Пора бы мне творческой личностью стать — Стол пыльный сменю на поляну у речки, Верну полонённую офисом стать, Прогревшись спиной у протопленной печки.
Писать буду вместе с дыханьем цветов, Забыв перфоратора нервные стуки, Греметь канонадой эффектных стихов, Внимать небесам, слыша тайные звуки.
Визитки заменит ребяческий свист, Анкеты – нашивка на новой штормовке. Корабликом станет последний прайс-лист. Начнутся за хворостом командировки.
Отброшу регалии, связки ключей, Художнику пропуска в вечность не надо. Душистые травы подменят врачей. Солировать будет на скрипке цикада.
Занудный регламент – корове под хвост, Не требуют рифмы заезженных правил. Бензиновым пробкам – смиренный погост. Мольбы – чтоб Создатель в сердцах не оставил.
На плечах борея
Говорю спокойно, как поэт поэту: Нет на все вопросы главного ответа. Сложно жить достойно, следовать обету, Легче верить слепо в каждую примету, В колее болтаться, громко не сигналя, Плавать дома в ванне, грозных бурь не зная.
Возлюбить непросто, натерпевшись вволю, Размышлять не косно, примириться с болью. Стоит до погоста наиграться ролью, На плечах борея пропитаться солью. Сбросить груз гордыни и грехопаденья, Подготовить душу к чуду воскрешенья.
Поэтическое безумие
Мозг работает, как дизель. Карандаш выводит строки. В скомканной бумаге флигель. Льются чистых рифм потоки.
Десять дней пишу запоем В ореоле вдохновенья. Маршируют строфы строем, Расцветают откровенья.
В поэтическом аврале Чахнет образ деловитый, — Словно на лесоповале, Я работаю небритый.
В куче ложки, чашки, банки, Стол в разводах от заварки. Завтрак – чай и полбуханки, Сутки в бешеной запарке.
Я гарцую на Пегасе, Возбуждённый, аскетичный. Ночью маюсь на матрасе. Взгляд пугает холеричный.
Лезут мысли извиваясь, Словно фарш из мясорубки. Топаю, стучу, ругаюсь, Капитан в закрытой рубке.
Скоро сдамся без закупок, Возвернусь в семью, курьёзный. Двор мести пятнадцать суток — Даст жена мне срок серьёзный.
Не модель
Она, без сомнений, не слишком красива, Не бросят ей вслед ротозеи: «Модель!» Но светится в ней огонёк позитива. Мы ласково делим порою постель.
Податлива, словно кусок пластилина, Не требует роз и коробок конфет. Я с ней не томлюсь у дверей магазина, Не трачу часы на пустой марафет.
Нет глупых претензий и мелких упрёков, Которые портят приятный досуг, На скорую свадьбу настырных намёков — Давно я с другою неверный супруг.
Всегда вдохновенно проходят свиданья, Она отдаётся влеченью сполна. Горячей подруги простые лобзанья Заводят – любовница в сексе умна.
Нет в ней даже маленькой капли гламура, Но плещет задорная, бурная страсть. Ухожено тело, спортивна фигура, Альковные встречи проводим мы всласть.
Готовы друг другу дарить наслажденье, Доставить партнёру приятное – цель. Меня посещает всегда вдохновенье, Когда рядом в койке мадемуазель.
Сквозь годы, летящие шустро, как стаи, Желанной она остаётся вполне. Нас ждут развлечений цветущие маи. Мы будем купаться в жемчужной весне!
Дыханье забвенья
Кострищу души предстоит охлажденье — Почти не осталось для топки идей, Уносит друзей деловое теченье, Не видно в грядущем весёлых гостей.
Стремлений кошель потихоньку пустеет, В нём вместо червонцев – банальная медь. Когорта блудливых желаний редеет, Не радуют вина и вкусная снедь.
Остынет рубин раскалённого сердца, Предстанет щербатым куском кирпича. Во фразах не станет ехидного перца, Не будут обиды терзать, клокоча.
Прожекторы глаз потускнеют спокойно. Уменьшит накал суеты реостат. На снимках предстанет простата достойно. Не выдаст наличность скупой банкомат.
За осенью жизни предзимье седое Придёт, на клюку опираясь годов. Дыханье забвенья пахнёт ледяное, Окутает инеем смертных грехов.
Война с бездушным городом
Недели безликие давят могильной плитой. Не в силах привстать, ползу к выходным на коленях. Ко мне тянет рюмку надёжный товарищ – запой. Держусь пятый день на слипшихся плотно пельменях.
