Сандра Браун
Зависть

Марис была, конечно, гораздо более чувствительной и сентиментальной, что раздражало Ноя. Он терпеть не мог всех этих излияний, и поначалу ему было невероятно трудно сдерживаться, когда Марис говорила: «Я люблю тебя». Она же ничего не замечала, и не было дня, когда бы Марис не объявила ему о своих чувствах. Впрочем, со временем Ной привык к этим нежностям и воспринимал их уже спокойно.

Но сегодня ее слова застали его врасплох, и дело было даже не в том, что она сказала, а как сказала. Сегодняшнее «люблю» Марис прозвучало так, словно она пыталась убедить в этом то ли его, то ли себя. Неужели, задумался Ной, вечеринка-сюрприз, которую он так тщательно спланировал и организовал, не успокоила ее? Неужели Марис все еще подозревает его в неверности?

Входя в приемную Бэнкрофта, Ной все еще думал о разговоре с Марис. Что-то было не так, но что? В ее последних словах явно прозвучало что-то похожее на отчаяние. Интересно было бы узнать, что с ней такое? Что она знает? О чем догадывается?

Ной не сдержал улыбки. Несомненно, Марис говорила бы с ним совершенно по-другому, если бы ей стало известно содержание папки, которую он держал в руках.

На ходу кивнув секретарю Бэнкрофта, Ной толкнул дверь кабинета.

– Добрый день, Говард. Извините, что задержался, – начал он с порога, зная, что лучшая защита – нападение. – Мне как раз звонила Марис, и я обещал ей, что документы, о которых мы с вами говорили, будут у нее завтра, в крайнем случае – послезавтра. Она находится в командировке в каком-то медвежьем углу Джорджии, но, насколько я понял, такое достижение цивилизации, как срочная почта, там существует.

Не дожидаясь приглашения, Ной сел в обитое красной кожей кресло и, закинув ногу на ногу, положил папку на колени. Сам он с удобством откинулся на спинку, а руки положил на подлокотники, стараясь, чтобы его поза выглядела как можно более беззаботной. Поглядев на окно позади рабочего стола Бэнкрофта, Ной заметил:

– Прямо не знаю, за какие заслуги вам предоставили этот кабинет. Отсюда открывается прекрасный вид!..

На самом деле ему было решительно наплевать, какой вид открывается из окон кабинета Говарда Бэнкрофта. Его нарочитая развязность была призвана отвлечь старого юриста от дела, ради которого Ной сюда пришел. Впрочем, Бэнкрофт был слишком хитер и опытен, чтобы поддаться на такую нехитрую уловку. Сухонький, невысокий, он выглядел лет на десять старше своих лет и был похож на злого гнома. Самой выдающейся его чертой был яйцевидный и совершенно лысый череп с шарообразной шишкой на самой макушке. Одевался Говард Бэнкрофт всегда одинаково – в лоснящийся на локтях пиджак, белую сорочку и просторные твидовые брюки, которые наверняка бы сваливались на ходу, если бы не широкие старомодные подтяжки. На носу Бэнкрофта ловко сидели круглые очки в тонкой металлической оправе с очень сильными линзами – юрист был отчаянно близорук, хотя и пытался это скрывать.

– Ну что, бумаги готовы? – спросил Ной, хотя ему было хорошо видно – нужный документ лежал перед Бэнкрофтом на столе.

– Да, бумаги готовы, – ответил юрист.

– Вот и отлично! Позвольте поблагодарить вас за оперативность, мистер Бэнкрофт… – Ной наклонился вперед, чтобы взять документ, но Бэнкрофт положил на него свою сухонькую, переплетенную синеватыми венами стариковскую руку.

– Не спешите, мистер Рид, – ответил юрист. – Документы готовы, но я их вам не отдам. Сегодня не отдам.

– Это еще почему?

– Я исполнил ваше распоряжение и составил договор в точности, как вы просили, но… Могу я говорить откровенно?

– Разумеется.

– Так вот, мистер Рид, содержание этого договора меня очень и очень беспокоит… – Бэнкрофт снял очки и принялся протирать их большим белым носовым платком, который он вытащил из кармана. Со стороны это выглядело так, словно юрист машет белым флагом, собираясь сдаваться, и Ной усмехнулся про себя. При всем своем опыте и знаниях этот раунд Бэнкрофт выиграть не мог.

