Себастьян Фитцек
Посылка

Глава 3

– Да?

– Простите беспокойство. Все порядок?

Высокая, стройная русская в дверях выглядела по-настоящему обеспокоенной. При этом женщина, говорящая на ломаном немецком, не производила на Эмму впечатления человека, который без повода станет волноваться об окружающих. Она скорее походила на модель, осознающую свою красоту и считающую себя центром вселенной. Одетая в облегающий дизайнерский костюм, щедро политая духами «Шанель», в преступно дорогих туфлях на высоченных каблуках, на которых даже Эмме пришлось бы смотреть на собеседника сверху вниз.

– Кто вы? – спросила Эмма, сердясь на себя за то, что открыла дверь. Теперь она стояла перед славянской красавицей, босая, с мокрыми волосами, в наскоро наброшенном гостиничном халате-кимоно. Из такой тонкой ткани, что сквозь него наверняка проступали все выпуклости и округлости ее обнаженного тела, которое было намного несовершеннее, чем у русской.

– Простите. Стены очень тонкий.

Женщина убрала со лба прядь светлых нарощенных волос.

– Прошла мимо. Слышала крик.

– Вы слышали крик? – почти беззвучно спросила Эмма.

Она лишь помнила, как у нее закружилась голова, что было связано не только с жутким сообщением на зеркале, но и наверняка со слишким горячим душем.

Оба обстоятельства выбили почву у нее из-под ног.

В первый момент Эмме еще удалось опереться на умывальник, но затем она сползла на кафельный пол и уже снизу уставилась на буквы:

УБИРАЙСЯ.

ПОКА НЕ ПОЗДНО!

– Слышала еще плач, – сказала русская.

– Это какое-то недоразумение, – ответила Эмма, хотя вполне возможно, что ее нервный срыв сопровождался слезами. По крайней мере, глаза еще щипало. Сообщение на зеркале пробудило самые темные воспоминания из ее детства.

Шкаф.

Скрипучие дверцы, за которыми сидел мужчина в мотоциклетном шлеме.

Артур.

Призрак, который сопровождал ее на протяжении бесчисленных ночей. Снова и снова. Сначала как монстр, затем в качестве друга. До тех пор, пока ее, десятилетнюю, наконец-то не «вылечили», хотя в психотерапии такого понятия вообще-то не существует. Детскому психиатру, которого Эмма должна была посещать, после многочисленных сеансов удалось прогнать демона. Из ее шкафа и из ее головы. При этом он помог ей осознать, кто в действительности стоял за этим фантомом.

Папа!

С тех самых сеансов психотерапии, которые и пробудили в ней интерес к ее сегодняшней профессии, Эмма знала, что никакого призрака никогда не существовало. И Артура тоже. Это был отец, который всю жизнь одергивал и пугал ее и которого ей так хотелось заполучить себе в союзники. Чтобы он всегда был с ней. Всегда рядом. Доступный в любое время, даже по ночам в шкафу.

Но другом Эммы отец никогда не был. Ни в ее детстве, ни во время учебы, ни тем более сейчас, когда у нее появился муж и собственная психотерапевтическая практика. Работа всегда была для него важнее. Его дела, свидетели, процессы. По утрам он рано уходил из дому, по вечерам опаздывал на семейные праздники. Или вообще не приходил.

Хотя он давно уже не работал, его едва хватало на то, чтобы отправить Эмме открытку на день рождения. Да и ту ему наверняка диктовала мама, с которой он наслаждался старостью на Майорке. Такие формулировки, как «Я скучаю» или «Надеюсь, что в этом году нам удастся проводить вместе больше времени», просто не вписывались в словарь холерика. Скорее нечто вроде: «Немедленно убирайся, или тебе не поздоровится».

И вот похожая угроза оказалась на зеркале в ванной ее гостиничного номера.

Совпадение?

Конечно!

Еще до того, как в дверь постучали, Эмма нашла логическое объяснение случившемуся.

Розыгрыш!

Видимо, предыдущий жилец перед выездом написал это жирными пальцами на сухом зеркале, чтобы напугать следующего гостя. Что ему вполне удалось.

Удалось настолько, что своим криком Эмма переполошила пол-отеля. Шутник и сам бы испугался такой сильной реакции, но он ведь не мог предположить, что эти слова на зеркале разбередят старую психологическую травму.

