Сергей Анатольевич Шаповалов
Русский город Севастополь. Книга третья
Отставка Меншикова
Тотлебен застал Меньшикова за сборами. Ординарец укладывал в огромный дорожный кофр книги. Чемоданы с вещами стояли в готовности у двери. Сам князь застыл у небольшого окошка, заложив руки за спину, и угрюмо взирал на гавань.
– Позвольте, Александр Сергеевич? – спросил Тотлебен.
Меньшиков обернулся, нехотя ответил:
– Проходите, Эдуард Иванович. У вас есть ко мне вопросы?
– Есть, Александр Сергеевич.
– Простите, но я уже не главнокомандующий.
– Я поэтому и пришёл к вам.
– Ах, вот оно что? В таком случае, я полон внимания. Простите, не могу вам предложить чаю. Выезжаю через пять минут.
– Я узнал, что вы сами попросились в отставку. Как же так?
Меньшиков жестом приказал ординарцу удалиться. Тот вышел, плотно прикрыв дверь.
– Даже если и так, – спокойно сказал князь. – Вы, наверное, подумали, что я испугался после поражения под Евпаторией и решил позорно бежать, как это сделал Паскевич из-под Силистрии?
– Простите, но такие мысли вполне могут возникнуть, – согласился Тотлебен.
– Видите ли, Эдуард Иванович, я не гожусь на роль великого полководца. Я всего лишь – чиновник, выполняющий определённые функции. На данный момент моя миссия выполнена. Дальнейшее моё присутствие здесь – бесполезно. А вам пришлют настоящего боевого генерала, князя Горчакова. Чем не герой?
– Я вас не понимаю. Что за функция? Какая миссия? О чем вы? – растерялся Тотлебен.
– Как бы вам всё объяснить кратко и доступно? – задумался Меньшиков. – Вы, Эдуард Иванович, не глупый человек. Я бы даже сказал: один из немногих высших офицеров, которые трезво оценивают события. Мир вскоре рухнет. Не мир – вообще, а наш с вами, привычный, осознанный. Нынче монархии не главенствуют в Европе. Священный Союз остался лишь на бумаге. Старинный дворянский род нынче – так, просто красивая фамилия. А, вот, если у вас акции торговой или промышленной компании, тогда вы в почёте. Миром правит капитал. Понимаете о чем я?
– Простите, я военный…. Капитал…. Вы о деньгах?
– О деньгах, мой дорогой, только не о тех, что вы имеете в виду. Не мелочь в кошельке и не стопка ассигнаций в шкатулке. Капитал – это нечто более глобальное, необъятное и неосязаемое.
– Простите…., – помотал головой Тотлебен.
– Представьте: у вас есть деньги, но деньги не в виде монет, а в виде производства. Капитал – это и есть ваше имущество, которое приносит вам доход. Заводы, мануфактуры, прииски, торговые компании, банки…..
– Ну, предположим…., – несмело согласился Тотлебен.
– Дело в том, что капитал должен постоянно развиваться и расти, иначе он погибнет. Не могу вам доступней объяснить, но такова новая система государств, зарождающихся в Европе. Так вот, развитию этой новой системе мешают империи. Да, да – старые, замшелые, патриархальные империи со своими патриархальными сводами законов и устаревшими традициями.
– Хотите сказать – Россия?
– Россия, Австрия, Турция, – вскоре все они будут перекроены, переработаны и подчинены общему порядку. Взгляните на Англию. Разве в ней правит королева? Нет. Власть давно перешла к кучке богатейших семейств, владеющих заводами и банками. Одна Ост-Индийская компания завладела половиной мира. У неё даже есть своя армия, свой боевой флот. Крупные акционеры Ост-Индийской компании сажают своих представителей в парламенты. По их наказам принимаются законы. Они заказывают войны, они решают: с кем и когда заключать мир ….
– Почему именно Россия подверглась нападению?
