Сергей Анатольевич Шаповалов
Дорогами илархов. Книга вторая. Персидский поход
– Разве я смею врать? Так что, все твои грехи перед Артемидой я беру на себя. Танцуй!
– Хорошо! – Томирис резко встала. – Я не смею отказывать тому, кого избрала Аргинпаса.
– Ты будешь плясать с щитом? – поинтересовался ученый Каллисфен. – Я где-то читал, что амазонки танцуют перед алтарем Артемиды с щитами.
– Нет. Пусть мне дадут два меча.
– Не дозволяй ей, Александр, – воскликнул Неарх. – Она уже искалечила немало народу, – показал он свою подвязанную руку.
– Пусть принесут! – разрешил гегемон.
Томирис вынула заколки и распустила волосы. Локоны черными змейками заструились по плечам, укрыли спину и грудь до самых колен.
– Как она прекрасна! – запричитали ваятели.
– Подайте скорее дощечки и уголь! – потребовали художники.
Томирис принесли два ксифоса.
– Нет, – отвергла их девушка. – Дайте мне кривые махайры.
Ей дали короткие мечи с изогнутыми широкими клинками. Томирис воздела руки с клинками вверх и, как Таис, отбила такт. Музыканты заиграли, а девушка закружилась, раскинув руки с оружием в стороны. Она выскочила в центр и принялась вертеть клинками, так, что едва удавалось проследить за рисунком танца. Она почти припадала к земле, высоко выпрыгивала. Хитон и волосы развивались, как крылья у птицы. Клинки со свистом рассекали воздух. Все замерли, открыв рты. Мальчишка-прислужник проходил с амфорой, наполненной маслом. Томирис метнулась к нему и ударила в сосуд. Кувшин разлетелся. Мальчишка вскрикнул и бросился бежать. Томирис окунула клинки в лужу разлившегося масла, поднесла к факелу. Мечи запылали. Она понеслась по кругу, кружась в бешенном ритме.
– Уймите ее! – закричали ошалевшие гости, вскакивая и бросаясь прочь.
Пылающие клинки проносились рядом с их лицами, горящие капли разлетались во все стороны. Чуть не дошло дело до паники. Но Томирис пронеслась огненным смерчем по кругу, упала на одно колено перед Александром, вонзив шипящие клинки глубоко в землю. Таис взвизгнула. Гефестион уронил недопитую чашу.
Танец окончился в полной тишине. Томирис села на свое место и быстрыми ловкими движениями заплела косу.
– Парменион, – тихо позвал Александр старого полководца. – Она тебе напомнила кого-нибудь?
– Да. Она похожа. Очень похожа. Конечно не лицом, но та же страсть, тот же безумный блеск в глазах. Только тогда Олимпиада танцевала с факелами. Твой отец потерял разум и воспылал к ней неземной страстью.
– О ком он говорит? – осторожно спросила Таис, – О твоей матери?
– Да. Парменион вместе с моим отцом Филиппом ездил на переговоры в Эпир, где отец впервые увидел двенадцатилетнюю Олимпиаду.
– Неужели, ты тоже сражен это дикаркой, – хитро улыбнулась Таис.
– Но я же не Филипп, – гордо возразил гегемон. – Я – Александр и ненавижу историю Эдипа21.
Юный Агенор, тот, кому Томирис расцарапала лицо, порывался встать, но товарищи его одергивали.
– В чем твоя печаль, Агенор? – заметил возню Александр.
– Ответь мне, гегемон: почему амазонка сидит рядом с тобой? – обижено спросил юнец заплетающим языком. – С тобой рядом Таис, прекраснейшая из женщин, да еще и Ипполита.
– Так, чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы амазонка села рядом со мной.
– Ох, не надо было бы ему давать неразбавленного вина, – покачал головой Парменион.
– Пусть она сядет со мной! – требовал пьяный юноша.
Исмен напрягся. Фидар приподнялся и недовольно поглядел на крикуна.
– Я его сейчас убью, – зло прошептал Исмен.
– А достоин ли ты ее присутствия? – спросил Александр.
– Я взял ее в плен. Она – моя добыча! – не унимался юноша, несмотря на то, что товарищи вокруг уже грубо просили его сесть и заткнуться.
– А мне рассказали другое, – усмехнулся Александр. – Это она тебя с коня сбросила. Да на твоем лице все написано.
