Сергей Алексеев
Дива

Борута на ходу сочинил себе биографию, заявив, что отбывал срок не по уголовной статье, а за убеждения, мол, занимался нетрадиционными видами лечения. В общем, прикинулся страдальцем, был произведен в академики Академии народного целительства и они со Шлопаком начали обследование всех проклятых мест на Пижме. Это для людей несведущих, темных и ортодоксальных места бывают таковыми, а для специалистов по паранормальным явлениям они кладезь знаний, объект для изучения. Почти год два академика ездили по району и вставали лагерем возле гнилых болот, мертвых омутов, лысых гор и там, где по преданию жили колдуны или совершались чудеса, произведенные нечистой силой. В частности искали место, где стояла деревня Дор: по преданию там жили одни кудесники, волшебники и чародеи. Однако никто даже примерного расположения ее не помнил, посылали на одно из топких болот, дескать, этот самый Дор ушел в трясину вместе с жителями.

Академики ездили по всей Пижме, замеряли поля самодельными приборами, проводили испытания со своими и чужими тонкими телами и энергиями, занимались лозоходством. И выявили много аномальных зон, вместе с приглашенными телевизионщиками сняли несколько передач, прославивших Пижму чуть ли не на весь мир. Однако везде находили только следы нечистой силы, признаки ее воздействия на природу, загадочные явления, но ни одного лешего, ни русалок с кикиморами, ни ведьм так и не обнаружили. Все проклятые места взяли под надзор, в том числе, и видеокамер, а сами занялись лечебной практикой. Исцелять бабушек на Пижме оказалось легче всего, ибо доверчивые, они выздоравливали от заряженной воды и хлебных зернышек. Академики буквально, чудтворствовали!

В первую очередь Шлопак стал лечить самого Данилу, точнее, его копчик, полагая, что если однажды хвост отрастал, то отрастет и во второй раз, коль есть природная предрасположенность. Курс был терапевтическим: целитель вешал Боруту зашиворот на то самое дерево, где впервые обнаружился хвост, и держал так несколько часов. Его уникальная природа должна была вспомнить первобытное состояние и толкнуть силы организма на воспроизводство хвостовых позвонков. Сначала он висел в альпинистском снаряжении, потом задача усложнилась, лекарь стал вешать его, как Драконя – за воротник ватника и уже без всякой страховки. Древняя генетическая память никак не пробуждалась, хотя Данила каждый раз испытывал страх и однажды чуть не рухнул, когда затрещала фуфайка. Было время повисеть, подумать и он все больше склонялся к мысли, что дело тут не в его природе, а в чародействе председателя, весь род которого связан с нечистой силой. Алфей Никитич наколдовал и отрастил Боруте хвост, чтоб посмеяться, но оказалось, устроил его судьбу, можно сказать, сделал счастливым человеком. И только неразумная беспощадность к собственному организму подвела, хвост перетерся, оборвался там, где было тонко, и теперь никак не хотел отрастать.

Данила поделился своими соображениями с целителем, а тот уже давно заметил странное поведение председателя и особенно его жены. То, что Дракони водятся с нечистой силой, всем было известно, они даже этого не скрывали и все время здоровались с духами. Кто ходил с ними по грибы-ягоды, все слышали и видели: придет в лес старший или младший, непременно скажет:

– Здравствуй, батюшка див! Дай твоих грибов побрать! Зимой похлебкой угощу.

Если намедни в лесу пусто было, даже мухомора не видать, тут же на глазах белые полезли, обабки, рыжики и даже грузди. На болоте же еще и поклонится:

– Здравствуй, матушка кикимора! Позволь твоей морошки порвать! Зимой придешь, чаю попьем.

И весело так с ними разговаривает, пока собирает, иногда какие-то птичьи звуки издает, а ему как эхо, отвечают.

Оба супруга до сих пор шастали ночами по пижменским просторам и каждый сам по себе: верхового Драконю можно было встретить в полночь на холмистых зарастающих полях, а его жену в лесу или на реке, и непременно с бидончиком молока. Дракоши, то есть, зятья председателя, тоже чем-то промышляли, шныряли по ночным просторам и всегда вооруженные до зубов. То ли браконьерили, то ли напротив, охраняли свои угодья, поскольку все леса и поля в округе, вся флора и фауна формально принадлежали ферме. Борута и сам любил бродить по ночам, поэтому все видел и слышал, и однажды чуть не столкнулся возле омута на Пижме с Дивой Никитичной, которая на его глазах вылила молоко в реку.