Но Эмму тогда смутила не угроза отца, а то, что именно в ту ночь Артур впервые выбрался из шкафа. Мотоциклетный шлем, шприц, голос… все казалось таким реальным.

И все еще было живо в ее памяти.

– Все хорошо? – спросила русская, которая по-прежнему изучала ее со странным озабоченно-нетерпеливым выражением на лице. А потом сказала нечто одновременно столь дружелюбное и ужасное, что Эмма не знала, смеяться ей или плакать.

– Проблемы с клиентом?

«О господи».

Конечно.

«Она проститутка!»

Поэтому такая расфуфыренная. Половина участников конгресса разместилась в Le Zen. В отеле было полно мужчин, ночующих в одноместных номерах. Сколько из них заказали на сегодняшний вечер девушку из эскорта? Говнюки типа Штаудер-Мертенса, без всякого сомнения, наверняка используют любую возможность, как только оказываются где-то без жены и семьи.

– Если нужно помощь, то…

– Нет, нет. Очень любезно с вашей стороны, спасибо, но…

Эмма помотала головой.

«…но я не проститутка. Просто очень пугливый психиатр».

Как мило, что женщина хотела ей помочь. Как ужасно, что распускающие руки клиенты ей, похоже, не в новинку. И избитые проститутки, скорчившиеся в слезах на кафельном полу в гостиничном номере.

Эмма улыбнулась, но, видимо, улыбка получилась неискренняя. В темных глазах русской по-прежнему читалось сомнение, поэтому Эмма решила сказать ей правду.

– Не волнуйтесь. Я одна в номере. Но я решила, что кто-то прокрался внутрь и подглядывал за мной в душе.

– Извращенец?

– Да. Но это была всего лишь глупая шутка предыдущего гостя.

– Ну тогда ладно.

Девушка из эскорта все еще сомневалась, но пожала плечами и взглянула на «ролекс» на запястье. Потом попрощалась, произнеся первое предложение без единой ошибки:

– Будь осторожна, смотри, чтобы с тобой ничего не случилось.

Вероятно, она уже часто слышала это от своих коллег.

Эмма поблагодарила и закрыла дверь. В глазок она проследила, как русская пошла направо по коридору.

Лифты находились в другой стороне. Значит, «встреча» еще только предстоит.

С колотящимся сердцем Эмма заперла дверь на все имеющиеся и предусмотренные конструкцией замки и задвижки и лишь после этого заметила, насколько выбилась из сил. Сначала доклад, потом зеркало, сейчас разговор с русской. Она мечтала отдохнуть, успокоиться. Заснуть.

Лучше всего в объятиях Филиппа.

Ну почему его сейчас нет рядом, чтобы вместе посмеяться над этой глупой ситуацией?

Эмма подумала, не позвонить ли своим лучшим друзьям, Сильвии или Конраду, чтобы отвлечься.

Но она знала, что у обоих свидание. Конечно, не друг с другом, потому что Конрад голубой.

Но даже если кто-то из них ответит, что она должна сказать? «Извини, я нервничаю из-за запотевшего зеркала»?

Которое было запотевшим – констатировала она, вернувшись в ванную, чтобы почистить зубы.

Пар исчез. Вместе с глупой надписью.

Словно ее никогда и не было.

Глава 4

Эмму бил озноб.

Лишь влажные полосы напоминали о конденсате, который испарился, оставив некрасивые следы на серебряном зеркале. Не задумываясь, она вытерла полотенцем пятна и в следующий момент спохватилась, что не подышала на стекло, чтобы прочитать послание еще раз.

Потом она рассердилась на себя за свою неуверенность.

– Да что с тобой, Эмма? – прошептала она, обматывая голову полотенцем.

Это послание не выдумка. Просто глупая шутка. Для волнения нет причин.

Она погасила свет в ванной, больше ни разу не взглянув на зеркало. Кимоно Эмма повесила обратно в шкаф и натянула пижаму. При этом не смогла противостоять параноидальному импульсу и обыскала шкаф на предмет потайных мест, где можно было бы спрятаться (к слову, таких не оказалось). Раз уж начала, можно сразу и под кроватью проверить, и за шторами посмотреть, и еще раз убедиться в том, что дверные замки заперты. И все это под пристальным взглядом Ая Вэйвэя, чьи глаза были сфотографированы так, что постоянно смотрели на Эмму, где бы она ни находилась.

