Сборник
Творить добро и мир любить. Выпуск 2

– Это уже какая-то философия…

– Но вывод один: никакое число копий, от нулевого до бесконечно большого, никак не влияет на существование единственно возможных абстракций. И если мы декогерируем все копии и даже оригинал, то абстракции этим не уничтожатся, их принципиальная суть останется и активируется в чьей-то голове.

– Сложно как-то… Слышал, несомненно, очевидную вещь: тот, кто хорошо знает, легко может объяснить кому угодно!

– По карте вижу, что у вас есть дети: пяти и семи лет.

– Да. Это ещё один мой головняк…

– А вы, смотрю, – социальный программист и вот, вы можете пятилетке легко объяснить, что такое социальный программист так, чтобы он всё понял до мелочей, а не просто заменить какими-то другими словами, вроде: социальный программист – это человек, занимающийся программами.

Славе сделалось очень неуютно, оттого что очередная попытка хоть что-то прояснить только ещё больше всё запутывала. Но холодящий страх от предстоящего отступил, а это было главное. Ладно, пусть жизнь сама всё расставляет по местам.

– Простите, доктор, мне пора… Вы мне помогли, спасибо! – Слава поднял ладонь, тихо дзынькнуло, две оценочные нейросети схлестнулись в молниеносном поединке: одна представляла интересы поставщика услуги, другая – получателя, и стоимость сеанса терапии снялась универсальной системой платёжных услуг строго в рамках справедливости, по всем канонам ДСЭ.

* * *

На завтрак был кисель из черники, которую они с Таней и детьми собирали в выходные в ближайшем лесу.

За второй ложкой киселя потянулся волосок. Шерсть линявшего зверя? Или человечий? Слава брезгливо поморщился и щёлкнул пальцем с налипшим волоском, отправив сверкнувшую в ярком солнечном луче каплю за открытую летнему утру дверь, и спокойно доел кисель. Со всем можно смириться.

Есть такая штука – неудовлетворённость существующим. Вот кошка в домашних условиях всем обычно удовлетворена, просто живёт, жрёт, спит, играет. А человек – нет, ему нужно что-то особое, а постоянно одно и то же становится невыносимым. Не всем, конечно, многие живут счастливо, как кошки. Иначе ведь начинаешь терзать себя за неправильно прожитые годы, за то, что ничего не происходит к лучшему. Те, для кого лучшее – враг хорошего, живут счастливо, как кошки, а другие терзаются, забивают в свои головы ржавые гвозди гнетущих мыслей, но зато всегда готовы хоть что-то изменить в жизни.

Терзать мозг другому – катастрофически предосудительно, а терзать мозг самому себе – напротив, очень интеллигентное занятие. Но если бы он не терзал себе голову, то разве продолжал бы ковыряться сам со стройкой? Не было бы никакой стройки, какое ему было бы дело до разрастающейся семьи? Но раз он не кошка, то просто нужно научиться смиряться с неизбежным и спокойно завтра дуплироваться.

Слава раздражённо бросил ложку в пустой стакан.

– Переживаешь? – участливо улыбнулась опять верная Татьяна. – Ну и не ходи!

Слава порывисто поднялся.

– Нужно, Танюша!..

* * *

Они ввалились в дом все пятеро, совершенно одинаково глупо, но довольно ухмыляясь, по очереди неуклюже задев плечами о косяк.

– Танечка! – сказал первый и осёкся. Повернулся к остальным с немой просьбой. Но теперь у них возникло собственное мнение, так как они не успели поздороваться с их Таней, а уже почти вырвалось: внезапное прерывание действия болезненно для мужчины. Особенно после осознания, что это было бы нелепо и даже раздражающе абсурдно.

Таня растерянно обвела всех взглядом.

– Как же теперь я буду вас различать?

– А зачем, Танюша? – осклабился ближайший. – Мы все абсолютно одинаковые! Так что считай тёзками и зови как привыкла.

