Сергей Давидофф
Тюрьмерика

Если Вы думаете, что в американской тюрьме лучше, чем в тюрьмах других стран, – то Вы ошибаетесь. Плохо везде, потому что тюрьма – это лишение свободы. Но так ли все однозначно? Автор рассказывает о своем личном опыте друхгодичного заключения и искренне делится с читателями буднями и радостями в американской тюрьме, которые могут впечатлить как законопослушного гражданина, так и гражданина, «видавшего виды». «Тюрьмерика» – первый роман из трилогии. Следующие книги «Побег из Моргантаун» и «Криминальный монастырь» уже готовятся автором к изданию.

Все работы автора здесь: https://www.facebook.com/thesergeidavidoff https://sergeidavidoff.com

«Кто из вас без греха,

пусть первый бросит в нее камень»

Евангелие от Иоанна

(гл. 8, ст. 7)

Предисловие

Статистика говорит: около 2,3 миллиона заключенных сидят в настоящий момент в тюрьмах США – больше чем в 35 крупнейших европейских странах вместе взятых. Ни одно общество за всю историю цивилизации не лишало свободы такое огромное количество собственных граждан, при том, что эта страна провозглашает себя самой свободной в мире. В США сидят двадцать пять процентов заключенных всего земного шара, учитывая, что население страны составляет всего лишь пять процентов планеты. В 1972 году в Америке было триста тысяч заключенных, а в 2014-ом – уже два миллиона триста тысяч. На два миллиона больше. Двадцать лет тому назад в США было пять частных тюрем, теперь их – сто сорок.

Что произошло за эти двадцать лет? Почему так много народу за решеткой? Частные тюрьмы – одна из самых быстро развивающихся индустрий. Она имеет свои выставки, конференции, вебсайты, интернет каталоги, архитектурные и строительные компании, инвестиционные фонды, свои батальоны тюремной вооруженной охраны. Эта индустрия заинтересована держать людей взаперти, корпорации получают доходы от дешевой рабсилы, – чем выше сроки, тем выше доходы. Статистика преступности в США за последние двадцать лет стабильно идет вниз, между тем количество заключенных растет. Большинство правонарушений в Америке – продажа наркотиков в микроскопических количествах.

Федеральные законы предусматривают пять лет лишения свободы без права досрочного освобождения за хранение пяти грамм крэка (дешевая смесь из кокаина), а за полкило чистого кокаина – срок тоже пять лет. За крэк в сто раз больше. Кокаин принимают в основном белые и средний класс, крэк – черные и латинос. Уровень преступности в США снизился на половину с начала 90-х, тем не менее в тюрьмах сейчас сидят на пятьдесят процентов больше народа. А в частных тюрьмах количество заключенных увеличилось на 1600 процентов. Если рабство законно только по отношению к заключенным, тогда имеет смысл пересадить побольше людей и превратить их легально в рабов. Это не система правосудия, это – бизнес.

Чистилище

Зал суда – атмосфера свободы и официоза. Просторное чистое помещение. Судейский стол на возвышении, герб США внушительный на стенке. В окне – серое озеро.

Ко мне навстречу встал высокий мужчина лет пятидесяти – мой бесплатный адвокат, Мистер Ланелл. Протянул руку, похлопал по плечу и сказал с улыбкой:

– Я знаю, что ты не виноват.

Я выдавил грустную улыбку в ответ… «Может на самом деле сейчас разберутся, оправдают, выпустят, отвезут к моей машине, вернут документы и деньги, свободен мол, извини, брат».

Это было слушание (bond hearing) о возможности выйти под залог пока идет расследование. Высокий худой обвинитель с синяками под глазами усердно доказывал судье, почему меня опасно выпускать. У него была тетрадка и он по пунктам гневно все перечислял: «Тридцать тысяч кэш… Ну кто носит в Америке тридцать тысяч с собой? Только наркодельцы, Ваша светлость… Плюс, у него два паспорта и ничего его не держит в США… Убежит, сто процентов убежит, если отпустим». И он был прав, я бы пешком в Нью-Йорк, лишь бы мне паспорт вернули, а оттуда на самолет и домой. Или в Мексику через забор, в Южную Америку, в леса Амазонки, раствориться среди аборигенов и забыть про тюрьмерику.