– Я хочу ее взять в жены, – кричал он уже под хохот друзей. – Я ей отдам все: дом, мое состояние – все!
– Сердце забыл, – напомнил Александр.
– Вот же, молокосос, не ведает, что несет, – сплюнул Гефестион. – Услышал бы его отец.
Исмен попытался встать и кинуться на пьяного Агенора. Томирис тут же схватила его и усадила обратно.
– Я сама разберусь. – Она встала. – Хочешь меня?
– Да!
Все тут же смолкли.
Томирис смело подошла к Агенору, гордая и красивая.
– Удержишь мою руку – я твоя до самой смерти.
– Удержу! – он, шатаясь, быстро подошел к ней и схватил своей лапищей ее тонкую ладонь. – Попробуй, вырвись.
– Не буду, – спокойно пообещала Томирис. – Но это еще не все.
– Что же тогда?
– Фидар, – обернулась к аорсу девушка. – Ты знаешь наши обычаи. Помоги.
– О, нет! – закатил глаза Фидар. – Так и знал, что она этого потребует.
– Что за обряд? – с нескрываемым интересом спросил Александр. – Ты его проходил?
– Да. Было дело. Так албаны испытывают мужчин, – нехотя поднялся аорс.
– Мы хотим увидеть! – тут же загалдели философы.
– Нужен большой кратер с водой, – приказал Фидар.
Слуги принесли медную чашу с двумя ручками. Они удерживали ее на весу, а Томирис опустила сцепленные руки, свою и Агенора, в воду.
– И все? – хохотнул юноша.
– Нет еще, – на лице Томирис появилась змеиная улыбка.
Фидар вынул из стойки на столбе два пылающих факела и сунул их под днище кратера.
Агенор начал трезветь. Все забыли про угощение, вино и с интересом ждали развязки. Вскоре над кратером взвился пар. Агенор побагровел. Губы его затряслись. Томирис же стояла спокойно. Наконец, юноша не выдержал и с криком выдернул руку из кипятка.
– Не удержал! – холодно усмехнулась Томирис и спокойно покинула праздник под восхищенные овации собравшихся.
Исмен вскочил, подлетел к юноше и крепко врезал кулаком ему в челюсть. Тот грохнулся, перевернув блюда с фруктами, расплескав вино. Исмен побежал вслед за Томирис.
– Ах, ты! – Агенор схватил меч и хотел броситься вслед за ним. Железная клешня Фидара остановила его. Аорс вырвал клинок и отбросил юнца назад.
– Вот это девушка! – покачал головой Птолемей.
– Я начинаю верить, что она дочь Артемиды, – подхватил Неарх. – Я даже горжусь, что ранен ее стрелой.
– Надо же, – поддержал их Гефестион. – А Аристотель нам говорил об амазонках: они – всего лишь выдумки Геродота. Вот она – живая.
– Послушайте меня! – громко сказал Александр, обведя грозным взглядом воинов. – Если кто еще посмеет задеть эту маленькую пантеру, – будет иметь дело со мной.
– Александр, что ты говоришь? – зашипел на него Парменион. – Кому ты это говоришь? Твои воины прошли за тобой полмира! Неужели девчонка тебе дороже гетайров?
– Нет, Парменион. Я просто не хочу, чтобы моих отважных друзей позорила эта маленькая кошечка. А ты, Агенор, за свой длинный язык, будешь неделю мыть лошадей вместе с конюхами.
– Прости, гегемон, – взмолился юноша. – Не наказывай меня так жестоко.
– Надо было следить за своими словами или терпеть кипяток. Бери пример с амазонки: она следит за языком, и стойко перенесла испытание. А ты – опозорился. И опозорил не только себя, но и своих товарищей. Сорвите с него пояс, – приказал он телохранителям. – Пусть носит недоуздок, пока не осознает до конца своего поступка.
Исмен нашел девушку возле шатра Уархага. Лекарь смазал ошпаренную руку маслом и перевязал чистой тряпочкой.
– Больно? – спросил Исмен.
– Немного.
– Я его убью!
– Поклянись мне, – потребовала Томирис.
– В чем?
– Что не тронешь его.
– Но…
– Клянись! – настаивала она.
– Клянусь, – буркнул Исмен. – Почему ты его защищаешь?
– Не будь таким же глупым, как тот пьяный мальчишка.
– Извини, – тут же остыл Исмен.