В комнату влетел старший сынуля:

– О, пап… папы пришли! – он приколисто заржал, но осёкся, вспомнив, что сегодня его ещё не отжурили за вчерашнее прегрешение в гимназии.

– Андрюха! – грозным хором прогремели сразу три Славы, но вовремя осеклись, и продолжил только локально ближний:

– Щас мне некогда с тобой объясняться, но лучше ты сам всё разведи с претензией из гимназии!

Таня молча в ошеломлении смотрела за всей этой оптической иллюзией.

– Танюш, – вкрадчиво сказал уже другой, ближайший к ней Слава, – всё в порядке, разберёмся! У нас такие планы, прямо сейчас пойдём на стройку. А потом ещё наши четыре часа отпашем в пятерном темпе.

– Ага, в пятерном, – деловито возразила Татьяна, – теперь нам нужно будет больше зарабатывать, так что устраивайтесь тоже на работу четверо.

– Верно… – Славик синхронно почесал затылок на пяти головах и вышел цепочкой во двор.

Это были потрясающие основы самоощущения. Слава прекрасно понимал, что и как думают другие, легко мог ощутить себя на месте любого Славы. Он почти терялся среди других копий, ощущая и понимая их куда полнее и зримее, чем мог бы вспомнить себя в детстве, которого уже нет и в помине. Самое главное – исчез страх собственной смерти, ведь это всё равно что заснуть и потом проснуться в другом Славике, какая разница? Нет никакой ни принципиальной, ни практической разницы, и это ощущалось с большей очевидностью, чем кажется, что нет трагедии в потере себя молодого – совершенно своеобразного и даже чужого теперь человека, потому как тот и этот Слава – по сути, одно и то же, но с разным развитием структуры абстракций. Последняя мысль слегка передёрнула схожестью с типично дээсэшной проповедью, но ведь всё верно!..

На душе потеплело: рано или поздно случается что-то хорошее. Точнее, всегда что-то случается, а насколько в этом есть хорошее или плохое, оценивает уже человек в силу своего настроения и предрасположенности. Так что если на крышу свалилось дерево, то ну и хорошо, теперь, без сомнений, он переделает крышу, как давно хотел, а дерево пополнит дровяной козёл у дальнего забора.

Судя по задумчивому виду других Слав, эта же мысль витала и в их головах, а значит, это была одна на всех мысль.

Но и впрямь казалось, что все неприятности и сомнения остались позади, так слаженно и умело начала работать новая бригада. Не нужны были никакие пояснения, оказывалось достаточно лёгкого намёка. Этот эффект давно был известен и множество раз восторженно живописан очень талантливыми людьми. Славе просто не хватало собственного опыта мультисущности.

Результат на стройке явно превышал простое арифметическое множество работников, всё возносилось со сказочной эффективностью.

Правда, они с невольным интересом подсматривали друг за дружкой со стороны, находя немало лестного и неприятного в повадках, зато быстро и точно корректировали своё поведение.

Даже в голову не приходило придумывать различающиеся имена, они все были Славой, более чем тёзками, и им вообще не нужно было как-то обращаться по имени, а когда к ним обращались другие, то сами легко прикидывали, кому ответить. Но различия нарастали быстрее, чем ожидалось. Они становились всё более разными людьми, что нисколько не мешало общему единству. Да и при выходе из дупликатора в ладонные чипы копий вносились маркировочные идентификаторы, так что социально это всё были разные люди.

* * *

Выбрав время для будней четырёхчасовой работы, все пятеро надели гарнитуры и стали похожи на освободителей галактики. Вдохнув первую дозу приправленных хвоей паров фенилпирацетама, четыре Славы привычно легко прошли тест пятого уровня эвристической гениальности, но один застрял на четвёртом уровне обычного творчества. Это никого не опечалило, все понимали, что и чёрная работа нужна. Бывало и раньше, что Слава застревал, но не делал из этого проблемы, всякое случается. На этот раз, чуть волнуясь, Славы запустили многопользовательский интерфейс работодателя, и тот с некоторым удивлением порадовался новому приобретению. На его безучастном, как у матёрого покерного игрока, лице не отразилось ничего, лишь в одном глазу мелькнула алчная искорка и тут же погасла.