Минут двадцать слушание длилось, меня трясло, но я молчал, подсудимому не рекомендуется вякать, да и бесполезно. Затем обратно в наручники, мимолетное прощание с адвокатом.

– Я приду навестить тебя, не переживай, завтра приду, – он меня похлопал по плечу. – Не волнуйся, все будет хорошо.

«Неужели?»

Меня вывели те же два федерала, передали копам и отвезли в тюрьму через дорогу. Там вновь процедура оформления: фото, отпечатки пальцев, оранжевые лохмотья и в чистилище, с кучей только что попавшихся негров.

На стенках там висели два телефона. Арестанты стояли возле них, ожидая очереди поговорить. То был выход в мир, первое заявление о случившемся, просьбы к родным и близким оплатить залог и вызволить из тюрьмы. Драмы разворачивались у этих аппаратов: драки, крики, разборки. На тех, кто слишком долго говорили, начинали орать, затем оттаскивать, те отбивались, «надо найти срочно деньги выйти отсюда!» Иногда вспыхивали короткие драки, тогда вбегали охранники, хватали нарушителей и волокли в карцер.

Часа четыре длились драмы в телефонной клетке. Мне звонить было некому, я сидел на железной холодной скамье… оцепеневший, без мыслей… «Что будет, то будет – выхода отсюда нет».

Наконец, вместе с еще несколькими узниками меня отвели на девятый этаж и поместили в квадратный зал, переполненный людьми в оранжевых тряпках. Они ходили кругами по залу, сидели на железных стульях и полках, некоторые на полу. Было супер шумно, около восьмидесяти несчастных в этом остроге. Помещение двадцать на тридцать, крохотные окошечки в стенках. Выглядываешь на волю и видишь город, здание суда напротив и кусочек озера.

Мне выдали полку номер один, прям у входа, напротив туалета. Надо сказать, что со временем я сортир в тюрьме стал называть: «аэропорт». Шум спускаемой воды напоминал мне звук реактивного самолета на взлетной полосе. Маленький тайфун, а не туалет. И всю ночь народ курсирует мимо меня на этот аэродром туда-сюда, звук взлетной полосы ревет нон-стоп, да и зэки не умолкают. Я моментами отключался и дремал посреди сюрреального кошмара.

В этом чистилище прошел пасхальный уикенд. В понедельник меня перевели на одиннадцатый этаж. Двухярусное помещение, около пятидесяти заключенных. Преимущественно черные, плюс пятеро белых наркоманов.

Поселили в клетку на первом этаже, возле душевых кабинок. Мое место на полу. Твердый пластиковый матрас. Единственный лежак занят ветераном клетки, моим новым сокамерником Джеффом. Негр тридцати восьми лет, коренастый, лысый, набожный. Сидит в четвертый раз за домашнее насилие. Говорит, был легкий аргумент с дамой сердца, она его обматерила. Но это мелочи, афро-американки они такие, темпераментные и голосистые – закон джунглей, кто кого перекричит… но, когда она пульнула в него чугунной сковородкой… чуть-чуть промахнулась, разбила стеллаж и фарфор (бабушкино наследство), тогда Джефф, исключительно в целях самообороны, легонько подтолкнул подружку. Она кувырком вниз по лестнице два пролета, ломает себе три ребра. Ну и башкой о косяк. Кровь, крики, вопли, 911, копы. Джеффа мордой в пол, ботинок на голову, наручники. Пробивают криминальную историю, а он, голубчик, три раза сидел уж за домашний беспредел. И то, что в церковь ходит регулярно, и то что там проповеди читает по субботам, и то что в хоре поет, – ничего не помогло, – в темницу! Семь лет обещают. А, может, меньше. Об этом он молится, вздыхает: «Спасибо, Иисусе… Помоги, Иисус!»