Эмма знала, что это избыточные действия, но все равно чувствовала себя лучше, поддавшись своим иррациональным порывам.

Закончив «контрольный обход» и забравшись под свеженакрахмаленные простыни, она почувствовала внезапную усталость. В последний раз попыталась дозвониться до Филиппа. Потом оставила ему сообщение на голосовой почте: «Надеюсь, я приснюсь тебе, когда ты прослушаешь это», завела будильник и закрыла глаза.

Как у нее часто бывало в состоянии переутомления и одновременно перевозбуждения, темнота, в которую Эмма хотела провалиться, наполнилась мерцающими огнями и тенями.

«Зачем ты только это сказала? – спрашивала себя Эмма, погружаясь в дрему и смутно припоминая свой доклад. – Зачем ты сказала, что подвергаемая пыткам пациентка на видео – ты?» Это не было запланировано. Эмма поддалась порыву, потому что Штаудер-Мертенс, этот самовлюбленный козел из Кельна, дразнил ее.

«Есть ли у вас что-то кроме показаний этой псевдопациентки?»

Да, есть. Теперь это известно всем. Ненужная сенсация.

Эмма повернулась на бок и попыталась избавиться от воспоминаний о своре мужчин, слушающих ее в конгресс-зале. Тут в ухе у нее кольнуло, потому что она забыла снять сережки с жемчугом.

«Зачем ты всегда так делаешь?» – спросила она себя и, как часто бывает в переходной фазе от бодрствования ко сну, удивилась, почему задает себе этот вопрос и что вообще означает «всегда», но не успела додумать мысль до конца, как это произошло.

Она заснула.

Ненадолго.

Минуты на две.

Пока ее не разбудил шум.

Жужжание.

В темноте.

Где-то поблизости, прямо рядом с ее кроватью.

Эмма открыла глаза и увидела, что ее сотовый телефон светится. Она положила его заряжаться на пол, потому что кабель не дотягивался от розетки до ночного столика. И сейчас она не без труда подняла его с ковра.

Неизвестный номер.

– Милый? – спросила она в надежде, что это Филипп звонит с какого-нибудь стационарного телефона.

– Фрау доктор Штайн?

Незнакомый мужской голос. К разочарованию, что это не Филипп, добавилось раздражение. Черт возьми, кто это еще звонит ей так поздно?

– Надеюсь, у вас что-то важное, – зевнула она.

– Простите за беспокойство. Это господин Айген хардт с ресепшн Le Zen.

«Он звонит мне на сотовый?»

– Да?

– Мы только хотели спросить, будете ли вы сегодня еще заселяться в отель.

– Извините?

Эмма пошарила рядом с кроватью в поисках ночника, но безуспешно.

– Что значит «заселяться»? Я уже сплю.

«По крайней мере, пытаюсь».

– Тогда мы можем снять бронирование?

«Он что, глухой?»

– Нет, я же сказала: я уже заселилась. Номер 1904.

– О, извините, пожалуйста, но…

Сотрудник с ресепшн был заметно растерян.

– Что «но»? – спросила Эмма.

– Но у нас нет такого номера.

Эмма села в постели и заметила мигающую лампочку детектора дыма на потолке.

– Вы шутите?

– Во всем отеле нет ни одной четверки. В Азии она считается несчастливым числом, поэтому…

Конец предложения она уже не услышала, потому что сотовый выпал у нее из ладони.

Зато она услышала то, что было совершенно невозможно. Прямо у ее уха кто-то откашлялся.

Мужчина.

От ужаса у нее перехватило дыхание, она почувствовала, как ей зажали рот.

Тряпкой.

Тут же последовал укол иглой – и в локтевой сгиб ввели какое-то холодное вещество.

Мужчина снова прочистил горло, и, когда Эмме казалось, что она вот-вот окоченеет изнутри, она ощутила присутствие лезвий.

Невидимые в темноте, они вибрировали у нее прямо перед лицом.

Зррррррррр.

Вращающийся кухонный нож, пила или электрический штопор.

Готовый проколоть, разрезать или проткнуть.

Она услышала звук открывающейся застежки-молнии.