– Отчего же? Что вам не нравится? – спросил он таким тоном, чтобы юрист понял: причины, побудившие Ноя затребовать именно такой комплект документов, не подлежат обсуждению. Бэнкрофт, однако, предпочел пропустить намек мимо ушей.

– Вы уверены, мистер Рид, что Марис одобрит содержание документов, которые я составил?

– Как вы помните, мистер Бэнкрофт, я просил вас подготовить их от ее имени.

– В таком случае скажите мне, почему Марис решила, что эти документы могут понадобиться?

– Потому что ей – как, впрочем, и нам с вами – прекрасно известно: современное книгоиздание – это не загородная прогулка джентльменов. В этой области бизнеса – как и во всякой другой – идет жесткая, даже жестокая конкурентная борьба. Если ты просто занял место на рынке и не движешься вперед, не прогрессируешь, значит, ты откатываешься назад. Если ты стоишь на месте, это значит – конкуренты тебя обойдут. Не успеешь и глазом моргнуть – и вот ты уже последний. Но мы с Марис – как, несомненно, и вы – не хотим, чтобы издательство «Мадерли-пресс» глотало пыль из-под чужих колес. Мы должны быть впереди, и пусть неудачник плачет!

– Прекрасная речь, мистер Рид. Я уверен, что-то подобное вы скажете на следующем совещании в отделе реализации, чтобы, так сказать, поднять боевой дух войск. Но мне непонятно, какое отношение все это имеет к моему вопросу – и к этому документу.

– Этот документ, – сказал Ной, указывая на лежащие перед Бэнкрофтом бумаги, – наш резерв, наша страховка на крайний случай. Издательское дело постоянно и стремительно меняется. «Мадерли-пресс» должно быть готово к любой неожиданности, к любому изменению ситуации на рынке. Если нам представится соответствующая возможность, мы будем действовать без промедления!

– И даже без согласия Дэниэла? Ной состроил скорбную мину.

– Ах, мистер Бэнкрофт, мистер Бэнкрофт, в этом-то все и дело! И Марис, и мне очень тяжело об этом думать и говорить, однако надо смотреть правде в глаза: Дэниэл Мадерли уже не тот, каким был когда-то. И хотя он еще в состоянии принимать решения, рисковать мы не можем. Ему, как вы знаете, уже семьдесят восемь, а в этом возрасте с человеком может случиться все, что угодно. Обыкновенный инсульт может вывести Дэниэла из строя, и что тогда будет с издательством? Эта доверенность гарантирует плавный переход руководящих полномочий ко мне и к Марис, что избавит компанию от ненужных потрясений.

– Я знаю законы, мистер Рид, и знаю толк в оговорках, без которых не обходится ни один серьезный документ. Мне также известно, что Дэниэл предвидел ситуацию, о которой вы говорили, и давно обо всем позаботился. Соответствующие документы были составлены его личным адвокатом мистером Штерном, когда Марис исполнился двадцать один год. Копии этих документов хранятся у меня в сейфе, поэтому я знаю: в завещании Дэниэла предусмотрены все мелочи. В частности, там говорится, что, если с ним что-то случится, право принимать решения от его имени автоматически переходит к Марис.

– Я знаю о завещании Дэниэла. Документ, который я просил вас составить, совсем другой.

– Да, он другой. В частности, он отменяет завещание Дэниэла в части, касающейся управления издательством, и передает право принимать деловые решения вам.

Ной притворился оскорбленным:

– Уж не хотите ли вы сказать, что я пытаюсь узурпировать…

– Нет-нет! – быстро сказал Бэнкрофт, поднимая вверх сухонькие ладошки. – И Дэниэл, и Марис не раз говорили мне о необходимости внести в документы соответствующие поправки, чтобы включить вас в число лиц, облеченных соответствующими полномочиями. Однако это не моя компетенция, мистер Рид. Этими вопросами должен заняться мистер Штерн.

– Однако мы сочли более удобным обратиться к вам.

– Кто это «мы», мистер Рид?

Ной бросил на старого юриста злобный взгляд.

– Что еще вам не нравится, мистер Бэнкрофт?

Прежде чем ответить, Бэнкрофт немного подумал, словно взвешивая все «за» и «против», однако убеждения все же одержали верх над осторожностью.

– У меня сложилось впечатление, мистер Рид, что все это делается за спиной Дэниэла.