Завтрак тут в четыре утра, обед в десять, ужин в четыре после обеда. И всё. Нет холодильника, куда бы ночью пойти, заглянуть и теряться в размышлениях, что вредно на ночь, а что нет. С четырех после обеда и до четырех утра – пост.

Вызывают на завтрак так: «CHO-OOW¹»! Звонкий щелчок замков, клетки открываются, народ выползает и выстраивается в очередь за похлебкой.

Зал маленький – десять на пятнадцать. Посреди четыре металлических столика с вмонтированными в пол стульями. На них сидят зэки, рубятся в домино и шахматы. Остальные бродят по кругу.

Встретил одного земляка, Дэн зовут, еврей из Одессы. Попал в США трехлетним ребенком. Вначале с трудом вспоминал русские слова, но вскоре стал говорить, правда, с акцентом. Дэну светит много, лет двадцать: за распространение наркотиков, за незаконное хранение оружия, ограбление… двадцать три статьи всего. Полтора года сидит, ждет суда. Переживает заранее, что будет делать, когда выйдет. Ведь у него нет гражданства, только Грин Кард. А преступников (не граждан), после отсидки депортируют.

– Ку-уда? Куда я поеду? У меня там ни-икого нет, – ноет Дэн. – Нико-ого! Все родственники были здесь, но уже умерли. Подруга нашла себе другого… на второй же день как меня посадили, буквально на второй день. А ведь из-за нее я и сел. Друзья… Друзья? Нет никаких, бля, друзей… Были, когда кокс и деньги водились, а как посадили, тут же все забыли, некоторые даже показания против меня давали – крысы, хотели, чтобы им сроки скинули.

Я хожу с ним по кругу, слушаю, киваю… сам не знаю, что мне светит. Адвокат в субботу навестил, как обещал, думал, начнет мне помогать, а он давай выпытывать.

– Расскажи мне всё… Что ты сделал? Откуда у тебя деньги? Паспорта фальшивые? Четыре мобильника… девять симок… Зачем?

– Так я же путешествовал… а в каждой стране свои симки, я их менял. Паспорта легальные. Неужели они не могут проверить? Деньги заработал честно… Налоги, правда, не платил. Но, собирался… – Пытаюсь объяснить, а сам погружаюсь в грустную темную яму, надежды на освобождение испаряются.

– Ты знаешь, тебе светит лет десять. Надо честно мне всё рассказать.

– Десять?! За что?!

– Да. Может даже и пятнадцать. Они считают, что задержали крупного русского хакера и драгдилера. Обвиняют тебя в подделке паспортов и продаже наркотиков.

– Какой хакер! Я даже фотошопом не умею пользоваться. Наркотики?! Откуда? Они что, нашли наркотики?!

– А деньги откуда?

– Это мои деньги, честно заработанные… Я же их в банке хранил… они ведь могут проверить мои банковские счета.

– Проверят, всё проверят. Также они говорят, что ты уклонялся от уплаты налогов.

– Я не уклонялся… Я ведь не в Америке работал, а в Канаде… Что, мне все-равно в Америке надо было налоги платить?

– Конечно… можешь хоть в Тимбакту работать, но, если ты гражданин США, то ты обязан платить дяде Сэму.

Такой примерно разговор при первой встрече с адвокатом. Я рассказал ему подробно своё био, он обещал зайти в понедельник. А пока хожу по кругу в сером блоке, слушая жалобы Дэна, дабы отвлечься от собственных дум. Рад, что есть еще один горемыка из бывшего СССР и рад, что есть с кем поговорить.

– Не увижу белого света, – твердит Дэн. – Не увижу. Я всех предал на воле. Подруга ушла. А мы ведь готовились к свадьбе. Ушла к лучшему другу. А был ли он лучший? Денег мне никто не высылает… Да что там деньги… никто на мои звонки не отвечает.