– Зачем ты льешь молоко? – спросил он, все еще испытывая притягивающие к ней, чувства.

– Русалок пою. – призналась Дива.

– Я бы тоже не отказался! – чтобы завязать разговор и вспомнить юность, сказал Борута.

– Добро, – отозвалась она. – В следующий раз встретишься, тебя напою.

Сказала как-то многообещающе, с тайным намеком – сердце затрепетало, и копчик зачесался. Но Дива Никитична всполоснула бидончик водой и ушла. А дело было ранним утром, от белой реки молочный туман поднимался. Данила глянул в парную воду, а там девы с рыбьими хвостами и зелеными волосами, ловят белые струи, молоко пьют!

Сколько раз потом ходил на это место один, и Шлопака водил, так больше русалки и не всплыли из глубин. Сам пробовал молоко лить, и целое ведро извел – хоть бы хвостом плеснула.

Наблюдение за Драконей и его женой ничего конкретного не дало, и тогда они решили пойти к председателю с повинной и на поклон, чтоб свел с нечистой силой, например, с лешим или ведьмой, от которых можно научиться чародейству и всякому колдовству. А лучше с обоими сразу! Взамен же они готовы были выполнять любую работу на ферме. Председатель тогда уже больной был, но их выслушал с серьезным видом, заметно было, зла не держал, и даже про хвост Боруты не напомнил. В то время заглаза многие над ним посмеивались, а мальчишки так и вовсе играли в хвостатых леших, иные смельчаки дразнили, показывая в присутствии Данилы веревочные хвосты или даже самодельные рога. Городские байкеры узнали про хвост и однажды подарили сельскому коллеге немецкую рогатую каску, в которой Борута теперь катался на «Харлее», напоминая черта.

Колхоз к тому времени давно извелся, Алфей Никитич заделался фермером и дела у него шли в гору, рабочая сила требовалась до зарезу, а местные мужики обленились, считали за позор работать на частника-кулака. Вместо малоудоистых колхозных буренок Драконя развел стадо импортных, теперь наращивал поголовье – с явным участием нечистой силы, конечно, поскольку зарубежные коровы приносили по двойне и только телок. И без всякого искусственного осеменения – только натуральным образом, то есть, с помощью чистопородного быка. Однако самодеятельных лекарей к своему стаду Драконя не подпустил – выписал ветеринара из Франции, а Диву отправил на целый год в Европу – учиться сыроделательному мастерству. Академиков-добровольцев он загнал в катакомбы, рыть подземную камеру, где будут созревать твердые сорта сыра, но и то с испытательным сроком.

Два месяца Борута со Шлопаком копали в горе подземелье, вытаскивая грунт вручную, и за этот рабский труд не получая ни копейки – за кормежку вламывали, да за будущую науку. Драконя хоть и болел, но всюду был со своими работниками, сам за троих пахал и еще учить успевал, но не чародейству, а как кайло в руках держать и слежавшийся грунт отбивать. Срок они выдержали и вскоре были приставлены к более легкому труду и за мизерную плату, убирать навоз из коровника: система навозоудаления была еще не запущена. Потом началась посевная, покос, заготовка силоса, строительство ангара для кормов, ремонт техники, валка леса, земельные и бетонные работы. Всего даже не перечесть, что пришлось делать, лекари никогда в жизни столько не трудились, причем, с раннего утра и до позднего вечера, да еще без выходных. Драконе-то что, он привычный, а тут руки-ноги болят, спина отваливается, а работе конца и края нет. И наконец, не выдержали, спросили, когда же начнется обучение колдовскому ремеслу.

– Обучение давно идет! – заявил Драконя. – Разве это не волшебство? Я почти бесплатно половину сельхоз объектов построил. Не было ничего, и вот оно, стоит! Как по мановению волшебной палочки.

– Это ваши интересы. – сказал начитанный столичный лекарь. – А когда исполнишь наши?

Они как-то забыли, что имеют дело с дважды Героем соцтруда, тот и принялся загибать пальцы:

– За неполный год вы освоили горнопроходческое дело, работу на технике по заготовке кормов, сварочное и слесарное ремесло, валку и трелевку леса, даже говноуборку. Фундаменты научились ставить, дома рубить! Да разве это не волшебство? Вы же сейчас мастера, чудотворцы! Вас где хочешь, с руками оторвут. На что вам колдовство?