– Австрия слишком слаба, что с неё взять? Без того сама развалится. Турция – сами знаете, скоро ей карачун. А Россия большая, сильная и ещё способна огрызаться. Подавление польского и венгерского восстания дало понять новой Европе, что с Россией пора заканчивать. Англия давно хотела из России сделать северную Индию. Ещё в те времена, после смерти императрицы Екатерины, английские негоцианты пытались полностью взять под контроль Петербург, Архангельск, Одессу и Николаев – основные торговые порты России. Император Павел им не позволил. Мало того, он вошёл в союз с Наполеоном. В итоге – убит. Знаете, какой первый указ подписал Александр Благословенный, как только заместил на престоле убитого отца? Он отменил разведывательный поход казаков в Индию. Потеря Индии для Великобритании – почти смерть. Интересная страна эта – Индия, не правда ли? – усмехнулся князь. – Сколько её не грабь, сколько из неё не вывози, а она – живёт. Александр Павлович, царство ему Небесное, хотел дружить с Великобританией. Вроде не глупый был монарх. Как вы считаете?
Тотлебен ничего не успел сказать, а Меншиков продолжал:
– Ему открыли объятия, а потом стравили с Наполеоном, как стравливают боевых петухов. И эта безумная разорительная война велась на деньги английских олигархов. После гибели Наполеона Франция уже никогда не была самостоятельной. Вспомните, как только император Карл укрепил политический фронт и даже сунулся в Алжир, так тут же получил революцию. У власти оказался этот никчёмный Луи-Филипп, вернее, его к власти поставил Лондонский кабинет. Пока он вёл себя тихо и послушно – никому не мешал, но как только посмел сблизиться с Россией и вступить в Священный Союз, тут же был сметён очередной революцией, проведённой на деньги всё того же Лондонского кабинета. Что касается нашего царя, – Александр Павлович вовремя одумался, пока Россия совсем не попала в сети английских банкиров, и сорвался с крючка или подумал, что сорвался. Пытался укреприть Священный Союз и стал угрозой новой Европе. В итоге – его устранили.
– Хотите сказать, что Александра Павловича убили? Нет, этого не может быть!
– Я вас ни в чем не хочу убеждать. Говорю открыто, потому как, ничего не боюсь. К тому же, я знаю немного больше других. Подумайте сами: здоровый мужчина, в полном рассвете сил, никогда не болел, вдруг умирает от какой-то банальной простуды…. По плану Англии, в России должен был возникнуть хаос и безвластие. А после можно было всё прибрать к рукам. Вы не видели тех событий по малости лет, а я прекрасно помню декабрь двадцать пятого. Россия стояла в шаге от пропасти. Мало кто знает: в планы европейских дельцов входило физическое устранение всех Романовых. Да, вы не ослышались – всех, включая малолетних детей. Слава Богу, катастрофы удалось избежать, хотя и цена оказалась огромная, – Россия потеряла гвардию. Однако, медведь ещё силен. Николай Павлович, встав у власти, показал, кто хозяин в Европе. Страх олигархов, как гнойник должен был рано или поздно прорваться. Война была неизбежна. Но где она начнётся? В Польше? В Прибалтике? На наше счастье во Франции занял престол этот пройдохи и интриган – Луи Наполеон. Он хитёр. Английский кабинет хотел его заставить войти в Польшу, воссоединиться в военном союзе с Австрией, Пруссией и окончательно разгромить Россию. Но Наполеон прекрасно разбирается в азартных играх, и сразу понял у кого карты меченные. Он сам ещё тот шулер. Франции не нужна Австрия, не нужна Польша. Республике интересней захватить Северную Африку. Однако его всё же заставили выступить против России, пообещав кусок этой вожделенной Северной Африки в награду.
– Так, всё было рассчитано? – начал соображать Тотлебен.
– Именно! Любое развитие ситуации неизбежно должно было закончиться войной. И её необходимо было отвести подальше от жизненных центров России. Представляете, что бы произошло, если бы французский и английский десант высадился где-нибудь в Риге? Или Наполеон, как и его незабвенный дядя, попёр бы через Пруссию в Польшу? Любая война – это огромные затраты. В ту войну с Наполеоном нам помогал деньгами английский промышленный капитал. На этот раз, он поддерживает наших противников. А за нашей спиной – никого.