– Я сам без понятия, что будет, – поддерживаю невеселую беседу. – В тюрьме впервые, никогда даже наручники не примерял… А-а… нет, было один раз. – И я рассказал ему историю: «Ехал я как-то по хайвэю, красивейший закат, солнце оранжевое, большое, ну прям глобус огненный закатывается за горы… Останавливаюсь, камеру на штатив, влезаю на мост и снимаю проносящиеся фуры на фоне красного солнечного диска. Долго, минут тридцать стоял на мосту. Уже темнело. Вдруг, слышу что-то сзади. А хайвэй шумит, не понятно. Поворачиваюсь и вижу: коп стоит, растопырив ноги, целится в меня пушкой и что-то кричит! Не понятно «что» – шумно очень. А он орёт, чтобы я бросил на землю то, что держу в руке. На улице практически темно, шумно. Но каким-то образом я все-таки догадался выбросить штатив. Мне руки за спину – наручники. Ещё несколько машин подъехало, мигалки, сирены, «Рэмбо» поймали. Обыскали, осмотрели штатив и камеру, спросили, что делаю на мосту. Снимаю закат, говорю, для документального фильма. Сняли цепи, сказали, что им позвонили и доложили: снайпер с моста по дальнобойщикам стреляет».

В пятницу приходил опять адвокат. Вызвали, стою в коридоре, жду. Еще несколько черных прибыло. Гуськом по коридору, в лифт, на первый этаж, в грязную клетку, человек двенадцать. Сидим. Сквозь решетку видны свободные люди за толстыми стеклами, общаются по телефону с арестантами. Адвокаты с портфелями ждут своих клиентов.

А вон и Мистер Ланелл появился – спаситель мой, благодетель. Так рад его видеть, почти как Иисуса Христа, только на него надежда.

Вызвали и меня в каморку, цепи сняли. Потираю запястья, оглядываюсь. Мистер Ланелл раскладывает бумаги.

– Не беспокойся, камер нет. Тут конфиденциальные комнаты для адвокатов. Можешь мне всё рассказывать… «всё как есть».

А другие зэки советуют: «ни в коем случае никому ничего не рассказывай, даже адвокату, он ведь назначен государством, он на них работает. Чем больше говоришь, тем выше срок… Всё что ты скажешь – всё используют против тебя». А мне хочется делиться, доказывать, что я не тот, за кого они меня принимают… Как же так? Еду по хайвэю, по самой свободной стране, и вдруг – остановка, обыск, арест, в тюрьму. Всё отобрали – пятнадцать лет сулят.

Грабеж средь бела дня

Двадцать восьмого марта, две тысячи четырнадцатого года, у каждого обитателя нашей планеты были свои проблемы, а я проснулся в четыре утра и пошел в кофейню Старбакс, она открывалась в четыре тридцать. Взял капучино и круассан, сел в кресло, раскрыл ноутбук и время пролетело, не то, чтобы продуктивно, но и без печали, забылся в чтении новостей и приколов.

Была пятница, находился я в городе Колумбус, штата Огайо. План был купить недорогой домик в Кливленде, переделать в студию и там отснять свой фильм, который я планировал вот уже несколько лет. В Лос-Анджелесе аренда дома для съемки обошлась бы мне тысячу долларов в день, а в Огайо – купил себе домик за пять тыщ, переделал в студию и снимай свое кино хоть круглый год. В сумке у меня лежали отложенные на всё это предприятие двадцать восемь тысяч долларов. На двенадцать была назначена встреча с агентом по недвижимости.

Деньги я заработал в Канаде, снимая рекламу про химикаты. И двадцать восемь тысяч, это всё, что осталось после полутора лет скитаний по миру. Сумма была кэш. Три аккуратные пачки новеньких хрустящих долларов. Я их в Лос-Анджелесе в своем банке снял. Агентство обещало десять процентов скидку, если оплачу налом. Тоже хотят меньше налоги платить. А свои собственные налоги я не платил целых семь лет. Все откладывал… на следующий год… на следующий… позже оплачу…

В десять я вышел из кафе. Кливленд в двух часах езды от Колумбуса. Выезжаю на 71-ый, моросит, мерзко, тучки неприветливые. Еду. Вдоль хайвэя, наблюдаю вдруг необычайное количество патрульных машин, штуки четыре насчитал. Потом ещё и ещё. Восемь черных джипов, через каждые два-три км стоят. «Что такое, четыре дня ехал через всю страну, ни одного копа не видел, а тут их столько».