– Подожди меня. Я сейчас переоденусь.
Она юркнула в шатер. Вскоре появилась вновь. Стерла с лица краску, сбросила тонкую одежду, пахнущую лавандовым маслом. Предстала вновь в своей кожаной куртке, с боевым поясом и в анаксиридах.
– Сможешь сопроводить меня?
– Куда? Уже глухая ночь.
– Посмотри, какая луна, – показала она на холодный яркий шар, зависший в черном звездном небе. – Мне надо очиститься перед Аргинпасой. Полнолунье – самое подходящее время.
Они поднимались высоко в горы, пока лошади не начали храпеть от натуги.
– Здесь, – решила Томирис, указав на скальный уступ, посеребренный лунным светом. – Жди меня, – попросила она, спрыгнула на землю и поднялась на уступ.
Вскоре запылало яркое пламя костра. Исмен старался не смотреть, но голова сама так и поворачивалась. Ничего не было прекрасней и загадочней. Лунный холодный свет, всполохи огня и юное обнаженное тело Томирис, ее распущенные волосы… Она танцевала, изящно изгибаясь и взмахивая руками, словно птица, плавно кружилась, тянулась к луне, становясь на цыпочки.
Вскоре Томирис спустилась, судорожно поправляя куртку. Тело ее дрожало от холода. Лицо спокойное, сосредоточенное.
– Тебя простила Аргинпаса? – спросил Исмен.
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Я ничего не почувствовала.
Они сели на коней и поехали обратно. Но перед самым лагерем Томирис свернула в сторону.
– Куда мы? – окликнул ее Исмен.
– Езжай за мной. Я познакомлю тебя с чудесной женщиной.
– Зачем?
Томирис ничего не ответила.
Они остановились возле большого шатра, вход в который охранял недремлющий страж. Он поклонился Томирис, пропуская ее.
– Госпожа Барсина, разреши войти, – спросила она.
– Входи, – ответил тихий мягкий голос. – Только не шуми. Дети спят.
– Я не одна. Со мной брат, – предупредила Томирис. – Позволишь ему узреть тебя?
– Пусть и он войдет.
Исмен окунулся в уютный полумрак. Чуть теплился огонек масляной лампадки. Приятно пахло ароматным маслом и свежим хлебом. На ковре сидела женщина. Голову ее укрывала тяжелая головная накидка. Исмен едва мог разглядеть красивое лицо со строгими тонкими чертами.
– Здоровья и силы тебе, юный воин, – первой поприветствовала она его.
– Пусть охраняет тебя Ахура Мазда, – ответил Исмен.
– Садись, воин, и ты садись, красавица. Я вас сейчас накормлю.
– Мы только что с пира, – оправдывалась Томирис.
– Да что вы там ели, – всплеснула она руками. – Что могут приготовить армейские повара? Полусырое мясо, да подгнившие фрукты. Я вас угощу творогом с медом и лепешками, замешанными на молоке.
– Твои слуги вернулись? – поинтересовалась Томирис.
– Только служанка, что присматривает за детьми. Остальные, наверное, удрали вместе с армией. Да еще евнух старый. Его вы у входа встретили.
– А где служанка? – Томирис поглядела по сторонам.
– Спит вместе с детьми, – кивнула Барсина на дальний угол шатра, где в груде подушек угадывались человеческие тела и слышалось ровное посапывание. – Она, бедняжка, так перепугалась, завидев македонян, что еле успокоилась. Чуть дар речи не потеряла.
Пока Исмен и Томирис с удовольствием уплетали сладкий творог, женщина смотрела на них ласково, по-матерински, качала головой и вздыхала:
– Что же это с миром творится? Дети воюют наравне со взрослыми. Как Ахура Мазда допускает такое?
Когда серебряные тарелки опустели, женщина налила им из тонкого керамического кувшина по кружке молока.
– Расскажите о Галикарнасе, – попросила она. – Как вы сражались под предводительством моего супруга Мемнона.
Томирис принялась живо описывать дни героической осады. Исмен не встревал, лишь иногда кивком подтверждал слова Томирис. Его постепенно разморило, и он стал клевать носом.
– Погоди, – остановила Томирис Барсина. – Твой брат совсем утомился.
