрное обличье
От честного прямого естества?
Каким пределом должен быть отмечен
Последний человеческий предел,
Когда палач «партийно обилечен»,
А остальным лишь лагерный удел?
И жизнь опять по бездорожью мчится,
Проносится. В какой вагон вскочить?
Успеть и осознать, и научиться,
Чтоб мы смогли чему-то научить?!
1986 – 1995
Калым по-советски
или сказ о том, как я зарабатывал на кедровом орехе в промысловой бригаде
Я калымил на орехе,
Был в бригаде «лазаком».
Это тот, кто где-то сверху
Бьёт по шишкам кулаком.
Все рисковые ребята,
Не срываясь, не дрожа,
За своё, не за зарплату
Собирали урожай.
Что в итоге? Кто заплатит?
Не могу писать без слёз:
Стоило оно «горбатить»,
Чтобы кинул нас лесхоз.
Оптом сдать? Опять халтура,
В полцены – тонка кишка.
В общем, взял своё натурой —
Три увесистых мешка!
Думал, думал. Тихо, лихо,
Прокручинил все глаза,
Лишь один надёжный выход —
Со стаканом на базар!
Был ли рынок там? Едва ли,
Тот период не пришёл.
Правда, плату собирали
За твой собственный мешок.
Ну, приехал, честь по чести,
Расплатился за такси.
Посмотреть решил на месте,
Чтобы – Боже упаси!
А внутри знакомый шёпот
Ноет, жалобно скуля: —
«Нулевой в торговле опыт
Ты завлаб, не спекулянт.
Ты ж не сможешь торговаться
И на весь базар орать —
Налетай! Созрело, братцы!
Да ещё и деньги брать?
Прекращай замашки эти,
Что для умственных калек.
Вдруг ещё тебя заметит
Кто из вузовских коллег?
То-то шуму будет, сраму,
На весь город продудим…
Может мы на килограммы
Взвесим оптом и сдадим?»
А вокруг лихие дяди
Восхваляют свой товар,
То деньгой его погладят,
То ворожат на навар.
Кто-то с шуткой, кто-то с «матом»,
По команде, как в строю.
Я ж, учёным кандидатом
Всё стеснялся на краю.
Груз сомнений был не долог:
Мой орех! Моим трудом!
И про кедры как биолог
Я же знаю «от» и «до».
В кедре всей природы сила,
Кедр осине – не чета,
Ведь тогда «Анастасию»
Вряд ли кто-нибудь читал.
Тут же развернул беседу,
Дух научный не подвёл,
Презентацию по кедру
Исключительно провёл.
Распродал минут за сорок
Пяти вéдерный мешок,
И полсотни сторублёвок
Заработал, как нашёл!
На зарплату переводом,
Если даже кандидат,
Их бы только за полгода
Через кассу в аккурат.
Средь торгового народа
Быстро я сообразил:
В рынке все дары природы —
Это полный эксклюзив!
От шашлычной дым струился
Ветром свежих перемен.
Вот тогда я и родился,
Как успешный бизнесмен.
август 1987
71-я «ГодовщИна» – ноябрь 1988
Очередной Октябрь стучится в двери
Демократично, гласно, как герой.
Но, что-то остро гложет недоверье,
Ведь сколько было всяких разных «берий»,
А вдруг опять придёт очередной?
Вам аргументы? Их искать не нужно,
Достаточно взглянуть через плечо:
И «ельциных» заплевывают дружно,
И всюду, как и прежде, правит службу
И партократ, и вор, и Лигачев.
Из года в год, навечно, испокону
Крепчает сила главная, одна.
Сама себя поставив вне закона,
Она у нас единственно законна
И нами правит именно она!
Уже восьмой десяток направляет
На благо всех и светлой жизни для.
То с самых умных головы снимает,
То самых глупых бурно восхваляет,
При этом всех нас «искренне любя».
Любить не трудно, лишь бы не накладно,
Призывы, речи, лозунги, аншлаг:
«Вот где-то там за далью неоглядной
Все будут жить престижно и нарядно.
Пока же только нам хватает благ».
И здесь всё справедливо, по заслугам,
Они же слуги, значит это им!
А остальным – полаяться друг с другом,
Подёргать уголь, поразмяться с плугом
И, наконец, построить этот «изм»!
Так и живём в предверье, в обнищании,
Хлебнувши горя, наломавши пик.
И путь наш среди лживых обещаний,
Основанный на массовом сознании,
Всё более походит на тупик.
Октябрь. Культ. Застоя «брежневщúна» —
Вот наших лет советских череда.