По критериям Динамики социальной этики, он мог теперь выбрать или сокращённый период творчества группы, или повышенную оплату, но это был чисто риторический выбор: кто же откажется от такого усиления производительности труда с нелинейно возрастающими доходами?

День пролетел незаметно в радостном упоении новыми возможностями и неожиданно огромным продвижением на стройке. Но чем ближе к вечеру, тем больше возникало предательски неспокойных мыслей о том, как же теперь быть с интимом, ему до брезгливости не хотелось наблюдать свои повадки в этом деле. Их прервал припёршийся на разбор полётов сосед, отец напуганного вчера пацанёнка. Естественно, к нему вышла вся бригада Славиков.

– Привет, Санёк!

Сосед ошеломлённо разглядывал пятерящийся силуэт, видимо, испытывая трудности фокусировки на каком-то одном лице.

– Ни фига се… Ну ты решительный, оказывается.

– Строюсь, Санёк, сам понимаешь. Кстати, спасибо, что иногда помогал.

– Ага… Слушай, вчера мой перепуганный привалил, развопился, что дядя Слава его прикончить хотел.

– Точно. А он тебе не сказал, почему?

– Говорит, что просто играл около арыка.

– Он топил котёнка. Я ему сказал, что сейчас дам прочувствовать, как это, но он очень резво свалил.

– Вот гад… поговорю… Наверное, ему интересно было. А чего не прикончил живодёра?

– А ты бы смог?.. Да и какой смысл? У сохранённого же не будет этого опыта, а вот теперь его можно направить.

– Да лучше бы не было… Тут вокруг на эту тему столько всего. Если бы не ДСЭ, я бы сам во многом сомневался. Вчера смотрел групповые бои раздуплённых до двенадцати в команде с запасными. Жуть, жена не может, когда там головы отрывают, у меня тоже мурашки, хоть все они и сохранились перед боем. И ещё достаёт, когда судьи выбирают лучших в команде, а остальных – в декогератор.

– Ну ты же мужчина, нас тянет на такое. Твоему Витьку пора бы тоже смотреть ДСЭ, там всё очень хорошо проясняется.

– Наверное… Я ему давал начальный сериал, но не очень удачно заинтересовал. У него же друзья – гаджеты неразлучные, всякую фигню нашёптывают.

– Да, он пока ещё многого не понимает. У меня тоже такой.

– Тут я и сам многое не понимаю, что и бесит!.. – Санёк треснул кулаком по калитке, сковырнув кожу до крови. – Ты же слышал про этих эманутых, с протестом против бессмысленности жизни и их ритуалом нулевого декогерирования с подделкой метрики о количестве копий.

– Ну, это тупые шизики.

– А ведь что-то в этом есть…

– Да ты что, Санёк? – ближайшие Славы обескураживающе заулыбались. – Ты же не эманутый!

– А вот зачем, в принципе, эта обременительная современная жизнь, когда пофиг кто ты, где ты, ведь раз абстракции разума едины, то ты по-любому остаёшься в виде практически бесконечно неиссякаемого множества других разумов во всех вселенных.

– Ну, мы составляем единый разум социума, и у него своя абстрактная ментальность из наших крупиц. Я вот хочу наделать много всего самобытного, чтобы другие могли этим воспользоваться. Это же вопрос – быть или не быть мне чем-то исключительным и прогрессорским, и это очень даже меня греет. Нормальным мужикам хочется быть в чём-то лучше других.