Исмен почувствовал, как нежные горячие руки укладывают его на мягкую подушку, ослабляют пояс. Ему в полусне показалось, что это мама. Он чуть не позвал ее. Вовремя опомнился. Попросил, еле шевеля губами:
– Мне надо в полночь заступать на стражу.
– Я разбужу тебя. Поспи, – донеслось до него откуда-то издалека. – Ох, мальчик, мальчик, зачем ты так рано надел боевой пояс.
– Госпожа, а почему Александр разозлился на Клита? – спросила Томирис. – Он так побледнел, увидев тебя. Чего испугался? Или это – страшная тайна?
– Не меня он испугался, – грустно усмехнулась Барсина. – Себя испугался.
– Расскажи. Все останется во мне.
– Ох, какая ты любопытная, – пожурила ее Барсина. – Но тайны никакой нет. Все и без того знают нашу историю. Началась она давно. Мой отец Артабаз происходил из рода Ахеминидов по матери. Кшатра Ох отдал ему в правление благодатную Фригию. Во время восстания сатрапов мой отец был одним из организаторов путча. Но Афины, которые подбивали сатрапов на восстание, снабжали их наемниками, предали в самый ответственный момент. Мой отец вынужден был бежать в Пеллу, под покровительство Филиппа. Мне еще не исполнилось одиннадцати лет, когда я попала в Македонию. Моя мама к тому времени умерла, а отец взял в жены сестру двух братьев-родосцев: Ментора и Мемнона. Я воспитывалась при дворе Филиппа. Получила хорошее образование. Тогда Пеллу частенько посещали известные люди. Филипп пытался возвысить Македонию не только с помощью громких военных побед, но и с помощью меценатства. Он приглашал знаменитых ученых, ваятелей, архитекторов. Добился, чтобы Аристотель обучал отпрысков знати.
– И ты там познакомилась с Александром? – не терпелось Томирис.
– Он был задиристым, вихрастым мальчишкой. Но я не воспринимала его всерьез. Александр на семь лет младше меня.
– Ты была очень красивой. Правда?
– Ох, девочка моя, убереги тебя Аргинпаса от зависти и красоты, – так говорят в Персии. Красота для женщин иногда становится проклятьем. Многие знатные юноши теряли голову, увидев меня. Чуть до кровавых схваток не доходило. А местные красавицы относились с ненавистью ко мне. Даже Олимпиада косо смотрела в мою сторону. Да тут еще однажды ночью ко мне в покои пробрался юный Александр и пылко признался в любви. Ему тогда едва исполнилось тринадцать.
– А ты? Ой, прости, что спрашиваю о таком, – спохватилась Томирис.
– А что я могла ему ответить? Я, взрослая девушка и тринадцатилетний мальчишка. К тому же, меня отец уже обещал Ментору. Конечно же, я отвергла пылкого юнца, возможно, сделала это немного грубо. Тогда он убежал в горы. Его искали три дня. Переполошили все окрестные села. Нашли его в лачуге пастуха высоко в горах. Он не сказал о причине своего бегства. Только я знала, и Олимпиада догадывалась: уж очень она проницательная женщина.
–А что потом?
– Ментор отправился в Персию, на свой страх и риск, упал к ногам каштры Оха и покаялся. Правитель принял его, а в наказание поручил невыполнимую задачу: подчинить взбунтовавшийся Айгюптос. Ментр смог погасить пожар восстания и вернул южные земли Персидской империи, тем самым выпросив прощение себе, брату Мемнону и моему отцу. Нам позволили вернуться на родину. За это отец отдал меня в жены полководцу Ментору. Я родила ему сына, после дочери. Но он умер через два года после нашего союза, едва увидев малышку. Мемнон очень любил старшего брата, и после его смерти взял меня в жены, а его детей назвал своими. Но и с ним мне недолго суждено было прожить. Однажды финикийский купец принес тайное послание: кусок пергамента, на котором было выведено размашисто всего несколько слов: «Жди! Я иду за тобой!» Я сразу догадалась, от кого послание. Македоняне вторглись в наши земли, началась война. Мемнон просил у Дараявуша пост главнокомандующего. Но правителя отговаривали его советники. Они говорили, что нельзя доверять эллинам. Но после разгрома сатрапов под Гранникой, Дараявуш все же назначил Мемнона командующим, однако, с условием, что я, его жена и дети должны отправиться в Вавилон, в залог его преданности. После гибели Мемнона, Дараявуш позволил мне остаться в его гареме. Возможно, хотел отдать в жены какому-нибудь высокому вельможе, а может, сам надеялся обладать мной… И вот, я здесь, ожидаю своей дальнейшей участи.