Поэтому и слово «годовщина»
От самого великого почина
Писать нам нужно только через «а».
Сибирские тракты
По сибирским далям,
По тюремным сводам
Сколько раз гоняли
Вольницу-свободу.
С площади Сенатской
До сибирских копей
По могилам братским
Сорняки-осоки.
По пыли, по сыри
Только след подковы.
Здесь брела Россия
В кандалах-оковах.
Трактом шла Московским,
Трактом шла Иркутским.
На лаптях-обносках
Капли крови русской.
Приговором быстрым
От особой тройки
Прокатился выстрел
Казематом горьким.
И везут к оврагу
На санях-подводах
Узников Гулага,
Как «врагов народа».
По сибирским трактам,
По болотным гатям
Пропадала правда,
Пропадали братья.
По краям России
Без вины, без меры
Исчезала сила,
Иссекала вера.
Слишком уж ретиво
Вырубали корни.
На засохшей ниве
Не посеешь зёрна…
Во селе, в слободе
Слёзы горькой доли
По былой свободе,
По народной воле…
1987
Авось
Внутри себя мы преспокойно жили,
Привыкли все не думать, а молчать.
Тут нам сполна такое разрешили,
Что мы не знали – нáчать иль начáть?
Когда же и границы отменили
На то, что раньше было не дано,
Тут мы, конечно, стену проломили,
Туда, где Пётр прорубал окно.
Нам МВФ без дураков сулило
Раздать кредиты в разные концы,
Так мы по банкам «баксы» насолили,
Как раньше в «трёхлитровки» огурцы.
Вот был размах! Какие там соленья,
Мы в рынок русской поступью вошли.
За пару лет на душу населенья
По «Мерседесам» Запад обошли!
Тут грянул криз. Нас вычеркнули с драфта,
К рублю большой привесили кирпич.
Сегодня мы все импортные «авто»
Всё больше заправляем под «Москвич».
Но сделан шаг, обратной нет дороги,
Идём вперёд, точней, то вкривь, то вкось.
Когда же перестанут наши ноги
Надеяться на русское «авось»?
Когда ж мозгов утечка обессилит,
И будет здесь творить «и мудр и крепк»,
Чтоб головы оставшихся в России,
Быть перестали вешалкой для «кепк»?
декабрь 1999
Лексик… он
Мы новый имидж претворяем,
И наша речь как «музыкá».
В эфире гордо повторяем
«Велик могучим языкá».
И все слова доступны, внятны,
И «черномудры», и остры.
И всем становится понятно: —
«Был у сестрé, иду к сестры».
Мы с грамотой боролись с детства,
«Упёртым» не было «детствá».
Чтобы облегчить наши «бéдства»,
Нам льготы «нýжны» и «средствá».
Когда же мы в стремленье «ихнем»
Начнём друг друга величать,
То мы таких высот достигнем,
Нам только б «нáчать», чтоб начáть!
И фразы кругло так ложатся,
Слова в них «ложут», не кладут.
Я тоже буду выражаться,
Когда кругом «здесь вам не тут».
Коль тот язык «системасиськи»,
То не поможет логопед,
Ведь очень модно по-российски
Окончить парт.– и юр.– и пед.
И вот тогда уже «де-юре»,
«Де-факто» как-то не в струю,
Так громко гнать по-русски «дуру»,
Что «спикать» хочется в «ду ю».
2000
Горячая точка
ветеранам томского спецназа
Я слышал недавно рассказ ветерана,
Чечни и Афгана горячий букет.
И форте и пьяно, он трезвый, я пьяный,
Но всё без обмана, и орден в руке.
Рождественский вечер. Горящие свечи,
Болгарское «лечо», гранёный стакан
Сегодня не лечит, и словно предтеча
От встречи до встречи щепоть табака.
Военная база. Команда спецназа.
От пули и сглаза потёртый пятак.
За час до приказа будильник, зараза,
Не сбившись ни разу, тик-так, да тик-так.
Как Спарта и Троя, шеренгой и строем
Уходят по трое под крики «Ура!»
Мальчишки – герои на новые роли,
Чужие гастроли не в наших горах.
Горячая точка. Туманная ночка.
Не ждите сыночка к тому рождеству.
Отрывок листочка, последняя строчка,
И алые точки дырявят траву…
И память далече, и тяжесть на плечи,
И струны калечит старлея рука.
Рождественский вечер. Оплывшие свечи.