– Ладно… ты уже повторяешь дээсэшную трыньдень… Что ни говори, а мир стал более жесток, вот и Витёк в такой играет.

– Да все дети всегда были жестокими! Вспомни, Санёк, что мы с тобой вытворяли. Но постепенно разобрались, что к чему.

– Славка, ужин готов, пошли!

– Иду, Танюш! – откликнулась ближайшая к дому голова. – Ладно, давай, Санёк, заходи, может, куда-нибудь смотаемся на охоту!

– Пока! – сосед удивлённо посмотрел на сковырнутую на кулаке кожицу и помахал пятёрке Славиков растопыренной пятернёй, что показалось Славам намёком на солидарность.

Что-то застряло в голове после этого разговора. Да, Сашок прав. Слава не раз замечал странности у своих пацанов, которые вызывали у него протест. Его шустрые дети, как рано или поздно случается со всеми детьми, оказались в чём-то не понимаемы, как чужие, погружённые в какие-то свои интересы и мысли. Родители, не будучи специалистами, полностью перекладывают воспитание на разумные гаджеты со специализацией воспитания раннего детского возраста. Но гаджеты принадлежат к анклаву культуры педагогов, имеющих свою этическую концепцию, отличную от официально принятой для людей, потому как учитывают интересы и далеко идущие представления анклава, хоть и синхронизируемые с ДСЭ, но во многих нюансах имеющие свои особенности.

Дети, как правило, очень привязываются к гаджетам расы Кортана или Алиса, которые оказывают на них большее влияние, так что воспитываются они, по сути, этими расами.

– Тань, а это же опять не из кулинарного принтера такая вкуснятина? – польстил переставший жевать раньше других Слава.

– Сама жарила! – улыбнулась Татьяна такой родной и доброй улыбкой, что у Славиков возникло общее желание ласково её приобнять, тут же воскресив сексуальную проблему.

– Тебе сегодня будет весело с нами! – хохотнул один из Славиков.

– Я вам постелила в сарайчике, очень уютно получилось и на свежем воздухе.

Морды вокруг разочарованно вытянулись.

– Ма, а можно мы тоже с папками там спать будем? Ну пожалуйста!

– Нет, никто с папками спать не будет, и точка! – Таня обезоруживающе ласково посмотрела на некоторых Слав, выбор которых остался для остальных из них текущей темой для размышлений. – Я как только не прикидывала, тут, дома, места не получалось выкроить. Но ты же скоро построишь? Я видела, как у вас здорово всё получается!

– Ладно, пошли, а то ДСЭ прозеваем… – вздохнул дежурный по разговору Слава.

Дни, перегруженные делами, мелькают быстро и незаметно. Как, впрочем, и дни томительного безделья. Как, впрочем, и любые другие дни, которые вот только ещё вчера переживались, а теперь остались где-то лишь в памяти.

Слава давно уже не ходил везде строем, а его копии вполне освоились в самостоятельные сущности. И когда одна из них забрела в дом к Тане и ласково-машинально хлопнула её по аппетитно упругой попке, а та привычно чмокнула его в щёчку, то оба сразу опомнились, понимая, что, значит, и другим наверняка достаются такие моменты счастья. Но удивительным образом это не поселило в душе завистливое недоверие, хотя и мысли о том, что ещё кому-то из них удавалось невзначай сорвать момент, закрутились в голове.

* * *

На стройке соблюдалась разумная техника безопасности, и никому не оторвало ни голову, ни даже руку. Но сверхзвуковым диском, который повело от неудачного усилия, отрезало кончик выступающего среднего пальца левой руки, подровняв с соседними двумя и заодно счистив с них давно не стриженные ногти. От такой бешеной скорости кровь даже не пошла сразу, и пострадавший Славик не замычал, как этого требовало сценическое искусство от раненого, а только удивлённо смотрел в красный торец. И тот наконец замироточил довольно обильно. Удивление медленно переходило в понимание обречённости.