«Я беременна!» – хотела крикнуть Эмма, но язык и губы не слушались.

Не в силах пошевелиться, она не могла ни кричать, ни сопротивляться.

Только ждать боли.

И молиться, чтобы кошмар поскорее закончился.

Но этого не случилось.

Глава 5
Шесть месяцев спустя

Эмма открыла глаза и задалась вопросом, сколько уже времени ее визави наблюдает за ней спящей.

Профессор Конрад Луфт сидел в своем привычном кресле, сложив руки на животе. Тяжелый, меланхоличный взгляд застыл на ее лице.

– Как ты себя чувствуешь? Более или менее? – спросил он, и в первый момент Эмма не поняла, что имеет в виду ее лучший друг, но потом увидела приставной столик рядом с кроватью. На нем лежали таблетки, выданные в психиатрической клинике, в закрытое отделение которой ее направил судья.

На крайний случай.

Если у нее будут боли, когда она проснется.

Эмма потянулась под одеялом и попыталась приподняться на локтях в больничной койке. Но, слишком слабая, упала обратно на подушку и потерла глаза.

Транспортировку сюда она проспала, что неудивительно: ее напичкали столькими таблетками. Одни лишь побочные действия свалили бы слона, а ей к тому же дали успокоительное.

Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Помещение, где она раньше проводила столько времени, казалось чужим, хотя и не таким чужим, как закрытое отделение, которое она не покидала последние несколько недель.

Возможно, странное чувство было связано с тем, что Конрад недавно отремонтировал свое адвокатское бюро по уголовным делам, но Эмма сомневалась в этом.

Не помещение изменилось, а она сама.

Запах краски и свеженатертого паркета из орехового дерева еще висел в воздухе, кое-какая мебель была сдвинута в сторону из-за ремонтных работ, но в целом все осталось таким же, как во время ее первого визита сюда почти десять лет назад. Тогда она сидела, развалившись на диване в кроссовках и джинсах. Сегодня лежала в ночной рубашке на больничной кровати с регулируемой высотой, почти в центре комнаты, с чуть приподнятой спинкой, лицом к письменному столу Конрада и окну.

– Полагаю, я первая клиентка, которую привезли к тебе в контору на больничной каталке, – сказала она.

Конрад мягко улыбнулся:

– У меня уже были нетранспортабельные подзащитные. Правда, я сам к ним ездил. Но в клинике ты избегаешь любого контакта, Эмма. Отказываешься даже от беседы с врачом. Поэтому я добился судебного разрешения в порядке исключения.

– Спасибо, – ответила она, хотя в ее жизни больше не осталось ничего, за что она могла бы испытывать благодарность. Даже за то, что ей позволили покинуть ее камеру.

Эмма действительно отказывалась принимать его в клинике. Ее никто не должен был видеть. Такой больной и сломанной. Запертой, как зверь в клетке. Такого унижения она бы не вынесла.

– Ты не потеряла ни капли гордости, моя дорогая Эмма. – Конрад покачал головой, но в его взгляде не было осуждения. – Ты предпочитаешь добровольно пойти в тюрьму, нежели позволить мне навестить тебя. При этом моя помощь нужна тебе сейчас, как никогда.

Эмма кивнула.

«Все зависит от того, как пройдет разговор с вашим адвокатом», – сказали они ей. Психиатры и полицейские, которые наверняка ждали в приемной, чтобы отвезти Эмму назад.

Адвокат.

Странное слово. Лишь немногие знают, что оно происходит от древнеанглийского onweald, то есть власть. Обладает ли Конрад властью, чтобы изменить ее судьбу? Ее старый близкий друг, хотя определение «старый» совсем не подходило спортивному, почти атлетически сложенному мужчине пятидесяти восьми лет. Эмма познакомилась с ним во время учебы на медицинском факультете, в первом семестре, и, когда Конрад представился, его имя показалось ей знакомым. Позже она вспомнила почему. Ее отец и Конрад Луфт были коллегами и совместно работали над разными делами, о которых Эмма читала в газетах.

Однако дело, которое свело их тогда, не попало в прессу.