Я был направлен в Константинополь и успешно обвёл вокруг пальца болвана Пальмерстона. Союзники готовы были вторгнуться в Придунайские княжества, а оттуда идти вглубь России. В то же время рассчитывали ударить по Кавказу. Мощная военно-морская группировка должна была атаковать Петербург. Но в это время Нахимов, под носом у англичан сжёг турецкий флот, не потеряв ни одного корабля. А на Кавказе Бебутов показал, что Анатолийская армия ни на что не способна. Вот тут Великобритания и клюнула на приманку. Решили, что надо обязательно уничтожить нашу военно-морскую базу на Чёрном море.
– Погодите, погодите…. Севастополь – это приманка?
Меньшиков ненадолго замолчал. Не дав ответа, сказал:
– Вы, Эдуард Иванович, останетесь в памяти народной героем, как и Корнилов, Истомин, Хрулёв, Нахимов, да много ещё кто. А представьте, каково мне было принимать решения, заранее зная, что потомки будут меня проклинать, как труса и предателя?
– Однако мне не понятны ваши действия. Можно же было разгромить армию союзников при высадке. Но вы позволили им закрепиться. А после – это странное поражение на Альме. Мы могли выстоять. Осенью нам ничего не стоило разгромить базу в Балаклаве. И после бури, когда позиции противника были залиты водой, а их флот потрепало….. Много раз могли хотя бы снять осаду с Севастополя….
– Дорогой мой Эдуард Иванович. Я заманил армию союзников сюда, в Богом забытый уголок, чтобы удержать её здесь как можно дольше. Заставить зимовать, а лондонских толстосумов тратить побольше денег на эту безумную войну. Как думаете, кто устроил пожар военных складов в Варне? Недовольные болгары? Как бы ни так! Я эту операцию готовил больше месяца. Знаете, сколько Европа потратила денег на войну? Все улицы Севастополя можно выстелить ковром из золотых гиней. В Лондоне не дураки сидят. Если бы я сразу нанёс поражение противнику, денежные мешки решили бы, что воевать в Крыму невыгодно.
– И тогда?
– Тогда они обрушились бы всей силой на Кронштадт. А уж если бои начались бы под Петербургом, уверяю вас, Австрия с Пруссией тут же захотели бы урвать и себе кусок России. Фердинанд через месяц оказался бы под Витебском. Обиженная Персия сразу бы захотела вернуть потерянные земли. Кавказскую армию изолировали, и она не продержалась и месяца. Как не жаль мне Севастополь, но он стал жертвой. Героической жертвой, приняв удар на себя. Скажу вам больше: это я приказал не уничтожать магазины с хлебов в Евпатории, чтобы захватчики почувствовали себя победителями. Они были уверенны, что легко разобьют меня за две недели. Видите, я вам объяснил, в чём заключалась моя миссия: заманить лучшие армии мира на этот покинутый богом клочок земли и удерживать, пока не истощатся кошельки их хозяев.
– Но сколько продлиться война?
– Недолго. Не забывайте, что мы воюем не с монархиями, не с государствами, а с кошельками. И как только владельцы этих кошельков убедятся, что данное предприятие приносит невосполнимые убытки, а перспективы невыгодны, я вас уверяю, – войне сразу настанет конец.
– Так ли это? – усомнился Тотлебен.
– Поставьте себя на место рачительного хозяина. Подсчитайте убытки, и прикиньте прибыль. Я вам подскажу кое-какие цифры. Перевозка морем из английского порта одного солдата, предположим, в Австралию – в другой конец света, стоит порядка сорока пяти – пятидесяти фунтов стерлингов; сюда, в Крым – обходится более двадцати пяти. Но сравните путь до Сиднея и до Балаклавы: раза в три короче. Ядро отлитое в Англии доставить к Севастополю стоит в восемьдесят раз дороже, чем к Кронштадту. При каких условиях вы бы ввязались в эту авантюру? Да только в том случае, если она принесёт колоссальную прибыль. Деньги! Я повторяю вам: на войну нужны огромные средства. Но эти средства должны потом окупиться. А мы с вами сделали всё, чтобы они не окупились.
– С их кошельками понятно. А мы? У нас у самих скоро закончатся средства?
– А наш капитал – это солдаты. Другого у нас нет, – с сожалением развёл руками Меньшиков. – Наш солдат голодный, в рваной шинельке, в стоптанных сапогах. Но пока он жив – он непобедим. И стойкость его не измеришь никакой монетой.