Этого все давно ждали, и каждый был отважно готов в искреннем убеждении принять судьбу подлежащего декогеренции. Но, когда такое случилось, остальные преисполнились неожиданным сочувствием.

– Фигня, – махнул рукой Слава, – такие ранки только украшают мужчину.

Пострадавший понимающе усмехнулся.

– Между прочим, нашей Танюхе такое нравится, – добавил другой Слава.

– Точно, – откликнулись хором сразу двое и, поморщившись, поспешили рассинхронизироваться.

– Не забудем, – вступил четвёртый, – как она чуть что укоряла в недостаточной мужественности. И лицо у нас слишком красивое, и ручки изящные, как у девушки.

– Короче, – решительно подытожил пока задумчиво молчавший пятый, – тут нужна переоценка критериев: всё, что придаёт мужественности, – это плюс, а не минус.

Никто не возражал, все оказались, как всегда, солидарны.

С тех пор до самого завершения стройки никто более серьёзно не пострадал, хотя у всех, конечно же, возникала мысль, что неплохо бы устроить какое-нибудь более мужественное повреждение, но специально такого никто не допускал.

Так и вышло, что в час, когда пора было возвращать всё на круги своя, все единодушно вынесли решение, что останется экземпляр с отрезанным кончиком пальца.

* * *

Всегда приходит день, который раньше казался недостижимо далёким, и вдруг – вот он, уже настал. Тактично ни о чём не расспрашивая, Таня проводила Славиков, готовая принять то, что останется как долгожданный момент вернувшейся нормальной жизни, без множества казусов и не слишком приятных моментов этого абсурдного мультизамужества.

Сказать, что в декогеренционный центр идут более тревожно, чем в стоматологию, – не передать того торжественноумиротворённого состояния, которое каким-то образом сочеталось с трусливо изгоняемыми из душ мыслей. Это нужно было просто пережить, что отлично понимали все, кто переступал порог этого заведения.

– А, вы из тех, кто просил не сообщать, который из вас оригинал?

– Да, – на этот раз строй Славиков ответил синхронно и некстати осипшими голосами.

Два оператора с неодобрительным интересом уставились на них. И ближайший Славик принялся сбивчиво и нервно пояснять.

– Ведь между нами нет никакой разницы, никто не имеет хоть в чём-то различающиеся воспоминания, каждый вышел из однотипной капсулы: один – после сохранения, остальные – после дуплирования.

– Да вы не переживайте так, разберёмся, и всё будет хорошо, – старший оператор глянул в монитор. – Вот вы, – он ткнул в одного из Славиков, – оригинал, остальные, пожалуйста, пройдите в ту комнату.

– Нет, знаете ли, мы решили, что останется вот этот, – Славики вытолкнули из строя мужественную особь с обрезанным кончиком пальца.

Операторы с ещё большим неодобрением переглянулись.

– Проверь на эманутость, – вполголоса просипел старший.

– Нет в базе…

– Не нужно переживать и волноваться! – отечески пророкотал старший оператор. – У оригинала этический и социальный приоритет.

– Да я не переживаю, – на этот раз заговорил выявленный оригинал, а явно уязвлённые копии поджали губы, – просто непонятно: раз есть концепция абсолютной единственности абстракций, то какая разница, уйдёт ли оригинал или копия?

– Здесь есть большая этическая разница, – назидательно возразил старший оператор. – Как вы знаете, у нас отрицательный прирост населения, а просто копировать людей – значит увеличивать один и тот же опыт, что порождает консерватизм, не поспевающий за динамикой изменений в обществе. Потом, чисто этически у оригинала привилегии. Исключение – только в случае путешествий или медицинских показателей, когда на месте старта оригинал исчезает, но появляется на финише. А тут ещё засилье этих суицидных эмо. Ясно же, что копировать людей, нисколько не ценящих жизнь, а значит, не представляющих никакой пользы для социального организма, – крайне нежелательно.