Бывший друг Эммы, Бенедикт Таннхаус, выпил лишнего и приставал к ней в одном кафе недалеко от университета. Конрад, который регулярно там ужинал, увидел, как тип бесцеремонно лапал ее, и энергично вмешался. После он сунул Эмме свою визитку, на случай если ей понадобится юридическая помощь. И не напрасно, потому что ее бывший оказался настоящим сталкером.

Конечно, Эмма могла обратиться и к своему отцу, но в этом случае она просто поменяла бы шило на мыло. Правда, отец Эммы ни разу не поднял ни на кого руку, как Бенедикт. Но его вспыльчивость и неконтролируемые вспышки гнева со временем становились все хуже, и Эмма радовалась, что, переехав в студенческое общежитие, она избавилась от необходимости лично контактировать с ним. Непонятно, как ее мать выдерживала под одной крышей с отцом.

Во время длительного процесса, в котором Конрад добился вынесения судебного постановления против Бенедикта, они с Эммой подружились. И Эмма сначала думала, что он заинтересован в ней по другим причинам. Ее действительно привлекал его шарм, несмотря на значительную разницу в возрасте. Уже тогда Конрад прятал свой выдающийся подбородок под педантично подстриженной бородой и носил преимущественно темно-синие, сшитые на заказ двубортные пиджаки и рантовые ботинки с перфорацией. Волнистые волосы теперь были немного короче, но, как и раньше, падали ему на высокий лоб, и Эмма очень хорошо понимала, почему к адвокату так часто обращаются состоятельные женщины постарше. Они не могли знать, что хотя он и любил женщин, но в его эротических фантазиях для них не было места. Гомосексуальность Конрада была тайной, которую они хранили с Эммой с тех пор, как подружились.

Даже Филиппу она никогда не рассказывала о гомосексуальных предпочтениях Конрада, правда, из эгоистичных соображений, в чем признавалась себе в глубине души. Из-за внешности и обаяния Филиппа ему часто делали авансы, чего он уже не замечал: например, как симпатичная официантка предложила ему лучшее место в ресторане или кто-то мило улыбнулся в очереди в супермаркете.

Поэтому Эмме хотелось, чтобы ее муж тоже ревновал, когда Конрад иногда звонил ей, чтобы пригласить на обед. Пусть Филипп думает, что и у нее есть поклонники.

Конрад же оберегал тайну, чтобы не разрушить свою репутацию брутального мачо-адвоката. И регулярно появлялся на официальных мероприятиях с хорошенькими студентками, изучающими юриспруденцию. «Лучше вечный холостяк, чем педик в суде», – объяснил он Эмме свою позицию.

Поэтому жаждущие приключений вдовы со стильными прическами были разочарованы, когда Конрад объяснял им, что не берется за бракоразводные дела, а только за уголовные, да и то лишь за сенсационные, которые нередко считаются уже безнадежными.

Как в ее случае.

– Спасибо, что хочешь мне помочь, – сказала Эмма. Общие слова, но эта фраза помогла нарушить молчание.

– Снова.

После случая со сталкером Эмма во второй раз оказалась клиенткой Конрада. После той ночи в отеле, когда стала жертвой сумасшедшего. Серийного преступника, который до нее уже подкараулил трех других женщин в гостиничных номерах и электробритвой побрил их наголо.

После того как зверски их изнасиловал.

Причем часы, проведенные затем в больнице, оказались для Эммы не легче, чем само изнасилование. Она еще не совсем пришла в себя, как незнакомый человек опять производил какие-то манипуляции с ее естественными отверстиями. Она снова ощущала внутри вагины латексные пальцы и инструменты, которыми брали мазки для судмедэкспертизы. Хуже всего были вопросы, которые ей задавала седоволосая женщина-полицейский с покерным лицом:

– Где вы подверглись изнасилованию?

– В отеле Le Zen. Номер 1904.

– Там нет такого номера, фрау Штайн.

– Мне тоже так сказали, но это невозможно.

– Кто вас зарегистрировал?

– Никто. Мне выдали карту-ключ вместе с прочими материалами для конгресса.

– Вас кто-нибудь видел в отеле? Есть какой-нибудь свидетель?

– Нет, то есть да. Одна русская.

– Вы знаете ее имя?

– Нет. Она…

– Что?

– Не важно. Забудьте.

– Хорошо. Вы можете описать преступника?

– Нет. Там было темно.

– Нам не удалось обнаружить никаких повреждений или травм, полученных при самообороне.