– Сколько же нам ещё предстоит держаться? Как понять, что скоро всё закончится?
– Пока не будет взят Карс, – уверенно ответил Меньшиков. – Как только возникнет угроза удара на Константинополь со стороны Кавказа, война окончательно потеряет смысл. Не думайте, что я озвучиваю фантазии, в которые хочу верить. У меня повсюду свои люди. Даже среди высших чинов турецкой армии.
– Но почему вы не хотите дождаться конца здесь? Я прекрасно знаю князя Горчакова. Он не выдержит. Он сдаст Севастополь.
– Невозможно мне здесь остаться. Я получаю тревожные письма из Петербурга. Краббе пишет, что у меня в столице появилось много противников: Нессельроде, Киселёв, Ливен и прочие; к ним присоединился военный министр. Многие офицеры нынче приезжают в Севастополь не воевать, а побыв, получить награды – и вновь в Петербург хвастаться орденами. С такими я обхожусь жёстко и немедля отсылаю обратно. Так они прбывают в Петербург и поносят меня последними словами. Придумывают небылицы. Ден и Попов распустили сплетни по всем салонам, что я не умею обращаться с войсками. Передо мной враг замёрзший, голодный и ни на что не способный, а я не могу его взять голыми руками. Старый дурень Паскевич требует, собрать комиссию для расследования моих преступных действий. Вот так-то. Опасаюсь, чтобы эти полудурки не развязали какой-нибудь новой военной компании. Им же из Петербурга виднее. Один неверный шаг – и Россия погибла. И уверяю вас, с Горчаковым или без него, Севастополь, в любом случае, падёт.
– Но как вы можете это утверждать?
– Расскажу вам один странный случай, о котором мне написал тот же Краббе. В Инженерном училище под десятью замками, в секретном зале был сооружён подробный макет севастопольских укреплений по вашим описаниям, дорогой Тотлебен. И вдруг царю доносят, что при попустительстве коменданта замка, генерала фон Фельдмана, двое неизвестных лиц легко проникли в секретную комнату за десятью печатями и сделали зарисовки с макета. Понимаете, что это? В генеральном штабе завелись предатели. Нас с вами предали! Отечество предали! И даже сам государь не в силах их найти и наказать. Так что, никакой разницы, кто будет командовать фронтом: я или князь Горчаков. Мы уже проиграли, но проиграли малой кровью. Севастополь – это далеко не Петербург и даже не Москва. А далее всё будет завесить не от нас, а от Кавказской армии и от наших дипломатов. А моя карта уже отыграна здесь, но я нужен в другом месте.
– Спасибо за откровения, – сказал Тотлебен.
– Да, и прошу вас, Эдуард Иванович, – сказал напоследок Меньшиков. – Не распространяйтесь о том, что я вам здесь наговорил. Меньше слухов – крепче оборона.
– Ещё один вопрос, – попросил Тотлебен.
– Да, конечно, – устало произнес Меньшиков.
– Я хорошо знаю государя. И вы прекрасно его знаете. Он упрям и честолюбив. Уверен: Николай Павлович не позволит сдать Севастополь.
– Не хочу вас разочаровывать, а, тем более, пугать, Эдуард Иванович, но мир будет заключён другим государем.
– Простите, не совсем уверен, что понял вас правильно. Вернее, совсем не понял…. Каким, другим?
– Мне пора, извините! – решительно сказал князь, дав понять, что он больше не намерен продолжать беседу.
– Но погодите…..
– Додумывайте сами. Больше я вам ничего сказать не могу. Прощайте. Береги вас Бог, Эдуард Иванович.
Редуты
Нахимов через адъютанта передал просьбу Тотлебену утром посетить Малахов курган. Адмирал и полковник встретились у Корниловского бастиона на рассвете. Нахимов повёл Тотлебена к оборонительной башне. Погода стояла морозная и облачная. Ночью прошёл сильный снегопад. Матросы очищали орудийные дворики. Солдаты укрепляли бруствер. Вражеские батареи стреляли редко и не точно.
– Что-то заметили неладное, Павел Степанович? – спросил полковник.