– Барсина, – тихо произнес у входа детский голос. – Ты не спишь?
– Заходи, – разрешила Барсина.
Легкими шажками прокралась в темноте невысокая хрупкая девочка.
– Ой! – воскликнула она. – Ты не одна?
– Присаживайся, не бойся, – успокоила ее Барсина. – Это моя подруга из племени амазонок. Она твоего возраста. Зовут ее Томирис.
– Хранит тебя Ахура Мазда, – поздоровалась девочка, опускаясь на ковер. – А я дочь правителя, Сатира. Но мама запретила называться дочерью кшатры. Теперь мы – пленницы. – Вдруг она всхлипнула: – Барсина. Мне страшно. Что с нами будет?
– Не плачь. Успокойся, – мягко утешала ее женщина, гладя по голове. – Доверься судьбе. Что предначертано Ахурой Маздой, то нас и ждет. Пока Александр благосклонен к нам. Видишь, какую стражу приставил, – кивнула она в сторону Томирис.
– Я не дам тебя в обиду, – пообещала Томирис. – Меня саму хотели убить. Но видишь, я жива и нахожусь в свите Александра.
– А это кто? – Девочка наклонилась над Исменом. – Какой красивый юноша.
– Он – мой брат.
– У него необычное лицо. Он не из Персии, и на эллина не похож.
– Сатира, не хорошо так пристально разглядывать спящих, – мягко укорила ее Барсина. – Пусть воин отдыхает. Ему скоро в дозор.
– Ой, извини.
Нежная, теплая ладонь коснулась лба.
– Воин, вставай. Уже полночь.
Исмен еле разлепил глаза. Ужасно не хотелось вставать! Он давно уже не спал так сладко.
– Поднимайся, мальчик, – уговаривала его нежно Барсина. – Я приготовила тебе лепешки с сыром: вдруг есть захочешь. Во флягу налила воду с соком.
– Спасибо, – смущенно пробурчал Исмен.
Барсина наполнила небольшой медный тазик водой и сама умыла Исмену лицо, вытерла мягким полотенцем. Потом подала кружку молока.
– Я очень благодарен тебе за гостеприимство.
– Не стоит.
– А где Томирис? – спохватился Исмен.
– Вон она, спит. Подругу себе новую нашла, Сатиру. Шептались, шептались, так вобнимку и уснули.
– Еще раз, благодарю тебя за заботу.
Исмен направился к выходу.
– Осторожней, – предупредила его Барсина. – Там пес какой-то лохматый приблудился. Улегся перед входом, на всех рычит, даже евнух мой боится к нему приблизиться.
– Это – Репейник. Лучшего стража не найти.
У самого выхода Исмен оглянулся. Язычок пламени еле тлел над светильником. Женщина сидела на ковре и печально смотрела ему в след. Рядом спали две девочки, обнявшись. Почудилось… Да, точно так… когда он был маленький, мама поднимала его перед рассветом, чтобы он шел помогать отцу. Исмен не помнил точно, но ему казалось, что именно так сидела мама, а рядом, точно так же спали сестры. Сердце больно сжалось. Глаза заволокла слеза.
Исмен вышел в ночь. Огромная луна висела в безоблачном небе. Темный бугорок поднялся и завилял хвостом.
– Охраняй! – приказал Исмен, и Репейник вновь улегся у порога.
Он запрыгнул на Цырда и поехал к военному лагерю.
Из шатра правителя Персии раздавался густой храп. Гости перепились и спали вповалку. Но Александра и его телохранителей в шатре не было.
– Где гегемон? – спросил он у гоплита, стоявшего на страже.
Тот указал на небольшой шатер, внутри которого трепетал огонек светильника. Из шатра выскочила женщина и быстро прошла мимо Исмена, злобно шепча:
– Ну, постой же, старый лис Парменион. Я тебе припомню…
Исмен узнал знаменитую гетеру из Афин. Он наткнулся на соматофилака, дремавшего стоя в карауле. Отпустил его спать, сам встал на страже.
В шатре спорили Парменион и Александр.
– Почему ты вечно лезешь в мои личные дела? – возмущался гегемон.