Те почуяли, что их хотят на мякине провести, или по столичному – кинуть.

– Хотим получить науку, как договаривались! – заявили они. – Своди нас с лешим или ведьмой. А лучше с обоими сразу! Но чтоб по взаимной договоренности, с гарантией преподавания знаний.

А Драконя уже и тогда маялся с сердцем, по болотам ходить не мог, однако же согласился.

– Добро. Но чтоб потом не жаловались, претензий не приму.

И наконец-то академики услышали о месторасположении Дора от знающего человека. Деревня колдунов оказалась не так и далеко от Пижменского Городка, только давно брошенная и даже домов не осталось. Когда началась коллективизация, ее жители будто погрузили свой остров в трясину и все утонули. Но был и такой слух, дескать, чародеи сожгли дома и разбежались по лесам, оставив заклятье – кто посмеет пробраться на Дор, или хуже того, поселится на острове, тот помимо своей воли повяжется с нечистой силой. Старики про заклятье помнили, а молодые скоро забыли, бегали на болото за клюквой, морошкой и хоть бы что. Борута слышал об этом, и сводил бы Шлопака, но где конкретно стояла деревня колдунов, никто указать не мог, а болото большое, на нем десятки островков, поди сыщи, на котором деревня стояла. После тридцатых годов все так заросло, задерновалось, замшело, что и следов не осталось, или впрямь провалилась в трясину. Данила с целителем побродили по мари, ничего не нашли и уехали в другие места.

Тут же Драконя привел их на Доринское болото, где чернели жуткие окна воды среди гиблых трясинных полей и зеленые островки леса, выросшего на моренных холмах. Говорили, тут когда-то озеро было глубокое, называлось Доринское. Кто-то утверждал, будто его сами колдуны высушили, превратили в топкое болото, чтобы попы не ходили, но был слух, что перед войной мелиораторы взорвали перешеек и спустили воду в Пижму, чтоб удобрение – сапропель черпать. Иные грешили и на Драконю-старшего, который якобы сделал надежное убежище для всей нечести, чтоб жила в недосягаемости. В общем, озеро исчезло, и ничего полезного из этой мари не добывали, если не считать замшелого щучья, по слухам, обитающего в окнах, ягоды-морошки да клюквы.

Так вот председатель провел академиков на один из остров, показал сначала мшистые ямы с головнями и углем, затянутые малинником и бузиной.

– Здесь Дор стоял. Но он вам не нужен! Пошли дальше.

Перевел через следующую трясину на другой остров, повыше и посуше, там сдернул мшистый ломоть с огромного валуна и показал знаки.

– Жертвенный камень. – сказал при этом. – Что на нем изображено, вам лучше знать. Оставайтесь здесь до утра, и будет вам наука. Утром приду и выведу.

Академики как глянули на знаки-то – мать моя, вся ледниковая глыба руническим письмом исписана! Если расшифровать – все знания можно получить! А поверх древнего письма начертаны церковные купола, кресты и уже по ним – пятиконечные звезды: вся борьба идеологий отразилась. Борута тогда еще не понимал, что это значит, но по бледности лица Шлопака определил, попали, куда надо. Сам же Драконя ни слова больше не говоря, ушел и оставил академиков одних.

Пока было светло, целитель изучал надписи, срисовывая их в блокнот – фотографировать камень было нельзя по правилам исследования аномалий, будто бы от съемки исчезала какая-то тонкая материя. Глаза его стали безумными, академик лишь что-то шептал и ничего не объяснял. Но когда стемнело, решил уйти с этого островка, поскольку оставаться на нем в ночь было опасно, священный камень был древним алтарем на капище и по уверению Шлопака излучал энергию, по мощности равную энергии египетских пирамид. Уже в потемках они сунулись было к острову, на котором Дор когда-то стоял, но провалились в трясину и едва выбрались. Дело было осенью, спички замочили, костра не развести, хорошо, с собой фляжка со спиртом была. Данила слегка прогрелся изнутри и снаружи, но великий трезвенник и борец с алкоголем Шлопак пить отказался наотрез, натирать грудь и ноги тоже, и чуть его не вылил. Отошли подальше от алтаря, залезли под выворотень, соорудили гнездо и вздумали ночь прокоротать, однако целителя колотит – где здесь уснешь?