– После полуночи ко мне привели троих перебежчиков, – начал рассказывать Нахимов. – Они оказались офицерами из венгров. Нанялись в иностранный легион. Их обещали отправить в Алжир, но прислали сюда. Бедняги помёрзли здесь недельку, поголодали, да решили покончить с войной. Но не в том суть. Перебежчики рассказали мне кое-что интересное.
Они прошли к батарее Жерве, откуда открывался вид на вражеские позиции. Хмурое небо низко нависло над Сапун-горой. Временами небесная пелена разрывалась, и выглядывало зимнее неяркое солнце. Впереди лежала глубокая Килен-балка. На возвышенностях среди снежного покрова виднелись грязно-жёлтые полосы взрытой земли. Островками темнели батареи с черными амбразурами. Иногда какая-нибудь амбразура озарялась вспышкой. Островок батареи окутывало дымом.
– Так, что вам рассказали эти венгры? – напомнил Тотлебен.
– В начале февраля проходил военный совет. Обсуждалась очень важная тема: нашим друзьям не терпится взять Севастополь.
– Так, это и понятно. Что они ещё могут обсуждать? – не удивился Тотлебен.
– В Лондоне и в Париже поднимается волна недовольства. Обещали закончить войну за две недели и победоносно промаршировать до Петербурга, а застряли уже на полгода. Банкиры пригрозили прекратить финансирование армии.
– Ну, хоть одна хорошая новость!
– Наполеон приказал своему генерал-адъютанту Ниелю срочно прибыть в Крым и навести порядок. Ниель возглавил французский осадный корпус и поддержал новый план вашего давнего знакомого генерала-инженера Бергойна.
– В чем он заключается?
– Первоначально союзники хотели захватить четвёртый и третий бастионы, а оттуда продвигаться в город. Нынче они разработали новую стратегию. Им нужен курган, на котором мы с вами стоим. Вон, посмотрите: они открыли от Сапун-горы параллель. Соорудили уже две батареи. Их огонь будет направлен на Корниловский бастион. Под их прикрытием рассчитывают подвести сюда траншеи.
Нахимов предложил Тотлебену свою оптическую трубу. Полковник приник к окуляру. Увидел, как на той стороне рабочие ставят туры, готовя гнезда под орудия. На белом снегу к траншеям чёрной извилистой цепочкой ползли турецкие солдаты, несли мешки с землёй, доски, фашины…..
– Как быстро они продвинутся? И можно ли их остановить? – задал вопрос Нахимов. – Если французы поставят брешь-батарею за Килен-балкой против кургана, то нам придётся туго. Да и гавань попадёт в зону обстрела. Что думаете, Эдуард Иванович?
Тотлебен внимательно оглядел лощину перед курганом, холмы, овраги.
– А если нам самим вынести на ту сторону Килен-балки батареи? – предложил он. – Построить редут или лучше – два. И вон, правее холм. Надо и там закрепиться.
– Смело, но рискованно, – неодобрительно покачал головой Нахимов. – Позиция будет под постоянным обстрелом.
– Так, у нас вся линия под постоянным обстрелом, – возразил Тотлебен. – Но иного выхода я не вижу. Вылазки в этом направлении делать бесполезно. Местность открытая, простреливается. Туда охотники смогут пройти ночью скрытно, а как обратно пойдут через Килен-балку, половину перебьют. Надо закрепляться на той стороне. А как вы иначе вражеским работам помешаете?
– Согласен с вами, – подумав, сказал Нахимов. – Что ж, предлагаю доложить о нашем решении заместителю командующего.
Штаб генерала Остен-Сакена находился в Николаевской батарее. Низкие кирпичные своды. Большие круглые чугунные печи в ряд. Маленькие оконца по одну стену, по другую – полукруглые амбразуры, закрытые деревянными щитами. Адъютант доложил, что генерал Остен-Сакен совершает утреннюю молитву, и просил какое-то время его не беспокоить.
– Подождём, – согласился Нахимов.
– Не желаете чаю? – предложил адъютант. – Самовар только закипел.
– Не откажемся, – поблагодарил Тотлебен.