– Потому что у тебя их нет. Ты не пастух и не пахарь, чтобы иметь жизнь отдельную от дел государственных. Ты – правитель Македонии и автократ Коринфского союза. Забавы с гетерами, пусть даже со знаменитыми, – для простых смертных. Но ты – сын бога!
– Чего ты от меня хочешь?
– Не я, – вся Македония. Стране нужен наследник. Ты уничтожил почти всех из рода Аргеадов. Мы на войне. Смерть кругом. Вспомни, недавно ты чуть не умер, и даже не от оружия врага, а от простуды. А если с тобой… О Громовержец, я даже подумать такое не смею!
– И кого ты прочишь мне в жены? Неужели вызовешь из Македонии дочерей знатных домов?
– Барсина.
– Нет! – в ужасе воскликнул Александр.
– Да! Ты же ее до сих пор любишь. Из-за нее перед походом ты отверг все предложения. Как только Олимпиада не уговаривала тебя жениться.
– Что скажут мои друзья?
– Скажут, что нет во всей Персии женщины красивее и образованней. Она воспитывалась при дворе Филиппа. Она почти наша.
– Но у нее было двое мужей…
– Что с того? Нам нужна не правительница, нам нужен наследник. Пусть родит от тебя мальчика, потом можешь собрать себе хоть целый гарем из красавиц и развлекаться с ними.
– Я подумаю, – сдался Александр.
– Но не долго. Дарий еще не побежден.
Они замолчали.
– Эй, стражник, – крикнул Парменион. – Подай нам вина.
Исмен вошел в шатер с кувшином.
– Порази меня Зевс! – удивленно воскликнул Парменион. – Все не мог припомнить, где я мог видеть этого мальчишку. Не тебя ли я встречал под Галикарнасом? Точно! Это же скиф Мемнона.
– Теперь он мой соматофилак.
– Вот, как! – покачал головой Парменион. – Он настоящий герой. Мемнон ценил его.
– А мне он принес послание от Филиппа.
– Ах, вот он каков, посланник из царства теней. Слышал я эту историю от прорицателя Аристандра. – Старик сделал пару глотков, поставил кубок на стол. Поднялся. – Не буду мешать гегемону отдыхать. Позволь уйти.
– Иди, – разрешил Александр.
Как только Парменион вышел, Александр в гневе швырнул свой кубок вслед и зло прошипел:
– Как же он надоел!
Кубок отлетел от полога и стукнул по голове спящего Гефестиона. Тот вскочил.
– Тревога? Моего коня…
– Спи, – одернул его Александр. Гефестион вновь повалился на пол и тут же захрапел.
– Помоги мне, – попросил гегемон.
Исмен размотал ремешки и снял с рук Александра боевые кожаные браслеты, усиленные медными пластинами.
– Барсина! Барсина… – бубнил он с нарастающей злобой. – Проклятая Барсина.
– Не говори так о ней, гегемон, – не сдержался Исмен. – Она очень добрая, и никому не делала зла.
– Что? – он с удивлением заглянул в лицо мальчика. – Откуда ты ее знаешь?
– Я только что был у нее в шатре, – признался Исмен. – Томирис приставлена к ней в охрану.
– И тебя она очаровала? Чем же?
– Мне показалось, буквально на миг, что я в родном становище, в шатре отца, а она, – голос его дрогнул, – напомнила мне маму.
Александр оторопел. Долго молчал.
– Твоя мать умерла? – несмело спросил он.
– Да. Она ждет меня там, в благодатных степях Папая вместе с сестрами и младшим братом. И отец там же…
– Ты ее очень любил?
– Как можно не любить мать? – удивился такому глупому вопросу Исмен.
– Ты прав, – согласился гегемон. – Мать – самое дорогое, что есть у нас на земле. Но ты бы мог любить мать, которая вечно плетет интриги при дворе, натравливает одних родственников на других, постоянно говорит тебе: что надо делать, что не надо, этого приблизить, а этого – казнить. Почему казнить? Мне так нашептала змея. Что за дурацкие подозрения! По ее требованию я убил всех, кто мог претендовать на трон Македонии. Всех! Аминту, Карана, двух братьев из рода Линкестидов… Она требовала убить их, дабы мне не мешали единолично править Македонией. Любил бы ты такую мать? После убийства Филиппа она послала его молодой жене в подарок, как ты думаешь, что? Кувшин с отравленным вином, кинжал и прочный кожаный пояс. Юная Клеопатра спросила у посланника: зачем? Он ответил: Великая правительница позволяет тебе самой выбрать смерть. Можешь выпить яду или зарезать себя. Если не в силах, могу помочь тебе удавиться. А потом лично явилась к ней. Увидев девушку живой, гневно закричала: – Ты еще не сдохла? Бедная Клеопатра чуть не теряла рассудок от страха. – Пощади, – взмолилась она. – У меня на руках ребенок Филиппа. – Тогда Олимпиада приказала придушить ребенка. Охранники свернули шею младенцу прямо на руках у матери, а потом и саму Клеопатру всунули в петлю. И как, по-твоему: даже после этого я должен любить мать?