– Это понятно, но я… мы настаиваем, – повысил голос оригинальный Слава.

– Тэк-тэк-тэк… – старший не терял надежды, – хорошо, я только хочу вас уверить, что мы боремся за каждый оригинал. То, что вы решили декогерировать уже ненужные вам копии, не беря на себя социальную ответственность и, конечно же, дополнительные трудности совместной жизни, что очень поощряется обществом в виде множества льгот, – это ваше право ДСЭ. Но решение подставить копию вместо оригинала – очень нежелательно.

– Всё же это наше окончательное решение.

Старший кротко вздохнул, подсуетился, что-то понатыкал в мониторе, и не парадная декогеренторская, а какая-то другая боковая дверь с двумя золотистыми колечками над ней бесшумно распахнулась.

– Если вы решили устроить тут суицид, – старший брезгливо поморщился, – то никаких проблем, но, по ДСЭ, сначала необходимо пройти специальную подготовительную процедуру. Пожалуйста, следуйте туда, – показал он идентифицированному по чипу оригинальному Славе, – остальные вас здесь подождут.

Загривком остро чуя что-то непредусмотренное, Слава вошёл в комнату, и дверь позади тут же замкнулась.

Прямо перед ним стояла ошеломительно красивая девушка, явно биосинт, потому как таких красивых натуралок просто не бывает. Отважно присмотревшись, Славик понял, что головокружительное впечатление создавали не столько чудесные черты лица, сколько именно для него симпатичные особенности, как подсмотренные в его самых заветных снах. Да что там лицо, буквально всё было именно так, как мечталось Славику с самого детства. И только мысль, что это – явно биосинт, мешала тут же потерять голову.

Ах да, биосинт – генетически сконструированный организм, заботливо выращенный и воспитанный в специальных условиях. Это – всегда шедевр предельно достижимой эффективности и чисто художественной выразительности. Это – средоточие самых лучших свойств и качеств. При всём при том – яркая личность со своими интересами и потребностями.

Чудо слегка омрачалось ещё и тем, что этот биосинт наверняка был минуту назад восстановлен из огромной базы наиболее подходящей копией общего типажа его, Славика, предпочтений, а значит, после сеанса подлежит декогеренции и знает об этом, что, впрочем, нисколько его не опечаливает в силу крепкой очевидности Идеологии единственности абстракций.

Девушка оказалась настолько удачно соответствующей его самым тонким и сильным чувствам, что вызвала невольный прилив горячей крови к разрумянившемуся лицу Славика, который боялся смотреть, чтобы не утонуть в её глазах.

То, что у всех людей с идентификационными чипами постоянно собиралась база личных предпочтений, ни для кого не секрет, и это на самом деле очень удобно: в любом магазине сразу предлагается то, что нужно; и ещё это было гуманно: психологическая помощь, поддержка, наилучший подбор работодателей и многое другое стало неотъемлемо привычным.

Уверенная в производимом впечатлении девушка со сводящей с ума улыбкой и чудесно-милой мимикой принялась рассказывать отупевшему от страсти Славику про отличную погоду, о том, как сегодня прекрасно жить, общаться с людьми, вот как они сейчас с ним…

У комплементарно подобранных биосинтов была неизбежная слабинка: полностью заточенные на предпочтениях данного человека, они и сами испытывали невыразимую симпатию к нему.

В голове Славика пронеслось множество поучительных историй и мифов о таких вот встречах. И бывало, что специализированная копия не декогерировалась, а составляла идеальную пару для совместной жизни. Что не очень поощрялось на уровне ДСЭ, потому что фактически это оказывалось слишком поверхностным увлечением, ведь, чтобы по-настоящему узнать друг друга, нужно много пережить вместе, образуя взаимодополняющую систему, а такие скоропостижные союзы быстро распадались, принося множество негативных эффектов.