Скрываюсь упорно, последний отважный герой, В прокуренном, переполненном тарой подполье. Отшельник несдавшийся, непримиримый изгой, Воюю без сна, забыв про подруг и застолья.
Не спит Москва-сити. Бездушный враждебный квартал Захватит страну, если я его не разрушу. На поле войны с сатаной я один, маргинал, Вступаю в борьбу за души землян и не трушу.
Бесовские башни отправятся скоро на слом, Не смогут пить соки старинных пятиэтажек. Займу видный пост я, тараном пройдя напролом. Бетонные монстры сдохнут без мэрских поблажек.
Реинкарнация
Он был в прошлой жизни обычным котом, Обласканным, рыжим, пушистым, Обои на кухне драл ночью тайком, Любил на ковре спать ворсистом.
Достойно смотрелся дневной рацион — В еде он не ведал отказа. Вечерний всегда совершал моцион, Не знал понуканий, приказа.
Путь реинкарнаций запутан, непрост, Причудливы метаморфозы. Не ведают души про тихий погост, Зачем на земле симбиозы.
Сейчас его знают плешивым скотом, Вонючим, неряшливым, грубым. Соседи в сердцах обзывают бомжом, Он стал близоруким, беззубым.
Работу давно потерял и друзей, Похож теперь на маргинала, Не пишет в журналы разгромных статей. Былая известность пропала.
На кошек он с завистью чёрной глядит, Мечтая о жизни подобной, Ведь кот обихожен, изнежен и сыт, Свернувшись, спит в позе удобной.
Возможно, судьба, проявив политес, Вернёт ему облик котяры, А может, утратив былой интерес, Оставит в прогнившей хибаре.
Шарлатан
Жизнь сложилась, к несчастью, иначе — Не удался божественный план. Я сквозь годы пришёл к неудаче В отношеньях с людьми, шарлатан.
Разбазарил душевные силы, В сердце выстудил кладезь тепла, Погубил тех, кто были мне милы, Сжёг амурные письма дотла.
Спасайте героев сердца, Достаточно пылкого Данко. Хоть нет дерзновенным конца, Изменчива жизнь-куртизанка.
Сегодняшний яркий кумир — Назавтра терновый изгнанник. Лукав переливчатый мир, В нём каждый – хронический странник.
Лелейте влюблённых сердца, Стучащие, словно куранты. Пусть празднуют два храбреца, Не маются, как арестанты,
В объятьях парят высоко Над грубою прозою века. К финалу стремиться легко. Смириться трудней человеку.
Бессмысленные звёзды
Влюблённость пленяет юных, Пугает финал роковой. Не зная, что делать порой, Отрок в сомненьях чугунных Под звуки гитар подлунных Грустит полнокровной весной.
Когда набухают почки, Безмерно желаний шальных, Восторженный пыл не утих, Мигают поодиночке Подросткам звёздочки-точки, Бессмысленные для других.
На планете Земля
Ссылкой на голой планете Земля Был я наказан – раз набедокурил. Трона лишили, наград, корабля. Первую эру протемпературил,
Жаждал вернуться, ошибки признать… Как это сделаешь без звездолёта?! Начал с годами судьбу принимать, Бросил идею побега-полёта.
Внёс изменения в скудный ландшафт. Сплюснул слегка первозданную сферу. Вывел животных для пущих забав, Ловко устроил скафандр-атмосферу.
Много минуло с тех пор январей, Осточертели мне фауна с флорой. Вылепил я пару бойких людей — Понаслаждаться полнейшей уморой.
Быстро развеялись скучные дни, Мощным фонтаном забили забавы: Я наблюдаю разборки родни, Сколь изощрённо враждуют державы,
То монополиям власть отдаю, То демократию провозглашаю, В созданном мире живу, как в раю, За человечеством вскользь наблюдаю.
Словно мальчишка, наделал дорог, Чтоб запускать поезда, электрички. Для усмиренья придумал острог. Для развлеченья раздал детям спички.
Чаще всего я играю в войну: Создал орудия, армии, танки, Лодки в морскую спустил глубину, Были слоны, колесницы, тачанки.
Нравятся мне легионы бойцов, С флагами грозных полков построенье, Страх первородный зелёных юнцов, Перед атакой верзил вдохновенье.
Аэродромы отстроил, хитрец, Восстановил втихаря космодромы. Власти обидчиков скоро конец — Люди вернут мне родные хоромы.