– Но ведь десять секунд назад вы сами сказали, что таково было его желание!

Бэнкрофт в замешательстве почесал шишку на макушке.

– Мне бы не хотелось выпускать из рук столь важный документ, пока он не подписан в моем присутствии и не заверен нотариусом.

– Я сказал Марис, что не стану его подписывать, пока она не поставит свою подпись, – быстро сказал Ной. – И не просто сказал, а настоял. Именно поэтому я хочу отправить документы ей в Джорджию. Я думаю, вы не станете возражать, если ее подпись заверит тамошний нотариус? Когда документы вернутся, я тоже их подпишу. Ну а когда командировка Марис закончится, мы вместе пойдем к Дэниэлу. Мне кажется, он будет только рад, что все уже готово, – ведь мало кому хочется думать о собственной смерти.

– Насколько я знаю Дэниэла, – сухо возразил Бэнкрофт, – он никогда не боялся даже самых мрачных сторон действительности. Впрочем, дело даже не в этом. Мне непонятно другое – почему не подождать, пока вернется Марис? Объясните мне, к чему такая спешка?

Ной вздохнул, словно стараясь справиться с нетерпением.

– Отсутствие Марис и есть та причина, по которой она просила меня заняться этим делом. В настоящее время она работает с одним очень талантливым автором, который, мягко говоря, не отличается покладистым характером. Издательство весьма в нем заинтересовано, поэтому пока его книга не будет закончена – а когда это будет, сказать не может никто, – Марис придется его опекать. Я вовсе не имею в виду, что все это время она будет торчать у него в Джорджии, но… Скорее всего, ей все же придется ездить туда довольно часто. Черт побери, Бэнкрофт, давайте смотреть на вещи реально! Никто из нас не застрахован от несчастья. Самолеты разбиваются, корабли тонут, а вашему покорному слуге уже завтра может упасть на голову кирпич. А сколько происходит автомобильных аварий с человеческими жертвами! Вот почему Марис хочет, чтобы издательство не пострадало, что бы ни случилось с ней, с Дэниэлом или со мной.

– И именно поэтому в одном из пунктов говорится, что при определенных обстоятельствах заключенные от имени издательского дома договора могут иметь законную силу даже с одной вашей подписью?

– Я же уже говорил, – сказал Ной напряженным голосом, – что не буду ничего подписывать, пока на доверенности не будет подписи Марис!

Бэнкрофт смерил его долгим, внимательным взглядом, потом отрицательно покачал головой:

– Извините, мистер Рид, но я хочу, чтобы Марис лично подтвердила: я составил документ именно так, как ей хотелось. И даже если она скажет «да», я буду настоятельно советовать ей изменить несколько пунктов, которые… гм-м… выглядят несколько необычно и противоречат здравому смыслу. Я работаю у Мадерли уже много лет, и они всегда могли на меня положиться. Надеюсь, вы меня понимаете…

– Я все отлично понимаю, мистер Бэнкрофт. Ваша верность Дэниэлу и Марис достойна всяческих похвал, но вы забыли об одном – теперь я тоже принадлежу к семье Мадерли, и ваша осторожность, вполне понятная и оправданная в любой другой ситуации, меня оскорбляет.

– И тем не менее, мистер Рид…

– Очень хорошо. В таком случае позвоните Марис. – Ной театральным жестом указал на телефон. С его стороны это был чистый воды блеф, но он был уверен – Бэнкрофт не станет никуда звонить. – Или еще лучше – позвоните Дэниэлу, – добавил Ной, – Он сегодня отдыхает дома. Попросите его приехать и взглянуть на эти документы.

– Прежде чем разговаривать с Дэниэлом или с Марис, я должен освежить в памяти то, первое завещание. Пока я этого не сделаю, я не считаю себя вправе занимать их время, – возразил Бэнкрофт, накрывая лежащие на столе документы обеими ладонями. Это был достаточно красноречивый жест, и Ной едва не выругался вслух. Мерзкий старикашка, да как он смеет!

– И я не отдам вам эти бумаги без личного распоряжения Дэниэла или Марис, – твердо добавил юрист.

Ной с ненавистью взглянул на него. Потом неожиданно ухмыльнулся. Он почти надеялся, что сегодняшняя встреча закончится таким образом и что этот мерзкий клоп немного потрепыхается, прежде чем он размажет его по стенам этого уютного кабинетика с живописным видом из окна. Получив отказ. Ной уже не сомневался в своем праве применить радикальные средства, о которых он заблаговременно позаботился.