– Меня усыпили. Чем именно – вероятно, покажет анализ крови. Я почувствовала укол.

– Преступник сбрил вам волосы до или после пенетрации?

– Вы имеете в виду, до или после того, как он вставил мне во влагалище свой член?

– Я понимаю ваше возбуждение.

– Нет, не понимаете.

– Хорошо. К сожалению, я все равно должна задать вам подобные вопросы. Преступник использовал презерватив?

– Вероятно, раз вы говорите, что не нашли следов спермы.

– Как и никаких особенных повреждений слизистой влагалища. Вы часто меняете половых партнеров?

– Я беременна! Мы можем сменить тему?

– Хорошо. Как вы добрались до автобусной остановки?

– Простите?

– Автобусная остановка на Виттенбергплац. Где вас нашли.

– Понятия не имею. Видимо, в какой-то момент я потеряла сознание.

– Значит, вы не знаете, изнасиловали вас или нет?

– Этот псих сбрил мне волосы. Моя вагина горит, словно ее обработали электрошокером для скота. КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ?

Вопрос вопросов.

Эмма подумала о том, как Филипп привез ее на такси домой и уложил на диван.

– Все будет хорошо, – сказал он ей.

Она кивнула и попросила его принести тампон из шкафчика в ванной. Большой, для сильных кровотечений. Они начались в такси.

Это был первый раз, когда они плакали вместе.

И последний, когда говорили о детях.

На следующий день Эмма поставила свечку за неродившегося ребенка. Та давно уже сгорела без остатка.

Эмма кашлянула в ладонь и, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, обвела взглядом кабинет Конрада.

Книжные стеллажи до потолка – рядом с постановлениями Верховного федерального суда в кожаных переплетах на них стояли произведения Шопенгауэра, любимого автора Конрада, – показались Эмме низковатыми, возможно, из-за нового цвета стен: с ним комната выглядела меньше. Массивный письменный стол располагался на своем месте перед квадратными окнами; в солнечные дни озеро Гросер-Ванзе просматривалось отсюда до самого Шпандау. Сегодня виднелась только городская набережная, вдоль которой редкие прохожие пробирались через декабрьский снег по щиколотку.

Вдруг Эмма почувствовала, что Конрад оказался у ее кровати и мягко коснулся ее руки.

– Позволь мне устроить тебя поудобнее, – сказал он и погладил ее по лбу.

Эмма уловила пряный запах его одеколона после бритья и закрыла глаза. Одна лишь мысль о прикосновении мужчины в последние месяцы вызывала у нее отвращение. Но Конраду было позволено обхватить ее руками и перенести с больничной койки на диван у камина.

– Вот так лучше, – сказал он, опустив Эмму на мягкие подушки и бережно укрыв кремовым кашемировым пледом.

И он был прав. Так действительно лучше. Она чувствовала себя в безопасности, здесь все было знакомым, родным. Мягкая мебель с вольтеровским креслом, в которое снова сел Конрад. Стеклянный журнальный столик между ними. И конечно, круглый ковер под ногами. Белый мягкий ворс, обрамленный черной полосой, напоминающей сходящий на нет мазок кистью по часовой стрелке. Поэтому сверху ковер походил на торопливо нарисованную букву «О». Раньше Эмма очень любила полежать на этом «О» и помечтать, глядя в газовый камин. И как хорошо ей было, когда при этом они вместе поедали принесенные с собой суши. Насколько уверенно и надежно она себя чувствовала, когда они делились любовными переживаниями, обсуждали неудачи и сомнения, а Конрад давал ей советы, которые Эмма всю жизнь мечтала услышать от отца. Черный ворс ковра уже немного выцвел и за годы приобрел коричневый оттенок.

«Время разрушает все», – подумала Эмма, ощутила тепло камина на лице, но приятное чувство, которое появлялось всегда, когда она навещала Конрада, так и не пришло.

Неудивительно, это ведь не визит.

Скорее, жизненная необходимость.

– Как дела у Самсона?

– Великолепно, – ответил Конрад, и Эмма ему поверила. Он всегда имел подход к животным. У Конрада ее собака в надежных руках, пока Эмма находится в закрытой клинике.

Вскоре после той ночи в отеле Филипп подарил ей хаски с большой черно-серой лохматой головой.