Вскоре появился сам генерал. Остен–Сакену перевалило за шестьдесят, и он выглядел на все свои годы. По-стариковски медлительный, с рассеянным взглядом. Под глазами мешки. Седые волосы на висках зачёсаны вперёд. Небольшие усы. Круглые очки в медной оправе. Он выслушал Тотлебена и Нахимова молча, не перебивая, после нерешительно сказал:
– Я не могу отдать приказ на столь опасное дело. Давайте дождёмся приезда главнокомандующего, князя Горчакова.
– Поймите, Дмитрий Ерофеевич, – втолковывал ему Тотлебен. – Нам нельзя ждать. Скоро противник начнёт закладывать вторую параллель и устанавливать демонтирные батареи.
– Но как же без командующего? – растерянно отвечал Остен-Сакен. – Вы хотите, чтобы я взял на себя ответственность? А если дело не выйдет?
– У нас нет иного решения, – настаивал Нахимов. – Если вы не отдадите приказ, я готов брать ответственность на себя. Потеря Корниловского бастиона равносильна потери города.
– Но, дайте, хотя бы, я напишу Меньшикову в Симферополь, – начал выдумывать генерал.
– Меньшиков отстранён, – напомнил Тотлебен.
– Всё равно, он подскажет мудрое решение. Хотя бы – так, – упрямился Остен-Сакен.
– Хорошо, пишите, – вынужден был согласиться Нахимов, – Только, большая просьба, Дмитрий Ерофеевич: о нашем плане никто не должен знать. Не дай бог противник хоть как-то пронюхает, – успеха не ждите.
Тотлебен и Нахимов вышли из штаба злые и расстроенные.
– Будем ждать ответа Меньшикова? – безнадёжно спросил Тотлебен.
– Не намерен! – твёрдо ответил Нахимов. – Меньшиков! Где он? В Симферополе? В тёплой постели? Наслаждается жизнью? А нам с вами здесь умирать! Готовьте всё необходимое.
***
Штабс-капитан Тидебель полз впереди, вжимаясь в камни. Павел следом. Мокрый снег вперемежку с глиной налипал комьями на шинель. Руки закоченели. Колени и локти промокли. Наконец преодолели крутой склон Килен-балки и выбрались на плато. Здесь произрастал низкий колючий кустарник, в котором прятались пластуны.
– Ну, шо, вашбродие, осваивайтесь, – сказал тихо пластун. – Токмо головы шибко не высовывайте. Стрелки, они вон, тут рядом, саженей четыреста будет.
– Спасибо, – коротко кивнул штабс-капитан. Поманил Павла. – Как настроение, поручик?
– Как будто вывалялся в грязной луже, – ответил Павел, доставая из-за пазухи тактический блокнот в толстой кожаной обложке и пару карандашей.
– Погодите, – остановил его Тидебель. – Сперва покурим. – Он достал металлическую папиросницу. – Не желаете? – протянул Павлу.
– Спасибо! – поблагодарил Павел, пытаясь удержать папироску в дрожащих, окоченевших пальцах. – Ка они у вас ещё сухие?
– Смекалка, – добродушно усмехнулся капитан.
Табак у капитана был крепким, аж горло драл. Дымок от него сизый. Тут же по кустам зашуршали пули.
– Вашбродие, – недовольно покачал головой пластун. – Слезайте ниже. Дыму от вас, как с печной трубы.
Павел с капитаном тут же сползли в овражек.
Павлу очень нравился Тидебель. Высокий, подтянутый, добродушный. Узнав, что Павел, заканчивал Инженерное училище, сразу же объявил, что видит в нем товарища. Сам учился в Инженерном, потом год преподавал там же. Генерала Кречена? Конечно помнил, но только полковником. Смелости Тидебелю не занимать. Служил адъютантом у самого Шиндлера. Потом под началом генерала Хрущёва. За храбрость награждён золотым оружием, но нисколько этим не кичился. Павла принимал, как равного, нет, скорее, как младшего брата.
Покурив, принялись осматривать местность, все так же, ползая на брюхе или прячась в кустах. Потом за камнями штабс-капитан Тидебель чертил планы в блокноте, а Павел ему подсказывал. Нередко вражеские стрелки замечали их и пытались подстрелить. Тут же пластуны сбивали им прицел.
К полудню съёмки местности были закончены, и Павел со штабс-капитаном вернулись в город.