– Да! – не раздумывая, ответил Исмен. – Она дала тебе жизнь. И она тебя сделала таким, каким ты сейчас есть.
– Я ее люблю, – тихо согласился Александр, положив тяжелую ладонь на плечо Исмена. – Только мне приходится слишком дорого платить за те девять месяцев, что я провел в ее чреве. Налей мне еще зелье Диониса.
Исмен подобрал кубок, налил из кувшина красное терпкое вино, подал гегемону.
– А отца своего ты любил? – спросил Александр, пригубив.
– Да. Он был глава рода и погиб в бою, защищая становище.
– Красивая смерть! А моего прирезал собственный охранник, на свадьбе сестры. Глупая смерть для великого человека.
– Но он же тебя обучал владеть оружием, впервые посадил на коня, брал на охоту…
– Нет. Ничему он меня не учил. Филипп был правителем. У него вечно находились важные дела. Важнее, чем я. Он вечно пропадал в походах и на охоте, а когда появлялся в Пелле, устраивал многодневные пьянки с гетайрами. Меня воспитывали наставники: Леонид и Лисимах. Леонид – грубый неотесанный мужлан, родственник матери из Эпира. Он читал с трудом, не разбирался ни в музыке, ни в поэзии, но был исполнителен и упрям. «Сделай из мальчика воина», – требовал от него отец, и Леонид старался, как мог. Я голодал. Представляешь, сын правителя частенько ложился спать с пустым животом. «Лучший завтрак, – твердил мой наставник, – это ночной поход, а лучший ужин – скудный завтрак». Простые охранники питались лучше, чем я.
– Но почему ты не пожаловался отцу? – удивился Исмен.
– Жаловаться! На наставника! Опозорить себя! За кого ты меня считаешь? Как я, сын правителя и воина, мог жаловаться?
– Прости, гегемон, я еще плохо разбираюсь в ваших нравах.
– Такие наши нравы. Даже если бы я пожаловался отцу, он бы велел меня наказать за слабость. Мать все понимала. Пока мы с наставником занимались вечерней гимнастикой, она тайком прокрадывалась в мои покои и прятала в укромных местах сладкие пирожки или лепешки с сыром и медом. Но Леонида не так-то просто было обвести. Он по едва уловимому запаху ароматных масел чуял, что в комнате побывала Олимпиада. Наставник переворачивал все вверх дном, находил сладости и выкидывал в окно. Меня спасал Парменион. Он был лучшим другом Филиппа. Мужественный, стойкий Парменион. Когда он возвращался из похода, то прежде всего спешил с докладом к Филиппу, а после отбирал меня у Леонида и вел к себе домой, где я мог нормально поесть и отдохнуть хотя бы денек.
– А Филипп был хорошим воином? – осторожно спросил Исмен.
– Еще бы. Он был больше, чем воин. Он – гегемон. Представляешь, какая ему досталась страна. Еще в юности снискал доверие правителя Передикки. Македонии угрожали иллирийцы. Передикка решил их наказать и на полях Линкестиды понес жестокое поражение. Более четырех тысяч убитых македонян. Сам Передикка погиб. Иллирийцы захватили горные пастбища. С севера напали пэоны, а с востока готовились вторгнуться фракийские племена. Гибель Македонии казалась неизбежной.
– Так твой отец не был наследным правителем?