– Ездовая собака? – удивленно спросила его Эмма, когда Филипп в первый раз передал ей поводок.

– Он тебя оттуда вытащит, – заверил Филипп, имея в виду «жалкое состояние», в котором она пребывала.

Но он ошибся, и, судя по всему, Самсону придется еще долго обходиться без своей хозяйки.

Возможно, всегда.

– Начнем? – спросила Эмма в надежде, что Конрад воскликнет «нет», поднимется и оставит ее одну.

Само собой, он этого не сделал.

– Пожалуйста, – ответил лучший слушатель в мире, как один репортер назвал этого звездного адвоката в своей газетной статье. Возможно, это была его самая сильная сторона.

Некоторые люди умеют читать между строк. Конрад умел слушать между слов.

Это качество сделало его одним из немногих людей, которым Эмма могла открыться. Он знал ее прошлое, ее тайны, знал про ее бурную фантазию. Она рассказала ему про Артура и психотерапию, которая, как считала Эмма, помогла ей избавиться от воображаемых друзей и других видений. Сейчас она уже не была в этом уверена.

– Я не справлюсь, Конрад.

– Ты должна.

По многолетней привычке Эмма потянулась за прядью волос, чтобы намотать на палец, – но ее шевелюра была еще слишком короткой.

Прошло почти полгода, а Эмма никак не могла привыкнуть к тому, что ее когда-то роскошные длинные волосы исчезли. Правда, отросли уже на шесть сантиметров.

Конрад так настойчиво посмотрел на Эмму, что ей пришлось отвести взгляд.

– Иначе я не смогу помочь тебе, Эмма. После всего, что случилось.

«После всех этих трупов. Я знаю».

Эмма вздохнула и закрыла глаза.

– С чего мне начать?

– С самого плохого! – услышала она в ответ. – Вернись в те воспоминания, которые причиняют тебе особенную боль.

Слеза скатилась из-под век, и Эмма открыла глаза.

Уставилась в окно. Какой-то мужчина вел по берегу дога на поводке. Издали казалось, что большая собака раскрыла пасть и ловит языком снежинки, но Эмма была не уверена. Она лишь знала, что предпочла бы оказаться там, на улице, с мужчиной, догом и снегом под ногами, где наверняка не так холодно, как у нее на душе.

– Хорошо, – произнесла она, хотя в том, что последует, не было ничего хорошего. И наверное, уже никогда не будет, даже если она переживет этот день, в чем в настоящий момент сомневалась.

– Не знаю, для чего все это. Ты ведь присутствовал на допросе.

По крайней мере, на втором круге. Сначала Эмма давала показания одна, но, когда вопросы сотрудницы полиции стали все более скептическими и Эмма вдруг почувствовала себя не свидетельницей, а обвиняемой, она потребовала адвоката. В отличие от Филиппа, которому пришлось бы ехать всю ночь, чтобы добраться до нее из Баварии, где он находился в командировке, ее лучший друг уже полвторого был у нее в больнице.

– Ты же присутствовал там, когда я давала показания сотруднице полиции и подписывала протокол. Ты знаешь, что Парикмахер сделал со мной в ту ночь.

Парикмахер.

Какое безобидное прозвище дала ему пресса. Как если бы мужчину, который сдирает кожу с женщин, назвали негодяем.

Конрад помотал головой:

– Я говорю не о той ночи в отеле, Эмма.

Она нервно моргнула. Неожиданно поняла, что сейчас последует, и молилась, что ошибся.

– Ты абсолютно точно знаешь, почему находишься здесь.

– Нет, – солгала Эмма.

Конечно, он хотел поговорить о той посылке. О чем же еще?

– Нет, – повторила она, хотя уже и не столь энергично.

– Эмма, пожалуйста. Если я буду тебя защищать, ты должна рассказать мне все, что случилось в тот день три недели назад. У тебя дома. Ничего не упуская.

Эмма закрыла глаза и надеялась, что диванные подушки навсегда поглотят ее, как плотоядное растение муху, но, к сожалению, этого не произошло.

И так как выбора не было, она срывающимся голосом начала рассказывать.

О посылке.

И о том, как ужас, начавшийся в ту ночь в отеле, постучался в дверь маленького домика со штакетником в конце переулка-тупика и поселился там.