– Так-так, мистер Бэнкрофт, – проговорил он, – мне кажется, вы подозреваете меня в мошенничестве и предательстве интересов корпорации.

– Ни в чем подобном я вас не подозреваю, – возразил юрист.

– Я рад это слышать. Что может быть отвратительнее человека, предавшего своих родных? Или свою расу, свой народ?..

Пристально глядя на старого юриста, Ной взял в руки папку, которую принес с собой, и, положив на край стола, слегка подтолкнул в сторону Бэнкрофта. Тот посмотрел на нее, как на готовую разорваться гранату, потом поднял голову.

– Что это?

– Взгляните сами, мистер Бэнкрофт. Вы ведь еврей, верно?..

Юрист вздрогнул, как от удара. Втянув голову в плечи, он трясущимися руками открыл папку и стал просматривать документы.

Ной с притворным сожалением вздохнул.

– Кто бы мог подумать!.. – сказал он. – Такой уважаемый человек, и вдруг… Готов спорить на что угодно – вы никому не сказали, что ваша мать трахалась с нацистами!

Бэнкрофт ничего не ответил, только еще больше ссутулился, и Ной продолжил:

– Видите ли, Бэнкрофт, в наше время власть – это чаще всего не деньги, а информация, хотя одно связано с другим довольно тесно. Я понял это довольно давно и взял за правило знать об окружающих людях как можно больше. В особенности о тех, кто может мне помешать… Расследование вашего прошлого обошлось мне в кругленькую сумму и заняло порядочно времени, но сейчас я могу сказать – за свои деньги я получил гораздо больше, чем рассчитывал.

Вам, вероятно, будет интересно узнать, что я лично посетил вашу матушку в доме для престарелых, в который вы ее поместили. Не скрою, мне пришлось слегка на нее нажать, но в конце концов она призналась мне во всем, а санитарка за чисто символическое вознаграждение записала ее исповедь слово в слово. Потом ваша мать собственноручно подписала свои откровения… Вы, несомненно, узнаете ее подпись, хотя к концу нашей беседы мисс Сарра настолько ослабела, что едва могла удержать в руке ручку. Я вовсе не удивлен, что через несколько дней она скончалась. Но большой беды в этом нет, поскольку санитарка готова подтвердить каждое сказанное ею слово…

Вам эта история, несомненно, хорошо известна, мистер Бэнкрофт, но я был просто потрясен! Вашей матери было всего двадцать три года, когда ее и всех ее родных арестовали. Ее родителей, братьев и сестру расстреляли на следующий день, но Сарре повезло – ее отправили в концентрационный лагерь.

В те времена в Старом Свете, да еще среди евреев, свято чтивших древние традиции, незамужняя двадцатитрехлетняя девушка считалась почти что старой девой. Неспособность Сарры нравиться мужчинам даже привела к конфликту в семье, так как ее мать не позволяла младшей дочери выходить замуж только потому, что ее старшая сестра никак не могла найти себе супруга.

Однако в лагере Сарра пользовалась популярностью, или, лучше сказать, спросом… Ее клиентами были охранявшие заключенных солдаты. Так ваша мать променяла свою девичью честь на жизнь. Она готова была трахаться с каждым, кто обладал хоть толикой власти, и в конце концов ей это даже начало нравиться. На протяжении пяти лет она регулярно обслуживала немецких солдат и офицеров и в конце концов добилась совершенно исключительного положения. Мисс Сарра не ходила на работы, не брила голову, не жила в бараке, не страдала кровавым поносом, который открывается у человека, изнуренного голодом и непосильным трудом. Она хорошо питалась, пила вино, спала в отдельной комнате на чистых простынях, но – вот странность-то, а? – никто ей не завидовал. В лагере ее презирали и ненавидели.