Вдали замечаю очередную черную ментовку, стоит зловеще на обочине. Еду в левом ряду, перестраиваюсь в средний, проезжаю, гляжу в зеркало: да, так и есть, круизер медленно выруливает из засады и следует за мной. Вроде ничё не нарушал, смотрю на спидометр. На всякий случай еду шестьдесят миль в час, коп держится сзади, в левом ряду.

Через минуту таки врубает мигалку. Показываю поворот, пропускаю фуру, пронесшуюся мимо, становлюсь на обочине. Джип за мной, мигалки горят. Коп выходит, достаю документы, открываю левое окно. Он подходит справа, стучит, опускаю форточку.

Белый англосакс, лет сорока пяти, в широкой шляпе, подозрительно просовывает башку, оглядывает салон. Я протягиваю документы.

– Куда едем? – а сам стреляет глазами.

– В Кливленд.

– Что, что?!

– В Кливленд! – показываю рукой вперед.

Он дает мне знак выйти, документы так и не берет. Выхожу, ветер, дождик моросит.

– Куда едем? – кричит, в этот раз громче, хайвэй шумит.

– В Кливленд, – повторяю, а сам начинаю нервничать.

– Зачем в Кливленд? – и оглядывается.

– Дом покупать, – отвечаю.

– Что, что?!

– Дом покупать! – повторяю, погромче.

– Пройди туда, – указывает к своему круизеру, – руки за голову… не бойся, надо тебя обыскать, для твоей же безопасности.

Поднимаю руки, он хлопает по карманам, открывает заднюю дверь джипа.

– Заходи.

Влезаю. Легкий мандраж. За решеткой в кабине спереди вижу: ноутбук на торпеде, рации, гаджеты, два черных автомата воткнуты возле сидений. Подъезжают еще две патрульные машины. Коп открывает дверь:

– У тебя есть что-нибудь нелегальное в машине?

– Нет, нету ничё такого…

– Сознайся, легче будет для всех.

– Ничего нету нелегального, клянусь.

– Полицейская овчарка учуяла наркотики, – говорит коп. – Мы будем обыскивать автомобиль. – И прочитывает мне скороговоркой права и обязанности.

Менты открыли двери бусика, один роется спереди, другой сбоку, третий открыл заднюю дверь, мои чемоданы нараспашку. «Как можно… – думаю, – там же мои личные вещи… и это ведь – самая свободная страна…»

Американский ГУЛАГ

Меня привезли в полицейский участок и стали допрашивать. «Хороший – плохой» полицейский, как учили в академии. Между тем мой вэн разбирается на части. Замечаю через приоткрытую дверь: сняли сиденья, колеса, обшивку, торпеду… «Что происходит»? Вещи разложены на столах, каждая бумажка рассматривается с подозрением. Вижу, копы нашли деньги, пересчитывают, раскладывают по стопочкам.

Подъехала секретная служба, интеллигентного вида типажи, с растопыренными пиджаками. Вооружены, обучены, патриоты, поймали наркодиллера.

Шмон длился около шести часов, а, может, больше, время я не знал, голова болела, постоянно хотелось пить. Нашли документы, два паспорта и несколько симок. Надели наручники, посоветовали не волноваться и не сопротивляться, погрузили в полицейский «Мустанг» и отвезли в тюрьму. По дороге коп расхваливал местную кутузку: «Не переживай, у нас почти что «Хилтон». Многие садятся спецом в тюрьму, когда на улице холод, чтобы перезимовать. Бомж витрину разобьет и три месяца бесплатного жилья и жрачки в нашем мотеле. Тебе понравится».

«Понравится»?

«Мустанг» заехал в темный ангар, ворота сзади опустились. Меня завели в холодное помещение: велкам в тюрьму, никогда не был.