– Нет. Трон по праву принадлежал сыну Передикке, Аминту. Но тому едва исполнилось шесть лет. Что он мог сделать? Как защитить страну? Афины хотели уничтожить Македонию, как государство. Они потребовали, чтобы опекуном малолетнего Аминты стал Филипп. Дело в том, что отца, как представителя рода Аргеадов отправили заложником в Афины. Там он воспитывался и постигал воинские науки. Ох, как же ошиблись в нем граждане великого города! Надо признать гений Филиппа, как политика. Он щедро одаривал врагов золотом, начисто опустошив казну, раздавал обещания, которые никогда не выполнял, но спас Македонию. А потом, когда все поверили ему, узрев в нем покорного робкого льстеца и успокоились, Филип принялся создавать крепкую армию. И из кого? Из простых пастухов! Из ремесленников. Нищих бродяг ловил и ставил под копье. И ему удалось. Мои победы – отчасти его заслуга. Моя армия – часть его армии.
– Ты все же его любишь.
– Не знаю. Как можно любить человека, которого почти не знал, и который частенько забывал, что у него есть сын. Если бы ты его видел: невысокий, кривоногий, одноглазый…, но женщин любил без меры. Что не поход – то новая жена. Аудата из Иллирии, Филина из Фиссалии, Никесиполида, оттуда же, Меда из Фракии, Фила из Элемонтии, моя мать: Олимпиада из Эпира и последняя – Клеопатра. Все молоденькие, красивые. Но он долго с ними не церемонился. Как только они ему надоедали, он кричал при всех «Уходи!», что обозначало полный разрыв. Каждый мальчик мечтает походить на отца, а я не хотел… Но Филипп не мой отец. Мне рассказала мать, что в их первую брачную ночь Филиппа принесли друзья вусмерть пьяного кинули к ней на ложе. Он не то, что совершить супружеские обязанности, даже пошевелиться не мог, до того нажрался. Олимпиада сильно перепугалась. Представь себе шестнадцатилетнюю девчонку впервые наедине с пьяным мужланом. Но она еще больше испугалась, когда в эту ночь над Пеллой разразилась небывалая гроза. Молнии ослепляли. Гром сотрясал стены так, что казалось, дома рухнут. И одна из молний Зевса ударила ей во чрево. Так я был зачат, зачат от Громовержца. Все! – устало произнес Александр. – Я хочу спать. Постели мне плащ. И вытолкай Гефестиона из шатра, иначе его храп не даст мне уснуть.
– Можно тебя попросить? – сказал Исмен, укладывая гегемона.
– Проси.
– Не причиняй зла Барсине. Лучше вымести гнев на мне.
– Как я могу ей причинить зло, – скупо улыбнулся Александр. – Открою тайну только тебе. Я влюблен в нее с десяти лет. Когда она покинула Пеллу, дал слово, что не прикоснусь ни к одной женщине, пока вновь не увижу ее.
* * *
С утренней зарей Исмена сменил другой Соматофилак. Мальчик разыскал шатер Уархага. Перед шатром спали Фидар и Колобуд. Репейника рядом не было, значит, пес все еще охраняет покой Барсины. Исмен втиснулся между воинами, укрылся с головой плащом и тут же уснул.
Его растолкал Уархаг:
– Вставай скорее!
Исмен вскочил на ноги.
– Что случилось?
– Только что соматофилак прибегал. Гегемон хочет тебя видеть.
Исмен бегом направился к шатру правителя. Охрана пропустила его. В шатре стоял ужасный запах перегара и немытых тел. Собрались командиры отрядов и галдели, решая какой-то важный вопрос.
… – Надо догнать Дария, пока он не оправился и не собрал новые силы, – требовательно предлагал Парменион.
– У нас не прикрыт тыл, – возражал ему Неарх. – Афины опять затеяли двойную игру. Финикийский флот того и гляди высадит десант в Ионии. Тогда мы лишимся всех своих побед.
– Пойми же: схватив Дария, мы поставим Персию на колени, – уверял его Парменион.
– Не поставим, – не соглашался Птолемей. – Есть еще сатрап Фарнабаз. Уж он посильнее Дария. Наверняка, сам думает его прирезать и встать у власти.
– До чего же вы упрямые, – твердил Парменион. – После падения Суз и Вавилона, нам никто не будет страшен.
Александр молча и внимательно слушал перепалку, сидя на походном троне Дария.
– Так мы не придем к единому мнению, – сказал Гефестион. – Последнее и решающее слово за гегемоном.
Все замолчали и обратили взоры к Александру.
– Утром, пока вы отходили от похмелья, я принимал послов Дария.
Раздались удивленные возгласы.