Стоит ли удивляться, что после войны она предпочла назваться вымышленным именем? Она даже выдумала трогательную историю об участнике польского антифашистского подполья, который пожертвовал своей жизнью ради нее и своего еще не родившегося ребенка. К сожалению, в этой истории не было ни слова правды, и вы, мистер Бэнкрофт, узнали об этом, когда вам было – сколько? Восемь? Десять?.. В любом случае вы были уже достаточно большим, чтобы понять, в чем дело. Как-то, вернувшись из школы, вы спросили у матери, почему вас, еврея, дразнят в школе нацистским ублюдком и почему другие еврейские дети плюют на вас, вместо того чтобы защищать. Именно тогда ваша мать и решила перебраться в Америку – подальше от своих соотечественников…

Руки Говарда Бэнкрофта тряслись так сильно, что, попытавшись снять очки, он уронил их на стол. Закрыв лицо ладонями, он громко застонал, и Ной насмешливо посмотрел на него.

– Мисс Сарра не знала точно, кто из охранников был вашим отцом, – сказал он. – Через ее постель прошли многие, очень многие, однако она подозревала, что понесла от помощника коменданта – истинного арийца, который застрелился за несколько часов до того, как лагерь был освобожден англичанами. Сарра к этому моменту была уже на пятом месяце, а на таких сроках, как вам известно, аборт уже не делают. А может, она просто была неравнодушна к этому белокурому немчику – ведь говорят же, что даже у шлюх есть чувства. Как бы там ни было, вы появились на свет и даже стали уважаемым человеком… – Ной покачал головой. – Ах, мистер Бэнкрофт, мистер Бэнкрофт!.. Честное слово, мне вас жаль! Вряд ли еврейское сообщество с пониманием отнесется к тому, что ваша мать добровольно обслуживала нацистов, отправивших в газовые камеры миллионы ее соплеменников.

А если станет известно, что ваш отец вовсе не герой-подпольщик, а офицер СС, собственноручно пытавший и расстреливавший еврейский патриотов, ваше положение станет еще хуже. Учитывая вашу деятельность в поддержку уцелевших жертв холокоста, вас сочтут в лучшем случае лицемером, а в худшем – предателем. Ваши израильские друзья, которых у вас, как я понимаю, довольно много, отрекутся от вас – ведь вы для них теперь даже не еврей, коль скоро в ваших жилах течет кровь арийских убийц.

Вы можете возразить, что доказать все это будет довольно сложно, но разве ваша реакция не лучшее доказательство? Кроме того, я и не собираюсь ничего доказывать. Достаточно пустить слух, и ваша репутация будет погублена раз и навсегда. Простого намека хватит, чтобы вы превратились в изгоя.

Подумайте о своей семье, мистер Бэнкрофт! Что будет с вашей женой и детьми? Ведь они ни о чем не подозревают! Они верят той лжи, которую рассказали им вы с вашей матерью. Мне даже трудно представить, как они это воспримут, как объяснят своим детям и вашим внукам, что их дед – сын шлюхи и нацистского преступника? Вас перестанут уважать, и никто – ни один человек – не будет вам доверять. Да и как можно уважать лжеца, человека, предавшего свою религию и свой народ?!

К этому моменту Говард Бэнкрофт уже рыдал, закрыв лицо руками. Все его тщедушное тело содрогалось и корчилось, как у эпилептика, но Ной не слышал ни звука.

– Впрочем, никто об этом не узнает, – сказал он самым оптимистичным тоном и, поднявшись, взял со стола свою папку и приготовленный Бэнкрофтом пакет документов. – Я умею хранить тайны. Клянусь чем угодно – я вас не выдам… – Ной быстро перекрестил левую сторону груди и добавил:

– Но, как вы понимаете, я обязан был принять меры предосторожности. Одна копия признания вашей матери с ее собственноручной подписью находится в моей депозитной ячейке в банке. Другую я передал на хранение адвокату, которою нанял специально для этой цели. Это прожженный и не особенно щепетильный тип, который почему-то не выносит евреев, поэтому, если со мной что-нибудь случится, он медлить не станет. В тот же день показания вашей матери окажутся во всех газетах и во всех синагогах Нью-Йорка и окрестностей. Думаю, это будет интересное чтение – в особенности та часть, в которой она признается, как она отсасывала у эсэсовцев. Как известно, им не разрешалось спать с женщинами неарийского происхождения, однако минет, по всей видимости, не считался за полноценное соитие.

Повернувшись на каблуках, Ной шагнул к выходу. Старый юрист продолжал рыдать за столом; он не сделал ни малейшей попытки встать, однако Ной все же сказал:

– Нет, нет, мистер Бэнкрофт, не беспокойтесь – не надо меня провожать. Всего вам хорошего…