***
К вечеру с Северной стороны на баржах подвезли туры, мешки и инструмент. Сгрузили все в Троицкой балке. Пустые баржи поставили в Килен-бухту и через них соорудили мост для удобного сообщения с Корабельной стороной. Пароходы «Владимир», Херсонес» и «Громоносец» встали в Килен-бухте для прикрытия работ артиллерийским огнём.
Как только начало темнеть, и перестрелка на линии поутихла, генерал Хрущёв двинул в ротных колоннах Волынский полк по сапёрной дороге. Дойдя до места за Килен-балкой, первый батальон рассыпался в цепь и затаился. Остальные два батальона встали за цепью в атакующих колоннах.
Следом двинулись через Килен-балку три батальона Селенгинского полка, неся с собой туры и инструмент. Все происходило тихо, быстро и в полном молчании. У четвёртого бастиона в это время завязалась перестрелка. Охотники Волынского полка устроил отвлекающую вылазку.
Поднявшись на место будущего редута, солдаты приступили к работам. Штабс-капитан Тидебель указывал, где надо вкапываться, а где возводить бруствер. Павел помогал ему. Слой земли оказался тонким, а под ним скальный грунт. Пришлось усиленно поработать кирками. Шесть рот копали ров, две роты ставили габионы, ещё две роты заложили траншею. Остальные подносили туры, фашины, мешки. Старались не шуметь и не разговаривать. С вражеской параллели постреливали на стук кирок. Как только пули начинали жужжать и петь вокруг рабочих, тут же все затихали и ложились на землю. Вскоре вновь брались за инструмент. Со стороны противника пытались подкрасться разведчики, но натыкались на пластунов. В темноте вспыхивали короткие схватки, лязг металла, вскрики, несколько выстрелов – и вновь всё тихо.
К утру поставили туры на контрэскарпе и наполнили их землёй. Перед редутом выкопали ложементы для стрелков. Утром Павел отвёл рабочих на второй бастион. В это время за спиной разгоралась жаркая перестрелка. Враг поздно заметил новые укрепления. На смену по мосту через Килен-балку спешили солдаты Селингинского полка.
В следующую ночь Павел вновь привёл солдат на работы. Туры уже стояли в два ряда, присыпанные землёй. Надо было оборудовать площадки под орудия, устроить банкеты для стрелков и вырыть пороховой погреб. Вражеские штуцерные неистовствовали. Но рабочие были прикрыты, а наши пластуны отвечали метко из ложементов.
Вскоре подошёл штабс-капитан Тидебель с ещё одной ротой. Ночь выдалась безлунная. Приходилось работать в полной темноте. Вдруг впереди подняли тревогу. Участилась ружейная стрельба. Неожиданно справа зазвучали французские команды и шум боя. Зуавы прорвались к работам, их тут же встретили в штыки. Генерал Хрущёв вовремя подоспел с резервом. Французов погнали обратно к траншеям. Павел с двумя солдатами подполз почти вплотную к французским окопам и подпалил фальшфейеры. Тут же из Килен-бухты начали бить пароходы по позициям противника. Сражение вспыхнуло нешуточное. Французы наседали. Их отбивали, гнали обратно, потом сами отступали под напором свежих вражеских сил. С нашей стороны подходило подкрепление. Опять кидались на французов, сходились с ними в штыки. Расцеплялись. Устраивали перестрелку и опять – в штыки.
***
Среди ночи затрещала частая ружейная пальба. Александр выбежал на палубу. На баке собрались все офицеры во главе с капитаном Бутаковым. Влево от Сапун-горы, между Георгиевской и Килен-балкой полыхала огненная линия.
– Никак, работы наши штурмуют перед Малаховым, – сказал Бутаков. – Боцман! Боевая тревога!
Александр спустился к машине. По телеграфу получил команду «Малый вперёд!» Вновь высунулся на палубу. «Владимир» шёл к Корабельной стороне, шипя и шлёпая по воде лопастями. Бутаков пытался подобраться, как можно ближе к берегу. Комендоры заряжали орудия. Пальба впереди стихала, вновь разгоралась. Слышалось «Урррааа!»