Тут и началось! Вдруг на острове, где Дор был, петухи заорали. Кричали эдак минут пять, угомонились, и слышно, там музыка заиграла, свирели, бубны, жалейки, гудки: в общем весь старинный набор инструментов. Потом огни вспыхнули и пляски начались у костров! Академики знают, там никого не должно быть, а люди прыгают, скачут, орут какие-то заклички, будто призывают кого-то. Шлопак аж задрожал весь – то ли от страха, то ли от радости, что слышит и видит то, что искал. Может, и от холода, поскольку оба мокрые были, накупавшись в трясине, и еще студеный туман поднялся.

И здесь из болота между островов встает нечто белое, по фигуре, так женщина, стоит она на обыкновенной телеге, обращена лицом к академикам. Борута не испугался, не зажмурился и узнал – да это же Дива Никитична! В белом халате, как обычно она ходит у себя на маслозаводе, в такой же косынке и в руке – бидончик с молоком.

А целитель колотиться перестал и шепчет:

– Кикимора! Так вот она какая…

– Сам ты кикимора. – панибратски проворчал Данила. – Это жена Дракони, Дива…

– Это кикимора из болота восстала! – уверенно заявил Шлопак и достал блокнот, чтоб ее срисовать.

Только тут Борута и разглядел, что она велика ростом и одета в сверкающую, колючую сутану – будто толченым стеклом обсыпана!

– Все равно похожа на Диву Никитичну…

– Что у нее в руке? – спросил целитель. – Какой-то цилиндр? Или свиток?

– Бидончик. – определил Данила. – Алюминиевый, трехлитровый…

Шлопак встрепенулся.

– Это похоже на серебряный сосуд! В котором древние алхимики хранили свои знания!

– Да какой сосуд? Обычная тарка, на ферму за молоком ходят…

– Подумай сам: зачем она на болото пошла с бидоном?

– Да она всех молоком поит, блажь такая у бабы. Заодно проверяет на оборотничество.

– А как?

Все, о чем рассказывал Борута, Шлопак считал тайными знаниями предков и их записывал. Поэтому новоиспеченный академик если что и присочинял, то обычно для образного выражения.

– Оборотни парного молока не выносят. – сообщил он. – Испытуемого надо облить парным или покропить. Если оборотень, сразу же обернется, кем был. Однажды даже скандал случился на партийном собрании колхоза. Дива прыснула молоком на инструктора обкома, тот превратился в филина и улетел в окно.

– Молоко – вместилище вселенской мудрости! – благоговейно произнес целитель. – Символ божественных откровений! Млечный путь. Вот бы вкусить хотя бы глоток!…

Кикимора будто услышала его, протянула бидон и другой рукой к себе поманила. Мужики переглянулись и напряженно замерли.

– Интересно, кого она манит? – с дрожью в голосе спросил целитель, однако же не теряя ученой мужественности. – Кого выбрала? Тебя или меня?

– Наверное, меня. – признался Данила. – Она давно обещала парным молоком угостить.

– Почему тебя?

– По кочану! У нас в юности с Дивой любовь была…

– Вместе пойдем. – заявил Шлопак, глянув пытливо. – В таких ситуациях лучше всюду ходить вдвоем.

Не смотря на свои чувства, Борута с ним согласился: подойти к самой дракониной жене, когда она в образе кикиморы, да еще среди ночи было опасно. Даже если она манит! От внезапного контакта с ее мужем хвост вырос, тут же вообще не известно, что наколдует Дива Никитична. Очнешься от морока, а у тебя хобот или рога пробились – с нечистой силой только свяжись!

Прошли они через болото к телеге и ни разу не провалились, будто по воздуху шли – понятное дело, под влиянием энергетического поля. Борута теперь не сомневался, что это Дива, хотя ростом возвысилась и вместо халата – блестящая одежина. Да разве Данилин глаз обмануть, коль она с отрочества ему грезится и во сне, и наяву?

А Дива подождала их, и эдак царственно говорит:

– Хотите молока? – и завлекательно так бидончик показывает. – Парное, теплое еще…

– Хотим! – в голос сказали академики.

– Тогда впрягайтесь, мои кони! Покатаете меня по болоту – получите.

Они оба почуяли ее безмерную власть, неожиданно для себя повиновались и впряглись – каждый взял по оглобле. Дива же поставила бидон в телегу, сама кнут взяла, коим и взмахнула над спинами:

– Н-но, вороные!

Академики потащили телегу по болоту, а колеса вязнут, не разгонишься. А эта кикимора еще кнутом щелкает, понукает, покрикивает, словно кучер:

– Рысью марш! Ишь, застоялись! Шевелите копытами!