Вырвутся в космос открытый они — Подлые, злобные, наглые твари. Трон галактический без болтовни Освободят – я вернусь в государи!
Новь
Время сочится меж пальцев. Желание – бросить очаг, Вступить в плеяду скитальцев, Презрев изобилие благ.
Пульс учащённый взывает — Лететь в неизвестную новь, Где штык дороги пронзает Заката венозную кровь.
Сносят мечты меня с места, Лишают покоя весной. Порой становится тесно Двоим на планете одной.
Неприступная
На меня надвигаются рифмы — Многопалубные корабли. Налететь опасаюсь на рифы Не испытанной раньше любви.
Эта томная дама – загадка, Неизведанный остров морской. Добиваюсь её без устатку Утончённой искусной игрой.
Восхитительный форт не сдаётся, Каждый штурм обращается в прах. Беззаботно красотка смеётся, А во мне разрастается страх.
Комплексую, что стал непригоден, Утерял привлекательность, шарм. Докажу – в сексе я бесподобен. Подготовлю надёжный плацдарм,
Чёрный флаг подниму флибустьерский, Проявив бесшабашный кураж, К ней ворвусь обжигающий, дерзкий И пойду сразу на абордаж.
Пресловутая вечность
Снег просыпанной крупой лёг на землю. Я давно с тобой кручину приемлю. Расставания легки, встречи кратки. Дни таблетками летят из облатки.
С неизбежностью потерь примирились, Понимая, что давно отбесились. Плохо видно не вдали, а в газетах. Жизни ритм теперь храним на кассетах.
Годы скуксились кошмарно в мгновенья. Победила седина, без сомненья. Кожа матово, игриво дразнила, Ныне в пятнах возрастных – карта мира.
Из мешка здоровых лет хворей воды Через дыры унесли счастья годы. Поглотил водоворот-скоротечность. Ждёт свиданья пресловутая вечность.
С женою
Любовь восхищает на яхте в порту, На заднем сиденье в роскошном авто, В отеле средь статуй, картин, паспарту. На жёстком диване с женою – не то.
Влечение остро с селянкой в саду, В гримёрке с танцовщицей из варьете, С нагою шатенкой в июльском пруду. С женой ощущенья в алькове – не те.
Интрига пикантна на ласковом море, В конторе с коллегой средь груды бумаг, С гимнасткой фигуристой на тренажёре. С женой после смены рабочей – не так.
Дряхлеть неуместно с губастой девицей, Болячки свои выставлять напоказ С хорошенькой и пышногрудой тупицей. С надёжной женою стареть – в самый раз.
Гидра-подземка
Московской подземки коварная гидра Раскинула щупальца-линии хитро. Глотает меня, недоспавшего, рано, Слюнявит, жуёт и томит неустанно.
Я в пасть отправляюсь её добровольно. Язык-эскалатор несёт самовольно Меня в подземелье, слизнув с турникета. С утра раскисаю комком винегрета,
Летящим в желудок в пригожем вагоне, Расставшись с толпою на ложке-перроне. Размеренно льётся людей биомасса, Здесь все равноценны, нет первого класса.
Во чреве метро тесновато и душно, Соседи глядят исподлобья «радушно». Бегут беспрерывно сосиски-составы, Кишечник-туннель не справляется, право.
Его изнуряют запоры, поломки. Работы в утробе всегда трудоёмки — Ведь надо от лишней избавиться пыли, Вещей, что сограждане в спешке забыли.
Под вечер меня отрыгнут, как обычно, — Для гидры-метро я невкусен привычно. В час пик в молчаливом потоке народа, Помятый, из заднего выйду прохода.
Графитовый идеалист
В пенале искрящейся жизни, Обычный простой карандаш, Веду свою линию к тризне Сквозь смятых бумаг ералаш.
Эффектны чернильные ручки, Фломастеры ярких цветов. Теряюсь в житейской толкучке — На вид непригляден, суров,
Я сер, не светящийся маркер, Не пылок, как броский акрил, Не Вотермен, точно не Паркер, Хотя в штриховании мил.
Со стразами перья гламурны, Богат золотой антураж. Меня дожидается урна — Не вечен простой карандаш.
Пытался писать остроумно, И мной восхищалась пастель. От страсти, порою безумной, Дрожала в экстазе постель.
Ломается грифель мой твёрдый, Осталось немного чертить. Был раньше ретивый, упёртый, Способный дружить и любить.
Сейчас похожу на огрызок — Облуплен, обкусан, худой, Давно не гожусь для расписок, Не хвастаюсь прежней длиной.