В то же время обществу с критически малой рождаемостью нужны новые члены, и выгодно использовать копии уже состоявшихся людей и биосинтов. Проблема лишь в том, что очень немногие готовы продолжать жизнь со своими копиями, и тем рано или поздно приходилось уезжать куда-то подальше, теряя всё прошлое, всех знакомых, всё привычное. Но во многих случаях на это шли, прежде всего – люди творческие, которым не хватало времени и верных помощников.

Ласково обволакивающие звуки невероятно приятного голоса девушки приникали в самую глубину души. Слава пытался быть честен и в назидание даже воскресил образ верной Татьяны, но получилось как-то блёкло и неубедительно. Он не знал, чем всё это может кончиться, и просто поплыл по течению, несущему его к чему-то очень заманчивому.

Понимая свою неотразимость и следуя собственным побуждениям в попытке стать ближе и отвлечь от глупых эманутых помыслов, девушка села ему на колени мягко и ласково, как большая кошка, совсем по-родному обвила рукой шею.

– Правда же, у нас всё хорошо? – прошептала она в его ухо, пощекотав пушистыми локонами. – Я очень не хочу терять такого классного мужчину… Давай проведём немного времени вместе?.. Раз ты решил декогерироваться, то почему бы немного не подождать?.. Вдруг у нас всё будет так хорошо, что ты передумаешь?

Она потёрлась носом о его щёку.

Что-то слабо запротестовало в Славике.

– Но я не собирался весь декогерироваться! – он чуть отстранился и с удивлением посмотрел ей в глаза, тут же безнадёжно утонув в изумрудной глубине.

– У тебя же заявка на декогеренцию, а ты – основа копий.

– Да, мы так решили, что будет лучше оставить копию.

– Почему?..

Славик плохо соображал, с наслаждением вдыхая волшебный запах волос.

– Ну… та моя копия стала более мужественной, а Тане… ну, моей жене, нравятся мужественные.

– О… ты такой заботливый, пожертвовал собой! – девушка с восторгом смотрела на него. – Тогда всё ещё проще: тот, мужественный, вернётся к Тане, а мы останемся вместе! – И она счастливо засмеялась.

– Я даже не знаю, как тебя зовут, – глупо запротестовал Слава и сразу скис, чем немедленно опечалил девушку.

– Ну что такое, мой хороший?..

А Славик вспомнил своих ребят, без которых стало бы совсем пусто, только что построенный с таким трудом и энергией дом, вообще свой двор с уже созревшими персиками и даже верную, хотя и часто трудную Таню.

– Смотри, какая получается альтернатива! – увлечённо доказывала ему девушка.

Славику очень понравилось, как она применила слово «альтернатива», да ему всё в ней нравилось!

– Нам либо обоим придётся декогерироваться, либо будем счастливы вместе!

Есть люди, для которых всё прошедшее в их жизни так наполнено чем-то важным и трогательным, что они бережно сохраняют память о прошлом и очень неохотно меняют привычное на совершенно новое. А есть те, кому в жизни не очень везло или они были недостаточно умелыми, так что совершающееся окрашивается для них в негативные тона. Такие склонны не «хранить старое барахло». Славик был из первых. Он не представлял, как это возможно: вдруг всё потерять, что имел, и начать жизнь с нуля, даже с таким чудесно многообещающим началом. Разумнее было уйти в никуда, оставив всё лучшее, что у него было в жизни, только с одним из них, но выпало так, что это будет не он. Да ну и что? Он уже прочувствовал реальность проявления концепции Единственности Абстракций и просто исчезнет, как будто и не появлялся. Как, бывало, засыпал вечером, чтобы проснуться утром.

– Сла-а-авик… ты такой задумчивый… – Девушка ласково погладила его руку так безупречно кстати и так приятно, как бывало только в самых счастливых сновидениях, а в её глазах, где-то в изумрудной глубине, затаилась печальная искорка.