Кое-как они разбежались, перешли на рысь, Дива же Никитична все равно стоит в телеге, машет кнутом и уже спин достает, норовит по ушам попасть.

– Вскач пошли! С ветерком прокатиться хочу!

Тучный столичный целитель выдыхаться начал, но Борута напротив, силу почуял и понес – ветер впрямь засвистел в ушах. Кикимора развеселилась от скорости, белое одеяние на ней трепещет, всхлопывается, а сама она лишь кнутом пощелкивает то слева, то справа, указывая, куда телегу тянуть. Бидончик в телеге трясется, подпрыгивает, того и гляди опрокинется. Один круг нарезали по топкому болоту, второй, на третьем Шлопак начал падать. Вышел из под воли Дивы, то есть, пересилил ее энергетическое поле и шепчет:

– Давай ее свяжем. Пока нас не заездила. А сосуд захватим? Ведь насмерть загонит, ведьма!

Борута бы никогда не посмел так бесцеремонно обойтись с Дивой, но оглянулся, а в телеге вроде бы и в самом деле кикимора! Хохочет над академиками, щелкает кнутом потешается:

– Вы не кони вороные – мерины толстозадые!

К тому же Данила уже привык слушаться столичного целителя, в общем, сговорились, одновременно бросили оглобли. Они уткнулись в трясину, и Дива Никитична кубарем полетела с телеги. И по инерции прямо мужикам под ноги! Тут они ее схватили, да сразу и бросили: с рук кровь потекла! Все ладони изрезали в лохмотья! А кикимора встала, отряхнулась и говорит:

– Экие вы глупцы! Привыкли Диву Никитичну лапать! А я не драконина жена – я дева-недотрога!

Незадачливые лекари стоят, понурившись, пытаются кровь остановить – тщетно. Она же опять кнутом щелкает, сердится:

– Берите оглобли! Да не шалите более. Накатаюсь, получите свой сосуд! Всякие знания заработать надо!

До самого рассвета катали они Диву Никитичну или кикимору, а может, ту и другую в одном лице: на Пижме вся нечистая сила на нее походила, потому как считалось, нельзя без вмешательства бесовщины так сохранять красоту и привлекательность. Академики уж готовы были взмолиться, попросить пощады, отказаться от всякой науки, ибо доведены были до полного изнеможения, но тут на острове, где Дор стоял, петухи заорали. Первый раз лекари оглянулись, вроде бы нет кикиморы на телеге, один только бидончик стоит, однако в глазах все плыло, туман густой, не разберешь. Когда же во второй раз посмотрели, а и самой телеги нет! Академики просто бредут по болоту и руки так держат, словно оглобли тянут. Но позади, там, где след тележный кончился, бидончик стоит! Все в тумане растаяло, только он, заветный, и уцелел!

Академики назад побежали, Шлопак схватил сосуд, открыл – полон парного молока, еще теплый на ощупь. Первым он и приложился, да чуть не весь выпил! Боруте пришлось стучать ему и по плечам, и по голове, чтобы оставил немного.

Целитель наконец-то оторвался от бидончика, где было всего-то несколько глотков. Данила попробовал – а это теплые, не успевшие загустеть после сепаратора, сливки! Еще коровой пахнут и по его гурманскому вкусу не самые добрые, от увядающего осеннего травостоя.

– Это не молоко, – рассеяно произнес Борута. – Это же сливки!

– Потрясающе! – воскликнул целитель. – Нам преподнесли сливки с Млечного Пути. Вкуси же их, Данила!

Он всегда говорил так выспренно и поэтично, если даже речь шла о чем-либо земном и обыденном. Шлопак был романтической и возвышенной натурой, чего как раз не хватало Боруте.

– Как бы вреда не было. – усомнился он. – С непривычки…

Предупредить товарища хотел, однако вдохновленный целитель заговорил уже афоризмами:

– Знания приносят печаль, но не вред!

Данила выпил остатки, всего-то со стакан, и тут почуял зуд во лбу чуть выше переносицы – такой же стойкий, навязчивый, как на копчике, прежде чем хвосту отрасти. Руки теперь были свободны, он почесал, испытывая удовольствие, но через несколько минут, ощутил в этом месте напряжение, будто чем-то тупым давят изнутри черепной коробки. И когда петухи на соседнем острове наорались и смолкли, у Боруты на лбу выросла крупная, розовая шишка…