В предбаннике шмон, всю одежду гражданскую снимай, дают блеклые оранжевые тряпки. Затем в приёмную. Стоит телек, парочка торчков пялятся в него, девушка–коп оформляет: отпечатки пальцев, фото, личная инфа. Я в базе. Тоже расхвалила мне тюрьму: «Не волнуйся, тут «Хилтон» – лучшая тюрьма в Огайо. Да какой там Огайо – лучшая в Америке. Отдохнешь».

Заводят меня в клетку, дверь железная за мной – клац! На полу матрасик пластиковый. Прилег, до сих пор не понимаю, что произошло. В приемной дикий крик, выглядываю в оконце: тип, закутанный в одеяло, бьется в истерике, голова в крови. Охрана прибежала, пара тумаков, он упал и замолк. Я лег обратно на матрасик и уснул.

В четыре утра меня разбудили и повели по чистым коридорам. Двери, открывающиеся и запирающиеся за нами, через каждые двадцать шагов. Входим в помещение. Два яруса. Наверху клетки закрытые, внизу народ спит на полу. Мне указали на тюфяк: твое место мол, отдыхай.

Вокруг храпели, стонали, матерились, такие же пленники Американского Гулага. У большинства был отходняк после наркоты или алкоголя.

В пять утра раздался крик: «CHOO-OW»²! Я было задремал, но этот вопль меня выдернул из нирваны, я вскочил. Народ подтягивался к двери, некоторые уже успели заполучить подносы и двигались в свои углы.

Я подошел, взял еду и ретировался на свой матрасик. Рядом сидел молодой негр. Весело спрашивает:

– За что сидишь?

– Пока не знаю, – отвечаю. – А ты?

– Я на probation³ был, меня на трассе менты остановили, обыскали, нашли один грамм крэка, теперь пять лет светит.

– Пять лет? За один грамм?

– Так это не первый раз, я уже сидел, с двенадцати лет. Сначала в детской колонии, потом в Max Security⁴ четыре года.

– Сколько времени в общем ты по тюрьмам?

– Ну… – он подумал, – лет десять.

– А сколько тебе сейчас?

– Двадцать пять.

– Значит, ты на свободе только годика два побыл с тех пор, как посадили по малолетке?

– Да… где-то так…

Он улыбнулся, золотые зубы заблестели, он поглядел на мой пирожок в подносе.

– Будешь?

– Забирай.

Он радостно зацепил десерт, схавал.

– Спасибо.

– Будь здоров, – говорю. – А я вот пока не знаю, за что… Когда мне объяснят?

– Ну, сначала, местный суд по телеку.

– По телеку?

– По монитору… чтобы не заморачиваться в суд возить. Тебе огласят обвинение, сообщат, если под залог выйдешь и во сколько тебе это обойдется.

– У меня все деньги отобрали.

– Сколько?

– Где-то двадцать восемь штук.

Он присвистнул и завистливо обмерил меня взглядом.

– А какая машина была?

– Вэн.

– Ок.

Он съел пирожное, встал.

– Пойду позвоню.

На стенке висели два телефонных аппарата, к ним стояла очередь.

«Мне тоже надо позвонить», – я подумал… «А кому? И как? Денег-то у меня нет. Ничего нет… только оранжевая униформа без карманов. Ни-ичего! А может вернут? Может ошиблись? Разберутся, вызовут: «Эй, Russian, выходи… Извини, все ок… Ты свободен». Может деньги вернут, машину? Там же все мои вещи, документы, компик, они все перерыли… Кто им дал право? Это ведь мое личное имущество… И это – самая свободная страна? Разве такое возможно?» Много мыслей нахлынуло, голова и так побаливала, а тут запульсировало в висках. Я встал, подошел к двери, постучал. Выглянула недружелюбная физиономия охранника – оторвал от компа.

– Чего?

– Таблетку от головной боли, плиз.

– В понедельник, когда медсестра выйдет на работу.

И захлопнул окно.

Fuck.

Я ретировался на свое место, головная боль атакует. Оглядываюсь – вокруг половина народу стонет на полу.