Подойдя к удобному месту, застопорили машину и сбросили якоря. Сквозь разорванные облака проглянула луна, озаряя поле боя. Кровавыми огоньками вспыхнули фальшфейеры, обозначая цель. Две серые стенки напирали друг на друга, сталкивались, смешивались, расходились. Слышались крики, стоны, лязг металла, и опять частая дробь ружейных выстрелов. Фальшфейеры разгорелись ярче. В их свете был различим строй синих французских мундиров и строй наших серых шинелей. Две живые стены редели, колебались, кидались друг на друга.
Пароход вздрогнул, посылая заряд в неприятеля. Рядом заговорили орудия «Херсонеса» и «Громоносца». Описывая огненные дуги, бомбы точно падали во французские колонны. Вспышки разрывов озарили сражение. Раздалось протяжное «Урррааа!». Синие мундиры отхлынули назад, а серые шинели стали на них напирать.
Вскоре всё смолкло, лишь иногда трещали выстрелы. Вдруг ожили батареи на Зелёной горке, засыпая наши новый редут снарядами. Им тут же ответили с бастионов.
– Пошла потеха! – весело крикнул с мостика Бутаков. – Заряжай ядрами по Зелёной горке!
***
К рассвету канонада замолкла. Туман нехотя растворялся, открывая поле, усеянное телами. Слышались стоны раненых. Двое пластунов змеями ползли средь низкого голого кустарника, волоча за собой офицера в окровавленной шинели. Скатились с ним в ров. Офицер вскрикнул. Павел со своим отделением сапёров подобрали раненых из редута и понесли их ко второму бастиону. Сам он вёл пехотного юнкера. Его саданули штыком в бок. Юнкер лёгкий, худой. Лицо мальчишеское, бледное. Иногда у него срывался стон, но он крепился. Всё повторял:
– Жив ведь! Выдержал! – и улыбка играла на его обескровленных губах.
– Молчите, – требовал от него Павел. – Силы зря теряете.
На бастионе юнкера уложили на носилки.
– Спасибо вам огромное, поручик, – сказал он, перед тем, как его унесли. – Я обязательно напишу матушке, как вы меня спасали.
– С Богом. Выздоравливайте, – пожелал ему Павел.
– Да, уж, – натужно вздохнул рядом ефрейтор Козлов. – Вряд ли он выживет. Эх, жаль мальчишку.
– Ну, зачем ты так? – воскликнул в отчаянье Павел. Ему очень хотелось, чтобы хоть этот юнкер остался жив. Без того народу полегло без счёта. Хотя бы у этого мальчишки была бы надежда. Выписался бы из госпиталя, приехал на родину героем, встретился с матушкой….. У Павла всё в душе заныло. Неужели и он умрёт?
– А я что? – обиделся Козлов. – На то Бог есть.
Над вражескими позициями показался белый флаг, требуя перемирие. В ответ над нашим редутом подняли такой же. Солдаты встали в цепь. Появились носилки.
Павел поднялся на банкету. Смотрел, как собирают тела.
– Чего, братцы, мож сходим, с французами потолкуем? – предложил один из стрелков.
– Брось, – отмахнулся другой. – Что с ними нонче толковать – они злые, по зубам получили.
– Смирно! – раздался звонкий голос сигнальщика. И тут же у дальних орудий грохнуло: «Урррааа!».
Все повскакивали, принялись поправлять одежду. Павел соскочил с банкеты посмотреть, что там твориться? Мимо орудий, в окружении многочисленной свиты, на бастион шли великие князья Михаил и Николай. На мундирах ни пылинки. Шнуры золочённые. Сапоги блестели. Как-то не вписывались их новенькие приталенные мундиры с золочёными висюльками в грязную, кровавую картину бастиона. Унтеры тут же выстроили солдат.
– От имени батюшки-царя, огромное вам спасибо! – воскликнул великий князь Михаил.
Тут же весь бастион гаркнул «Рады стараться!» и трижды – ура! ура! урраааа!
Почему-то у Павла не возникло никакой радости в душе при виде царских детей. Зачем они здесь? – подумал он. – Толку от них? Вон, какие холёные, чистенькие. И свита такая же. А нет! Среди свиты выделялись местные офицеры: серые лица, серые шинели, стоптанные сапоги….