Осталась от встречи щепоть табака…
февраль 2000
Я не люблю тебя Москва
Я не люблю тебя, Москва.
Не за название столицы,
Не за кремлёвские бойницы
И не за красные слова.
Ещё тебя я не люблю
Не за проспектов суетливость,
Не за старушечью сварливость.
Я это как-нибудь стерплю.
Где старый творческий Арбат?
Где говорливая Тверская?
Был воровской Каретный ряд,
Теперь ты вовсе воровская.
Не по желанью москвичей,
По криминальному указу.
Чтоб замолить твою проказу,
Не хватит по церквям свечей.
Мне так хотелось полюбить
Твою, Москва, былую скромность
И величавую соборность,
И всё, что век не смог сгубить.
Чтоб не остаться «на бобах»
От развевающихся стягов,
И от засилия «варягов»
На твоих княжеских хлебах.
Но не умею, не люблю.
За гонор всех, в тебе осевших,
И как-то сразу обрусевших,
И присосавшихся к рублю.
Моя вселенская тоска,
И боль провинции российской,
От Магадана до Каспийска
Я не люблю тебя, Москва.
И всё же нужно приезжать,
Чтоб до конца не отлучиться
От тех, кто дал мне шанс учиться
Всё понимать, а не брюзжать.
Чтоб никогда не променять
Ни Визбора, ни Окуджаву…
За нелюбовь ко Вседержавной
Прости, о Господи, меня…
февраль 2000
Россия песни создает
с использованием одноименного стихотворения Д.Сухарева, муз. А. Пономаренко
Россия песни создаёт,
А Север песни отбирает.
Но, если Север запоёт,
От песен сердце замирает.
И устремляется в полёт,
Полярный круг в себя вбирая,
Его сиянием играя,
Душа и плачет, и живёт.
В лихие дни моей страны
Под небом пасмурным и синим
Те песни были рождены
Бродягой, пасынком и ссыльным.
Россия, где твои сыны?
Перед невежеством бессильны,
Поэты под крестом могильным,
Без доказательства вины.
Снега бескрайние молчат,
Храня стихи, позор и муки.
Но песни снова зазвучат,
Когда мотив подхватят внуки.
И как начало всех начал
Сольются вновь «азы» и «буки»,
И удивительные звуки
Растопят белую печаль.
И снова Север запоёт.
И снова сердце замирает.
Россия песни создаёт,
А Север песни отбирает…
2001
В селе на трёх дорогах
муз. А. Пономаренко
В селе на трёх дорогах
Всегда имел успех.
Ещё имел он многих,
Случайно и наспех.
Там, прислонясь к избушке,
И лыс, и невысок,
Со старенькой старушкой
Заигрывал дедок.
Но вы его не троньте,
Не вздумайте дерзить.
Он сможет чардаш Монти
Потом изобразить.
Он много лет там прожил,
Там так его тревожил
Ночной «трах-там-там-там»
По грядкам и кустам.
Звучат его аккорды,
Что прихвастнуть не грех.
Поёт он очень гордо
Про секс, про блуд, про грех.
Там Кати, Маши, Людки
Любили всех подряд,
А вышли на минутку
И сразу же в «подряд».
апрель 2001
Давайте, господа, пятидесятники
родившимся в пятидесятых
Мы родились, как Сталина не стало,
Но оттепель ещё не подошла.
Кому-то это – бесконечно мало,
Кому-то – вся история ушла.
Нам говорят: – Ваш год, какая веха?
Ни возраст, ни рубеж, ни юбилей.
Иным для достижения успеха
Хватает и не очень много дней.
Где громко прозвучав, где втихомолку,
В преддверье окончательных побед,
Та перспектива – зубы класть на полку,
Нам не испортит праздничный обед!
Мы на ногах стоим пока что прочно,
Наш опыт не отнять и не забыть.
С Китаем по соседству, это точно,
Нам не престало падчерицей быть.
И выглянув с опаской из «сортира»,
Увидим мы, как наш пример велик:
Вот Герцен, разбудивший четверть мира!
Вот Пушкин! Правда, он не большевик.
Мы обойдём преграды и препоны,
Усилия в один кулак собрав.
И под напором рухнут бастионы —
Всемирный Банк, Минатом и Минздрав!
И станет наш прорыв прочнее, шире,
И скажут в мире – это неспроста.
И достиженья Западной Сибири
Уверенно взойдут на пьедестал!
Давайте ж, господа пятидесятых,
Построим новый двадцать первый век,
И вырастим и бережно, и свято
Страну, где вольно дышит человек!
январь 2002
